скачать книгу бесплатно
Битва при Тюренчене
Николай Федорович Васильев
Да, очередной попаданец…. Обозревая историю нашей многострадальной страны в поисках узлового, переломного момента, принял за таковой мало кому памятное сражение у китайского селения Тюренчен – первое в Русско-Японской войне 1904 г. А ведь оно могло быть решающим и даже последним… Содержит нецензурную брань. Содержит нецензурную брань.
Битва при Тюренчене.
Аннотация. Да, очередной попаданец…. Обозревая историю нашей многострадальной страны в поисках узлового, переломного момента, принял за таковой мало кому памятное сражение у китайского селения Тюренчен – первое в Русско-Японской войне 1904 г. А ведь оно могло быть решающим и даже последним…
Часть первая. Красноярский дебют
Глава первая. Обретение тела
С недавних пор жизнь геолога Сергея Андреевича Карцева, и так насыщенная на протяжении многих лет событиями и стрессами, усугубилась явной чертовщинкой. Из ночи в ночь он стал видеть один и тот же сон: будто его душа летает вдоль улиц дореволюционного Красноярска, причем полет этот неспешный, с доскональным изучением примечательных учреждений (как снаружи, так и внутри!), а также находящихся в них людей. Слышать голоса «душа» не могла, но мимику воспринимала, да и содержание лежавших на столах бумаг было ей доступно. Если б еще не спотыкаться на дурацких «ятях» и «ерах»!
Чертовщинка же заключалась в том, что персонажи учреждений от сна ко сну не желали меняться, демонстрируя к тому же досконально реальное поведение: чиновники губернской управы, например, что-то писали, ходили с написанным к столоначальникам, переговаривались, принимали посетителей, иногда собирались в группки на лестничных площадках, где курили и похохатывали… Арестанты рядом расположенной тюрьмы то говорливо, то немо злобились, а их охранники тоже зло скучали, меряя шагами тюремные коридоры… В сентябрьском парке одни и те же владельцы аттракционов позволяли детям кружиться на каруселях, качаться на «лодочках» и стрелять из «монтекристо», а на скамейках сидели с малыми детьми уже приметные Карцеву нянечки… Знакомы ему также стали продавцы сельтерской воды, мороженого, пирожков, пацан, торгующий газетами возле входа в парк (из газет стало ясно, что идет 1902 год), меняющиеся через день городовые… Пробирался он и в «святая святых», то есть в банки, где узнаваемые бухгалтеры и их помощники выдавали или принимали деньги… Побывал «дух» в нескольких акционерных обществах, мало чем отличимых от банков (денег там, впрочем, не видел), в мужской и женской гимназиях, вполне сходных по усердию учащихся и их учителей, в публичной библиотеке при драмтеатре (немноголюдной) и в самом театре (вот там оживился, так как служители Мельпомены в своем кругу вели себя вольно и даже нелицеприятно), в нескольких богатых домах, потом в домах по скромнее – и в одном из них «застрял».
Впрочем, застрял не в том смысле, что не мог более во сне никуда перемещаться, а в том, что возвращался сюда ежедневно (еженощно?) – хотя сначала и увещевал себя, стыдил, потом бросил. Такая уж тут проживала семья (мать, сын, дочь и кухарка где-то сбоку): прекрасная и несчастная. Вот «душа» и прикипела.
Несчастие этой семьи заключалось в смерти ее главы: опоры и кормильца. Вероятно, он был чиновником, и семье выплачивалась пенсия – но содержать двоих детей и дом на эти деньги вряд ли долго было возможно. Дети же были хоть и великовозрастны (сын лет 19 и дочь 14), но образование еще не завершили. Причем, судя по форменной тужурке сына (пригожего, с упряминкой молодца) был он студентом Горного института! Уже, видимо, бывшим – один курс закончил, а оплатить второй нечем… Дочь же училась в той самой гимназии – «дух» Сергея Андреевича разыскал ее в одном из классов. Екатерина Городецкая (так значилось на ее тетрадях) – прехорошенькая, умненькая, с остатками природной веселости…
Впрочем, дети в большинстве симпатичны – в отличие от многих взрослых. Только мама Сергея (!) и Кати была штучной породы, и взрослость (лет 40?) ей очень шла: статная, с плавными движениями и величавой головой на высокой атласно-белой шее, рожденная повелевать, но и утешать. Как упивался Сергей Андреевич (пользуясь исключительностью своего состояния) совершенной красотой Елены Михайловны (имя и отчество подсмотрел на почтовом бланке), как поражался неизменному благородству ее повседневного поведения (с детьми, на людях, наедине с самой собой!), как стал сопереживать тяготившей ее проблеме: что, что делать? Как строить теперь жизнь – свою и, главное, своих детей? В пылу этих сопереживаний он стал даже негодовать на усопшего Городецкого (поляк, что ли?): как ты мог гикнуться столь несвоевременно, нет, чтобы подождать лет пять, когда сын завершит образование и станет способен обеспечить мать и сестру? Больно видеть все более внятную вертикальную морщинку меж соболиных бровей Елены… Хорошо хоть кухарка от нее не сбежала и продолжает обеспечивать функционирование домашнего хозяйства…
Этот сладко-мучительный сон днем и не думал развеиваться, подобно обычным снам. В результате реальное существование Сергея Андреевича стало обесцениваться. Он ходил в свой Институт земной коры, пытался вникать в интересную ранее работу, но перед его мысленным взором вновь и вновь всплывало лицо почти обожаемой женщины: что, что делать? Как глупо…
Иногда он себя урезонивал: ну все, все, завязывай с этой мистификацией, попробуй не спать (за пультом ноутбука) или наоборот, прими на ночь мощное снотворное. Пробовал, на сутки помогало, но стоило уснуть обычным порядком – сон продолжался.
«Надо бы ей выйти замуж»,– вдруг сообразил он. «Ведь ею многие вполне приличные мужчины интересуются – я замечал, когда сопровождал Елену за покупками или с визитами. Правда, она никому женской приязни не выказывала – я бы заметил. Тьфу ты черт, какая дурь в голову лезет, долой, долой все!»
Но пришел сон, и он вновь устроился на изразцовой печной притолоке в гостиной дома Городецких, где под уютным абажуром с керосиновой лампой расселось коротать досуг все семейство. Карцев сразу приметил, что сегодня Елена Михайловна радостно оживлена. Вот она обратилась с каким-то сообщением к сыну, Сергей тоже встрепенулся, потом что-то уточнил и лицо его подувяло. Впрочем, он продолжил кивать матери и даже погладил ее руку. Катя же вдруг облегченно рассмеялась и стала что-то рассказывать маменьке, почти взахлеб. При этом она уморительно строила рожицы, изображая в лицах учителей (?), гимназических служителей (?), подруг и, видимо, кошку. Быстро веселье охватило всех, даже серьезного братца. Вот и он, в свою очередь, вызвал улыбки какой-то своей историей, в завершение которой достал из кармана тужурки потертый томик, раскрыл его на середине и стал читать вслух, все более улыбаясь. «Дух» Сергея Андреича подлетел, любопытствуя, зацепил взглядом «Джордж, Гаррис», потом «Монморанси» и отлетел назад, где предался уже излюбленному занятию: вглядываться в черты и мимику госпожи Городецкой.
В следующем сне он последовал за Еленой Михайловной и Сергеем в губернскую управу, где весьма представительный чиновник сначала покровительственно беседовал с вдовой, периодически окидывая ее стати влажноватым взглядом, затем коротко переговорил с соискателем «места» и, вызвав колокольцем подчиненного, отправил с ним Сергея. Елена Михайловна тоже было поднялась со стула, но «важняк» ухватил ее за обтянутую перчаткой руку и стал с нажимом что-то говорить. Дама слушала его с напряженной улыбкой, деликатно пытаясь высвободить запястье – мужик не отдавал. Вот он заговорил еще более напористо, сопровождая речь длинными взглядами в очи прекрасной Елены, вдруг склонился к ее руке и стал быстро целовать. Одновременно его правая рука («Вот, шакал!» – беспомощно заметался дух Карцева) ухватила женскую талию…
Неожиданно гибким движением Елена выскользнула из дерзких рук и, коротко всплеснув ладошкой, хлестнула по чиновной щеке. «Важняк» остолбенел, а Городецкая вдруг ему улыбнулась, примирительно взялась за рукав и стала что-то мягко втолковывать. «Ай да Елена Михайловна! – восхитился Карцев. – Ай да молодец!». Через пару минут «важняк» совсем успокоился и принял виноватый вид. Городецкая тотчас двинулась к двери, но на выходе обернулась и, подняв руку, пошевелила пальчиками. Карцев же задержался в кабинете, отслеживая реакцию чиновного хама, которая оказалась вполне ожидаемой: «важняк» сначала явно выругался, посидел в кресле, переживая, затем вызвал того же чиновника и сделал краткое распоряжение. После чего достал из обширного стола папку с документами и стал ее проглядывать. Тогда Карцев двинулся на поиски Городецких.
Елену Михайловну он обнаружил идущей в одиночестве в сторону дома, а Сергея (после стремительных и долгих поисков) – подходящим к зданию городского архива. В последующее время Карцев наблюдал, как Сергей передает заведующему архивом бумагу из управы, выслушивает его наставления и устраивается на рабочем месте: в отделе учета документов Енисейского горного округа! Довелось ему также увидеть приезд в коляске уже знакомого порученца «важняка», после разговора с которым заведующий подошел к новому сотруднику и с извинительной мимикой внес какие-то коррективы. Тот слегка кивнул и заметно покраснел.
«Срезал зарплату, сука! – предположил Карцев. – Давит Елене на психику, тварь…»
Вечером, в доме Городецких, наблюдая драматичный диалог сына и матери, вялый семейный ужин (который Катя напрасно пыталась оживить) и необычно раннее уединение по комнатам, Карцев вновь задался мыслью: чем он мог бы помочь семье? Вот если б он мог подсказывать Сергею что-то по ходу его работы… Уж что-что, а в делах Енисейского горного округа геолог Карцев с высоты 21 века мог бы навести шороху…
Вдруг дерзкая мысль его озарила: «Я ведь могу перемещаться, куда захочу… Что если забраться Сергею в голову? Дурь, конечно, но это же сон, а во сне многое можно, что в реале невозможно…» И он юркнул в микроскопическую щель нужной комнаты, оглядел лежащего с подъятыми за голову руками юношу и с ходу проник в уши, глаза и ноздри реципиента, впитываясь и впитываясь во все поры, ткани и кровь… Масса новых, совершенно экзотических и, в целом, неприятных впечатлений оглушила его, вытеснила все собственные мысли, преобразовала в стремительное мельтешение чуждых образов… Вдруг все как-то «устаканилось», мир вновь стал ему виден и понятен, хоть и в необычном ракурсе.
– Что это со мной? – неожиданно пролепетал вслух «реципиент». – Кто тут?
«Не кипишуй, – ответил мысленно Карцев. – Это всего лишь твое второе «я».
– Второе «я»? – опять вслух спросил вьюнош. – А чего мне не делать?
«Кипятком не писай, – вновь на «сленге» родил мысль вторженец. – И вслух можно не спрашивать: до тебя ведь мои мыслеформы доходят?»
«Кажется, да, – послал мысль Сергей-младший. – И, кажется, я схожу с ума…»
«Лабуда, не бери в голову. Воспринимай меня как джинна, который призван тебе помочь»
«Джинна? Из сказок Шахерезады?»
«Ну не совсем. Вообще-то я попал в тебя из будущего, начала 21 века. Компренэ?»
«Но компренэ. Жо пробаблемен дор…»
«Не, не, я по-французски не шпрехаю, думай по-русски. Кстати, ты вот начал учиться на геолога, а я им работаю уже в течение долгого времени. Теперь выгоду свою осознаешь?»
«Не сплю, значит… И у меня в голове джинн-геолог. Из будущего… Все же, пожалуй, сплю…»
«Вот зараза, какой упрямый… Ну, уколи себя иголкой или башкой об косяк стукнись. Впрочем, нет, башкой не надо, вдруг я из нее вылечу…»
«Что-то не верится мне, что Вы получили геологическое образование, да и образование вообще: Ваш жаргон даже в простонародье не всякому по нраву придется…»
«Увы, друг юный, в нашем веке на сленге всяк умеет говорить: и подонки распоследние и мужи образованные и дамы вполне приличные…»
«И дамы? Не поверю никогда! На сленге говорят только жители Ист-Энда!»
«Упирайся, упирайся… А о моде ты слышал? Так вот, сленг и жаргоны разные вошли в моду, только и всего. Впрочем, люди образованные могут разговаривать и на вполне рафинированном языке – так что не поймешь иной раз, о чем они вообще говорят»
«На каком, рафинированном?… Но Вы сказали, что французским не владеете, а образование предполагает обязательное знание основных европейских языков…»
«Было, было такое обучение в нашей средней и высшей школе… Только вот жизнь все расставляет по своим местам: ну зачем мне знать эти языки (из которых некоторые все же изучал), если я всю жизнь проработал внутри России, в среде исключительно русскоговорящих людей и за рубеж так ни разу и не выезжал, даже на отдых?»
«А геологическая литература? Она же, в основном, немецкая, французская и английская? Особенно, научная периодика…»
«Основные работы переведены на русский – кроме периодики. Впрочем, публикаций так много, что и в русских-то буквально тонешь, знакомишься очень избирательно. Многое мимо проходит, особенно зарубежные изыски. Фактически по ряду геологических направлений мы варимся в собственном соку, самоизолировались…»
«Значит все-таки из будущего… Но как Вы попали ко мне в голову?»
«Как, как… Просто напомню тебе, юноше образованному, цитату из Шекспира: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».
«Тогда другой вопрос: зачем?»
«Вот ты мастак вопросы задавать… А знаешь ли, что на твой вопрос может быть несколько вполне правдивых ответов? Вот первый вариант: 1) был сегодня в виде призрака в управе, видел процесс устройства тебя на работу, понял, что наняли за гроши и то часть сразу же срезали, проникся сочувствием и решил помочь – тем более, что знаю как. Принимаешь такой ответ?»
«Как Вы узнали, что срезали?
«Встречный вопрос: насколько?»
«Директор департамента пообещал 30 рублей для начала, а потом столоначальник приехал специально в архив и срезал до двадцати…»
«Вот какой столоначальник своенравный… Ты пожалуйся на него при случае директору…»
«Ваша ирония означает, что это распоряжение именно директора?»
«Схватываешь на лету. И отвыкай уже мне «выкать», я ведь отныне твое второе «я».
«Не приучен «тыкать» старшим. Вам, вероятно, более 50 лет? И может быть, Вы, наконец, представитесь?»
«Карцев Сергей Андреевич, 58 лет. В моем возрасте кроется второй вариант ответа на вопрос «зачем?»: затем, что я близок к старости, душа же пыжится быть молодой, а тут ты весь из себя такой юный, красивый и почти что образованный. Думаю, что наш симбиоз станет абсолютно взаимовыгоден: я буду воспринимать твои ощущения как свои собственные, а ты не наделаешь тех многочисленных ошибок, которыми усыпан путь молодых… Да что там, я сделаю тебя богатым, успешным, известным и много еще чем…»
«Вы можете сделать нашу семью богатой? Но каким образом?»
«Могу и сделаю. Вопрос: что добывают в Енисейском горном округе?»
«В основном золото. Но все прииски давно поделены. Или Вам известны неизвестные?»
«Точно так, с абсолютной привязкой к местности. Известны также залежи каменного и бурого угля, крупнейшие в мире месторождения меди, никеля, платины, свинца и цинка, нефти и газа, ряд просто крупных месторождений железа, марганца, кобальта, сурьмы, молибдена и еще ряда полезных ископаемых. И мы можем предложить их под разработку промышленникам. Вернее, предложения по новым приискам будешь делать ты, причем я знаю, как их можно замотивировать»
« И как же?»
«Ты, будто бы, копаясь в архивных материалах, нашел данные старательской шурфовки: неизвестные или почему то сочтенные прежними горными инженерами бесперспективными»
«И мне безоговорочно поверят?»
«Сразу не поверят, но ты предложишь послать с тобой на этот участок группу шурфовщиков и шлиховщиков, вскроешь и опробуешь россыпь, прикинешь примерные запасы и передашь эти материалы финансировавшему экспедицию промышленнику – оговорив себе с добычи небольшой процент»
«Небольшой – это сколько?»
«Я и сам не знаю, может 5%, в крайнем случае 10. Это для того, чтобы промышленник наживку заглотил и тебя не захотел со света сжить»
«Вы это сейчас теоретически рассуждаете или у Вас на примете уже есть россыпь?»
«Есть, не сомневайся: и большая, на 15 тонн, и малая, килограмм на 300. Могу, конечно, еще десятка два-три малых и средних предложить»
«Совершенно неизвестных? И даже почти на 1000 пудов? В Енисейской тайге, наверное? Северной или Южной?»
«В данном случае в Северной, но есть целики и в Южной. Впрочем, я думаю, твоей семье на безбедную жизнь доходов от первых двух россыпей хватит. А тебе это золото лишь позволит стартовать в столицы, в более высокие сферы: науку, промышленность или политику – куда пожелаешь»
«Кажется, такие проекты прожектами называются?»
«К 21 веку у русских людей накопилось много метких выражений, вот одно из них: мечтать не вредно, вредно не мечтать»
«Но я вовсе не стремлюсь в такие эмпиреи, мне достаточно было бы дело настоящее делать, иметь возможность опекать сестру и маму и продолжить род Городецких»
«Тогда вот мое собственное изречение: если ты молод, богат, полон сил и не честолюбив – стоило ли вообще рождаться на свет? Здесь же кроется третий вариант на вопрос «зачем?»: затем, что с твоей помощью я могу удовлетворить свою тягу к более совершенному устройству мира и, может быть, предотвратить хотя бы некоторые из тех бед, которые весьма скоро случатся с Россией»
«Так Вы социалист? Как вообще вы там живете, в 21 веке? При социализме, конституционной монархии или в буржуазной республике?»
«Всяко жили, в том числе и при социализме, а теперь то ли в парламентской республике, то ли при диктатуре олигархов. Царя, конечно, давно уж нет, хоть некоторые «либералы» по нему прямо тоскуют»
«А что за беды нас ожидают? И как скоро?»
«Ну, ты прямо за один вечер все хочешь разузнать. Я теперь тебя вряд ли покину. А впрочем, с этой возможностью надо бы точно определиться… Значит так, лежи, не дергайся – я сейчас попробую из твоей головы эмигрировать»
«Ой, и вселение то было жутким, а теперь еще страшнее…»
«Потерпи, Сережа, при удаче у нас руки будут полностью развязаны»
Тут Карцев (тоже весьма мандражируя) стал концентрировать свои виртуальные частицы в призрачные потоки, а когда ему это вроде бы стало удаваться (вопреки жутким шумам и калейдоскопу образов), направлять эти потоки к тем же выходам: ушам, глазам и ноздрям. Получилось! Он вновь парил над Сергеем в виде бесплотного облака – в то время как тот таращил глаза и явно что-то говорил, говорил. Вернуться обратно? А давай! Теперь процедура перехода показалась значительно проще и короче: – «Привет, Сергей!»
«Как хорошо, что Вы вернулись – я очень испугался, что ничего не получится!»
«Хорошо когда хорошо – еще один перл из моего века! Но и, правда, хорошо. Ведь этак я смогу, пожалуй, и в другие головы вселяться… Не переживай, исключительно с разведочными целями или для внушения некоторых общечеловеческих понятий: например, что хорошо, а что плохо. Ну а в симбиозе я предпочитаю жить с твоей головой: свежей, ясной, порядочной»
«То есть такой головой, которой легко будет командовать?»
«Ни, ни, только советовать. Впрочем, давай-ка еще эксперимент проведем…»
«Оо-х, опять…»
«Не трусь, эксперимент простой: ты будешь лежать и ни о чем не думать, а я попытаюсь поднять по своей воле руку или ногу. Только не жульничай: нам с тобой лучше жить дружно»
«Ну, давайте…»
Но как ни пыжился Сергей Андреевич, даже ресницами реципиента он не смог пошевелить.
«Все, закончил, владей своим телом единоначально. Как говорится, не очень-то и хотелось. Доволен?»
«Даже не знаю, что Вам сказать…Может, в каких-то обстоятельствах это было бы и неплохо?»
«А ты великодушен, это приятно. Тогда пожелай, чтобы твое тело слушалось моих команд. Пожелал? Теперь я желаю двигать твоей правой рукой… Есть! Двигается! И даже вполне ловко, а не как у робота…»
«Что еще за робот?»
«Расскажу еще, успею. А тебе, пожалуй, пора почивать. Учти, что если и я усну, то окажусь, наверно, в своем времени – но утром вернусь и вселюсь в тебя»
«Как это, Вы будете жить в двух разных временах?»
«До сих пор ведь жил – правда здесь в виде привидения, причем полагал, что вся ваша жизнь мне снится. Может, так оно и есть и с завтрашнего дня я перестану сюда являться?»
«Может, и я все-таки сплю?»
«Поживем-увидим. А сейчас я попробую тебя усыпить. Представь, что твое тело, руки и ноги становятся теплыми, теплыми и тяжелыми, тяжелыми, все тяжелее и тяжелее… Твои тяжелые веки закрываются, закрываются, дыхание становится глубоким, плавным, ровным, тело совсем расслабилось, расслабилось, руки расслабились и потеряли вес, ноги совсем не шевелятся и растворяются, растворяются, исчезают… Вот и тело стало совсем легким, легким, растворилось, растворилось, уснуло глубоким, глубоким сном, сном, сном, сном… И правда уснул. Да и мне спать страшно захотелось…»
Глава вторая. Первые придумки
Проснулся Сергей Андреевич Карцев с чувством глубокого облегчения, так как вновь оказался в своей постели. Впрочем, подробности ночного морока помнились отчетливо, особенно диалог внутри черепной коробки Сережи Городецкого.
«Так попаданец я все-таки или необыкновенный сновидец? – в который раз задался вопросом уроженец 20 века. – А какая мне, в сущности, разница? Сюда я регулярно возвращаюсь, здесь живу и работаю, да и тело свое питаю, а там буду просто давать советы, сам ничем не рискуя. Полная лафа! Если еще и мир тамошний под себя немного прогну…
– то здешний мир может трансформироваться в неизвестно какую сторону! Впрочем, известно: какие-то люди совсем исчезнут (будто их и не было), а совсем новых русских и нерусских будет ой как много… Или правы те, кто рассуждает о параллельных мирах? Нет, лучше все-таки полагать, что тамошние события происходят всего лишь в моем больном воображении – и дело с концом!»
Он неспешно потянулся (день был субботний) и двинул на водные процедуры.
