скачать книгу бесплатно
Девушка с приветом
Наталья Нестерова
Разговор по душам
Гордое имя «Девушка с приветом» Юля Носова заслужила у соседей, когда бегала вокруг дома за пуделем Приветиком. Но жизнь ничего не делает просто так. Все у Юли не как у людей. Красотка, каких поискать, а работает в заштатном травмпункте, много лет тайком встречается с мужчиной, которого терпеть не могут ее подруги и тетя, единственный родной человек. Но может быть, в чем-то они правы? И однажды, выгуливая Приветика, Юлия буквально влетает прямо в объятия красивого незнакомца. Серж идеален – надежный и умный, сильный и заботливый, небедный, а по Юлиным меркам, так просто богатый. Правда, есть в нем одна странность. Другая женщина закрыла бы на нее глаза, но только не Юля. Она непременно должна узнать тайну любимого человека. И ведь узнала, на свою голову!
Наталья Нестерова
Девушка с приветом
Умные люди учатся на чужих ошибках, я повторяю собственные. Поддалась уговорам Бабановых, на время их отпуска взяла годовалого пуделя Приветика. Конечно, дело хозяев кличку щенку выбирать. Разве Бабановым могло прийти в голову, что их карликовый пуделек возомнит себя гончим псом, что он станет удирать во время прогулок, а я носиться за ним в леске у Кольцевой дороги и вопить:
– Приветик! Привет!
Из кустов будут вылезать бомжеобразные личности и тянуться ко мне:
– Здорово!
И у местных собачников я приобрету гордое имя Девушка С Приветом.
Ведь у меня уже был опыт с предыдущей собакой семьи Бабановых – эрделем Баклажаном, сокращенно – Баком. Обиду на хозяев-отпускников Бак вымещал на моем ковре. На прогулках нюхал цветочки и проверял содержимое мусорных баков. А то, что от него требовалось, совершал исключительно в центре комнаты. Ирина уверяла, что Бак питал ко мне горячую собачью любовь.
Действительно, ему нравилось после обеда вытирать бороду о мою юбку.
* * *
– Гуляем на поводке, – предупредила я собачку. – Без фокусов. Сорок минут – и ни секунды больше.
Приветик сделал вид, что согласился, и радостно завилял хвостом.
Едва мы вышли из подъезда, он повел себя как выпускник цирковой школы: встал на задние лапки, передние трогательно поджал, мордочку наклонил в сторону и тихо заскулил: отпусти, мол, буду вести себя хорошо. Я ему поверила.
Привет носился между деревьев и по полянке, призывал других собак поиграть, но сытые городские псы быстро уставали, ложились на землю и тяжело дышали, высунув из пасти языки. Приветик мчался дальше в поисках новых друзей. Я трусила за ним.
Между Ореховым бульваром, на котором я живу, и Окружной автомобильной дорогой находится пострадавший от близости новостроек лесок. Он представляет собой овраг, на дне которого течет речка, на карте обозначенная как Городня, а местными мальчишками прозванная Речка-Вонючка. Второе имя, пожалуй, более точное.
Во время очередных кульбитов в воздухе Приветик неудачно приземлился на склон и кубарем покатился в речку. Я бросилась за ним: чего доброго, свалится в воду и захлебнется.
– Приветик! Приветик! – кричала я, набирая скорость на спуске.
По берегу шел мужчина в джинсах и ветровке. Услышав мои возгласы, он недоуменно остановился, развернулся, на секунду замешкался, а потом обреченно развел руки для приветственного объятия – решил, что я к нему лечу, руками размахиваю, чтобы на шею броситься.
Так и получилось – я споткнулась и лбом врезалась ему в грудь. Еще не успев освободиться от чужих рук – горазды все-таки наши мужики с кем попало обниматься, – из-за плеча «знакомого» я увидела, что Приветик благополучно выбрался на противоположный берег и стал отряхиваться. А в следующую секунду я снова завопила: на нас мчался со свирепым лаем огромный черный чемодан – ризеншнауцер. Я выскользнула из объятий, быстро развернула мужчину спиной к себе и спряталась за ним. Инстинкт самосохранения напрочь отшиб чувство человеколюбия, и, чтобы «знакомый» не удрал, я так крепко вцепи лась в его куртку, что застежка-молния на груди вот-вот могла разъехаться. И все это время я истошно визжала от страха.
Не знаю, как у других женщин, но у меня во время истерического визга способность трезво мыслить не пропадает. Однажды, увидев мышь на своей кухне, я с криком вскочила на стул и, пока верещала, успела подумать, что мордочка у мышонка в общем-то симпатичная, а у стула, на который я запрыгнула, подгибается ножка. Сейчас, надрывая голосовые связки, я прикидывала, успею ли броситься за помощью, пока пес будет грызть этого несчастного.
– Молчите окончательно, пожалуйста! – велел мужчина, слегка повернув лицо ко мне.
Я не успела подумать о странности формулировки приказа, как он снова скомандовал:
– Рэй! А лугар! Сьентате![1 - Место! Сидеть! (исп.)]
Или что-то в этом роде, то есть не по-русски. Ризеншнауцер затормозил и сел. Он продолжал рычать и показывал мне зубы, приподняв верхнюю губу. Батюшки! Что это были за зубы! Они бы с легкостью, одним клацаньем, размозжили не только лучевую, но и большую берцовую кость. Набрасываться на живой щит пес не собирался.
– Это моя собака, – заявил щит, – она вас не тронет. Спокойно! Свои! Спокойно! – велел он черному чудовищу. – Вы бы не могли отпустить меня немного? Потому что Рэй предполагает некоторую опасность для меня.
– Он предполагает? – пробормотала я, с неохотой выпуская из рук ткань куртки. – Больше он ничего не предполагает? Он сегодня завтракал?
– Конечно. Вы были бы очень любезны стать со мной рядом, чтобы он не нервничал.
– Ни за что, – сказала я, рассматривая из-за спины собачьи клыки. – Возьмите его на поводок, наденьте намордник и свяжите ноги. Двигайтесь!
– Ноги я связывать ему не могу, – ответил мужчина.
Прибежал Приветик и стал весело размахивать хвостом, кружиться вокруг ризеншнауцера, предлагая ему поиграть. Черная псина не обращала на пуделя внимания, только пялилась на меня и грозно рычала.
– Приветик, Приветик, иди сюда, дорогой, – громко зашептала я.
Волкодав мог проглотить пуделька не поперхнувшись.
– Но я уже здесь. – Мужчина сделал попытку развернуться. – Мы с вами были знакомы прежде?
– Нет, черт подери, – шипела я. – Не вертитесь! Приветиком зовут мою собаку. Усмирите, наконец, своего монстра!
– Рэй – очень умная и верная собака, – сказал обиженно мужчина, шагнул к своему псу и взял его за ошейник.
Я подхватила Приветика на руки. Хотела было посоветовать владельцу Рэя выгуливать собаку в клетке на колесиках, но, вспомнив, что еще минуту назад бросилась на шею этому человеку, а потом подвергала его жизнь риску, только возмущенно пожала плечами, фыркнула и пошла прочь.
– Больше не допросишься, – твердила я Приветику, – не спущу с поводка, даже если заговоришь человеческим голосом.
Пес радостно колотил грязным хвостом по моей куртке, норовил подпрыгнуть и лизнуть мой нос.
Конечно, я опоздала. Тетя Капитолина стояла у входной двери. Ключ от моей квартиры лежал у нее в сумке, я тысячу раз призывала тетушку пользоваться им. Бесполезно. Запасной ключ, как и любые другие предметы, имел у тетушки четкую инструкцию применения. Во-первых, им можно воспользоваться (после продолжительной нотации), если я потеряю свой ключ. Во-вторых, если я буду лежать дома в бессознательном состоянии (но предварительно должна позвонить и сообщить об этом). В-третьих, запрет снимается при явлениях катастрофического характера – дыма или воды из-под двери квартиры. Во всех остальных случаях открыть замок своим ключом – значит вторгаться в мою личную жизнь Иное дело – воскресные инспекционные проверки, на которые она тащилась ко мне в любую погоду через весь город. Они под определение вторжения в личную жизнь не подпадали.
Кроме племянницы, то есть меня, у тети Капы не было близких родственников в Москве. Ее сын Женя вместе с женой Леной и внуком Артемом десять лет назад уехали в Америку. В аэропорту, когда мы их провожали, Лена отвела меня подальше, кивнула в сторону свекрови и торопливо зашептала:
– Скажи ей, чтобы и не вздумала нас навещать в ближайшие пять лет! Если решит перебраться к нам, я увезу свою семью в Антарктиду! Господи, неужели мы от нее избавились?
Я согласно кивнула. Лену можно понять.
Тетя Капа своими нравоучениями святого доведет до бешенства.
Тетя Капа – добрейший человек. Но доброта ее до крайности конструктивна: желая улучшить жизнь людей, тетушка их постоянно учит и наставляет. У нее сформировались правила поведения по каждому акту человеческого бытия. Я бы не удивилась, услышав от нее рекомендации о том, как правильно открывать глаза утром и закрывать на ночь.
Чтобы полюбить мою тетушку, нужно основательно хлебнуть горя. Тогда она примчится, осушит в два приема болото, в котором ты захлебнулся, сделает тебе искусственное дыхание, промывание желудка, а заодно и мозгов.
– Это бабановская собачка, – начала я говорить, еще поднимаясь по лестнице. – Она грязная, потому что провалилась в речку, я ее сейчас вымою, меня попросили только на две недели подержать ее, блох у нее нет, очень приветливая, даже имя соответствующее.
Я тараторила, чтобы не дать возможности тетушке начать отчитывать меня с первых же минут. Но, как всегда, просчиталась.
– Здравствуй, Юлия! Почему ты не поздоровалась? Это невежливо. Я родной человек, но подобная небрежность может произвести плохое впечатление на других.
– Ой, извини, тетя, здравствуй! Я тебя не целую, потому что выпачкалась вся.
– Ты уверена, что собака не подхватила инфекцию в речке? Ее необходимо обработать антисептиком.
Тетушкина чистоплотность граничила с патологией. Влажную уборку в своей квартире она делала ежедневно, кухня у нее походила на операционную, а кафель в ванной сверкал так, что можно было обходиться без зеркала.
Пока я купала Приветика, тетя Капа обошла мою квартиру.
– У тебя был Анатолий, – заключила она. Диван сложен, постель убрана, мусорный пакет с окурками и пустой бутылкой от шампанского я выбросила, коробку от шоколадных конфет тоже – как тетушка догадалась?
– Ты просто воплощенная мисс Марпл, – усмехнулась я. – С чего ты взяла?
– Я совершенно нормальная, а не воплощенная. Все мужчины пахнут.
– Да? – поразилась я. – Все одинаково? Ты помнишь мужской запах? Тетя Капочка, тебе скоро семьдесят, воспоминания о мужских благовониях будят в тебе былые страсти?
Моя тетушка напрочь лишена чувства юмора. Может быть, когда-то оно у нее и было, я того периода не застала. Тонкая ирония была ей не доступна, а если она видела в кино, что человек садится мимо стула или кому-то в лицо летит торт, то думала о возможном переломе копчика или возмущалась безобразным отношением к труду кондитера. Легкая насмешка была лучшим орудием против нападок тетушки: она терялась из-за неспособности взять в толк, над чем насмехаются, и сбивалась с колеи праведных сентенций.
– Перестань говорить глупости, – сказала тетушка. – Все мужчины пахнут одинако во – одеколоном и тамбуром электричек. Значит, твои отношения с Анатолием продолжаются?
– Ага. Что ты мне принесла? – Я принялась копаться в ее сумке. – О, мидии! Обожаю. Сейчас мы с тобой перекусим.
– Не знаю, почему тебе нравятся морские гады. Но ты, надеюсь, завтракала? Ела кашу? На голодный желудок это… Как ты открываешь банку? Надо сначала…
– Постелить на стол полотенце, – прервала я ее и стала перечислять, – вымыть консервы под краном, высушить. На полотенце положить разделочную доску, сверху банку, достать консервный нож… Тетя, я это слышала миллион раз. Видишь, здесь специальная петелька? Одно движение руки – и готово, открыла.
– Не смей лезть пальцами в банку! Положи на тарелку.
Мои плохие манеры не надолго отвлекли тетушку от волнующего вопроса.
– Объясни мне, почему ты с ним не расстанешься? Я хочу знать.
– Я сама хочу.
– Чего хочешь?
– Хочу знать, чего я хочу.
– Ничего не понимаю.
– Вот и я о том. Ничего не понимаю. Но как только пойму, сразу сообщу тебе. А может, женить его на себе, теть Кап? Только у него уже есть жена. Ее, конечно, можно убить. Отравить, например. Я в одном детективе вычитала потрясающий способ. Варится грибной суп, подается на стол. Жертве незаметно подсыпается порошок из бледных поганок. И все шито-крыто. Тетя, собери мне летом бледных поганок, ладно?
– Что ты такое говоришь, Юля? – Тетушка ошеломленно уставилась на меня. – А дети?
– Детей тоже отравим, чтобы алиментов не требовали.
– Ты шутишь, – наконец догадалась тетя, – подобные шутки вульгарны. Хорошо, ты не хочешь говорить о своей личной жизни. Я не буду вмешиваться, но хочу, чтобы ты знала мое мнение. Анатолий – бабник, то есть человек лживый и двуличный.
– Почему сразу «лживый»? – огрызнулась я.
Это была ошибка. Если слова моей тети подвергнуть сомнению, то в ответ получишь развернутую аргументацию для бестолковых.
Тетушка разразилась монологом: мужчина, который обманывает одну женщину, обманет и вторую, и триста двадцать третью, ему ничего не стоит залезть в карман товарищу, ограбить банк, забрать игрушку у ребенка или стать политическим деятелем.
Из заурядного адюльтерщика тетя Капа вывела фигуру мирового злодея. В качестве его по собника я выглядела не краше. Тетушка добилась-таки своего: у меня пропало желание ее дразнить.
Почему я не расстаюсь с Анатолием? По той же причине, по которой тысячи женщин живут с нелюбимыми мужьями – значит, им это почему-то нужно. Почему – может ответить психотерапевт. После задушевных бесед объяснит, что ваши комплексы и комплексы вашего избранника монтируются, складываются, как фигуры детского конструктора. В итоге получается уродливое сооружение, но вам оно милее, чем детали россыпью в коробке на пыльных антресолях.
За консультацией к психотерапевту я не обращалась – не хочется получить диагноз нимфоманки. А вы попробуйте послать к чертовой бабушке человека, который с восхищением смотрит на вас бархатными темно-зелеными глазами, чувственная улыбка дрожит на тяжелом мужественном подбородке, а низкий завораживающий голос шепчет:
– Я постоянно ищу твои черты у других женщин. Иногда кажется, что встречаю тебя на улице, бросаюсь вслед, но это не ты. Я люблю придумывать тебе ласковые имена. Ты – мой светлый хрустальный ветерок, мой легкий многоцветный одуванчик, моя нежная перламутровая змейка. Я ищу слова для твоих губ, рук, шеи. Руки твои я буду сегодня звать лебедушками, а губы – медовыми лепестками.
Попробуйте выставить за порог человека, который заявляет, что время для него делится не на день и ночь, недели и месяцы, а на свидания и разлуки с вами. Каждое мгновение встречи запечатлевается в его памяти, он наслаждается, дышит им, как дышит чахоточный кислородом из баллона.
Баллона обычно хватает на неделю-две.
Потом Толик снова появляется и снова бинтует мое сознание липким пластырем нежных слов и комплиментов. Того количества любовных признаний, которое я получила от него за пять лет, хватило бы дивизии старых дев на долгие вечера воспоминаний.
У Анатолия – дар объясняться в любви, природная способность; она, может быть, единственный его талант. И он оттачивает на мне свое мастерство. И в то же время я безоговорочно верю Толику, когда он говорит, что я его вдохновляю, заряжаю энергией и зову в полет его творческую фантазию.
Из моих дверей Толик выпархивает свежий и бодрый. Прямо в лоно родной семьи. Готовый терпеть занудство жены, воспитывать неблагодарных детей и создавать живописные шедевры на спичечных этикетках и почтовых конвертах.
* * *
Тетя Капа, удовлетворенная моим хмурым видом, решила закрепить успех. Она переиначила известную фразу и нанесла сокрушительный выпад:
– Он меняет женщин как презервативы!
Я уставилась на нее и ошарашенно хмыкнула:
– А меня в вульгарности обвиняешь.
– Повторяю: я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь, – заявила тетушка после того, как полчаса полоскала в щелочи моего любовника. – Я намерена поговорить о твоей работе, о том, что тебе пора задуматься о своей карьере.
Час от часу не легче. На этом фланге мне вообще нечего выдвинуть в свою защиту. И шуточки не помогут.
После института я пришла работать в травмпункт. Мама тяжело болела, умирала от рака. Мы с тетушкой по очереди дежурили у нее, поэтому режим работы в травмпункте меня устраивал. Да и работником я тогда была неважным – беспомощность и горечь предстоящей утраты раздавили мое сознание. Я жила механически, как заводная кукла. Сил душевных хватало лишь на то, чтобы скрывать мрак и отчаяние, которые удавкой стягивали горло. Мама умерла, еще полгода я приходила в себя, пыталась свыкнуться с потерей. Потом появился Анатолий, и мы, как в батискафе, отгородившись от всего мира, опустились на морское дно нашего замечательного романа. Так я застряла в травмпункте на пять лет.
Всего у нас работало шесть хирургов. Для троих это была халтура, они оперировали в нормальных клиниках, а в травмпункте зарабатывали «прибавку к жалованью». Ольга Козлова хронически беременела: то рожала, то переживала выкидыши – для нее самым удобным местом службы и был травмпункт.
Петя Карачинцев давно и основательно спивался, и никуда, кроме нашей богадельни, его бы не взяли. Я не была отягощена семьей, не страдала от пьянства и других пороков, но прозябала в травмпункте, где никакого профессионального роста быть не могло. Переломы да вывихи с утра до вечера. Если случай сложный – направление в больницу, а мы знай отмечаем потом больничные листы.
Но я постоянно пропадала на работе – то у Оли угрозы выкидыша, то Петя запил, то у коллег срочная операция и их надо подменить. Каждая неделя была у меня крепко сбита своими и чужими дежурствами, а к выходным обнаруживалось, что на следующей неделе меня ждет та же картина. Мои переработки не выдерживал никакой табель, брать деньги за отработанное время было неловко, а если бы я когда-нибудь вздумала взять отгулы, то отдыхала бы полгода.
– Я разговаривала с Моней Якубовским, – заявила тетушка. – Это он для меня Моня, я его помню зеленым ординатором. А для всех он Соломон Моисеевич, видный хирург-гастроэнтеролог. В новой больнице на Юго-Западе открывают отделение эндоскопии. Ты знаешь, что это такое? Знаешь, – кивнула тетушка и тут же принялась пояснять: – Полостные операции по удалению желчного пузыря или аденомы простаты заменяют небольшими разрезами, в которые вводят специальные зонды с разными насадками. За ходом операции следят по экрану компьютера. Резко сокращается травматичность, небольшой послеоперационный период, мало осложнений…
Пока тетя Капа объясняла мне очевидные вещи, я думала о том, что она второй раз в жизни ради меня жертвует своими принципами и использует личные связи.
