скачать книгу бесплатно
Убийственная осень
Наталия Клевалина
Как они были счастливы оттого, что осенью вырвались на берег Белого моря, москвичка со странным прозвищем Овчарка и ее подруга Васса. Еще в поезде Овчарка заметила скандально известную журналистку Шуру Каретную. Присутствие этой жесткой, циничной особы, имевшей толпу поклонниц и ничуть не меньше недоброжелателей, обещало совсем не пресную поездку. Но девушка и представить не могла, в центре каких событий вскоре окажется…
Наталия Клевалина
Убийственная осень
Моей бабушке Любови Крыловой.
И памяти Дмитрия Анатольевича Буханова
* * *
Однажды, в конце августа, девчонка по имени Овчарка бродила по берегу Белого моря. В три часа ночи она сошла с поезда в Кеми вместе с подругой Вассой. Они сразу нашли машину и за сто рублей доехали до причала. Но здесь они узнали, что катер «Святитель Николай» пойдет только в восемь утра, а вероятно, и позже. Песок был белый, и небо было белое, и море тоже.
«Хотя нет, море, пожалуй, перламутровое, с серыми искрами, цвета металлик» – так подумала девчонка по имени Овчарка, шагая вместе с подругой по песку, покрытому высохшими водорослями, к бару «Поплавок». Переделанный из вагона поезда, обитый вагонкой, очень грязной, потому что все липло к лаку, которым ее когда-то покрыли, бар смотрел на море тускло освещенными окнами.
Стоечная баба, обнимаясь на деревянной лавке с лысым, крикнула Овчарке, что она неплотно прикрыла за собой дверь. Кроме барменши и лысого, внутри никого не было. Овчарка захлопнула дверь и попросила чай для себя и кофе для Вассы. Однако стоечная баба сказала, что бар откроется только в пять утра, и продолжала пить пиво с лысым. Овчарка ногой задвинула свою сумку под стол, и они с Вассой сели. Стол тоже был грязный, и еще Овчарка заметила венки из белых погребальных цветов, прибитые над окнами. Пока они шли от попутки до бара, ее, одетую еще по-московски, успел заморозить ночной ветер с моря.
В баре Овчарка согрелась и попыталась заснуть, потому что спала этой ночью всего час – в поезде, но ничего не получалось. Тогда она стала ждать, когда взойдет солнце. Васса уже спала, положив голову на стол. В конце концов и Овчарка задремала. Когда она проснулась, оказалось, что солнце давно встало и ушло в облака, а в баре полно народу.
Наверное, стоит объяснить, кто такая Овчарка, как ее занесло к Белому морю и когда же происходили нижеописанные события.
Если ты живешь в Москве, как-то трудно сказать: «Это было год назад» или «Это случилось в таком-то году в таком-то месяце». Обычно мы говорим: «Это произошло сразу после того, как я познакомилась со своим бывшим» или «Я тогда только сдала на права, и у меня был нервный срыв, когда я задела грузовик, выруливая со стоянки, и задавила кошку, да еще тогда же проклятый врач, который делал мне новые линзы, занес мне конъюнктивит, и я ходила месяц, будто мне поставили по фонарю под каждый глаз».
Так вот, все, что я хочу рассказать, произошло в то время, когда женщины в Москве стали носить брюки-бананы а-ля Дженнифер Лопес и везде крутили дурацкую песню «Я шоколадный заяц», вы ее, наверное, помните.
Овчарка была из везунчиков. Так считали все, кроме нее. В свои двадцать четыре она уже шесть месяцев работала в цветном глянцевом журнале под названием «Женский мир». Овчарке платили семьсот долларов в месяц, она приходила на работу к одиннадцати, а уходила в семь. Она редактировала, отвечала на письма читательниц, которые сама же сочиняла, писала статьи о том, как готовить бескалорийный коктейль из фиников, стоит ли заниматься сексом по утрам и как выбрать хорошего семейного психоаналитика. Она составляла глупые тесты и вела колонку советов «Спроси у Овчарки», где учила читательниц, что делать, если появились морщины на шее, складки на животе и целлюлит на попе. Всех читательниц журнала Овчарка считала в лучшем случае бездельными идиотками, которые не знают, на что бы еще спустить деньги богатых мужей, в худшем – даунами. За такие места, как у Овчарки, держатся руками, зубами и ногами.
Только она чувствовала себя очень несчастной. Когда мать сказала ей: «Глядишь, через пару лет тебя сделают замом главного редактора», она очень расстроилась. Дело в том, что от редакции «Женского мира» до Овчаркиной мечты было как от Москвы до Белого моря.
Овчарка с детства хотела стать журналистом. И не просто журналистом, а героическим журналистом. Ее прадед работал в «Правде» во время войны с немцами, писал в газету статьи о том, как он высаживался с десантом в Тамани и форсировал Неман. В своих мечтах Овчарка первой входила в осажденные города, из бомбоубежища диктовала по мобильнику передовицу и так далее.
Год назад она сказала матери, что едет в Багдад вместе с гуманитарной миссией. Овчарка уже купила русско-арабский разговорник и подержанный ноутбук с выходом в Интернет. Мать схватилась за голову – кроме Овчарки, у нее никого не было. В конце концов Овчарка сдалась – ведь у нее, кроме матери, тоже не было никого. Овчарка попала в «Женский мир». Сперва она радовалась наконец-то появившимся деньгам. Но потом поняла, что из этого бабского журнала ей, как из болота, никогда не выбраться.
Главным украшением редакции «Женского мира» здешние мужики считали Овчаркину фигурку, хотя она совершенно о последней не заботилась. Овчарка по долгу службы легко жонглировала такими словечками, как трекинг, стрейчинг, тонус, эндорфины, аквааэробика, хотя сама вряд ли знала, как выглядит элементарный велотренажер. Над ее рабочим компьютером висел отпечатанный на принтере плакат: «Хватит худеть, жизнь и так коротка». Овчарка была очень белокожая, голубоглазая, широкоскулая. Овчарка думала, что ее нос толстоват, и свой профиль любила больше, чем фас. Но когда какая-то баба в редакции хотела Овчарке посоветовать клинику, где делают пластику и уменьшают нос, Овчарка заявила, что она слишком привязана к своему родному носу и ни на что его не променяет. Примерно то же Овчарка ответила другой бабе. Эта негодяйка намекнула Овчарке, что ее грудь маловата, и пообещала принести телефон места, где хорошо подкачивают бюст. Овчарка любила свою грудь и думала всегда, что она у нее не большая, но и не маленькая.
Стремление непрерывно совершенствовать свою внешность – вот чего у Овчарки никогда не было. «Раз тебя Бог сотворил такой, значит, такой тебе и быть. Не стоит портить то, что Он создал. Ему видней». Все, кто недоволен своим внешним видом, – уроды – так она считала.
В том сезоне, о котором я веду речь, Овчарка была рыжей.
И вот как-то в пятницу она сговорилась с Вассой сходить в кино. Они уже не виделись черт-те сколько времени. Васса и Овчарка дружили целых восемнадцать лет. Они познакомились в пионерском лагере. Овчарка была в пятом отряде, а Васса приехала с матерью, которая работала в летнем лагере каждый год уборщицей.
Однажды Овчарка удрала в тихий час из отряда и прогуливалась около корпуса для обслуживающего персонала. Там, на втором этаже, томилась Васса, мать которой ушла мыть игротеку и запретила дочери выходить из комнаты в тихий час. Овчарка перочинным ножичком срезала длинные белые цветы с полым стеблем – она называла их «дудки». Через трубочки, сделанные из стебля, можно было плеваться незрелой рябиной.
Васса из окна окликнула Овчарку:
– Привет. Ты что делаешь?
– Гуляю.
– Заругают.
– Ну и пусть. Убить они меня не убьют и не побьют тоже, они говорят, что детей бить нельзя, вот дураки. Еще как можно, я проверяла. Так что оставят без сладкого, ну запрут, гулять не пустят. Это ерунда. Тебя как зовут?
– Васса.
– Врешь. Нет такого имени.
– А вот и есть.
– Нету. Может, ты мальчик и тебя зовут Вася? Так ты так и скажи.
– А ты кто?
– Овчарка.
– Ха-ха-ха! Досмеюсь до упаду! Значит, Васса – такого имени нет, а Овчарка – есть, да? Ты что, собака?
Овчарка любому за такое надавала бы по шее, но сейчас ей не хотелось делать этого, и она просто пояснила:
– Вроде нет. Просто, когда мама меня маленькую кормила, я ее все кусала. Она и говорила: «Не ребенок, а овчарка». Так меня и зовут с тех пор. Хотя вообще-то, ты только не говори никому, у меня и человеческое имя есть. Только не смейся, ладно?
– Не буду, – пообещала Васса – ну, какое?
– Серафима. Когда я родилась, еще прабабка была жива. «Надо по святцам назвать», – говорит. Ей никто и не стал перечить – она уже болела тяжело. Вот и назвали по святцам. Гадость какая-то, деревня Черные Грязи!
– И очень даже красиво, – возразила Васса.
– Да, прабабка говорила, мол, переводится как «пламенная». Но я Овчарка, – Овчарка тряхнула головой, – Овчаркой и останусь. А ты гляди – не ляпни про Серафиму. Тебе что, выходить нельзя?
– Ага. Тихий час.
– Кому тихий, а кому громкий. У тебя какой номер комнаты?
Когда явилась мать Вассы, обе девчонки обстреливали рябиной из окна всех проходящих внизу. До этого они спорили, кто выдует самый большой мыльный пузырь, и пускали из окна самолетики. Все в комнате было вверх дном. Самое скверное, что самолетики они делали из листков, вырванных из тетради Вассиной матери. Это оказался ее дневник. У Вассы отродясь не было отца, и ее мама любила приключения, подробности которых она заносила в дневник. В тот день в лагере все узнали, что замначальника лагеря импотент, а кривой Колька из котельной – мужик лучше и не надо. После этого Вассу наказали, но их с Овчаркой дружба началась.
И вот как-то летом, когда повсюду крутили песню «Я шоколадный заяц», Овчарка и Васса встретились после работы и пошли в кино.
Как только фильм начался, Овчарка моментально задремала. Ее не разбудил даже шум от спецэффектов на экране. Так что спустя тридцать минут Васса ее растолкала и они вышли из зала и сели у барной стойки.
– Ты всегда платишь двести рублей, чтоб немного поспать? По-моему, дешевле выйдет спать дома, – со смехом сказала Васса.
– Надеюсь, я не храпела? – спросила Овчарка, зевая.
– Так, совсем чуть-чуть.
Они выпили по кока-коле со льдом, после чего Овчарка заметила на другой стороне улицы «Макдоналдс».
– Пошли. Поспали, теперь поедим. – И потащила подругу в кафе, где набрала кучу еды.
Они с трудом нашли два свободных места.
– Ай-ай-ай! – сказала Васса. – Что же скажут твои читательницы, среди которых ты насаждаешь здоровый образ жизни? Две картошки фри, два молочных коктейля и три чизбургера. И это в восемь вечера!
Однако меньше всего в этот момент Овчарке хотелось слушать о читательницах «Женского мира».
– Да насрать мне на них! Это все из-за них! Это из-за них моя жизнь не удалась!
– Послушай, – рассмеялась Васса, – подожди по крайней мере еще лет пятьдесят. Вот тогда и говори о том, что жизнь не удалась.
– Мне так и хочется иногда написать в моих советах. Знаешь, что я бы сделала со всеми этими дурами, помешанными на диетах и шмотках? Я бы упаковала их всех в столыпины и отправила бы на картошку в Рязанскую область, как при социализме. На них же пахать надо! У нас знаешь какие бы были урожаи! А я тут их учу дыхательным упражнениям от бессонницы! Вот где они бы спали как убитые! Ты не поверишь, я уже вторую неделю из-за всего этого сплю только благодаря феназепаму. Этот проклятый журнал меня в могилу сведет.
– Я всегда говорила, что тебе там не место.
– А есть я что буду?
– Значит, терпи. Вон я читала в журнале, восемьдесят процентов людей недовольны своей работой.
– Не говори мне больше этого слова – «журнал», – буркнула Овчарка и откусила большой кусок чизбургера.
– У меня для тебя маленький подарочек, – сказала Васса, – может, тебя это порадует.
И она достала нарядно запакованный блестящий сверток.
– В честь чего это?
– Неделю назад были твои именины.
– Честное слово, вот блин, хоть бы кто-нибудь, кроме тебя, догадался поздравить, – сказала растроганная Овчарка, разворачивая обертку, – все думают, на день варенья или годовщину свадьбы надо дарить. А именины – мелочь, чего об этом и вспоминать.
В упаковке оказалась помада, Овчарка давно такую хотела – «Блеск мокрых бриллиантов», сто восемнадцатый оттенок.
– Блин, как ты догадалась, что я хочу именно сто восемнадцатый?
– Ты мне месяц назад об этом сказала. Мы тогда еще ходили выбирать мне брюки.
– Черт, хотела бы я, чтобы мой парень так же умел слушать. По-моему, он иногда забывает, как меня зовут. Честное слово, Васса, если б ты была мужчиной, я бы сразу за тебя замуж вышла. Вот прямо здесь, не сходя с места.
– А с чего ты решила, что я тебя бы взяла замуж? – рассмеялась Васса.
– Послушай, – немного погодя сказала Овчарка, – не хотелось бы о печальном, но как твой развод?
– Помаленьку. Я, знаешь, после трех месяцев этой нервотрепки как-то утром в зеркало поглядела, и мне впервые в жизни показалось, что я стала старой.
– Не валяй дурака. По-моему, тебе отдых нужен. И мне тоже. Это мне сегодня сказал зам главного редактора. После того как я отнесла ему свои советы этого месяца. Там одна дура спрашивает: «Мне сорок лет. Что мне делать, чтоб у меня грудь стояла, как раньше?» Ну я и ответила: «Встать на четвереньки». Слушай, хочешь совет? Нормальный? Если ты хочешь ради Катьки все склеить, то лучше сразу брось это дело. Кстати, сколько твоей дочке?
– Четыре года.
– Вот знаешь как будет? Катька вырастет, увидит, какая ты несчастная и старая и как все его выкрутасы терпишь, и спросит: «Мам, ты зачем себя несчастной сделала?» – а ты скажешь: «Ради тебя». А она скажет: «А я и не просила. Это значит, во всем этом я виновата». Ты что думаешь, ей от этого хорошо будет?
Вот смотри, мы с тобой без отцов выросли. И ничего, не сдохли. Я зарабатываю в этом проклятом месте семьсот баксов, ты в своем рекламном агентстве и побольше. Знаешь, что я тебе скажу? Если хочет уходить, пусть уходит сейчас, а не потом, когда Катька к нему привяжется. Вот тебе хорошо, ты своего отца вообще не знала. А меня отец бросил, когда мне восемь было. Встретил какую-то шлюху! Мне, помню, подарил напоследок игрушечный луноход. Я его до остановки провожала, будто знала, что в последний раз его вижу. И так мне хотелось сказать: «Возьми свой луноход, мне не он, мне ты нужен». Но смолчала, хотя чуть и не заплакала. Я тогда уже гордая была, ты меня знаешь. Пришла домой да и разбила этот его луноход молотком. Очень он меня обидел, вот что я тебе скажу. Я если б сейчас его увидела, сразу бы в рожу плюнула. – И Овчарка снова впилась зубами в чизбургер.
Васса слушала ее с грустным видом. А Овчарка похлопала ее по руке:
– Да не жалей ты о нем. Черт, ты у нас видная девушка, к вам такие мэны ходят, я видела! Кого-нибудь найдешь. А если будешь этого терпеть, вот тогда в сорок останешься с измотанными нервами и никакой внешностью. Поверь мне, я ведь веду колонку гребаных советов. Выше нос, подруга! Прорвемся!
Иногда Овчарка думала, что в прошлой жизни они с Вассой тоже дружили. Очень уж хорошая, верная и долгая была у них дружба. Вассе в жизни пришлось хуже, чем Овчарке. Мать пила да гуляла, но, кроме нее, никого у Вассы не было. Когда мать умерла от цирроза в сорок, Овчарка, которой Васса даже и позвонить не успела, каким-то образом почувствовала, что с подругой стряслась беда, и поздно вечером примчалась к ней. Овчарка позвонила в морг, привела врача и мента, чтобы освидетельствовали смерть. Васса сидела в углу и ничего не могла делать. Васса боялась спать одна. Овчарка уложила ее в постель, напоила валерьянкой, а себе постелила рядом на раскладушке. Они проговорили всю ночь. Добрая Овчарка даже смогла вывести подругу из прострации, рассказав что-то смешное. Кажется, о том, как какой-то извращенец в метро долго гладил руку Овчарки, которой она держалась за поручень, и уже стал думать, что ей это нравится, потому что она, как большинство ему попадавшихся женщин, не отдергивала руку, как вдруг Овчарка оторвалась от газеты, в которой героические журналисты писали истории о своих подвигах, и произнесла: «Поручень правее».
– Слушай, – сказала Васса, – мне нужен отдых, тебе нужен отдых, какой отсюда вывод?
– Куда-нибудь поехать вдвоем? Как в старые времена? Ура! Ну и куда? Только знаешь, чтобы на пляже не валяться. Так делают только долбаные читательницы «Женского мира». Они за свои деньги где-нибудь в Тунисе, Испании или Турции валяются три недели на солнце, как свиньи в грязи, а потом приезжают и хвастаются своим подругам: «Ах, как хорошо я провела отпуск». Ну и хрень!
– Есть идейка. Ты слышала про Бабий остров?
– Нет. Но звучит здорово. Мне нужно отдохнуть от моего парня. Может, пока я буду там, он, наконец, вспомнит, как меня зовут, где я работаю и даже когда у меня день рождения.
– Ну, неужели не слышала? Да все газеты о нем писали.
– Я читаю последнее время только «Женский мир». Там что, на этом острове, и вправду мужчин нет?
– Да нет, их там еще больше, чем женщин. Самое скандальное местечко. В общем, вкратце. На острове древний женский монастырь. Туда как-то приехал один святой, встретил двух блудниц и своими проповедями убедил их раскаяться. И они основали монастырь. На острове не полагалось находиться мужчинам, даже скот весь монастырский был женского рода. Всяких бычков, козлов, жеребцов, кобелей привозили с материка и, когда они свое дело сделают, сразу же увозили. Особенно охотно туда принимали бывших проституток. Остров так и назвали – Бабий. Ну, потом, при советской власти, монастырь разогнали. А в девяносто третьем году объявился там ССС.
– Это еще что? Нацистская секта?
– Тоже не слышала? Расшифровываю: Союз свободных сапфисток. У них там колония, вроде как у хиппи. Среди лесбиянок модно туда ездить, везде писали. Ну и вот, пять лет назад в монастыре появились монахи. Они требовали все этих лесбиянок выгнать, говорили, что они оскверняют святое место, и так далее. А те возражали, что мы, мол, пришли первые сюда. Большой был скандалище. Им пришлось остров поделить. Ну, монастырь отошел монахам. С тех пор лесбиянки и монахи постоянно строят друг другу гадости, даже до мордобоя дело доходило. Приезжали журналисты, брали и у тех и у других интервью. Монахи поносили лесбиянок, лесбиянки – монахов, понятное дело. Есть там такой монах Панкратий, ярый гонитель лесбиянок. Еще есть районная администрация, которая хочет в красивой упаковке продать остров туристам-иностранцам. А этого, в свою очередь, не хочет никто – ни монахи, ни лесбиянки. Остров – тихое и красивейшее место с шикарной северной природой. Им там шума не хочется. Так что эти все постоянно делят остров. Есть еще местные жители. Но им на все начхать, они квасят триста шестьдесят дней в году, кроме тех пяти, когда ловят рыбу – вкуснейшую местную селедку. Туда постоянно приезжают журналисты, туристы, лесбиянки из столицы, православные паломники и трудники – те, которые работают на монастырь бесплатно, со всей России. Там есть несколько гостиниц. Но приезжие в основном селятся в частном секторе. Еще фенька: если ты селишься у верующих, с тебя плату не берут. Но ты обязан каждое утро бывать в храме и соблюдать пост. Если же ты селишься у лесбиянок, то живешь по их правилам. У меня две подруги в прошлое лето ездили и две недели притворялись лесбиянками, ели и пили на халяву и жили в теплой комнате со всеми удобствами. А удобства на острове – редкость. Можем пойти по их пути.
– И пойдем. Я не хочу голодать без мяса и вставать в шесть утра, чтобы торчать в душном храме. По-моему, очень интересное место. А там очень холодно?
– Теперь август, и там сейчас вроде как у нас весной. Но ветры дуют, говорят, сильные. Все-таки сорок километров до полярного круга. Иногда по ночам северное сияние бывает. А зимой туда точно никто не ездит. Зимой там море замерзает и бури сплошные. Кстати, туда можно еще самолетом добраться. Недавно построили аэропорт, и ежедневно летает кукурузник в Архангельск и обратно.
– Ну, раз так, я возьму свою синюю куртку и штаны теплые, черные из вельвета… Знаешь что, бери билеты на четверг. Я за эти четыре дня найду какого-нибудь дурачка, чтобы, пока меня нет, он кропал глупые статьи, советы и тесты. Мне ведь и вправду надо куда-нибудь съездить. Я уже веду себя как мои гребаные читательницы, которые вечно голодают для пользы фигуры и потому от злости едят своих близких. Не поверишь, я грандиозно поссорилась с мамой.
– Но вы ведь такие друзья. Из-за чего?
– Да из-за мелочи какой-то. Все грандиозные ссоры всегда из-за мелочей. Мы уже две недели не разговариваем. Я если вижу по определителю, что это она звонит, не беру трубку. Понимаю, что виновата. Но прощения не умею просить, ты ведь меня знаешь. Пусть она просит.
– Но послушай, если ты говоришь, что виновата ты, а не она, то почему просить прощения должна она?
– Потому что я его просить не умею. А кто-то ведь должен это сделать.
– У тебя такая хорошая мама, Овчарка. Хотела б я, чтобы она побыла моей мамой хоть денек.
– Да забирай, мне не жалко. Вот я уеду и ей об этом даже не скажу. А мобильник отключу.
– Она будет волноваться.
– Ну и пусть. Позвонит на работу, и ей скажут, что я в отпуске.
