Дело о бюловском звере

Вернулись быстро. Вокруг темнота. Доктор безучастно следовал за человеком в темно-зеленом вицмундире. Тот, пока казенный экипаж не остановился, сверлил его изучающим взглядом, но ни слова не сказал, ни единого вопроса не задал. Припечатал взглядом, и от этого сделалось совсем не по себе. А тут еще эта глухая рощица и возвышающееся здание без единого огонька навевали такой ужас, что он даже не успел порядком испугаться из-за ложного обвинения и возможного заключения в кутузку.

Когда оба ступили на крыльцо, навстречу вышла Акулина Ивановна со свечой. Но даже свет теперь не мог рассеять страха. Из окон доносились протяжные жутковатые звуки, похожие одновременно и на многоголосое пение, и на возню, скрежет, и на вой с плачем. Иноземцев не мог унять дрожи. К горлу подкатил ком. Сейчас без лауданума больным, верно, совсем худо. Не дай господь, неведомая хворь взыграет…

Слава богу, идти было недолго – первый этаж, по коридору направо. Через несколько минут троица благополучно спустилась в подвал, где давеча Иноземцев расколотил весь лауданум.

Посреди осколков, распластавшись в нелепой позе, в перепачканной кровью сестринской одежде, лежала та самая девица, что наклеила Иноземцеву пластырь на лоб. Лицо ее он сразу узнал. Разум озарило спасительное воспоминание.

– Так ведь после того, как я ее револьвером напугал, она заходила ко мне, разговаривала. И не обиделась вовсе. Напротив, я бровь рассек, а она пластырь приложила и сюртук мне принесла, – выпалил он.

Чиновник, ни слова не говоря, принялся снимать с него наручники.

– Из вашего револьвера, – улыбнулся он, – не стреляли по меньшей мере год.

– Да? – изумился Иноземцев. – Я и не знал.

На лице исправника нарисовалось что-то похожее на снисхождение.

– Прошу простить за спектакль, но пришлось прибегнуть к уловке для вашего же блага. Успел, сказать по чести, вытащить вас из могилы. Коллежский секретарь Кирилл Маркович Делин, новый исправник Т-ского уезда, к вашим услугам. Я давно уже пытаюсь понять, что за дела происходят вокруг усадьбы Тимофеевых. Аристарх Германович, обвиненный в государственной измене, парализован. Власти касательно престарелого генерала приняли решение оставить того в покое – пусть доживает остаток дней в постели. Но к его супруге вопросов много. Подозреваю, что под видом благотворительности она обделывает какие-то делишки, да-с, и дела эти неубедительно маскирует легендами о людоедах и упырях. Самоубийства приглашенных ею докторов расследовал, увы, подкупленный Натали Жановной Пантелеймон Павлович Гладун, прежде мой начальник. Сам я десять лет служил помощником земского исправника. Вы на чин мой не смотрите. Кто еще возьмет этот гиблый Т-ский уезд?

Делин махнул рукой.

Вот оно, спасение! Иноземцев просиял. Довериться этому человеку, и все закончится: преступники будут наказаны, горемычные крестьяне – отпущены на волю, и он, счастливый, свободный, отправится в Петербург. А как же слезы Натали Жановны? А как же Ульянушка? А миллионы и алмазы?

– Что молчите-то? – буркнул Делин. – Сейчас требуются ваша помощь и горячее участие. Для начала составим протокол. Дадите свои показания, к делу прикрепим ваш револьвер, все равно пользоваться не умеете. Возили с собой для устрашения?

– Для устрашения, – механически подтвердил Иноземцев.

– Могу я вас попросить осмотреть тело погибшей? Хотелось бы услышать вашу оценку. Последнее время судебный врач Иннокентий Петрович не слишком смышлен. Да и везти его сюда не хотелось.

Прежде молча слушавшая Акулина Ивановна подалась вперед:

– Поглядите, доктор, нет ли укусов.

Исправник так на нее глянул, что бедная тотчас подалась назад, опустила голову.

– Почему ваши больные шумят среди ночи? – укоризненно поинтересовался он.

Иноземцев поглядел на чиновника и вдруг осердился на самого себя. Надо же, все это время носился, суетился и ни разу не выказал подобную сосредоточенность.

– Так ведь без лекарства они не уснут, – виновато ответила фельдшерица.

– Да, – тотчас нашелся Иван Несторович, – я разбил весь здешний лауданум, потому как рискнул предположить, что больных опаивают снотворным зря.

– Вот как? – заинтересовался уездный исправник. – Отчего вы рискнули так предположить?

– Оттого, что все как один здоровы, более того, о приписываемой им болезни не помнят. Но в больнице больным нравится. Я не могу судить, о какой болезни, пока не увижу ее истинного проявления.

– Вот точно так же рассуждал и Фогель – здешний уездный врач, которого нашли задранным волком. Он приступил к обязанностям доктора в богадельне, соблазнившись деревенским уединением. Не в себе был доктор, со странностями.

С этими словами исправник оценивающе оглядел Иноземцева. Вид доктора, очевидно, не внушил ему доверия.

– Вот как? – оживился Иноземцев.

– Может, вы осмотрите тело не затягивая? – Исправник достал из кармана носовой платок. – Здесь нечем дышать.

Иноземцев закатал рукава, уложил бедную Екатерину Ильиничну на спину и принялся снимать с нее одежду. Под сестринским халатом он с удивлением обнаружил дорожное платье.

– Смерть мгновенная, наступила часа три-четыре назад. – Он поморщился и вытер руки о полотенце, которое подала фельдшерица. – Причина смерти – сквозное пулевое ранение в голову. Лобная доля… Пуля прошла через мозжечок, верно, задела мозолистое тело, свод мозга и вышла через затылок. Стреляли в упор – ожог на коже, порох. Еще, рискну предположить, убийца был выше ростом.

– Хм, верно, – буркнул исправник.

– Укусов на теле нет, извольте видеть, Акулина Ивановна, как нет и других следов насилия. Крови потеряно довольно, – продолжал Иноземцев, – но здесь ее нигде нет, не считая пары пятен на вуали. Очевидно, ее убили не в этом подвале.

– Очевидно, – сквозь зубы процедил Делин. Не было понятно, то ли он недоволен, то ли это его всегдашнее угрюмство.

– И пуля… – с осторожностью добавил Иноземцев.

– Не найдена, – отрезал исправник. – Все, довольно. Все наверх. Вы, Акулина Ивановна, усмирите наконец ваших подопечных. А мы с вами, – он ткнул Иноземцева в надетый по-прежнему наизнанку жилет, – едемте в город.

По дороге Иноземцев пытался изложить, что с ним происходило в проклятой Бюловке с момента приезда, но обстоятельный Делин потребовал прежде рассказа о петербургском прошлом. Добрый час, пока оба не переступили порог городской управы, пришлось отвечать на вопросы о учебе и работе в больнице. Может, побаивался ушей урядников, потому и тянул? Видно было, что исправник не доверяет никому. Да и не удивительно, к столь странной истории мог быть причастен каждый.

– А теперь, Иван Несторович, рассказывайте, как оказались в Бюловке. – Делин уселся в потертое кресло за казенным столом, а Иноземцеву кивнул на стул.

Уездное полицейское управление находилось на окраине Т-ска в здании бывшего земского суда, упраздненного лет пятнадцать назад по причине полицейской реформы. Напротив располагалась пожарная охрана – обветшалый особняк екатерининских времен, освещенный тусклым светом единственного фонаря.

Стояла глубокая ночь. Керосиновая лампа выхватывала из тьмы лица – усталое Иноземцева и сосредоточенное Делина.

– Понимаю, вам случилось провести не лучшие дни и вы порядком вымотаны – вижу это по вашим тяжелым векам и покрасневшим глазам. Но дело, Иван Несторович, не терпит отлагательств. Убийство! Не приведи господь, за ним последует другое, третье. Этим пахло! Я не хочу, чтобы на моем участке ходили слухи о людоедах, а богатая иностранка наживалась или тешила свою нездоровую фантазию.

Иноземцев выпрямился, сложил, точно гимназист, руки на коленях и приступил к рассказу. Начал с того, как впервые увидел Натали Жановну в докторской Обуховке, рядом с Ларионовым, как отправился по его рекомендации в Т-скую губернию служить в уездной больнице, которая на самом деле оказалась приватной богадельней. Не забыл о сплетнях и перешептываниях, что слышал в пути. Немного призадумавшись, решил все же не утаивать встречу с Мими. Пересказал легенду – все, что услышал от Ульяны. Когда заметил, с каким вниманием слушает исправник, стал усердствовать в деталях, но вовремя остановился. Не хотелось признаваться, что он немного не в себе, что надышался, проводя опыты. О разговоре с барыней Тимофеевой о сатрапии генерала умолчал. Прежде чем он самолично не убедится, что Натали Жановна виновна, выдавать ее он не имеет права. Напротив, Иван Несторович особо подчеркнул, что нашел в ней особу самоотверженную и великодушную, и слово в слово передал историю приказчика о строительстве богадельни и мольбах помещицы принять помощь.

– Итак, что мы имеем. – Делин бросил взгляд на Иноземцева, который в очередной раз подавил зевок, утер глаза и, надев очки, приготовился внимать. – Имеем парализованного генерала, которого вы, кстати сказать, не осмотрели толком, потому и судить о его параличе мы не можем. Далее его супруга, по вашим словам, сама добродетель. Мадам с головой погрузилась в дела этой самой больницы для укушенных. Наконец, сами укушенные, которые вовсе не укушенные, а здоровые бывшие крепостные. Зачем-то их держат взаперти и опаивают снотворным. Да, еще щеголь управляющий, старый камердинер и воспитанница. И многочисленная прислуга.

– Вы позабыли о Мими, – осторожно напомнил Иван Несторович.

– Вы совершенно точно ее видели?

– Несомненно, как вас сейчас!

– Вы не совсем здорово выглядите, – нахмурился исправник. – Часто ли прибегаете к уколам?

Иноземцев замер. Догадался, мундирная душа, об экспериментах.

– Нечасто, – пробормотал он, опустив глаза и сцепив пальцы. – Я говорил, что занят научными исследованиями. Иногда приходится испытывать получившиеся вещества на себе.

– Вот оно как. И над чем вы изволите трудиться?

– Алкалоиды, фенолы. Пытался отыскать успокоительное, синтезировал даурицин, но вышло любопытное вещество. Исследование не окончено, делать выводы рано.

– Успели пристраститься, Иван Несторович, – вздохнул Делин.

– К чему? – Иноземцев побагровел, вдруг осознав, что исправник подозревает его в морфинизме. – Вовсе нет, вы меня неверно поняли!

– В нашем деле, господин доктор, необходимо отличать бредовые видения от яви. Кроме вашей, мне ни на чью помощь не приходится рассчитывать. А подозреваем мы с этой минуты всех – от генерала и племянницы до последнего слуги в доме и сиделки в чертовой богадельне. С вас я тоже теперь глаз не спущу, не сомневайтесь.

Иноземцев был багровым, но тотчас краска сошла с его лица.

– Итак, – Делин поднялся с кресла и потянулся, – имея сии скромные данные, вернемся к убийству фельдшерицы Екатерины Ильиничны Коноваловой. Она показала вам, где хранятся запасы лауданума. Стало быть, ее убили за то, что не оправдала доверия. По ее вине вы узнали, что больных давно опаивают снотворным, подавляя их волю.

– Тот, кто это сделал, вероятно, наивно полагал, что я, кончивший Императорскую военно-медицинскую академию, работавший под началом самого Ларионова, не замечу, что больные под дурманом.

– Вам же объяснили, зачем понадобилось снотворное, – подозрительно сузил глаза Делин.

– Да, но… – Иноземцев запнулся, бросил на исправника изумленный взгляд. – И вы считаете это правильным?

– За все время существования богадельни персонал привык к таковому лечению и не находил в нем ничего дурного. Они ведь «укушенные». Однако далее: Коновалова пытается удрать, но ей этого не позволяют и приканчивают, как собаку, а труп подбрасывают вместе с вашим револьвером в подвал. Да-с, эта особа была не из тех, кто верит в «укушенных», как прямодушная Акулина, к примеру. Но ведь и доктора, которых Натали Жановна приглашала, не имели ничего против снотворного, не то бы все эти сиделки с фельдшерицами это заметили. Не так ли, Иван Несторович? Вам ясен ход моих мыслей?

– Стало быть, такие доктора, – обиженно заметил Иноземцев. – Я полагаюсь на свой рассудок и на лекарский опыт и заявляю категорически, что больные здесь вовсе не больны. Это бывшие крепостные, превращенные в безвольные создания. И другие доктора, не будь они шарлатанами, обязаны были это подтвердить.

– Фельдшерица верит, что они опасны, – парировал Делин. – Вы так-таки отрицаете наотрез, что они могут быть действительно больны?

– Отрицаю решительно! Я потратил два дня, чтобы это понять. Возможно, их держат с какой-нибудь иной целью. – Иноземцев умолк, потому что с языка чуть не сорвалось об откорме для людоеда, но в голову тотчас пришла мысль, прекрасно объяснявшая все странности: – Держат, чтобы после тайно продать в рабство!

Делин хмыкнул.

– Очень интересное предположение. Но как вы объясните существование кладбища? Люди ведь умирают, и их хоронят. Я сопоставил умерших и похороненных – число совпадает.

– А я, изволите знать, ни разу пока не видел, как они умирают и что потом делают с покойниками.

– Надо выяснить, – поднял палец исправник. – Ваша идея касательно продажи в рабство мне нравится. А почему нет, собственно? Под сенью легенды о всякой нечисти можно творить безнаказанно, что заблагорассудится.

Делин приблизился к книжному шкафу, заваленному бумагами. Прошелся пальцем по корешкам, вынул семь тоненьких бюваров. Открывая поочередно каждый, стал читать:

– Первый страдал от пьянства, второй тоже, третий был замкнут и страдал нервным истощением, четвертый – морфинист. Доктор Фогель, знаете ли, имел отличительную особенность – все с альбомом под мышкой ходил, рисованием увлекался. Тоже, надобно заметить, был чрезвычайно замкнут. За сумасшедшего считали даже.

И покосился на Иноземцева.

– А не его ли нашли задранным волком? – воскликнул доктор.

Вот же она, связь: единственный хоть что-то соображающий человек среди всех этих пьяниц и морфинистов и трагический конец, тоже отличный от прочих. Все остальные доктора, кроме Фогеля, были самоубийцами.

– Да, так оно и есть. – Делин скривился, что, верно, означало у него улыбку. – Мы говорили о нем в подвале.

Иноземцев покраснел: правда.

– Но Натали Жановна, – невозмутимо продолжал исправник, – выбирала докторов не по числу лет практики, не по диплому, а по наличию отклонений в психике. Ей явно были нужны те, кто не стал бы вдаваться в вопросы по поводу лечения, выбранного предыдущим доктором. – Здесь Иноземцев покраснел еще больше и даже опустил голову – вспомнил, при каких обстоятельствах и в каком виде он предстал пред француженкой: его шатало, он нес чепуху, а за окном ошивались полицейские, готовые немедля его арестовать.

– Остается загадкой, – вел дальше Делин, – почему они так быстро погибали? Все самоубийцы, кроме одного. Для чего ей это было нужно?

– Вы Натали Жановну считаете главной подозреваемой? – чуть не жалобно спросил Иноземцев.

– Да. Пока да. Ведь подкупала же она исправника, чтобы тот ноги не казал в ее поместье. Неизвестно, может, и кого из губернского правления тоже заставила молчать посредством взятки. Я столько раз Пантелеймону Палычу говорил, давайте, мол, разберусь, съезжу. Он – нет, я сам.

– Может, напротив, помощи просила. – Иноземцев опустил руки в карманы в поиске платка, но там оказался совершенно посторонний предмет. Доктор замер, потом медленно вынул то, на что наткнулись пальцы, – тетрадный лист, вырванный из анкеты, коих сотни лежали на стеллажах в докторской.

– Скорее, их бесцеремонно устраняли, когда те начинали о чем-то догадываться. – Делин послал Иноземцеву один из своих уничтожающих взглядов, давая понять, что последняя версия не имеет права на существование. При виде находки лицо его резко вытянулось. Даже не дал доктору дочитать, тотчас вырвал из рук.

– Верно, когда подала сюртук, подложила, – прошептал Иноземцев и безвольно отдал бумагу. – «Е» – значит Екатерина.

– «Вы разорили осиное гнездо, выпустили демона на волю. Спасайтесь. Е.», – прочел Делин вслух. Со вздохом добавил в развитие собственной мысли: – Устраняли, как вот Екатерину Коновалову. Смышленая девица была, жалко. Она бы свет на это дело пролила.

Исправник сделал круг по кабинету. Записку швырнул на стол.

– Какого демона? – Доктор побледнел, как стена. – Генерала?

– Вот что, Иноземцев, – наконец остановился Делин, – нам необходимо прощупать каждого. Ваша первая задача – выяснить – и прямо завтра, слышите, – выясните, парализован ли он.

Глава VI. Иноземцев лезет в петлю

Чтобы попасть в покои генерала, пришлось прибегнуть еще к одной уловке. На удивленный вопрос Иноземцева, зачем, дескать, это, Делин заговорщицки подмигнул:

– Пускай истинный преступник гуляет на свободе и пребывает в уверенности, что вместо него осуждены вы. Только настоятельно прошу: без шума.

Пришлось Иноземцеву дожидаться вечерних сумерек, лезть через зеленую ограду парка и чуть не ползком пробираться по заднему двору к окнам в покои генерала. И все это не просто в одиночку, а с довольно тяжелым медицинским чемоданчиком.

Иноземцев, точно вор, скользил вдоль каменной стены, то задирая голову, чтобы не потерять из виду алые шторы, то опуская глаза, потому как налететь на крапиву или камень было более чем вероятно.

Когда, наконец, проклиная все на свете: и Т-скую губернию, и уездного исправника, и садовника, совершенно запустившего растительность в этой части усадьбы, – увидел пламенеющий свет на втором этаже восточной башни, от радости едва не закричал.

Но радость оказалась недолгой. Позади вдруг послышались приглушенный рык и сопение.

Иноземцев даже не обернулся. Он уже знал: тот самый зверь, рыскающий здесь по ночам, стонущий и хохочущий хохотом бесов, дышит в спину. Тот самый, что загрыз доктора Фогеля, может статься, за излишнюю склонность совать нос в чужие дела. Оценив высоту стены и расстояние до окна, Иноземцев понял, что ему не взобраться, и бросился наутек обратно. Но и пары саженей не пробежал – серая тень метнулась следом и у высоких кустов повалила доктора на землю. Он попытался перевернуться на спину, оттолкнуть скалящуюся морду. Острые клыки мелькали прямо перед лицом, с них капала зловонная слюна…

Вдруг зверь отскочил, принялся трясти мордой, завертелся волчком, затрясся от смеха и юркнул в кусты. Иноземцев только успел заметить, что волк был каким-то ненастоящим – с бурой вздыбленной шерстью, покрытой темными, как у гепарда, пятнами, спина изогнута, как у кошки, тело массивное, а голова маленькая, круглая, и уши точно блюдца.

Бог мой, что за нечисть такая?

Иноземцев лежал на спине, раскинув руки и ноги, и не мог пошевелиться. Его чуть не растерзало странное существо – оборотень, не иначе! Но вот листва рядом снова зашуршала. Он закричал, вскочил на колени – еще надеялся спастись бегством. Однако вместо бурой тени из кустов показалась фигура в платье.

– Иван Несторович? – удивилась Ульяна. – Что вы здесь делаете?

Он не мог унять дрожь. Пробовал было подняться, но снова бухнулся в траву.

В эту минуту на втором этаже распахнулось одно из алых окон. Послышался голос Саввича:

– Кто здесь? Митрошка, ты?

– Все в порядке, Саввушка! – в ответ закричала Ульяна. – Это я. Тени напугалась.

– Поздно уже, ночь на дворе. Шли бы в дом, Ульяна Владимировна. Что я дядюшке вашему скажу? Он велел поглядеть, кто кричал.

– Иду, иду.

Ульяна присела подле Иноземцева и принялась очищать его сюртук и голову от сухих листьев.

– Что с вами снова стряслось? – шепотом запричитала она. – Почему вас так неприятности любят, в толк не возьму. Вот откуда вы здесь взялись?

Иноземцев замотал головой – не знал, что сказать, да и не мог говорить от пережитого, страх не давал расцепить зубы.

– Верно, с луны свалились, – пошутила Ульяна. – Она нынче вон какая большая. Исправник отпустил? Али сбежали?

– Да, – наконец выдохнул Иноземцев, – то есть вовсе нет… Я не сбежал, напротив. Я ведь слово дал вашему дядюшке, что вылечу его. Методом мистера Брайда, который англичанин… Он придумал, как с помощью сна можно будет заставить человека встать.

– Что, прямо как Иисус, Господь наш? – восхитилась Ульяна.

Иноземцев не сразу понял, к чему здесь Иисус, но кивнул:

– Да, пускай будет как Лазарево воскрешение. Я как раз шел к вашему дядюшке, да вот… А, ладно, ерунда.

– Мими видели? Или Энцо?

– Кого? Нет, не Мими, – пролепетал Иноземцев, озираясь. – А что, Энцо тоже здесь появляется?

– Появляется. – Она со вздохом подхватила его за локоть. – Идемте, отведу вас к дядюшке, он будет рад. Слава богу, ему еще не успели рассказать о смерти сиделки и вашем револьвере.

– Я не убивал ту барышню! – вспыхнул Иноземцев. – Неужто вы могли подумать на меня?

– Да что вы, – улыбнулась Ульяна. – Я видела ваш револьвер, он был неисправен. Из него невозможно никого убить. Да вы ведь и не стали бы, верно?

– Разумеется. И исправник меня тотчас освободил. Более того, я теперь играю первейшую роль в расследовании. И первое, что должен сделать, – оживить Аристарха Германовича, тогда все встанет на свои места. Он разберется, а виновников накажет.

– Виновников накажет? – глухо усмехнулась Ульяна. – Но как накажешь Мими и Энцо, они ведь духи бестелесные?

– А почему вы ранее не говорили, что Энцо тоже ходит здесь?

– Не хотела пугать. Вон без того дрожите, как осиновый лист.

– Пугать? – тоже усмехнулся он. – Полагаю, после всего, что я пережил, меня трудно чем-либо напугать.

– Вы намерены лечить дядюшку. А Энцо безжалостно убивает всех, кто пытается сделать это, – всхлипнула Ульяна и прикрыла лицо. – Хватает за руку, жертва цепенеет, он тянет ее в оружейную – и в петлю. На моих глазах трое повесились. Все говорят: самоубийство. А я видела, что никакое это не самоубийство, а Энцо. Но он не специально, он Мими услужить хочет. Уж будьте, пожалуйста, осторожны.

– Какие г-глупости! – вырвалось у Иноземцева, но сердце, однако, защемило от страха. Вы подумайте, какие нынче напористые привидения пошли!

Они добрались до небольшой дверцы, что вела в кладовые. Та скрипнула и отворилась, вышел Митрошка. Теперь он зачем-то шаркал позади, и Иноземцев больше не осмелился ни о чем спросить.

Перед тем как зайти к генералу, пришлось умыться, переодеться и дождаться, когда Фомка принесет утерянные инструменты.

Перед Аристархом Германовичем лекарь предстал вечером, когда тот уже собрался почивать, но узнав, что доктор изъявил желание его посетить, тотчас велел пустить.

Иноземцев коротко поприветствовал больного, осведомился о состоянии здоровья, придвинул табурет к кровати. Вооружившись тонким деревянным шпателем, велел генералу открыть рот. Тот послушно раздвинул челюсти.

– Скажите «а», – попросил Иноземцев.

– А-а-а, – протянул тот.

– Так. Теперь «э».

– Э-э-э. Помилуйте, но зачем все это нужно? У меня нет ангины.

– Я проверяю речевые рефлексы.

– Неужели не ясно, что я все еще владею своей речью?

Иноземцев нахмурился и вместо ответа снова попросил попеременно произносить то «а», то «э».

– Итак, – протянул он на манер Делина, – небный и глотательный рефлексы в норме.

– Я только что вам это сказал, – возмутился Тимофеев.

Иноземцев и здесь промолчал. Вооружился стетоскопом, щелкнул крышечкой часов и принялся слушать сердечные ритмы и считать дыхательные движения. Надо же, с этим тоже все обстояло замечательно. Медицина на сей счет имеет массу оговорок: не всегда нормальное сердцебиение и небно-глотательные рефлексы отвергают периферическое поражение нервов. Но легкие-то генераловы давно должны были утратить способность действовать от постоянного пребывания в горизонтальном положении. Сколько прошло? Третий год минул?

– Уберите одеяло, – велел доктор Саввичу.

Тот поглядел на хозяина, получил молчаливое согласие и стянул одеяло, открыв облаченного в ночной костюм генерала.

– Снимите всю одежду!

Кое-как приподняв нелегкое тело хозяина, пыхтя и пришептывая, камердинер исполнил и эту просьбу.

Н-да, на изумление крепкий торс, руки и ноги.

– А теперь будьте любезны, – Иноземцев старался, чтобы голос не дрожал предательски, – поверните голову направо.

– Но я не могу, – возмутился генерал. – Вы, милостивый государь, смеетесь?

Иноземцев резко выбросил руку в сторону и щелкнул пальцами у виска Тимофеева. По телу больного волной пробежала судорога, но он не дернулся, только скосил глаза.

– Пожмите плечами.

– Не могу.

Склонившись, Иноземцев тщательно ощупал грудино-ключичную и трапециевидную мышцы, а также ременную мышцу шеи. Никакого намека на атрофию. Живот, кишечник, печень, селезенка – все работало исправно. Иноземцев принялся раздражать локтевой нерв, ожидая реакции мизинца, безымянного и большого пальцев, сгибать ноги генерала в коленях и тазобедренных суставах. Ничего!

Колени, стопы, пятки, пальцы. Сколько он их ни пытал щекоткой, иглой, молоточком, сгибал, разгибал, приподнимал, отпускал – никаких признаков сокращения мышц.