скачать книгу бесплатно
рук, во имя которых я предал свою свободу.
моя платина, моя плавкая белая платина,
мое святилище,
и я,
запятнанный запятыми твоего плача,
за каждую расплачусь в чистилище,
где сам – бесконечно бескомпромиссный палач,
и пока ты есть – я не верю ни единому из заветов:
да пропади они пропадом, пропади,
потому что любовь —
это губы к губам и за спинами по пистолету,
но я первый крикну тебе «пли!».
моя платина, моя плавкая, девственно-белая,
да святится лик твой, иконописно суров.
в исступлении обнимаю твои колени.
и ныне и присно,
и во веки веков.
11.11.22
14:29
герой нашего времени
вот есть ты – герой нашего смутного времени,
уродился «там-то, тогда-то», как все мы —
водянка на теле Земли.
засунь-ка подальше свои никому не нужные мнения —
или высказывай дома под златость воблы
и «Балтику номер три».
в метро тыкаешь в смарт,
как вроде и ты после диплома, фон,
чтобы никто не заметил, как тебе,
не-такому-как-все, грустно.
за окном панельный ноябрьский слякотный фон,
ты включаешь летсплей на ютубе и хлебаешь кислые щи
с капустой.
и как будто бы всё хорошо, но жизнь – ни рыба, ни мясо,
которые в Рождество опрокинешь в ротовую полость.
а на сальный вопрос о делах на застолье
выпалишь «потихоньку» сразу,
ведь отсутствие новостей —
тоже вполне неплохая новость.
а ещё нужно для ОСАГО найти страховщика
и записаться на анбоксинг черепной коробки,
ведь детские травмы так же традиционны,
как русская безотцовщина
или нетронутые в бабушкином трюмо
хрустальные пыльные стопки.
на ужин ты уничтожаешь последнюю пачку гречи,
веря в синдром ототложенной жизни
как страдающий геморроем верит в ректальные свечи,
как родители – в сказки о построении коммунизма.
ты засыпаешь, и снится тебе личико сына того чеченца,
и счастливая мама, и конфетное новогоднее ассорти.
и снится тебе недоношенная синева младенцев,
которых не можешь (даже если хотел бы) спасти.
15.11.22
13:00
остров крым
?
я врастаю в автобусного пассажира,
пока машина мешает жир соленого снега.
я врастаю в него. в злобной неге грезятся горы Крыма,
жадная глотка моря и божье небесное веко.
бог сидит, свесив артритные тонкие ноги,
на российской пелевинской Фудзи,
палит, как поэты пишут стихи
и айтишники сочиняют проги,
мочит икры в ледяном черноморском джакузи.
промокшие пятки меня автобусной упираются в кресло.
а я сижу на коленях у Бога, как у детсадовского Мороза.
вокруг меня мечутся серафимы, канючя,
чтоб скорей уступила место,
я упрямо сижу на Его коленях и громко молчу вопросы:
«смешной ведь у нас ситком? как Тебе наш сериал?
оценил на десятку в Иви жизнь нашу грешную, Боже?
забавно тебе наблюдать, как кто-то кого-то убил,
кто-то кого-то влюбил, кто-то кому-то дал?
твой ли это закадровый хохот?
достаточно ли натуральны рожи?»
кондуктор ор?т про проезд. мимо хрипит хрущёвка.
я закрываю глаза. мне людское до тошноты постыло.
«метро „Комендантский проспект“, конечная остановка».
я виево поднимаю веки. смотрю наверх.
там Бог продлил подписку на Иви, сидя в вершинах Крыма.
14.12.22
14:06
p.s. написано под впечатлением от романа В. Акс?нова
«Остров Крым».
поэсмертие
feat БЛУБЕРРИ
мама, моё рождение —
сектор «приз» на разъебанном барабане,
твоя дочь опустилась в поэзию —
это хуже, чем проституция.
я никогда не появлюсь
ни на одном из культурных тв-каналов,
потому что писать равно подбивать
к несанкционированной революции.
мне бы застыть в королевстве
альтернативной рок сцены,
стихотворных размеров и порошковых эффектов.
по пятницам выходить, обижать неформалов
и голову брить строго налысо.
но у меня безлимит, который даёт мне только поэзия,
в целом,
можешь чинить меня сколько хочешь,
но во мне ничего не сломается.
потому что это как томная тошнота
перед приступом эпилепсии,
а слова – это эвалар, потому что на атаракс нет денег,
да и не нужно – мне б больше тоски
и поменьше скепсиса,
вечный комплекс человека-скотины и писателя-гения.
никаких указательных жестов
типа «собака, сидеть», но она
на правах волонтёра мне дарит кучу собачьих повадок.
сны, на которых прописан сценарий взрыва
не самолётов, а людей,
поэзия танцует у меня на лице, и я ей улыбаюсь.
я открыт ей как маленький мальчик,
она школьный учитель,
а я читал по слогам,
это она объясняла, что в метро с перегаром
подсаживаться к пассажирам плохо,
это она делала розочки из бутылок, которые я не допивал,
обнимала меня, проникая своей всей любовью в ребра.
вот она – жеманная поэтесса с нежным язвенным языком
даёт своим демонам право прогуляться по сцене.
лицо мертвецки бледнеет, я будто в псарне пою псалом
под звон бокалов,
пока сдохших бабочек в животе просвечивают рентгеном.
пара походов с ней в паб, куча неона, друзей, гениальных,
но самых хуевых в округе,
это она соблазняла тех тоже неплохо пишущих дам,
а я растворялся в конгломерате предметов,
похожих на её волосы, шею и руки.
это как постоянно натянутая нейронная тетива,
но чувства кормежка строк,
ударьте мне в сердце бутылочной розочкой.
так на кого у тебя сегодня встали твои слова —
на ту самую дрянь в тиндере
или на милое мудачьё с ч?лочкой
сколько следов на этом полу, с берцев стекает слеза,
она ходит у меня по глазам, я тону, путая удары и голоса,
но при этом как стеклянная трубка и наркоман,
один раз вдохнул и уже не хочу слезать,
а значит, зачем я и поэзия вместе?
все просто – чтобы трахаться и торчать,
грустить, как будто работник завода на смену,
наслаждаться закатом, в коем нет наслаждений процесса,
стоять в боевой металлической стойке,
разбирая себя на одежду не по погоде
и сомнительные интересы.
заверните с собой пару текстов,
чтобы справляться с тревогой,
пару действий – прочитать, закусить и выпить.
так и зачем тогда я и поэзия?
чтоб из груди у неё вырезать себя же,
и с большей любовью себя ненавидеть.
триединый дух
четыре черненьких чумазеньких чертёнка
чертили чёрными чернилами чертёж.
я вновь первоклассником в ежедневнике вывожу тонко:
«мысль изреч?нная есть ложь».
всё наследство моё – мой словесный стан.
если бы это была телесная кара – то рак пера.
смартфон с сиплыми строками – мой карманный Коран:
я – фантастический графоман,
