скачать книгу бесплатно
Кэролайн сделала глоток чая, медленно проглотив его, она посмотрела в окно.
– Сегодня у нас появился новенький.
– Так так так… С этого места поподробней, – промолвила Лиззи, усаживаясь перед Кэролайн и не сводя с неё глаз.
– Он узнал меня. Оказалось, он читал мои книги, – сказала Кэрол, мысленно прокручивая в уме этот фрагмент сегодняшнего дня.
– Он тоже всадник на колеснице?
– Лиз…
– Ну, то есть, на инвалидном кресле? – отшучивалась Лиззи Уильямс.
– Да, он, как и я прикован к коляске.
Подружка уселась поудобнее и изобразила неподдельно вовлечённый в беседу вид.
– Признаться, давно не говорила с кем-либо, кто читал мои книги, кому они действительно нравились. А ведь признаться, я не думала, что среди читателей найдутся и мужчины.
Проанализировав рецензии к своим книгам, Кэрол научилась определять родственную ей натуру. Вкладывая в своё детище массу сил, времени и эмоций, она вкладывала частицу себя. И те, кому пришлись по душе все те строки, написанные ею, все те, кто мог проникнуться этими чувствами, что она пыталась показать, все те мысли, которые она пыталась донести, могли бы говорить с ней на одном языке – языке пережитых страстей. Писательница была сторонницей гипотезы, что зачастую, именно прошлое связывает людей, вопреки их убеждениям, что объединяет настоящее, сулящее перспективное будущее. Отрывки из прошлого – лоскуты портретов настоящего и грядущего. Ибо прошлое формирует, делает людей такими, какие они сегодня, какими, возможно, будут завтра. В случае с Кэрол – это опыт пережитых отношений, череды разочарований, бытовых неурядиц, семейных разногласий и, наконец, случая, ставшего для неё определяющим её профессии писательницы.
– Значит, всё же есть толк от посещения этих собраний, подруга, – кокетливо прозвучал голос Лиззи.
– Ты опять о своём, – ответила Кэролайн, закатывая глаза.
– Что плохого в том, что у тебя появится ещё кто-то помимо меня? – Лиззи попыталась изобразить манеру темпераментных киноактрис с её любимого сериала. – Мы можем бесконечно ныть, что любовь делает нам больно. Но в то же время, наша жизнь была бы блёклой и безжизненной, не будь в ней места для неё. Нам больно, когда её нет.
– Раньше мне казалось, что аудитория моих читателей – это одни женщины и девушки. А оказалось, есть парень, который, к тому же, не раз перечитывал книги. – Хант задумалась. Ей вспомнился момент, когда он подошёл к ней и не сразу смог завязать разговор.
– Думаю, вам неплохо бы пообщаться вне ваших собраний. Так сказать, свидание.
– Да брось ты! Какое свидание? Я и думать о таком забыла. – Отмахнулась Кэролайн.
– Сейчас я всерьёз собираюсь ущипнуть тебя за парализованную ногу. Вот скажи мне, ты была бы рада почувствовать этот щипок?
– Что?.. Ну конечно!
– Об этом я и толкую! Если на кону абсолютная невосприимчивость или, скажем так, небольшая непродолжительная боль, ты выберешь боль. Но только тогда, когда ты познала каково иметь омертвевшие конечности. Я это к тому, что боль даёт нам понять, что мы ещё живы! Боясь столкнуться с болью, можно замкнуться в себе, а это равносильно параличу души.
– Тебе бы книги писать вместо меня, – ехидно ответила женщина.
– Непременно это обмозгую. Слушай, а что было с твоим лицом, когда ты поднялась на свой этаж? – спросила Элизабет.
– У крыльца дома я встретила мистера Блэка и, пользуясь случаем, сделала замечание по поводу неисправности лифта. Так он обвинил в этом меня, предположив будто я там что-то порчу.
– Мужик совсем из ума выжил. Ты с ним поаккуратнее. Он очень неприятный тип! – эмоции на лице соседки сразу изменились.
Взглянув на время, Лиззи вспомнила, что ей нужно успеть привести себя в порядок, чтобы вечером идти на работу. Ставшее «ритуальным» обязательное долгое припудривание носика и вычесывание волос, давало ей некую надежду, что однажды её красоту заметит именно тот, кто по достоинству оценил бы и её внутренний мир. Она не исключала возможности, что однажды к ним в закусочную заглянет мужчина, что сможет завоевать её сердце, понять её самые сокровенные мысли, обуздать её пылкую страсть, угадать её тайные страсти и принимать её со всеми её пристрастиями к моде девяностых, к нездоровой калорийной пище, к фильмам с участием Марлона Брандо и бесконечно пересматривать с ним «Трамвай желания». В глубине души она отдавала себе отчет, что таких мужчин не существует, однако ей нравилось грезить об этом, ибо это согревало её душу и давало ей стимул ходить на нелюбимую работу.
– И всё-таки, какой он? – поинтересовалась Элизабет, прежде чем уйти к себе.
– Ты о ком? – в недоумении спросила Кэрол.
– Ваш новенький, твой поклонник.
– Он не мой поклонник. Он поклонник моего творчества. А это разные вещи. – Поправила бывшая писательница.
– Думаешь, он подошёл и заговорил с тобой только из-за твоих книг?
– Думаю, да. – Кэролайн не нравилась эта беседа и она не стеснялась демонстрировать это своими эмоциями.
– Порой, мне кажется, что не ты автор всех этих романов про любовь с глубокими познаниями в чувствах людей, а я. Ты будто нарочно притворяешься такой дилетанткой в вопросах знакомства с мужчинами. Ты вбила себе в голову, что, сев на это кресло, ты стала непривлекательной и неинтересной женщиной. Ты внушила себе это, будто запрограммировала себя, и ты сама в это поверила. Теперь ты хочешь, чтобы и я о тебе так думала. Помнишь, когда я говорила «хватит сидеть в этих четырёх стенах»? Так вот, сегодня я добавлю к этому ещё и «хватит строить стены у себя в голове»!
– Наконец-то ты назвала кресло креслом, – Кэрол решила уйти от темы своим сарказмом.
– Кэрри, почему ты даже не хочешь на минутку представить, что тот милый парень, к примеру, заинтересовался тобой, как женщиной? К чему такая категоричность? – Лиззи забыла о работе.
– Во-первых, никакие стены я не строю. Глупости это. Во-вторых, задумайся сама, Лиз! Чем я, инвалид, могла его заинтересовать? Зачем ему такая женщина? И в чём смысл такого союза?.. И вообще, с чего ты решила, что он милый?
Элизабет посмотрела сквозь Кэрол, мысленно анализируя всё ею сказанное. Приведя беседу в тупик, Кэрол привела в замешательство свою соседку, которая видела в ней мудрую молодую женщину. Каждый раз, заводя беседы о том, что пора двигаться дальше, Лиззи искренне надеялась услышать неожиданное, но долгожданное «А ты знаешь… Давай!». Но попытки не увенчивались успехом, и каждая последующая разочаровывала Элизабет всё больше.
Лиззи была человеком, не зависящим от каких-либо внешних обстоятельств. В каком-то журнале она даже вычитала статью «Ассертивность[14 - Ассертивность – способность человека не зависеть от внешних влияний и оценок, самостоятельно регулировать собственное поведение и отвечать за него.], как образ жизни» и, узнав в написанном себя, повесила вырванную страницу у себя дверце холодильника. Всю свою сознательную жизнь Элизабет вела жизнь независимой от внешней среды девушки. Мысленно проведя границу между унынием и оптимизмом, Лиззи искусно держалась по ту сторону от грусти и депрессии. Не сломили её ни отсутствие внешности поп дивы, о которой она мечтала, ни неудачный опыт в отношениях с мужчинами, ни насущная, но изматывающая работа. Единственным, что могло опечалить Элизабет, было в её неравнодушии к близким её сердцу людям. Она всегда с волнением переживала все жизненные неурядицы своих родных и близких, разлад в отношениях у некогда бывших подруг, душевный хаос у близких знакомых и меланхоличное одиночество своей подруги Кэролайн Хант.
– Вместе вы могли бы стать опорой друг для друга, – наконец ответила Лиззи.
Кэролайн упрямо направляла разговор в другое русло. Она не понимала, что мог бы дать один немощный человек другому. Она жалела, что упомянула о знакомстве с мистером Хадсоном. Она не понимала, как беседа об очередном собрании привела к обсуждению перспектив в её личной жизни. Да и с кем – с мистером Хадсоном!? Абсурд! Посттравматический дисбаланс пробуждал в ней нервозность и склонность к негативизму[15 - Негативи?зм – психиатрический термин для обозначения специфического симптома расстройства воли.]. Он, в свою очередь, ставил крест на многом, что сулило бы Кэрол преобразить её жизнь и вдохнуть в неё красок. Инвалидность оставила свою печать на мировоззрении бывшей писательницы – эмоциональное выгорание.
Лиззи снова попыталась образумить подругу и рассмотреть перспективы знакомства с мужчинами, пусть даже с инвалидами.
– Что могут дать друг другу двое инвалидов на колясках? – в голосе Кэрол послышалось раздражение.
– Любовь.
– Лиз, ты как глупый наивный ребёнок. Это в кино всё держится на любви, в книжках, в том числе и в тех, что писала я. Любовь это всего лишь химия. Она не может дать людям ничего, кроме временных утех и последующего разочарования, – Хант сдерживала себя, отвечая, как можно деликатнее.
– Любовь – не химия! Это отнюдь не правильная констатация фактов! То, что многие называют любовью, это ни что иное, как сильная увлечённость на некоем животном уровне, когда особь одного пола тянется к особи другого пола! Я бы даже назвала это одержимостью. То, что я привыкла называть любовью, приходит не сразу. Она томно зреет глубоко в душе. Её нельзя завоевать внешним обликом или каким-то одним вечером, как это могло бы сработать, будь нам по шестнадцать лет. Любовь – совокупность многих качеств и обстоятельств, переплетённых между собой. Вряд ли можно описать это явление простыми словами. Любовь – это вечное стремление и тяготение, тепло, привязанность, забота, вожделение, терпение и самоотдача. Это причина и смысл. Любовь – это начало союза двух людей. А союз из двух – это несокрушимая сила, ибо один дополняет и поддерживает другого, даёт ему сил. – Лиззи собралась с мыслями, чтобы продолжить реплику. – Я не умею говорить красиво, как ты, когда писала свои книги. Просто, любовь – это единство. Когда двое живут как один живой организм, где каждый – это одна половина этого организма. Когда организм начинает хромать на правую ногу, левая берёт всю тяжесть на себя, пока та не окрепнет и боль не отступит. Одной рукой можно сварить кофе, написать сообщение или почистить зубы. Когда рук двое, то можно свернуть горы.
Полуминутная тишина показалась Элизабет целой вечностью. В глазах Кэролайн она видела смешанные эмоции, самой очевидной из которых было удивление. Лиззи пригнулась ниже чтобы заглянуть в глаза собеседнице и получить наконец от неё комментарий.
– Недурно сказано, подруга, – с улыбкой сказала Хант.
– Можешь использовать это в своей следующей писанине, – хвастливо отшутилась мисс Уильямс.
– Я больше не писательница. Это в прошлом.
– Ну почему?
– Люди уже не читают такое. Нынче актуальны другие жанры и сюжетные линии, – ответила Кэролайн.
– Один всё-таки читает, – снова с ухмылкой вернулась к теме Лиззи.
Кэролайн закатила глаза и повела коляску в сторону холодильника. Кэролайн достала хлеб, листья салата, томат, кетчуп и бекон. Элизабет, обратив внимание, не отказала себе в удовольствии снова съязвить:
– Видишь, от этих тем у тебя даже аппетит разыгрался. Глядишь, на неделе уже сама пешочком за продуктами метнёшься.
Кэрол вооружилась помидором и начала преследовать Лиззи по тесной кухне, грозясь запульнуть в неё овощем.
– Я хочу сэндвич, – отдышавшись сказала Кэрол, так и не запустив в подругу сочный снаряд. – Я делаю два. Составишь ведь мне компанию?
– Мне два, – довольно ответила мисс Уильямс, усаживаясь на стол.
Просидев ещё около получаса, Лиззи отправилась к себе, «ритуально» припудривать носик и готовиться к рабочей смене.
Глава IV
Пять пятнадцать утра. Окно спальни было открыто и шторы изогнулись большой дугой, напоминая собой паруса на яхтах и шхунах. Поднимался ветер и небо замерцало яркими раскатами грома и молний. Безмятежная тишина ночи была нарушена. Рокот грома звучал как шквал канонады. Шум дождя, звучавший вначале как перешептывание скромных девиц, перерос в балаган, где в огромной толпе активно гуторили бородатые старцы и без устали пытались философствовать, перекрикивая друг друга. Ставни забились барабанными рудиментами. В комнату Кэрол ворвался порыв холодного осеннего ветра.
Пробудившись от шума ставень и раскатов грома, Кэрол потянулась к своей коляске, чтобы добраться до открытого окна и закрыть его. В полном одиночестве, в тёмной комнате, при такой гнетущей погоде за окном, Кэролайн Хант ощутила свою беспомощность и уязвимость. Всё это время её сознанием руководила замкнутость. Но в момент осознания своей незащищённости ей как никогда раньше хотелось почувствовать рядом сильного мужчину. И сила эта должна была быть не в мощи тела и мускулов, а в умении обуздать в её душе тревогу и смятение, посеять в душе гармонию и умиротворение.
«Возможно она права». Кэролайн Хант с детства привыкла быть сильной. Слабости не было места в её нелёгкой жизни. Однако, она оставалась женщиной, хрупкой и ранимой, нуждающейся в сильном мужском плече. За время своей творческой деятельности Кэрол написала множество сюжетов, в которых фигурировали сильные духом мужчины. Мужчины, рядом с которыми женщины чувствовали себя женщиной, в чьих поступках они видели бы знак, гласящий «Преданность. Ответственность. Забота.». Заглядывая в памяти в страницы своего прошлого, Кэролайн с грустью признавалась себе, что тот образ мужчин он черпала лишь из собственного воображения. Грёзы. Образы из грёз. Не более.
Задумавшись о мрачности томления в одиночестве, Хант не раз задавала себе вопрос «А что, если бы Лиззи не было в моей жизни? Что будет, если она решит уехать или выйдет замуж и ей будет не до меня?». Несмотря на образ женщины, предпочитавшей пребывать в одиночестве, она больше всего боялась остаться одна, но никому этого не показывала, ибо это считала признаком слабости.
Окно в спальню закрылось. Кэрол взглянула сквозь стекло. Улица превратилась в обитель разбушевавшихся осенних листьев, митингующих против припаркованных автомобилей и дорожных указателей. Ветер поднимал груду опавших листьев, мокрых от дождя, и безжалостно бросал на сонных прохожих, спешивших спозаранку на работу. За окном царил холодный сумрак. Хант томило гнетущее чувство, что она, как один из этих листьев, едва держащихся на суку при сильном ветре и её вот-вот понесёт на холодный и мокрый асфальт. Этот листочек ослаб, изрядно пожелтел. Он был истерзан насекомыми. А холодный ветер норовил покончить с ним раз и навсегда, стерев его с кроны дерева. Этому листочку не рад ни ветер, ни сильные морозы, что безжалостно атакуют по ночам, ни само дерево, отвергшее собственное чадо. Все отвернулись от него, все воспротивились ему, все стремятся избавиться от него. «Я с детства знала, каково это быть изгоем».
Кэролайн Хант была удочерена в возрасте шести лет молодой парой из Вермонта. Будучи отвергнутой собственными родителями при рождении, маленькая Кэрри своим младенческим разумом и наивным несформировавшимся характером отказывалась верить и признавать собственную ненужность. Её грели сладкие представления о счастливой жизни в кругу семьи. В тот момент маленькой Кэрол её будущее представлялось красочным и многообещающим. Но, пожив у новых родителей пару-тройку недель, её детский ум стал смекать, что её представления её охмурили. Кэролайн не баловали вниманием и не грели любовью и трепетом. Союз её родителей терпел фиаско. Отчим безмерно налегал на горячительные напитки, а мачеха сутками не появлялась дома. Обязанности по домашнему хозяйству были возложены на плечи маленькой Кэрри. Это стало отправной точкой в формировании характера личности Кэролайн.
Денег в семье почти никогда не было. Сверстники Кэрри всё время дразнили её из-за её бедноты. У неё так и не появились подруги в школе, а парни стеснялись заводить с ней общение, боясь быть засмеянными одноклассниками. И вновь Кэрол Хант подступил ком к горлу от переполнивших её чувств обиды. «Я изгой».
Когда ей исполнилось восемнадцать, она устроилась на работу охранником на склад при торговом центре. Хотя кандидатура Хант и не была совсем подходящей для этой вакансии, она получила эту работу. Нанимателю приглянулась симпатичная мордашка юной Кэрри, да и делать на этой должности особо было нечего, как говорил администратор. Обход здания и визуальное наблюдение. Кэрол несказанно нуждалась в любой работе и без промедления согласилась стать ночным сторожем. Каждый вечер, закончив дела по дому, она садилась на автобус, который ехал к большому супермаркету, стоявшему у автострады. Обойдя основное здание, она заходила в соседнее сооружение, где должна была проводить всю ночь. Помимо неё там работала пышнотелая миссис Шейн и взрослый бородатый мужчина мистер Кауфман.
Случаев проникновения на склад и, тем более, разбойных грабежей не было. И потому работа несла формальный характер. У будущей писательницы появилась работа, где у неё была уйма времени для прочтения книг, которые она не смогла бы прочесть, будучи дома. С головой увлекшись романами, Кэрол тогда впервые стала мечтать, что однажды она и сама попробует написать что-то подобное.
Материальные нужды были на грани отчаяния. Денег катастрофически не хватало. Семья жила на социальное пособие. Заработанные ею деньги отбирались отчимом и спускались, как правило, на выпивку. Громких семейных сцен не становилось меньше. Однажды мачеха объявила о своём уходе от отчима Кэрол. Это, безусловно, стало ещё одним поводом для беспробудной пьянки для мистера Хант. Осознание собственной ненужности всё больше и больше укоренялось в сознании молодой Кэрри.
Будущая писательница была угнетена своей участью. Её представления о жизни в семье не соответствовали тому, что она представляла себе все эти годы. Она не чувствовала себя частью этой семьи, ровно, как и приёмные родители не смогли в ней увидеть дитя, нуждающегося в их любви и опеке. Тем не менее, ею двигало непонятное ей самой чувство долга за то, что её всё же взяли в семью, хоть и неблагополучную.
В этом возрасте она впервые позволила ухаживать за собой молодому Ленни Льюису из Страттона. Кэрри впервые почувствовала себя нужной. Её захлестнули сердечные чувства, и она прониклась, как ей казалось, любовью к молодому человеку. Роман развивался бурно.
Когда супермаркет объявил о большой распродаже, миссис Шейн и мистер Кауфман привели на работу своих детей. Сотрудникам торгового центра полагались большие скидки, в том числе и на товары для детей. Пятилетний сын миссис Шейн был удостоен подарка в виде велосипеда, а две дочери мистера Кауфмана – домом для кукол со всеми атрибутами интерьера. Кэрри пригласила на работу своего мужчину сердца, чтобы сделать ему сюрприз – куртку с логотипом его любимой бейсбольной команды. Начальство склада не поощряло присутствие посторонних на складе, но в сезон распродаж, все были озадачены другими проблемами, и сотрудники центра часто этим злоупотребляли.
Когда охранники вышли на очередной обход, дети остались в пункте видеонаблюдения, а юный мистер Льюис дожидался Кэрри в отделе хранения бытовой техники. Возвращаясь с обхода, мистер Кауфман учуял запах дыма, идущего с нижнего этажа склада. Он бросился включать пожарную тревогу. Сработала сигнализация. К моменту обнаружения очага возгорания, выходы и коридоры завалило горящими коробками и предметами мебели, отрезав доступ к верхнему этажу Кауфману и Шейн. Вопреки надеждам охранников, системы пожаротушения оказались исправны лишь в некоторых частям сооружения. Огонь разгорался стремительно. Дым распространялся по всему зданию и медленно душил всех оказавшихся в здании. Время было на исходе. На кону уже стояли не хранившиеся на складе вещи, а их собственные жизни и жизни детей, что ждали их в пункте наблюдения. Охранники бросились за помощью к основному зданию центра. Кэрри устремилась на верхний этаж. Дети были перепуганы до ужаса. Молодого Ленни Льюиса нигде не было.
Огонь подкрадывался так быстро, что бороться с ним было попусту, а надежды на подоспевший пожарный наряд не оставалось. Действовать нужно было незамедлительно. Закрыв дверь и подперев дверной порог верхней одеждой, Кэрри открыла окно. С высоты сорока футов[16 - Фут – единица измерения длины в английской системе мер. 1 фут = 0,3048 м.] она стала выискивать любую возможность вызволить из горящей коробки детей и себя. Она посмотрела на мусорный контейнер, на дерево, на припаркованный неподалёку автомобиль. От подпирающей тревоги её тело начало трясти. Вдруг, из-за кроны дерева появлился отчетливый образ. Это бежал Ленни Льюис. Бежал без оглядки. Должно быть, он успел выскочить с пожарного выхода, когда огонь только разгорался. Этот удаляющийся вдаль образ в куртке с символикой бейсбольной команды надолго отпечатается в сознании Кэролайн.
Но что делать ей и детям? Прыгать с такой высоты на асфальт было самоубийством. Но времени оставалось всё меньше. Огненная фурия торопилась вломиться в помещение и испепелить всех, кто в нём был. В тот момент Кэрол решается перекинуть детей в мусорный бак, полный полиэтиленовых чёрных мешков, но который, к несчастью, оказался немного дальше от окна. За окном появилась толпа людей, которая в ужасе наблюдает за обречёнными на смерть людьми. В толпе появились мистер Кауфман и миссис Шейн. Они что-то кричали, но их голоса не разобрать. Кэрри с трудом удаётся уговорить сына миссис Шейн довериться ей и залезть на подоконник. Мальчик повисает, держась руками за руку Кэрри. Покачав несколько раз из стороны в сторону плачущего мальчика, она разжимает ладонь и отпускает его, направляя броском в мусорный контейнер, стоящий почти в десяти футах от уровня окна. Толпа с криками наблюдает страшную картину – летящего с высоты четвёртого этажа мальчика. Громкий удар. Окружив контейнер, люди поспешно вытаскивают малыша. Он жив! Кэрри щемится проделать то же с двумя оставшимися в комнате детьми. Девочки в ужасе. Они не были согласны лезть в окно. Громкий плачь. Кэролайн схватила одну из сестёр и силой направила к окну. Она опустила ребёнка, опираясь грудью на подоконник и, раскачав как маятник, бросила ребёнка в контейнер, у которого уже стояла толпа зевак и отец ребёнка. Кэролайн стала задыхаться. Дым охватил всю комнату. Температура в помещении запредельно накалилась. Хант схватила последнего ребёнка. Глаза резал дым. Дышать было уже почти нечем. Дверь вовсю полыхала. Тикали секунды обратного отсчёта. Последняя из детей девочка была очень прыткой и капризной. Кэрол пришлось очень нелегко заставить малютку послушаться её и довериться ей. Девочка за окном и Кэрри снова легла на подоконник грудью. Рука, державшая ребёнка, обессилила. Когда Кэрол казалось, что всё позади и вот уже последний из детишек скоро освободится от свирепых лап огня, висевшее на руке дитя стало резко дёргаться от страха, пытаясь залезть обратно в окно. У Кэрол кончались силы. Она сложила всю оставшуюся мощь своих и без того ослабших женских мускулов. Бросок! Бросок получился неудачным. Девочка из-за своей несобранности и прыткости, в последний момент оттопырила ногу в сторону и, приземляясь, задела коленом об край мусорного бака. Удар пришёлся неслабый, но главное – жизнь была спасена. Скопище выбежавших на помощь людей поспешили достать из контейнера ребёнка. Кэрри была отравлена угарным дымом. Она была истощена. Вдруг на стенах соседнего здания замерцали огни пожарных машин. Но молодая девушка-охранник была уже не в силах ждать помощи. Собрав последние мочи, Кэролайн перекинула ногу через окно. Жар от огня буквально выпаливал её, выживая Кэрри со своей территории. Затуманенное сознание девушки всё же пробудило в ней инстинкт самосохранения. Прыжок.
Спустя несколько дней, стало известно, что причиной возгорания стало короткое замыкание в проводке. Оправлявшаяся от шока, ссадин и отравления дымом, молодая Кэрри оказалась в центре внимания и вокруг её больничной койки всё время семенили разные лица. И далеко не все они были восторженные. Среди всех этих лиц она так и не увидела лица Ленни. Она так и не удостоилась визита её кавалера.
Кэрол должна была бы стать всеобщей героиней, спасшей троих детей. Но вместо почестей за спасённые жизни, ей пришла нелепая повестка в суд за непреднамеренное причинение тяжких телесных повреждений лицу, не достигшему совершеннолетия. Разбитое колено девочки. В итоге суд приговорил её к штрафу и исправительным работам.
Но горькое послевкусие от предательства её возлюбленного Ленни было для неё куда больнее, нежели решение суда. Впервые она открылась кому-то, полюбила, а в ответ увидела только сверкающие пятки убегающего героя. «От меня сбежал любимый парень, оставив меня умирать в огне». В её жизни не было столько людей, кому она могла открыться. Казалось бы, она должна была быть переполнена чувством гордости за себя, за спасённых детей и чувством радости, что ей удалось спастись самой. Но чувства радости не было, и её не радовало восторженное ликование некоторого меньшинства из ватаги. Жизнь, которую ей удалось сохранить, снова заиграла меланхоличными минорными мотивами. Она полюбила молодого человека и именно от него она ждала того понимания, той любви и верности. И снова её представления её подвели. Кэрри поневоле задумалась о том, что представлять себе что-то это ничто иное как самообман и самоутешение. Она была сломлена мыслью о том, как с ней поступили. И осознание собственной ненужности укоренилось в сознании Хант ещё сильнее.
Глава V
Чьи-то громогласные беседы на лестничной площадке нарушили утреннюю тишину, пробудив ото сна Кэролайн.
– Я уже третий день прошу, чтобы мне сделали горячую воду, а вместо того, чтобы решить эту проблему, вы говорите мне, что я громко хлопаю парадной дверью, мол, из-за меня в доме ломаются все дери, – узнавался голос соседа по лестничной площадке.
Следующие возгласы было уже не разобрать, так как к прениям добавились ещё чьи-то голоса. Громкие дебаты подняли на уши весь дом. Кто-то кричал о вечно отключающемся электричестве, кому-то надоело терпеть холод в квартире, а некоторые просто поддакивали остальным и подливали масла в огонь.
Кэролайн стала подниматься и перебираться на коляску. Приводя себя в порядок, она поймала себя на мысли, что ей давно не спалось так хорошо. «Холодный свежий ветер сделал своё дело» – подумала она. Однако, причина была, скорее в том, что впервые за пару лет она ложилась спать, думая о словах Лиззи.
Пристально вглядываясь в своё отражение, заплутав в бесконечных лабиринтах мыслей, Кэролайн отодвинулась от зеркала, вслух произнося:
– Дура.
Ближе к полудню Хант решила проведать Элизабет. В отсутствии Лиззи квартира Кэрол была словно библиотека, где царило благодатное безмолвие. Бывшей писательнице нравилось общество своей неунывающей подруги, она находила в нём силы, черпала позитивный заряд эмоций. Но сама она мало делилась с ней. Причиной того было не стремление хранить мысли в секрете, а скорее, то, что жизнь Лиззи и её истории она находила куда более интересными, нежели свои собственные. Истории из её прошлого, как ей казалось, никому не интересны. Всё, что она могла рассказать в своё время, она рассказала в своих книгах, думала Кэрол. А в настоящем у неё никакой жизни нет и рассказывать, соответственно, не о чем.
Бывали эпизоды, когда в беседах ей хотелось упомянуть о случае из детского дома, либо о похожей ситуации с приёмными родителями. Но каждый раз она останавливалась. Ей казалось, что, заглянув в этот серый мир её прошлого, Лиззи Уильямс уже не будет такой оживлённой и жизнерадостной. Она боялась, что вязкая серая масса её унылого бытия замарает яркий и беззаботный образ жизни Лиззи, и отмыть эти следы будет уже невозможно. Кэролайн относилась к череде своих неудач как некоему проклятью, которое она боялась передать и другим.
Лиззи отворила дверь не сразу. Оказалось, она говорила по телефону и потому не сразу услышала стук в дверь.
– Привет! – мисс Уильямс была рада гостье.
– Привет.
– Ты тоже чуть с ума не сошла от сегодняшней перебранки?
– Что вообще случилось? – в недоумении поинтересовалась Кэролайн.
– Как поведала миссис Нэйбаум с первого этажа, всё, как и всегда, началось с мистера Блэка. Ты же знаешь, он не умеет разговаривать с людьми. Оказалось, он накричал на соседских детей, за то, что они топтали траву перед домом, сделал замечания верхним за их манеру одеваться, нагрубил моему соседу через стенку, за то, что он якобы ломает двери в доме, а когда собрались и другие жильцы, вовсе решил наказать всех, отключив всем кабельное. Это вообще законно?
Подруги выдержали паузу, глотнув воздуха. Они понимали, что, даже предложив поговорить с мистером Блэком тет-а-тет, они не смогут прийти с ним к общему знаменателю. Его сложные нравы и непоколебимые принципы сложно было оспаривать, сохраняя при этом спокойствие.
– На прошлой неделе, – вспомнила Лиззи, – он сказал, что я не вызываю у него впечатления порядочной девушки, так как возвращаюсь утром с ночной смены. Мерзавец!
– Может стоило сказать ему, что ты работаешь в круглосуточной закусочной?
– Я и начала, но он прервал мою речь, сказав, что ему не интересны мои оправдания. Урод!
Ноздри Лиззи расширились, лоб сморщился от угрюмых бровей.
– Лиз, он и другие ему подобные не стоят того, чтобы портить мыслями о них свою жизнь. Постарайся не думать. Забыть. – Кэрол самой не верилось в сказанное, но ей казалось, что это единственное, чем она могла бы утешить и утихомирить Элизабет.
– А ещё он сказал миссис Нэйбаум, чтобы она не ставила свой велосипед в вестибюль, – снова озлобленно стала говорить Лиззи. – Всегда можно было, а теперь, когда претензий к нему стало очень много, он решил всем насолить. Индюк!
– У меня тоже был велосипед, – вдруг сорвалось с языка у Кэрол.
