скачать книгу бесплатно
За краем мира
Ник Перумов
Приключения Молли Блэкуотер #1
Мир, образовавшийся в результате катаклизма, разделён на части. Большую занимает Бриатанния – империя, аналогичная викторианской Британской империи. Ей требуется всё больше места, ресурсов, и она начинает теснить своих северных соседей, русских, вглубь их земель, за хребет Карн Дред. Начинается война.
В это неспокойное время юной Молли, благовоспитанной дочери железнодорожного доктора, приходится бежать из родного Норд-Йорка, потому что она открывает в себе дар предвидения. Девочка попадает на передовую, где во время боя её похищают волк и медведь, которые оказываются молодыми магами-оборотнями Rooskies.
Через многие испытания придётся пройти Молли и многому научиться у тех, кого в её стране считают варварами, чтобы вернуться домой…
Ник Перумов
Молли Блэкуотер. За краем мира
Часть первая
Норд-Йорк
Глава 1
Трубы, изрыгающие чёрный дым, низкие облака – дымные столбы упираются в серую крышу, словно поддерживая. Облака переваливают через острые грани хребта Карн Дред, спускаются вниз, в долину, к берегам широкой Мьёр. Река впадает в Норд-Гвейлиг, Северное море, а возле самого устья раскинулся Норд-Йорк.
Это он дымит трубами, сотрясает ночь фабричными гудками. Это в его гавани стоят низкие и длинные дестроеры с мониторами и канонерками, и здоровенные многотрубные купцы, и скромные каботажники. От порта тянутся нити рельсов к складам и мастерским, казармам и фортам.
Дышат огнём топки, жадно глотая чёрный уголь. Клубится белый пар вокруг напружинившихся, словно перед прыжком, локомотивов; дымят породистые, словно гончие, курьерские и пузатые двухкотловики, что тянут с Карн Дреда составы со строевым лесом, рудой, особо чистым углём, который единственный годится для капризных топок королевских дредноутов.
Корабли увозят всё это добро из порта. Уползают, словно донельзя сытые волки от добычи.
Улицы в Норд-Йорке, в его нижней приречной части, узкие, словно ущелья. По дну их пыхтят паровички, тащат вагонишки с фабричным людом, развозят грузы. Дома тут высоченные, в полтора десятка этажей, и даже того выше. Окна неширокие и тусклые, хозяйки не успевают отмывать стёкла от сажи. В коричневых ящиках под окнами отчаянно тянутся к свету тонкие стрелки лука. Без лука никак – зимой в Норд-Йорке частенько гостит цинга.
Выше по течению и по склонам берега улицы становятся шире, дома – ниже. Здесь народ одет лучше, больше пабов, кофеен и лавочек. Здесь живут лучшие мастера, наладчики, станочники, инженеры, офицеры королевского гарнизона, механики и машинисты бронепоездов, прикрывающих шахты, карьеры и лесопилки на склонах Карн Дреда.
И ещё здесь, на Плэзент-стрит, 14, живёт доктор Джон Каспер Блэкуотер с семьёй. Доктор Джон работает на железной дороге, пользуя путевых рабочих и обходчиков, смазчиков, стрелочников, семафорщиков, телеграфистов, он вечно в разъездах на мелкой своей паровой дрезине – паровоз с полувагоном, где есть операционная, где можно принять больного и где в узком пенале купе спит сам доктор, когда не успевает за день вернуться обратно в Норд-Йорк.
Иногда он берет с собой и Молли, особенно когда миссис Анна Николь Блэкуотер отправляется погостить к своим собственным мама и папа.
Молли любит это поездки больше всего на свете.
– Фанни! Скажи маме, что я дома!
Мисс Молли Блэкуотер, двенадцати лет от роду, захлопнула дверь, помотала головой под низко надвинутым капюшоном. На улице валил снег. Через Карн Дред переползла очередная масса облаков.
Фасад у таунхауса семьи Блэкуотеров узок, всего два окна с дверью. За парадными дверьми – длинный холл, в стене слева от входа – связки поднимающихся из подвала труб, парораспределитель, всякие манометры, вентили и рукоятки.
Пар в Норд-Йорке – это всё. Он не только обогревает дома стылой и ветреной зимой, он толкает поршни в цилиндрах машин, приводит в движение целые фабрики, управляет семафорами на железнодорожных путях и городских перекрёстках, переводит стрелки для настоящих больших поездов и скромных уличных паровичков, разгружает суда в норд-йоркском порту – всех работ не перечесть.
Глубоко под землёй круглосуточно горят огромные топки, перегретый пар устремляется по трубам; там стоят гигантские котлы в два, а то и три десятка футов высотой.
В подвале дома Молли тоже есть котёл, небольшой, конечно. Есть и угольный бункер, и механическая рука-подаватель, движимая тем же паром. На улицу высовываются раструбы воздухозаборников, словно на настоящем корабле, внутри гудят вентиляторы. Пар идёт вверх, в комнаты, помогая даже готовить еду или гладить бельё!.. Там же, в подвале, паровой автоклав-стерилизатор, где папа обрабатывает свои шприцы и скальпели.
Сразу за холлом в доме Молли – гостиная и столовая с кухней. Слева от холла – папин кабинет. Он такой маленький, что там почти ничего не вмещается, кроме книжных шкафов да письменного стола. Тем не менее папа там тоже принимает больных – ну, когда оказывается дома. На столе – особая гордость папы, механическая пишущая машинка на пару, с собственным котлом и горелкой, с настоящей топкой!.. На ней папа пишет свои статьи в «Ланцет» и в Королевское медицинское общество, описывая болезни северных варваров и их же варварские методы лечения.
Конечно, дома подобную машинку использовать затруднительно, признаётся папа, если только не подключать к домашним паропроводу и вытяжке; но зато в путешествиях, уверяет он, такая машинка незаменима. Известное выражение «В топку!», относящееся к неудачным рукописям, кажется, именно от таких машинок и пошло.
Мебель в доме доктора Джона Каспера Блэкуотера тёмная, основательная, дубовая.
Молли наконец справилась с плащом и капором. Фанни, служанка, по Моллиному мнению, ужасно-преужасно старая – ей ведь уже тридцать пять лет! – появилась из глубины дома, приняла заснеженную пелерину.
– Ботики, мисс Молли. Смотрите, сейчас лужа натечёт. Матушка ваша едва ли будет довольна.
– Не ворчи, – засмеялась Молли, скинула как попало тёплые сапожки и устремилась мимо горничной к лестнице на второй этаж, лишь на миг задержавшись перед высоким, в полный рост, зеркалом. Кашлянула – она всегда кашляла, когда зимой над городом скапливался дым от бесчисленных плавилен, горнов и топок.
В зеркале отразилась бледная и тощая девица с двумя косичками и вплетёнными в них чёрными лентами. Курносая, веснушчатая, с большими карими глазами. И, пожалуй, чуточку большеватыми передними зубами. В длинном форменном платье частной школы миссис Линдгроув, южанки аж из самой имперской Столицы – тёмно-коричневом платье с чёрным передником и в чёрных же чулках.
Внизу – слышала Молли – Фанни потопала на кухню. Мама, наверное, где-то там. Молли сейчас приведёт себя в порядок и спустится. Правила строгие – не умывшись, не смыв с лица угольную копоть, что пробирается под все шарфы и маски, нельзя появляться перед старшими.
Фанни, понятное дело, не в счёт. Она прислуга. Перед ними можно.
Младшего братца Уильяма, похоже, ещё не привели домой с детского праздника. Ну и хорошо, не будет надоедать, вредина. Всего семь лет, а ехидства и вреднючести в нём хватит на целую дюжину мальчишек.
Молли распахнула дверь своей комнатки – как и всё в их доме, узкой и длинной, словно пенал. Окно выходило на заднюю аллею, и девочка не стала туда даже выглядывать. Мусор, какие-то ломаные ящики, конский навоз и ещё кое-кто похуже – чего туда пялиться? Приличные люди – и приличные дети – там не ходят.
В комнатке всего-то и помещалось, что умывальник, шкаф, узкая кровать, небольшой стол у самого окна и чертёжная доска.
Правда, доска эта была всем доскам доска. Занимала она почти половину комнаты. Пантографическая угломерная головка, механический привод – чертёжная доска, как и пишущая машинка папы, была на пару. Подсоедини её к домашнему паропроводу, не забудь гофрированную вытяжную трубу, вставь грифель в зажим – и машина начнёт повторять твой последний чертёж. Или поможет тебе двигать каретку.
Это был папин подарок на двенадцатилетие, и Молли её обожала.
А если у тебя есть чертёжная доска, то, соответственно, на ней надлежит чертить. Или по крайней мере рисовать. И потому всё прочее место в Моллиной комнатке занимали рисунки – кроме книг, карандашей, машинок для их точки, резинок всех мастей и калибров и огромной готовальни, жившей на полке.
Рисунки были повсюду. На кроватном покрывале, на столе, под столом, на стуле, на шкафу, под шкафом – и, разумеется, покрывали все стены.
Но если кто думает, что юная мисс Блэкуотер рисовала каких-нибудь единорогов, пони, принцесс или котят с мопсами, он жестоко ошибается.
На желтоватых листах брали разбег невиданные машины. Извергали клубы дыма паровозы. Поднимали стволы гаубиц бронепоезда. Под всеми парами устремлялись к выходу из гавани дестроеры.
Пейзажи Молли не интересовали, впрочем, как и люди. Да и машины на её рисунках были не просто машинами, а их планами. Детально и тщательно вычерченными, проработанными по всем правилам. На кульмане, пришпиленный, ждал её руки очередной механический монстр – уже неделю Молли, высунув от старания язык, пыталась изобразить сухопутный дредноут, бронепоезд, которому не нужна будет железнодорожная колея.
Поплескав в лицо водой и сменив форменное платье на домашние фланелевую рубаху и просторные штаны, Молли устремилась обратно на первый этаж.
Отвоевать право хотя бы иногда ходить так дома стоило ей нескольких месяцев скандалов и ссор, пока мама наконец не сдалась.
– Здравствуйте, мама. – Молли склонила голову.
Мать стояла посреди гостиной, в идеальном серо-жемчужном платье, скромном, но, по мнению Молли, в таком можно было хоть сейчас отправляться на королевский приём в Столице. Волосы стянуты на затылке в тугой узел, взгляд строгий.
– Молли. – Мама ответила лёгким кивком.
– Позволено ли будет мне сесть?
– Садитесь, дорогая. Папа задерживается, как всегда, так что обедать будем без него, когда вернутся Джессика и Уильям. Не сутультесь, дорогая. Осанка, девочка, осанка! И руки, Молли, где ваши руки? Где и как держат руки приличные, хорошо воспитанные мисс?
– Простите, мама… – Молли поспешно развернула плечи, сложила руки на коленях.
– Вот так, дорогая. Хорошие привычки надлежит прививать с детства. Итак, милая, как дела в школе?.. Молли, не спешите, не глотайте окончания слов и не начинайте фраз со слова «потому». Прошу вас, золотко, я слушаю.
* * *
– Гляди, Молли, «Даунтлесс»! «Даунтлесс» пошёл!
– Ничего подобного, – фыркнула Молли. – «Даунтлесс» с одним орудием, носовым. Это «Дэринг». Пушку на корме видишь? Двенадцатифунтовка. Недавно только поставили.
– Всё-то ты знаешь, – обиженно прогундел рыжий мальчишка с оттопыренными ушами. Он и Молли сидели на карнизе высоко поднимавшегося над гаванью старого маяка. Маяк уже не работал – вместо него построили новый, вынесенный далеко в море.
– Разуй глаза, Сэмми, – отрезала Молли, – и ты всё знать будешь. «Даунтлесс», «Дэринг» и «Дефенсив» – три систершипа[1 - В английском языке существительное «корабль» обычно относится к женскому роду. Отсюда «систершип» – «корабль-сестра», то есть однотипный.]. Только что пришли с Севера. С канонеркой «Уорриор».
– Эх, хоть одним бы глазком увидеть, – вздохнул Сэмми, – как они там, за хребтом, по берегу бьют…
Да. Хребет Карн Дред был северной границей Империи. За ним тянулись бескрайние леса, как далеко – не сказал бы ни один имперский географ. Когда-то давно страна, где жила Молли, была островом. Бриатаннией. Но потом – потом случился Катаклизм. Тоже очень, очень давно. И остров сделался полуостровом. Пролегли дальние дороги, зазмеились реки, озёра раскрыли внимательные глаза.
И туда, за острые пики Карн Дреда, пришли невиданные раньше тут жители. Жители с непроизносимым именем Rooskies.
Молли вздохнула, поглубже натянула настоящий машинистский шлем. Его ей подарил папа, а ему он достался от механика, которому папа спас ногу, пробитую круглой пулей из додревнего мушкета этих самых Rooskies.
Порыв ветра швырнул в лицо жёсткую снежную крупу пополам с угольной гарью; рыжий Сэмми чихнул, Молли закашлялась, заморгала, поспешно опуская на глаза здоровенные очки-консервы. Очки тоже подарил папа. Такими пользуются путевые обходчики на самых глухих ветках, подходящих к отдалённым карьерам и лесопилкам.
Сэмми глядел на подругу с неприкрытой завистью. Конечно, на Молли тёплая кожаная курточка на меху, исполосованная застёжками-«молниями», штаны из «чёртовой кожи» на тёплой подкладке со множеством карманов, высокие ботинки с пряжками. В школе приходилось носить форму, но в прогулках по городу мама Молли пока что не ограничивала. Особенно сейчас, гнилой зимою.
Сам же Сэмми дрожал в худом и явно тонковатом пальто, истёртом на локтях почти до дыр. Ботинки тоже вот-вот запросят каши, а клетчатые брюки испещрены заплатами.
Сэмми жил «за рельсами» – за Геаршифт-стрит, где пролегала эстакада, больше всего напоминавшая ржавый хребет неведомого зверя; по эстакаде к порту, заводам и вокзалу ходил скоростной паровик. На Геаршифт кончался «приличный», как говорила мама, район и начинались кварталы «неудачников», как говорил папа. «Впрочем, – добавлял он неизменно, – лечить их всё равно надо. Таков долг врача, не забывай об этом, Молли, дорогая».
Ни мама, ни папа Блэкуотеры не одобрили бы пребывания их дочери в компании мальчишки «с той стороны». Впрочем, Молли уже успела усвоить, что рассказывать и делиться надо далеко не всем. Даже с родителями. И особенно с родителями.
– А моего папку отправили сегодня, – сказал Сэмми, провожая взглядом «Даунтлесс», который на самом деле «Дэринг». – Новую ветку тянуть. Через ущелье Кухир.
– Кухир? – удивилась Молли. – Это же… на ту сторону!
– Ага. – Сэмми шмыгнул носом. – А там эти… Rooskies.
Ага, подумала Молли. Rooskies очень не любили, когда на их границах начинали рубить лес, засыпать овраги, строить мосты через горные реки или пробивать тоннели.
– «Геркулес» отправили их защищать, во! – нашёл наконец Сэмми повод для оптимизма.
– «Геркулес»?! Во здорово! – искренне восхитилась Молли. – Эх, жаль, я не видела…
– Ночью уехали, – чуть снисходительно сказал Сэмми. – Вы ж ещё спите в такую рань. Только мы встаём, заводские.
– И «Гектор», наверное?
– Не, «Гектор» по-прежнему в ремонте. – Сэмми с важным видом почесал нос. – Не починили ещё. «Геркулес» один отправился.
«Геркулес» был самым большим и мощным бронепоездом в Норд-Йорке. Два двухкотловых паровоза, самых сильных, что производили заводы Империи, шесть боевых броневагонов, два вагона-казармы, вагон-штаб с лекарской частью; Молли безошибочно перечислила бы количество и калибры всех до единой пушек и митральез[2 - Митральеза – многоствольная скорострельная система, зачастую с блоком вращающихся стволов, использующая патроны винтовочного калибра; предтеча современных пулемётов.], которыми щетинилась бронированная громада, сейчас, знала она, выкрашенная в смесь грязно-серых и грязно-белых изломанных полос.
Ходила с «Геркулесом» всегда и малая бронелетучка с краном и запасными рельсами-шпалами на случай, если какая-то досадная причуда судьбы повредит пути. Зачастую страховать гиганта отправляли и старенький заслуженный бронепоезд «Гектор», который пускали вперёд, отчего тот и претерпевал регулярно всяческий ущерб.
Но на сей раз «Геркулес» отправился один. Значит, дело действительно срочное.
Молли не успела обдумать всё это, потому что в порту заревел гудок. Два буксира осторожно тянули к причалам низко сидящую громаду «Канонира», тяжёлого монитора береговой обороны. Он ушёл из гавани четыре дня назад и – говорил папа за ужином – не ожидался раньше, чем через две недели.
Что-то и впрямь случилось.
– Молли, ты глянь! – аж задохнулся рядом Сэмми.
Солнце скрывали низкие тучи, к ним примешивалась всегдашняя дымка, висевшая повсюду в Норд-Йорке, сыпала снежная крупа, но Молли всё равно отлично видела, что монитор сидит в воде почти по самую палубу, куда глубже, чем полагалось. Увидела следы гари на серых боках рубки и боевой башни с торчащими жерлами четырнадцатидюймовых орудий. Сбитые ограждения мостика, отсутствующие стеньги и леера; из окрестностей трубы исчезли выгнутые раструбы воздухозаборников, без следа сгинули оба паровых катера. Нет и пары скорострелок правого борта («QF орудие Мк II калибра 4? дюйма, длина ствола 40 калибров, вес снаряда 45 фунтов», – тотчас произнёс голос у Молли в голове) – на их месте выгнутые и перекрученные полосы металла, словно зверь драл лапами древесную кору.
Что случилось? Почему? У Rooskies же нет тяжёлых пушек! Да и выглядел бы монитор после артиллерийского боя совершенно иначе.
Они смотрели на медленно проплывающую громаду. А это что ещё такое?
– З-зубы как б-будто? Или нет, клюв? – Сэмми широко раскрыл глаза.
И точно. Кормовую надстройку наискось прорезало нечто вроде огромного топора, а на крыше её чётко отпечатались странные следы – монитор точно пытались взять на абордаж, закидывая на борт множество канатов, оканчивающихся массивными и острыми крюками.
– Молли, что это?
– Осколки, наверное, – неуверенно предположила та. – Мина могла взорваться, в минном аппарате, например, у дестроера рядом… осколки разлетаются, а если, скажем, ещё и мачта упала как-нибудь неудачно…
– Не, Молли. – Сэмми стучал зубами от страха. – В-волшебство это, Молли, точно тебе говорю!
– Тише ты! – оборвала его девочка. – Даже вслух такого не произноси!
Магия – страшное дело. Магия – ужас и проклятие Норд-Йорка, как и всей Империи. Магия появилась после Катаклизма, как, откуда, почему – никто не знал. Или, может, знал, но детям, даже таким, как Молли, из приличных семей, ничего не говорили.
Магия не поддаётся контролю. Ею нельзя управлять. Её не нанесёшь на чертежи, не рассчитаешь на логарифмической линейке или даже на мощном паровом арифмометре. Она приходит и властно берёт подданного Её Величества королевы за горло, и остаётся…
И не остаётся ничего.
Нет, сначала всё хорошо и даже не предвещает беду. Тебе просто начинает везти. Сбываются какие-то мелкие желания. Ты не выучила урок – а тебя не спросили и вдобавок отменили контрольную. Ты опрокинула оставленные молочником бутылки – а они скатились по ступеням, не разбившись. Противное рукоделье как-то само собой оказалось сделанным. Порванная куртка – целой. А на носу у противной Анни Спринклс из параллельного класса, дразнилы, ябеды и задаваки, сам собой вскакивал бы исполинский пламенеющий прыщ, стоило только пробормотать про себя пожелание.
А потом…
Потом ты бы испугалась. Постаралась бы ходить осторожно-осторожно, учить все-все уроки и даже помирилась бы с противной мисс Спринклс.
Но было бы уже поздно.
Ночью тебя стали бы будить жуткие сны, и ты просыпалась бы вся в поту от собственного крика. Ты сделалась бы в этих снах чудовищем, призраком, ангелом Смерти, Чёрным Косцом, пробирающимся ночными улицами Норд-Йорка. Ты забавлялась бы, оставляя криво выцарапанные кресты на дверях, а на следующую ночь приходила бы снова, одним касанием заставляя лопнуть все панически запертые замки и засовы, шла бы по тёмным комнатам и забирала жизни. Забирала бы жизни детей, прежде всего – детей. С тем, чтобы потом насладиться горем и отчаянием родителей.
Но этого мало. Магия, проникшая тебе в кровь, продолжала бы свою работу.
