скачать книгу бесплатно
Кому на Руси жить хорошо
Николай Алексеевич Некрасов
Школьная библиотека (Детская литература)
«Кому на Руси жить хорошо» – итоговое произведение Некрасова, народная эпопея, куда вошел весь многовековой опыт крестьянской жизни, все сведения о народе, собранные поэтом «по словечку» в течение двадцати лет. Комментированное издание.
Для старшего школьного возраста.
Николай Алексеевич Некрасов
Кому на Руси жить хорошо
© Лебедев Ю. В., вступительная статья, комментарии, 1999
© Годин И. М., наследники, иллюстрации, 1960
© Оформление серии. Издательство «Детская литература», 2003
* * *
Ю. Лебедев
Русская одиссея
В «Дневнике писателя» за 1877 год Ф. М. Достоевский подметил характерную особенность, появившуюся в русском народе пореформенного времени, – «это множество, чрезвычайное современное множество новых людей, нового корня русских людей, которым нужна правда, одна правда без условной лжи, и которые, чтобы достигнуть этой правды, отдадут все решительно». Достоевский увидел в них «наступающую будущую Россию».
В самом начале XX века другой писатель – В. Г. Короленко вынес из летней поездки на Урал поразившее его открытие: «В то самое время, как в центрах и на вершинах нашей культуры говорили о Нансене, о смелой попытке Андрэ проникнуть на воздушном шаре к Северному полюсу, – в далеких уральских станицах шли толки о Беловодском царстве и готовилась своя собственная религиозно-ученая экспедиция». Среди простых казаков распространилось и окрепло убеждение, что «где-то там, „за далью непогоды“, „за долами, за горами, за широкими морями“ существует „блаженная страна“, в которой промыслом Божиим и случайностями истории сохранилась и процветает во всей неприкосновенности полная и цельная формула благодати. Это настоящая сказочная страна всех веков и народов, окрашенная только старообрядческим настроением. В ней, насажденная апостолом Фомой, цветет истинная вера, с церквами, епископами, патриархом и благочестивыми царями… Ни татьбы, ни убийства, ни корысти царство это не знает, так как истинная вера порождает там и истинное благочестие».
Оказывается, еще в конце 1860-х годов донские казаки списывались с уральскими, собрали довольно значительную сумму и снарядили для поисков этой обетованной земли казака Варсонофия Барышникова с двумя товарищами. Барышников отправился в путь через Константинополь в Maлую Азию, далее – на Малабарский берег, наконец, в Ост-Индию… Экспедиция возвратилась с неутешительным известием: Беловодья ей найти не удалось. Спустя тридцать лет, в 1898 году, мечта о Беловодском царстве вспыхивает с новой силой, находятся средства, снаряжается новое паломничество. «Депутация» казаков 30 мая 1898 года садится на пароход, отправляющийся из Одессы в Константинополь.
«С этого дня, собственно, и началось заграничное путешествие депутатов Урала в Беловодское царство, и среди международной толпы купцов, военных, ученых, туристов, дипломатов, разъезжающих по свету из любопытства или в поисках денег, славы и наслаждений, замешались три выходца как бы из другого мира, искавшие путей в сказочное Беловодское царство». Короленко подробно описал все перипетии этого необычного путешествия, в котором, при всей курьезности и странности задуманного предприятия, проступала все та же, отмеченная Достоевским, Россия честных людей, «которым нужна одна лишь правда», у которых «стремление к честности и правде непоколебимое и нерушимое, и за слово истины всякий из них отдаст жизнь свою и все свои преимущества».
В великое духовное паломничество втягивалась к исходу XIX века не только верхушка русского общества, к нему устремлялась вся Россия, весь ее народ. «Эти русские бездомные скитальцы, – замечал Достоевский в речи о Пушкине, – продолжают и до сих пор свое скитальчество и еще долго, кажется, не исчезнут». Долго, «ибо русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастье, чтоб успокоиться, – дешевле он не примирится».
«Был, примерно, такой случай: знал я одного человека, который в праведную землю верил, – говорил очередной странник в нашей литературе, Лука, из пьесы М. Горького «На дне». – Должна, говорил, быть на свете праведная страна… в той, дескать, земле – особые люди населяют… хорошие люди! Друг дружку они уважают, друг дружке – завсяко-запросто – помогают… и все у них славно-хорошо! И вот человек все собирался идти… праведную эту землю искать. Был он – бедный, жил – плохо… и когда приходилось ему так уже трудно, что хоть ложись да помирай, – духа он не терял, а все, бывало, усмехался только да высказывал: „Ничего! Потерплю! Еще несколько – подожду… а потом брошу всю эту жизнь и – уйду в праведную землю…“ Одна у него радость была – земля эта… И вот в это место – в Сибири дело-то было – прислали ссыльного ученого… с книгами, с планами он, ученый-то, и со всякими штуками… Человек и говорит ученому: „Покажи-ка ты мне, сделай милость, где лежит праведная земля и как туда дорога?“ Сейчас это ученый книги раскрыл, планы разложил… глядел-глядел – нет нигде праведной земли! „Все верно, все земли показаны, а праведной – нет!“
Человек – не верит… Должна, говорит, быть… ищи лучше! А то, говорит, книги и планы твои ни к чему, если праведной земли нет… Ученый – в обиду. Мои, говорит, планы самые верные, а праведной земли вовсе нет. Ну, тут человек и рассердился – как так? Жил-жил, терпел-терпел и все верил – есть! а по планам выходит – нету! Грабеж!.. И говорит он ученому: „Ах ты… сволочь эдакой! Подлец ты, а не ученый…“ Да в ухо ему – раз! Да еще!.. (Помолчав.) А после того пошел домой – и удавился!»
1860-е годы обозначили крутой исторический перелом в судьбах России, порывавшей отныне с подзаконным, «домоседским» существованием и всем миром, всем народом отправлявшейся в долгий путь духовных исканий, отмеченный взлетами и падениями, роковыми искушениями и уклонениями, но путь праведный именно в страстности, в искренности своего неизбывного стремления обрести правду. И пожалуй, впервые откликнулась на этот глубинный процесс, охвативший не только «верхи», но и самые «низы» общества, поэзия Некрасова.
1
Поэт начал работу над грандиозным замыслом «народной книги» в 1863 году, а заканчивал смертельно больным в 1877-м, с горьким сознанием недовоплощенности, незавершенности задуманного: «Одно, о чем сожалею глубоко, это – что не кончил свою поэму «Кому на Руси жить хорошо». В нее «должен был войти весь опыт, данный Николаю Алексеевичу изучением народа, все сведения о нем, накопленные „по словечку“ в течение двадцати лет», – вспоминал о беседах с Некрасовым Г. И. Успенский.
Однако вопрос о «незавершенности» «Кому на Руси жить хорошо» весьма спорен и проблематичен. Во-первых, признания самого поэта субъективно преувеличены. Известно, что ощущение неудовлетворенности бывает у писателя всегда, и чем масштабнее замысел, тем оно острее. Достоевский писал о «Братьях Карамазовых»: «Сам считаю, что и одной десятой доли не удалось того выразить, что хотел». Но дерзнем ли мы на этом основании считать роман Достоевского фрагментом неосуществленного замысла? То же самое и с «Кому на Руси жить хорошо».
Во-вторых, поэма «Кому на Руси жить хорошо» была задумана как эпопея, то есть художественное произведение, изображающее с максимальной степенью полноты и объективности целую эпоху в жизни народа. Поскольку народная жизнь безгранична и неисчерпаема в бесчисленных ее проявлениях, для эпопеи в любых ее разновидностях (поэма-эпопея, роман-эпопея) характерна незавершенность, незавершаемость. В этом заключается ее видовое отличие от других форм поэтического искусства.
«Эту песенку мудреную
Тот до слова допоет,
Кто всю землю, Русь крещеную,
Из конца в конец пройдет».
Сам ее Христов угодничек
Не допел – спит вечным сном —
так выразил свое понимание эпического замысла Некрасов еще в поэме «Коробейники». Эпопею можно продолжать до бесконечности, но можно и точку поставить на каком-либо высоком отрезке ее пути.
До сих пор исследователи творчества Некрасова спорят о последовательности расположения частей «Кому на Руси жить хорошо», так как умирающий поэт не успел сделать окончательных распоряжений на этот счет.
Примечательно, что сам этот спор невольно подтверждает эпопейный характер «Кому на Руси жить хорошо». Композиция этого произведения строится по законам классической эпопеи: оно состоит из отдельных, относительно автономных частей и глав. Внешне эти части связаны темой дороги: семь мужиков-правдоискателей странствуют по Руси, пытаясь разрешить не дающий им покоя вопрос: кому на Руси жить хорошо? В «Прологе» как будто бы намечена и четкая схема путешествия – встречи с помещиком, чиновником, купцом, министром и царем. Однако эпопея лишена четкой и однозначной целеустремленности. Некрасов не форсирует действие, не торопится привести его к всеразрешающему итогу. Как эпический художник, он стремится к полноте воссоздания жизни, к выявлению всего многообразия народных характеров, всей непрямоты, всего петляния народных тропинок, путей и дорог.
Мир в эпопейном повествовании предстает таким, каков он есть, – неупорядоченным и неожиданным, лишенным прямолинейного движения. Автор эпопеи допускает «отступления, заходы в прошлое, скачки куда-то вбок, в сторону». По определению современного теоретика литературы Г. Д. Гачева, «эпос похож на ребенка, шествующего по кунсткамере мироздания. Вот его внимание привлек один герой, или здание, или мысль – и автор, забыв обо всем, погружается в него; потом его отвлек другой – и он так же полно отдается ему. Но это не просто композиционный принцип, не просто специфика сюжета в эпосе… Тот, кто, повествуя, делает „отступления“, неожиданно долго задерживается на том или ином предмете; тот, кто поддается соблазну описать и то и это и захлебывается от жадности, греша против темпа повествования, – тот тем самым говорит о расточительности, изобилии бытия, о том, что ему (бытию) некуда торопиться. Иначе: он выражает идею, что бытие царит над принципом времени (тогда как драматическая форма, напротив, выпячивает власть времени – недаром там родилось тоже, казалось бы, только „формальное“ требование единства времени)».
Введенные в эпопею «Кому на Руси жить хорошо» сказочные мотивы позволяют Некрасову свободно и непринужденно обращаться со временем и пространством, легко переносить действие из одного конца России в другой, замедлять или ускорять время по сказочным законам. Объединяет эпопею не внешний сюжет, не движение к однозначному результату, а сюжет внутренний: медленно, шаг за шагом проясняется в ней противоречивый, но необратимый рост народного самосознания, еще не пришедшего к итогу, еще находящегося в трудных дорогах исканий. В этом смысле и сюжетно-композиционная рыхлость поэмы не случайна: она выражает своей несобранностью пестроту и многообразие народной жизни, по-разному обдумывающей себя, по-разному оценивающей свое место в мире, свое предназначение.
Стремясь воссоздать движущуюся панораму народной жизни во всей ее полноте, Некрасов использует и все богатство устного народного творчества. Но и фольклорная стихия в эпопее выражает постепенный рост народного самосознания: сказочные мотивы «Пролога» сменяются былинным эпосом, потом лирическими народными песнями в «Крестьянке» и, наконец, песнями Гриши Добросклонова в «Пире на весь мир», стремящимися стать народными и уже частично принятыми и понятыми народом. Мужики прислушиваются к его песням, иногда согласно кивают, но последнюю песню, «Русь», они еще не услышали: он еще не спел ее им. А потому и финал поэмы открыт в будущее, не разрешен.
Быть бы нашим странникам под одною крышею,
Если б знать могли они, что творилось с Гришею.
Но странники не услышали песни «Русь», а значит, еще не поняли, в чем заключается «воплощение счастия народного». Выходит, что Некрасов не допел свою песню не только потому, что смерть помешала. Песни его не допела в те годы сама народная жизнь. Более ста лет прошло с тех пор, а песня, начатая великим поэтом о русском крестьянстве, все еще допевается. В «Пире» лишь намечен проблеск грядущего счастья, о котором мечтает поэт, сознающий, сколь много дорог впереди до его реального воплощения. Незаконченность «Кому на Руси жить хорошо» принципиальна и художественно значима как признак народной эпопеи.
«Кому на Руси жить хорошо» и в целом, и в каждой из своих частей напоминает крестьянскую мирскую сходку, которая является наиболее полным выражением демократического народного самоуправления. На такой сходке жители одной деревни или нескольких входивших в «мир» деревень решали все вопросы совместной мирской жизни. Сходка не имела ничего общего с современным собранием. На ней отсутствовал председатель, ведущий ход обсуждения. Каждый общинник по желанию вступал в разговор или перепалку, отстаивая свою точку зрения. Вместо голосования действовал принцип общего согласия. Недовольные переубеждались или отступали, и в ходе обсуждения вызревал «мирской приговор». Если общего согласия не получалось, сходка переносилась на следующий день. Постепенно, в ходе жарких споров, вызревало единодушное мнение, искалось и находилось согласие.
Сотрудник некрасовских «Отечественных записок», писатель-народник H. Н. Златовратский так описывал самобытную крестьянскую жизнь: «Вот уже второй день, как у нас идет сход за сходом. Посмотришь в окно, то в одном, то в другом конце деревни толпятся хозяева, старики, ребятишки: одни сидят, другие стоят перед ними, заложив руки за спины и внимательно кого-то слушая. Этот кто-то махает руками, изгибается всем туловищем, кричит что-то весьма убедительно, замолкает на несколько минут и потом опять принимается убеждать. Но вот вдруг ему возражают, возражают как-то сразу, голоса подымаются выше и выше, кричат в полное горло, как и подобает для такой обширной залы, каковы окрестные луга и поля, говорят все, не стесняясь никем и ничем, как и подобает свободному сборищу равноправных лиц. Ни малейшего признака официальности. Сам старшина Максим Максимыч стоит где-то сбоку, как самый невидный член нашей общины… Здесь все идет начистоту, все становится ребром; если кто-либо, по малодушию или из расчета, вздумает отделаться умолчанием, его безжалостно выведут на чистую воду. Да и малодушных этих, на особенно важных сходах, бывает очень мало. Я видел самых смирных, самых безответных мужиков, которые <…> на сходах, в минуты общего возбуждения, совершенно преображались и <…> набирались такой храбрости, что успевали перещеголять заведомо храбрых мужиков. В минуты своего апогея сход делается просто открытой взаимной исповедью и взаимным разоблачением, проявлением самой широкой гласности».
Вся поэма-эпопея Некрасова – это разгорающийся, постепенно набирающий силу мирской сход. Он достигает своей вершины в заключительном «Пире на весь мир». Однако общий «мирской приговор» все-таки не выносится. Намечается лишь путь к нему, многие первоначальные препятствия устранены, по многим пунктам обозначилось движение к общему согласию. Но итога нет, жизнь не остановлена, сходки не прекращены, эпопея открыта в будущее. Для Некрасова здесь важен сам процесс, важно, что крестьянство не только задумалось о смысле жизни, но и отправилось в трудный, долгий путь правдоискательства. Попробуем поближе присмотреться к нему, двигаясь от «Пролога. Части первой» к «Крестьянке», «Последышу» и «Пиру на весь мир».
2
В «Прологе» о встрече семи мужиков повествуется как о большом эпическом событии.
В каком году – рассчитывай,
В какой земле – угадывай,
На столбовой дороженьке
Сошлись семь мужиков…
Так сходились былинные и сказочные герои на битву или на почестей пир. Эпический размах приобретает в поэме время и пространство: действие выносится на всю Русь. Подтянутая губерния, Терпигорев уезд, Пустопорожняя волость, деревни Заплатово, Дырявино, Разутово, Знобишино, Горелово, Неелово, Неурожайна могут быть отнесены к любой из российских губерний, уездов, волостей и деревень. Схвачена общая примета пореформенного разорения. Да и сам вопрос, взволновавший мужиков, касается всей России – крестьянской, дворянской, купеческой. Потому и ссора, возникшая между ними, – не рядовое событие, а великий спор. В душе каждого хлебороба, со своей частной судьбой, со своими житейскими интересами, пробудился вопрос, касающийся всех, всего народного мира.
По делу всяк по своему
До полдня вышел из дому:
Тот путь держал до кузницы,
Тот шел в село Иваньково
Позвать отца Прокофия
Ребенка окрестить.
Пахом соты медовые
Нес на базар в Великое,
А два братана Губины
Так просто с недоуздочком
Ловить коня упрямого
В свое же стадо шли.
Давно пора бы каждому
Вернуть своей дорогою —
Они рядком идут!
У каждого мужика была своя дорога, и вдруг они нашли дорогу общую: вопрос о счастье объединил народ. И потому перед нами уже не обыкновенные мужики со своей индивидуальной судьбой и личными интересами, а радетели за весь крестьянский мир, правдоискатели. Цифра «семь» в фольклоре является магической. Семь странников – образ большого эпического масштаба. Сказочный колорит «Пролога» поднимает повествование над житейскими буднями, над крестьянским бытом и придает действию эпическую всеобщность.
Сказочная атмосфера в «Прологе» многозначна. Придавая событиям всенародное звучание, она превращается еще и в удобный для поэта прием характеристики народного самосознания. Заметим, что Некрасов играючи обходится со сказкой. Вообще его обращение с фольклором более свободно и раскованно по сравнению с поэмами «Коробейники» и «Moроз, Красный нос». Да и к народу он относится иначе, часто подшучивает над мужиками, подзадоривает читателей, парадоксально заостряет народный взгляд на вещи, подсмеивается над ограниченностью крестьянского миросозерцания. Интонационный строй повествования в «Кому на Руси жить хорошо» очень гибок и богат: тут и добродушная авторская улыбка, и снисхождение, и легкая ирония, и горькая шутка, и лирическое сожаление, и скорбь, и раздумье, и призыв. Интонационно-стилистическая многозвучность повествования по-своему отражает новую фазу народной жизни. Перед нами пореформенное крестьянство, порвавшее с неподвижным патриархальным существованием, с вековой житейской и духовной оседлостью. Это уже бродячая Русь с проснувшимся самосознанием, шумная, разноголосая, колючая и неуступчивая, склонная к ссорам и спорам. И автор не стоит от нее в стороне, а превращается в равноправного участника ее жизни. Он то поднимается над спорщиками, то проникается сочувствием к одной из спорящих сторон, то умиляется, то возмущается. Как Русь живет в спорах, в поисках истины, так и автор пребывает в напряженном диалоге с нею.
В литературе о «Кому на Руси жить хорошо» можно встретить утверждение, что открывающий поэму спор семи странников соответствует первоначальному композиционному плану, от которого поэт впоследствии отступил. Уже в первой части произошло отклонение от намеченного сюжета, и вместо встреч с богатыми и знатными правдоискатели начали опрашивать народную толпу.
Но ведь это отклонение сразу же совершается и на «верхнем» уровне. Вместо помещика и чиновника, намеченных мужиками для опроса, почему-то происходит встреча с попом. Случайно ли это?
Заметим прежде всего, что провозглашенная мужиками «формула» спора знаменует не столько первоначальный замысел, сколько уровень народного самосознания, в этом споре проявляющийся. И Некрасов не может не показать читателю его ограниченность: мужики понимают счастье примитивно и сводят его к сытой жизни, материальной обеспеченности. Чего стоит, например, такой кандидат на роль счастливца, каким провозглашается «купчина», да еще «толстопузый»! И за спором мужиков – кому живется весело, вольготно на Руси? – сразу же, но пока еще исподволь, приглушенно, встает другой, гораздо более значительный и важный вопрос, который составляет душу поэмы-эпопеи, – как понимать человеческое счастье, где его искать и в чем оно заключается?
В финальной главе «Пир на весь мир» устами Гриши Добросклонова дается такая оценка современному состоянию народной жизни: «Сбирается с силами русский народ и учится быть гражданином».
По сути, в этой формуле – главный пафос поэмы. Некрасову важно показать, как зреют в народе объединяющие его силы и какую гражданскую направленность они приобретают. Замысел поэмы отнюдь не сводится к тому, чтобы непременно заставить странников осуществить последовательные встречи по намеченной ими программе. Гораздо важнее оказывается здесь совсем иной вопрос: что такое счастье в извечном, православно-христианском его понимании и способен ли русский народ соединить крестьянскую «политику» с христианской моралью?
Поэтому фольклорные мотивы в «Прологе» выполняют двойственную роль. С одной стороны, поэт использует их, чтобы придать зачину произведения высокое эпическое звучание, а с другой – чтобы подчеркнуть ограниченность сознания спорщиков, уклоняющихся в своем представлении о счастье с праведных на лукавые пути. Вспомним, что об этом Некрасов говорил не раз уже давно, например, в одном из вариантов «Песни Еремушке», созданной еще в 1859 году.
Изменяют наслаждения,
Жить не значит – пить и есть.
В мире лучше есть стремления,
Благородней блага есть.
Презирай пути лукавые:
Там разврат и суета.
Чти заветы вечно правые
И учись им у Христа.
Эти же два пути, пропетые над Русью ангелом милосердия в «Пире на весь мир», открываются теперь перед русским народом, празднующим поминки по крепям и встающим перед выбором.
Средь мира дольного
Для сердца вольного
Есть два пути.
Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую:
Каким идти?
Эта песня звучит над Русью оживающей из уст посланника самого Творца, и судьба народная будет прямо зависеть от того, на какой путь выйдут странники после долгих блужданий и петляний по русским проселкам.
Пока же поэта радует лишь само желание народа искать правду. А направление этих поисков, соблазн богатством в самом начале пути не может не вызвать горькой иронии. Поэтому сказочный сюжет «Пролога» характеризует еще и невысокий уровень крестьянского сознания, стихийного, смутного, с трудом пробивающегося к всеобщим вопросам. Мысль народная еще не обрела четкости и ясности, она еще слита с природой и выражается подчас не столько в слове, сколько в действии, в поступке: вместо размышления в ход пускаются кулаки.
Мужики еще живут по сказочной формуле: «поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что».
Идут, как будто гонятся
За ними волки серые,
Что дале – то скорей.
…
Наверно б, ночку целую
Так шли – куда, не ведая…
Не потому ли и нарастает в «Прологе» тревожный, демонический элемент. «Баба встречная», «корявая Дурандиха», на глазах у мужиков превращается в хохочущую ведьму. А Пахом долго умом раскидывает, пытаясь понять, что с ним и его спутниками случилось, пока не приходит к выводу, что «леший шутку славную» над ними подшутил.
В поэме возникает комическое сравнение спора мужиков с боем быков в крестьянском стаде. И заблудившаяся с вечера корова пришла к костру, уставила глаза на мужиков,
Шальных речей послушала
И начала, сердечная,
Мычать, мычать, мычать!
На губительность спора, перерастающего в нешуточную драку, откликается природа, причем в лице не столько добрых, сколько зловещих ее сил, представителей народной демонологии, зачисленных в разряд лесной нечисти. На спорящих странников слетаются взглянуть семь филинов: с семи больших дерев «хохочут полунощники».
И ворон, птица умная,
Приспел, сидит на дереве
У самого костра,
Сидит и черту молится,
Чтоб до смерти ухлопали
Которого-нибудь!
Переполох нарастает, ширится, охватывает весь лес, и, кажется, сам «дух лесной» хохочет, смеется над мужиками, отзывается на их перепалку и побоище злорадными намерениями.
Проснулось эхо гулкое,
Пошло гулять-погуливать,
Пошло кричать-покрикивать,
Как будто подзадоривать
Упрямых мужиков.
Конечно, авторская ирония в «Прологе» добродушна и снисходительна. Поэт не хочет строго судить мужиков за убогость и крайнюю ограниченность их представлений о счастье и счастливом человеке. Он знает, что эта ограниченность связана с суровыми буднями жизни крестьянина, с такими материальными лишениями, в которых само страдание принимает порой бездуховные, уродливо-извращенные формы. Это случается всякий раз, когда народ лишается хлеба насущного. Вспомним прозвучавшую в «Пире» песню «Голодная»:
Стоит мужик —
Колышется,
Идет мужик —
Не дышится!
С коры его
Распучило,
Тоска-беда
Измучила…
3
И для того чтобы оттенить ограниченность крестьянского понимания счастья, Некрасов сводит странников уже в первой части поэмы-эпопеи не с помещиком и не с чиновником, а с попом. Священник, лицо духовное, по образу жизни наиболее близкое к народу, а по долгу службы призванное хранить тысячелетнюю национальную святыню, очень точно сжимает смутные для самих странников представления о счастье в емкую формулу.
– В чем счастие, по-вашему?
Покой, богатство, честь —
Не так ли, други милые? —
Они сказали: «Так»…
Конечно, от этой формулы сам священник иронически отстраняется: «Это, други милые, счастие по-вашему!» А затем с наглядной убедительностью опровергает всем жизненным опытом наивность каждой ипостаси этой триединой формулы: ни «покой», ни «богатство», ни «честь» не могут быть положены в основание истинно человеческого, христианского понимания счастья.
