скачать книгу бесплатно
Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова
Николай Евгеньевич Хохлов
Мемуары под грифом «секретно»
Окончивший школу летом 1940 года Николай Хохлов мечтал быть актером и «делать кино». И начал двигаться по пути достижения этой цели. Спустя год его жизнь радикально изменилась. Он продолжал лицедействовать, изображая врагов советской власти, немецких офицеров и иностранцев. Вот только малейшая ошибка могла стоить ему жизни. А режиссировал он не кинокартины или спектакли, а убийства врагов СССР, принимая активное участие в своих «постановках»… В сентябре 1941 года он был завербован сотрудниками 2-го отдела НКВД, возглавляемого Павлом Судоплатовым, и стал одним из ликвидаторов с Лубянки. А в 1954 году Николай Хохлов сбежал на Запад. В СССР заочно был приговорен к расстрелу. В своих мемуарах он подробно и откровенно рассказал о своей службе в НКВД-МГБ-КГБ и почему принял решение уйти со сцены театра «тайной войны», где он был «звездой».
Николай Евгеньевич Хохлов
Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова
© Хохлов Н., 2017
© ООО «ТД Алгоритм», 2017
* * *
Дорогой друг!
Эта книга написана для тебя.
Ты и я родились и выросли в одной и той же стране. Сегодня нас разделяют тысячи километров и десятки границ.
Зимой 1954 года мне пришлось принять необычное решение. На чашах весов оказались три человеческие жизни против двух человеческих совестей. О решении я не жалею. Оно могло быть только одним. Но дальнейшие события развернулись иначе, чем я ожидал, – моя семья попала в концлагерь, а я – в далекую и чужую страну.
После всего этого мне показалось, что надеяться не на что и писать книгу о случившемся незачем. Пока я не вспомнил, что в моей судьбе могла, как в капле воды, отразиться и твоя. Что ты в любой момент можешь подойти к такому же перекрестку.
Тогда и была написана эта книга.
Может быть, она поможет понять истинное соотношение человеческих ценностей в нашем мире тем, кто еще пытается остаться в стороне.
Может быть, горькая правда, которую я узнал столь дорогой ценой, подскажет тебе нужный путь.
В твоих руках ключ к судьбе нашего народа. От судьбы нашего народа зависит свобода и жизнь всего человечества.
Я верю, что ты выберешь и решишь правильно. Верю, что в дни отчаяния, охватившего миллионы людей, ты сумеешь сохранить силу воли и верность голосу совести.
Я знаю, что именно тебе наша Родина будет обязана грядущим освобождением.
Тебе – сегодняшнему гражданину Союза Советских Социалистических Республик.
Автор.
«…Вы, наши владыки, более рабы, чем мы. Вы порабощены духовно, мы – только физически. Вы не можете отказаться от гнета предубеждений и привычек гнета, который духовно умертвил вас; нам ничто не мешает быть внутренне свободными; яды, которыми вы отравляете нас, слабее тех противоядий, которые вы, не желая, вливаете в наше сознание. Оно растет, оно развивается безостановочно, все быстрее оно разгорается и увлекает за собой все лучшее, все духовно здоровое даже из вашей среды. Посмотрите: у вас уже нет людей, которые могли бы идейно бороться за вашу власть, вы уже израсходовали все аргументы, способные оградить вас от напора исторической справедливости, вы не можете создать ничего нового в области идей, вы духовно бесплодны. Наши идеи растут, они все ярче разгораются, они охватывают народные массы, организуя их для борьбы за свободу».
М. Горький. «Мать».
Часть первая
Именем Советского Союза
Глава 1
В сентябре 1941 года я вернулся в Москву.
За два месяца, что я его не видел, город посуровел и подтянулся. Окраинную улицу, где помещался мой батальон, перегородили ежи из старых рельс, кое-как сваренных в ржавые колючки. Рядом со школьным двором желтели кучи песка из недавно вырытой противотанковой щели.
На заборе с плаката, еще мокрого от клея, солдат-панфиловец в развевающейся шинели поднимал останавливающим жестом высоко вверх винтовку: «Отступать некуда – за нами Москва!»
Школьный двор был почти пуст. В дальнем углу несколько бойцов с походными скатками через плечо грузили в трехтонку зеленые деревянные ящики.
Часовой у бывшей раздевалки, заставленной стойками с оружием, показал мне на дверь с табличкой «Учительская». Я постучал.
– Войдите… – ответил знакомый голос комиссара.
Он стоял у длинного черного стола, склонившись над ворохом бумаг. Я одернул свою потрепанную летнюю гимнастерку и отрапортовал:
– Боец Хохлов вернулся из командировки.
Комиссар поднял глаза и одобрительно кивнул:
– Ага… Значит, получили нашу телеграмму. Садитесь. Ну, как киносъемки прошли?
– Ничего. Нормально. Несколько моих эпизодов, правда, не успели доснять, но это неважно. Я очень рад, что вернулся. Неудобно как-то. Все воюют, а я в картине снимаюсь.
– Ну, это не совсем так. Когда мы вас отпускали, мы знали, что делаем. Кинокартина тоже важная вещь. Но обстановка изменилась. Сегодня вы нужны здесь, в Москве.
От волнения я даже встал со стула.
– Я видел на ребятах уже фронтовую зимнюю форму. Значит, на фронт, товарищ комиссар?
– Да, мы уходим на фронт. Но вы зимнего обмундирования не получите. Наоборот, вам, наверное, вообще придется снять военную форму…
Я растерянно молчал. Комиссар подавил мелькнувшую улыбку и стал перелистывать настольный календарь.
– Вот что, Хохлов. Идите-ка вы домой; отдохните с дороги, а завтра с утра позвоните по этому телефону. Записывайте…
Он прижал острие синего карандаша к листочку.
– К-6-42-15. Записали? Звоните лучше из автомата где-нибудь в городе.
Тщательно зачеркивая номер на календаре жирными штрихами, он продолжал:
– Это пока всё. Остальное вам объяснят в свое время. Могу добавить, что волноваться нечего. Вас, по-моему, ждут дела, где вы будете не менее полезны Родине, чем на фронте. Желаю успеха. Можете идти. До свиданья.
Последние слова прозвучали совсем «по-граждански».
На следующий день из телефона-автомата в соседней булочной я позвонил по таинственному номеру.
Низкий, как бы простуженный голос ответил не спеша:
– Комаров слушает.
Я запнулся на секунду.
– Мне сказали позвонить по этому номеру…
В голосе Комарова послышалась усмешка.
– Кто говорит?
– Хохлов, Николай Хохлов.
– Где вы живете?
– Борисоглебский, двенадцать, квартира тридцать один.
– Хорошо. Будьте дома – к вам зайдут.
Комаров не заставил себя долго ждать.
Раздался короткий, уверенный звонок. Открыв дверь, я увидел на пороге плотного молодого человека в темно-синем костюме. На его бледном лице черные тонкие усики казались прилепленными и неуместными.
– Товарищ Хохлов? Здравствуйте. Нет, нет, не через порог.
Он поспешно шагнул в переднюю и только тогда протянул руку:
– Комаров…
Присев на край сундука, он начал спрашивать быстро и вполголоса:
– У вас время есть? Поедемте со мной. Нам нужно поговорить. Удобнее у нас…
– У кого у нас? Мне дали только номер телефона…
Комаров замялся и оглянулся на дверь в столовую.
– Вы один? Нет, все равно, лучше поедем к нам. Вообще-то я сотрудник специальной службы, но ничего не говорите пока даже вашей семье.
Я пожал плечами, сказал, полуоткрыв дверь в столовую: «Мам, я скоро вернусь», – и мы с Комаровым спустились во двор. Там стояла черная потертая «Эмка».
Хмурый шофер с деревянным лицом и изрытым оспинами подбородком скользнул по мне равнодушным взглядом, потянулся через мое плечо и рывком прихлопнул дверцу поплотнее.
Машина вывернула на улицу Воровского.
Около Арбатской площади я решился нарушить молчание:
– Куда же мы, собственно, едем, товарищ Комаров?
Комаров неопределенно улыбнулся и сказал, смотря в пространство перед собой:
– Вообще-то в здание НКВД на Дзержинской. Наша служба там помещается.
Он замолчал на секунду и тут же, почти поспешно, добавил:
– Мы находимся в одном здании с наркоматом внутренних дел из-за секретности нашей работы. А вообще поговорим, когда приедем.
Комаров показал взглядом на шофера. Мне стало как-то не по себе.
– НКВД… – замелькали мысли. – В чем дело?
Арестовывать меня вроде не за что. И потом, слова комиссара об особых делах… Хотят завербовать осведомителем? Почему именно меня? И разве для таких вещей снимают с фронта? Нет, здесь что-нибудь другое… Какая-то секретная служба. Только почему в одном здании с НКВД?
Машина остановилась и качнулась назад на крутом подъеме Кузнецкого Моста. Комаров вытащил из нагрудного кармана красную книжечку с заложенным в нее желтым листком, бойко выскочил на тротуар и кивнул мне: «Пошли».
Перед нами, на другой стороне треугольной площади, высилось серое восьмиэтажное здание. Одна сторона его, закругленная и усеянная тройными окнами, нависла над широким проездом, заставленным автомашинами.
Мощные плиты черного мрамора тянулись вдоль основания и окаймляли высокие подъезды. Мы остановились у одного из них, с высеченной наверху цифрой три. Комаров потянул с трудом за медную ручку и пропустил меня вперед.
В ярко освещенном просторном вестибюле сверкнуло искоркой острие штыка с винтовки, намертво перехваченной рукой часового. Старшина с петлицами войск НКВД долго рассматривал красную книжечку Комарова и желтый пропуск, поглядывая то на меня, то на моего спутника испытующим взором. Потом вернул документы, козырнул Комарову и махнул рукой вглубь вестибюля: «Проходите, товарищи».
Мы втиснулись в маленькую кабину лифта и понеслись вверх вместе с безмолвной группой людей, опустивших глаза, как бы не решавшихся рассматривать друг друга. Не стал их рассматривать и я.
Лифтерша в сером вязаном платке на голове, в черном халате и валенках объявила негромко: «Седьмой».
Мы пошли по зеленому, изогнутому дугой коридору, с молочными иллюминаторами ламп на стенах, мимо дубовых дверей с металлическими цифрами.
Комаров остановился и толкнул дверь с номером 740.
– Заходите, Николай.
Небольшая, очень светлая комната. У длинного трехстворчатого окна, за двойным письменным столом сидел незнакомый молодой человек с остреньким личиком. Комаров подошел к стальному шкафу. Порывшись в карманах, вынул связку ключей. Массивная дверь бесшумно открылась. Комаров достал пачку бумаг и положил их на стол.
– Садитесь, Николай. Эти анкеты вам нужно заполнить. Вот ручка и чернила. Не спешите и не пропускайте ни одной графы.
Я был в первый раз в здании НКВД, но чувствовал инстинктивно, что задавать вопросы здесь, видимо, не полагается. Я молча придвинул к себе стопку анкет и обмакнул перо. Комаров запер сейф и ушел.
Анкеты большие, на нескольких страницах, и испещрены пронумерованными вопросами. Нет, не похож мой вызов в НКВД ни на арест, ни на допрос. Что-то подсказывает мне, что причина моего появления здесь иная. Может быть, действительно, хотят сделать из меня осведомителя. Об этом я тоже знаю смутно. Слухи о «сексотах» доходили до меня. Но мысль о какой-либо параллели между самим собой и осведомительством никогда не приходила мне в голову. Конечно, долг каждого комсомольца сообщать о происках врагов. Особенно о шпионах и диверсантах. Но профессиональное сек-сотство… В нем есть что-то отталкивающее, что-то по-особому нечистое… А как я буду отказываться? И может быть, все же не осведомительство? Вдруг они собираются сделать из меня сотрудника НКВД? Некоторые из моих школьных друзей отзывались о «чекистах» с восхищением. Я тоже видел кинокартину «Высокая награда», где Абрикосов в роли офицера госбезопасности умело и мужественно боролся со шпионами, похитителями секретных чертежей. В картине все, совершаемое НКВД, выглядело красиво и благородно. Но, конечно, повседневная работа офицеров НКВД какая-то другая, более прозаичная и, наверное, более грязная. Я же хорошо знаю, что беспощадная рука этого учреждения прошлась огнем и мечом по тысячам русских семей. Конечно, государство защищать надо. Но все же… Карьера сотрудника НКВД меня совсем не привлекает. Придется что-нибудь придумать и отказаться… Придумать, потому что я и сам не знаю точных причин моей неприязни и смутной тревоги, зарождающейся в душе…
Дверь открылась, и в комнату стремительно вошел высокий, полный брюнет в кожаном пальто. Он подошел ко мне крупными быстрыми шагами и, взглянув в упор, покровительственно улыбнулся. Я встал из-за стола. Незнакомец положил мне руку на плечо и заговорил звучным баритоном:
– Так, так… Молодость, патриотизм, решительность… Добавить немного специальных познаний, будет прекрасное сочетание… Как ваша жизнь, Николай?
Его темперамент, фамильярность и несколько театральная манера говорить удивила меня. Я открыл было рот, чтобы сказать, что, собственно, не знаю, с кем… но он уже похлопал меня по плечу:
– Понятно, понятно, Николай. Меня зовут Михаилом Борисовичем. Заполните бумажки, что вам подсунул товарищ Комаров, и приходите ко мне. Поговорим поподробнее… А бумажки, к сожалению, тоже нужны…
Он поворошил небрежным жестом пачку анкетных листков, окинул рассеянным взглядом стол, молодого человека у окна, смотревшего на него преданными глазами, бросил мне короткое: «Пишите, пишите…», – и, круто повернувшись, вышел. Тут я только увидел, что в комнату вернулся и Комаров. Он улыбнулся и занялся ключами от сейфа. Мне стало легче на душе, и я снова придвинул к себе стопку бумаг.
Легко сказать – не пропускайте ни одной графы. Анкет несколько, и вопросы повторяются. Лучше начать с первой попавшейся и двигаться по порядку.
