banner banner banner
Сделай мне ребёнка
Сделай мне ребёнка
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Сделай мне ребёнка

скачать книгу бесплатно

Сделай мне ребёнка
Наталья Баклина

Когда тебе за тридцать, муж ушёл к другой, потому что та беременна, а своих детей нет, самое время задуматься – что в жизни не так? Но Натке задуматься некогда, слишком бурно развиваются события: новое начальство закручивает гайки, журналистская карьера зашаталась, случайные мужчины жаждут любви, внезапная командировка по области путает все планы. Может, стоит расслабиться и просто принимать жизнь, как она идёт? Главное, вовремя заметить, где перепутье, и сделать правильный выбор… Сюжет книги перекликается с сюжетом романа "Веер с гейшами".

Содержит нецензурную брань.

Наталья Баклина

Сделай мне ребёнка

Посвящается Галине Федченко.

Замечательной наставнице, которая научила меня

журналистике и честности в отношениях с людьми

События романа происходят в начале 2000-х годов, когда компьютеры были редкостью, мобильники – роскошью, а телевидение снимало на видеоплёнку. Сюжет романа выдуман, характеры списаны с реальных людей, настроение тех времён сохранено.

Глава 1

Сон в оказался руку. Даже не сон, а что-то вроде видения, эгрегор его разберёт, что такое! Про эгрегора она прочла в книжке, что ей попалась накануне. Книжка учила, как управлять своей жизнью, автор с броской фамилией, из тех, что сразу застревают в памяти, рассказывал, как остановить мысли. Остановить, чтобы ни о чём не думать, и тогда первое, что придёт в голову – подсказка и ответ на твой вопрос от некоего эгрегора. Ну, вроде как от ангела-хранителя, который и рад бы тебе рассказать, как жить дальше, да голосок его слабый теряется в той болтовне, что обычно у людей в головах крутится.

В то утро в гостинице Натка проснулась рано, заняться было нечем, ну она и потренировалась. Всё, как в книжке сделала: расслабилась, почувствовала в руках-ногах тепло и тяжесть и чтобы другие мысли вытеснить завела в голове шарманку: «Что меня ждёт через неделю, что меня ждёт через неделю?». Минут через пять внутреннего бормотания она впала в дремотное состояние, и тут ей картинка привиделась. Высокая лестница, ступени накрыты красной дорожкой, дорожка приводит наверх. Наверху – стол письменный. Из-за стола встает и уходит в сторону Нина Степнова, директор их студии телевидения. Уходит, словно место кому-то освободила.

Натка удивилась тогда, с чего это ей Нина привиделась. Она в Москве и думать про неё не думала, вообще про работу не вспоминала. Вернулась в Северск – и нате вам, пожалуйста.

Журналистка Северской студии телевидения Наталья Никитина стояла перед доской приказов и таращилась на свеженький листок, где черным по голубому (видимо, белая бумага в принтере закончилась) было написано, что в связи с увольнением Степновой Н.А. по собственному желанию заместителем председателя по телевидению назначается Прянишников И.Я. И подпись нового председателя их телерадиокомпании – С.В. Пузанов. Так, значит. Нина ушла, а Кеша теперь начальником.

То, что Гудков хочет спихнуть Ревнёва, председателя Северского филиала государственной телерадиокомпании, было ясно давно. Не устраивал губернатора чужой человек на идеологическом передовом крае. Слишком долго и тяжело шел Гудков к своему губернаторству, чтобы пустить на самотек собственный пиар. Своей волей спихнуть не мог – нужно было в Москве договариваться. И вот прошёл слух, что договорился.

В аккурат перед Наткиным отъездом на сессию студия три дня стояла на ушах. Слух прошёл, что Ревнёва не просто снимают… На его место сажают Раису Ненашеву. И вот это было катастрофой!

Сорокашестилетняя Раиса, когда-то работавшая здесь диктором, несколько лет назад организовала в городе коммерческую студию телевидения «Товарищъ». И обрела себя! Из четырёх часов ежевечернего вещания два она отводила себе любимой. В ежевечерней передаче «Дорогие мои северцы» Раиса в начесе, бусах и макияже на уже расплывшемся, но еще миловидном лице по два часа беседовала со зрителями. Читала письма про протекающие потолки и холодные батареи, про ветхие дома и очереди на квартиры, про зарплату учителям, задержанную на три месяца, про наглых продавцов, которые обсчитали и обвесили. Читала с надрывом, со слезой в голосе и безмерным сочувствием к автору, говорила «дорогие мои горожане» и «родные мои земляки», призывала потерпеть и не отчаиваться, обещала лично пойти к злодеям и призвать их к ответу, а потом показать этот ответ честному народу. И действительно: ходила и показывала. Совала микрофон в унизанной перстнями руке ошалевшему директору теплосети, и тот клялся, что в квартирах потеплеет – мэрия нашла деньги на закупку угля, топить будут. Показывала заместителя мэра, который неубедительно бормотал об отсутствии денег в городском бюджете на ремонт домов и что на учительскую зарплату купили уголь для котельных, чтобы город не замерз. А зарплату отдадут, когда из Москвы денег пришлют на уголь. Призывала к ответу директоршу гастронома, которая с перепуга пообещала уволить всех продавцов разом, чтобы не обманывали честных граждан. И с каждым из собеседников Ненашева обязательно делила кадр, красовалась своей норковой шубой, шапкой, посверкивала бриллиантами на пальцах, сжимавших микрофон. Микрофон обличительно вонзался в собеседников, отчего те косели, сведя глаза к решётчатому набалдашнику с названием «Товарищъ».

Дав собеседникам чего-нибудь пролепетать, Раиса разворачивалась к камере и, оттеснив бедолагу (с её-то статями – повела бедром, и готово дело!), опять выдавала нечто вроде «Как видите, дорогие мои земляки, Пал Палыч Имярек пообещал нашему корреспонденту, что безобразия, которые отравляют нам жизнь, обязательно прекратятся. А мы, родные мои северцы, будем внимательно следить, как люди, которые обязаны делать нашу жизнь в этом суровом и красивом городе радостной, весёлой и достойной, справляются со своими непосредственными обязанностями. Пишите нам, дорогие мои, обо всем, что вас волнует, о том, что мешает вам жить в нашем прекрасном северном городе, и мы обязательно от всей души, от всего сердца откликнемся на ваши письма…» и ля-ля-ля и бла-бла.

Ненашева в такие моменты походила на обряженную в меха и бриллианты пародию на Валентину Леонтьеву и американского проповедника-иеговиста одновременно. А жанр её работы северские журналисты с чьей-то едкой подачи стали называть «сопли в сахаре». Телевизионщики над Раей подхихикивали – чего ещё ждать от выпускницы торгового техникума. Дикторша, она дикторша и есть. Жалели двух корреспондентов, довольно толковых ребят, которых она выпестовала и которые делали новости в той же местечковой, многословной, изобилующей эпитетами и междометьями манере. Хотя отдавали должное Раисиной хватке и выносливости. Ненашева лично ездила с губернатором по области, носилась за ним с микрофоном в своих мехах и на шпильках. А затем, пока ГТРК «Северск» старалась не засорять эфир излишками губернаторской деятельности, еженедельно устраивала специальные выпуски минут на шестьдесят, где доверительно сообщала «дорогим северцам», чем озабочен их избранник-губернатор. И перемежала свои выступления обильными цитатами корявых губернаторских изречений. Так что в эфире «Товарища» царили двое – Гудков и Ненашева.

И вот теперь, похоже, к этому царству решили присоеденить и «Северск». От таких известий всем стало не до смеха. Одно дело хихикать, как Раечка блистает на своём канале, тем более, что благодарные бабушки-пенсионерки от неё млеют и все свои горести «телевидению» выкладывают. Другое дело пустить эту козу в свой огород. Который Степнова, между прочим, целый год пропалывала и засевала.

Натка помнила времена, когда ТРК «Северск» занимался примерно тем же, чем сейчас занималась Ненашева. Журналисты-ветераны с тридцатилетним стажем вещания, закостеневшие в своей маститости, выходили в эфир и подолгу вещали на разные темы. Называлось это телеобозрением, зрители обозревали в основном говорящие головы. А в промежутках между на канале крутили кинозарисовки семидесятых годов. Тоска! Ещё здесь показывали спектакли местного кукольного театра. Их снимал тогдашний председатель телевидения Герман Штоц, телережиссёр по образованию. Снимал халтурно, одной неподвижной камерой, издалека, чтобы всё поместилось, и толком не выстроив звук. На экране куклы суетились где-то вдалеке и пищали невнятное, не разглядеть, не расслышать.

И такое положение устраивало всех. Тогдашнего председателя северсокй ТРК, считавшего дни до пенсии и достраивавшего кооператив в Тамбове. Алкоголика Штоца, своими спектаклями выполнявшего план по эфирному вещанию. Маститых тележурналистов, которые исправно получали гонорары и премии за возможность потрясти зрителей своим авторитетным мнением. В общем, нормальная госконтора, осваивающая бюджетное финансирование. А что до зрителей… Кому не интересно, может переключить.

За два с половиной года до того, как Гудков стал губернатором, вместо тамбовского пенсионера в ТРК прислали Ревнёва, по слухам, высланного за какие-то провинности из самарской студии. Поначалу Ревнёв призывал маститых сделать хоть что-то приемлемое, но всё как в вату уходило в замшелый профессионализм телеветеранов. Да нормально всё. У нас высокоинтеллектуальный эфир! Тогда-то Ревнёв и уговорил Нину Степнову перейти из редактора газеты главным редактором на телевидение. Ему понравилась её толковость, цепкий взгляд и живой слог. Вот так бы на телевидении!

Телеветераны встретили её в штыки. Ха, явилась, какая-то выскочка-газетчица! Мы – каста. А она кто? Специфики не знает, в кадре не работала, какой из неё главный редактор!

Нина спорить не стала. Пригляделась к порядкам на студии и через месяц предложила создать мобильную бригаду и выпускать десятиминутные свежие новости. Под это дело приняла на работу молодого корреспондента и оператора, и новости пошли параллельно «головам». Потом настояла, чтобы все передачи приносили ей ещё на стадии сценария и принялась эти сценарии править и отдавать на переделку, убирая долгие монологи ведущих. Ветераны принялись обижаться, хлопать дверью и в знак протеста уходить на пенсию. Когда освободилось несколько вакансий, Степнова устроила кастинг и набрала «с улицы» способную и задорную молодёжь. Молодёжь фонтанировала идеями и энтузиазмом и выдавала такие материалы – пусть сыроватые и немножко ученические, зато живые! – что зрители стали переключать каналы всё реже. Северское телевидение стало интересно смотреть!

Натка сама пришла на студию на этой волне призыва. Как раз раздумывала, чем бы теперь в жизни заняться. У неё новая полоса начиналась в честь тридцатидвухлетия. Они с Генкой только-только в Северск переехали из райцентра, где прожили девять лет. Ей, инженеру по образованию, в райцентре, посёлке на десять тысяч человек, работы по специальности не нашлось. И к тридцати годам Натка много чего попробовала. Инженером вневедомственной охраны поработала – чуть не сбесилась от безделья и рвения лейтенантика, который по минутам засекал, когда она приходит и уходит. Больше ведь ему заняться нечем было, только контролировать. И бухгалтером в обществе охотников и рыболовов она побыла – окончила трёхмесячные курсы и устроилась. Бухгалтерша из неё получилась аховая: цифры всё время путала, деньги в кассе по три раза пересчитывала, а отчёт в несколько строк переписывала по восемь раз. На два года её хватило. А школы, где в младших классах ритмику преподавала, и вовсе на полгода. В школу попала случайно. Приятельница уезжала из посёлка, попросила её классы до лета довести, Натка взялась – а чего там, с детками поплясать! Всю жизнь ведь танцами занималась! Ну и поплясала… Утрамбованные авторитетными учителями детишки в танцклассе бесились так, что музыки не было слышно, не переорать. Ушла, когда надоело орать, и устроилась в местном клубе балетмейстером. Опять с детишками плясать, но – с тихими. Успела отчётный концерт провести, когда муж Генка придумал заняться торговлей. Ему как раз перестали платить зарплату, вот он и решил организовать ларёк на рынке.

Организовали. Всё лето Генка возил товар из Северска, а Натка стояла за прилавком. Шутила с покупателями, беседовала с налоговиками, лаялась с шушерой, изображавшей рэкетиров и между всем этим – торговала. За три месяца такой работы она перестала бояться всех и всякого, научилась быстро считать купюры, приобрела бойкость речи и усвоила проблемы российского предпринимательства. К осени неплохо заработали, и Генка раздухарился продолжать семейный бизнес. Мол, откроем магазин, ты будешь заведующей, а я – товар возить. Но Натка к тому времени устала закрывать собой амбразуру. Беспечный супруг не особо морочился насчет сертификатов качества и прочих бумажек, привозил иногда откровенную липу. А она потом отбрехивалась и отбивалась от проверяльщиков, которые ходили к ней каждый день и всё норовили составить какой-нибудь акт. Один раз даже составили, в суд отнесли, и на Натку наложили какое-то там взыскание. Хоть и на символическую сумму, а всё равно обидно было. Генка ленится правильной бумажкой разжиться, а с неё спрос. В общем, отказалась она продолжать торговлю и уговорила Генку уехать в областной город. Мол, там твоим торговым талантам разворот пошире будет.

Они купили квартиру в Северске, и Генка действительно развернулся. Вместо забастовавшей жены нанял себе помощницу-бухгалтера, арендовал несколько ларьков по городу и занялся делом. А Натка принялась соображать, кем же она теперь может поработать. Тут-то северское телевидение и объявило набор молодых талантов. А она пошла. Пусть не очень молодая, зато бойкая. Зря, что ли институт заканчивала, в самодеятельности танцевала и за прилавком крутилась! Школа жизни всё-таки.

Помимо школы жизни телевидение требовало ещё ряда качеств: телегеничности, хорошего голоса и дикции. Ну, и мозгов. На кастинге выяснилось, что Натка камеры не боится, и камера к ней благосклонна. На пробной съёмке она выглядела вполне прилично и голос, читавший отрывок вчерашних новостей, звучал глубоко, и дикция была правильной. Худсовет призадумался…

В худсовет входили Нина Степнова, уже сменившая Штоца на посту руководителя студии, по-прежнему пьющий Герман Штоц, теперь главный режиссер, тучная одышливая Дуся Бубнова, последняя из ветеранов телевидения, толковая режиссёрша, проработавшая на студии сорок лет. Еще был редактор Федор Федорчук, сорокалетний журналист с пятилетним теле стажем, замашками плейбоя-диджея, в прошлом – учитель истории. И тридцатилетний обозреватель Кеша Прянишников, сам пришедший на телевидение полгода как, но, учёный-биолог по образованию, уже показавший себя толковым журналистом. В результате проб Дуся, Федорчук и Кеша Натку забраковали. Дуся из-за, по её мнению, недостаточно солидной внешности, а Федорчук и Кеша – из-за преклонных лет. «Мы же молодежь набираем, а ей уже за тридцать!». Склонный к философии из-за возраста и алкоголизма Герман Штоц держал нейтралитет, высказавшись насчет сексапильности, которую можно и нужно раскрыть в каждой телеведущей. И только Степнова, прочитавшая Наткино эссе на тему «Как я сражалась с налоговым инспектором» – эссе было первым этапом конкурса – решила взять её на испытательный срок.

Так Наталья Никитина пришла на телевидение. И ей настолько там понравилось, это оказалось настолько её занятием, что она занырнула туда с головой. Её сюжеты, на первых порах не очень техничные и отдающие самодеятельностью, получались в таком неожиданном ракурсе, с такой энергетикой, что цепляли и запоминались. Работалось ей легко и в кайф, и даже всякие уколы и бяки ее не очень цепляли. Уколы и бяки устраивали коллеги-старожилы, которых раздражала прыть новенькой, заметно выделявшейся на фоне молодёжного призыва.

Была на студии такая традиция, «разбор полетов» за неделю, когда по понедельникам все, включая инженеров и осветителей, собирались в большом съёмочном павильоне и слушали от дежурных критиков, что так и что не так было сделано на неделе. Вот на этих разборах Никитиной и доставалось. Веселова, очень опытная журналистка, разнесла её сюжеты, не объясняя причин. Плохо, мол, да и все тут. Не понравилось! Дуся, авторитетная режиссёрша, вдруг пускалась в пространные рассуждения, что некоторым начинающим журналистам не хватает мастерства и выпускать в эфир непрофессионалов – издевательство над зрителем. Федорчук то и дело осаживал прыткую «выскочку», а потом на всякий случай с ней не здоровался, заранее определив Никитину в свои врагини. Ведь он-то точно затаил бы злобу, скажи ему так! Даже Кеша, который сам ещё только пробивался в профи в журналистике и своей стремительной карьерой был обязан в большей мере репутации своих родителей – как же, сын ведущего радиожурналиста и телережиссера, это же такие гены! – взял за правило разбирать сюжеты Никитиной и ехидно комментировать слабые места.

Иногда Натке было обидно до слез. С чего такая критика? Что она им сделала плохого? Кому дорогу перебежала?

Иногда ей действительно начинало казаться, что она делает всё неправильно и не так. И если бы Нина не хвалила Наткины работы, даже переделывая вместе с ней закадровый текст и объясняя, как правильно выстраивать сюжет. А через три месяца Натка поехала в командировку в свой район, сама, с водителем и оператором, в автономное плавание на десять дней. И навезла оттуда столько материала, что сюжетами выстреливала больше месяца, да ещё и две передачи собрала. Критики притихли. А ещё через три месяца Степнова организовала для неё направление в московский институт повышения квалификации работников телевидения и радиовещания.

И вот накануне её последней московской сессии разразилась эта буря с Ненашевой, как возможным председателем ТРК «Северск». Ежу понятно, что эта себялюбивая дикторша начнет лезть в их телевидение всеми четырьмя лапами. И в три счета превратит его в «товарищеский» канал с мыльным сериалом «Дорогие мои и губернатор». Теленарод решил воспротивиться, написал коллективное письмо в Москву, в головную компанию и передал его по своим каналам.

И вот теперь кульминация истории. Раисе в телеэфире не быть, но и Степнову тоже вышвырнули. Вместо умницы-Нины балбес Кеша Прянишников, а вместо Ревнёва сомнительный Пузанов.

– О, Никитина, привет! Ты когда прилетела?

Натка оглянулась. Здоровалась Дина Дубинина.

– Динка, привет! Сегодня и прилетела. Зашла вот разведать, что здесь и как, завтра на работу выхожу. А здесь у вас вон, события… Не обошлось, значит. Расскажи хоть, что тут без меня было.

– Пошли, я покурю и расскажу.

Натка пошла, отметив, что хотя Степновой нет, правила её действуют. Сама курящая, Степнова в редакции курить не разрешала, и народ послушно бегал на улицу.

Дина Дубинина действительно могла рассказать всё, как есть. Она вместе с Кешей Прянишниковым делала и вела еженедельную аналитическую передачу «Курсив», так что была в курсе.

– В общем, весело ту было.

Дина затянулась так, что сразу треть тонкой сигаретки превратилась в серый столбик пепла, и стряхнула столбик в сторону, не глядя.

– Гудков примчался из Москвы через день, как Нина с Веселовой письмо отправили Собрал всех наших в павильоне – зверем глядит. Мол, вы, да против меня, да о чём вы думали, «пися в Москву письма про меня», да я вас! Веселова ему: «Иван Прокофьевич, мы лично против вас ничего не имеем, мы вас уважаем!», а он ей «И нечего мне тут лить саванну!»

– Это в смысле лить елей или петь осанну? – попыталась угадать Натка. Северский губернатор отличался редкостным косноязычием, и журналисты коллекционировали его перлы, всякий раз гадая, что он имел в виду.

– Да фиг его знает. Наверное, всё сразу. Поорал минут двадцать и заявил: хотите профессионала – вот вам профессионал. Пузанов. Вы его хорошо знаете.

– Да уж, – покрутила головой Натка.

Лично она Пузанова знала только в лицо, хотя была наслышана. Со студии он ушёл еще до её появления. Точнее, его ушли. Талантливый журналист Сергей Пузанов на трезвую голову выдавал такие материалы – московские каналы брали с удовольствием. А на пьяную чудил и буянил. И после очередного загула, когда Пузанов ломился на студию и подрался со стариком-ВОХРовцем, разбил ему телефонный аппарат и кружку с чаем, а после утрамбовал несчастного деда в каптерке, подперев дверь табуретом, Ревнёв попросил Сергея Валентиновича написать заявление по собственному желанию. Жаждущий возмездия вахтер был готов подписать любые акты, и альтернативой увольнению по собственному было увольнение по статье. Пузанов ушёл недалеко – в пресс-службу Гудкова, тогда ещё депутата в Госдуме от области. Они отлично сработались: Пузанов снимал про него сюжеты, писал Гудкову тезисы выступлений, сам проводил с ним прямые эфиры. И, по сути, подготовил и провёл для Гудкова всю предвыборную кампанию, став для будущего губернатора и имиджмейкером, и спичрайтером и просто консультантом по взаимодействию со СМИ.

Карьера Пузанова при Гудкове окончилась внезапно и по-глупому. В одной из поездок в Америку, куда Гудков мотался накануне губернаторских выборов ещё как депутат и взял в свою свиту Пузанова, тот ущипнул за задницу горничную в гостинице. Выпивший был, возбужденный дорогой и заграницей. А девица так заманчиво крутила круглой попкой – как приглашала. Ну, он и приложился. Что тут началось! Горничная в крик про сексуальные домогательства, вызвала полицию. Гудков с трудом разрулил ситуацию, но визит был испорчен.

Все городские газеты на другой день писали, что в Сиэтл с официальным визитом к мэру прибыли русские сексуальные маньяки и Пузанов попал в опалу. По слухам, закодировался от пьянства, однако после победы на выборах Гудков его в свою команду не взял, и Пузанов уехал куда-то в Приэльбрусье. А теперь, значит, достали мужичка, обдули от нафталина и нате вам нового начальничка.

– А как же Кеша в замы по телевидению попал?

– Так и попал. То, что Нину Пузанов не оставит, это сразу понятно было. Во-первых, ревнёвский кадр, во-вторых у Пузанова на нее зуб. Помнишь, как он ей скандал закатил? Хотя это еще до тебя было… Требовал дополнительного времени в эфире для Гудкова сверх положенного депутатского часа, а она отказала. В общем, показал свою власть. А если начальника убирают, кого ставят? Кого-нибудь из замов. Зама у Нины было два, Прянишников и Федорчук. Ну не Федорчука же ставить, в самом деле!

– Действительно, – согласилась Натка. – Кеша, по крайней мере, в информации соображает и на подъём легкий. Вон, вполне прилично редакцией информации руководил. А Федорчук только и умеет, что собой любоваться. Павлин!

Натка мстительно фыркнула, припоминая сразу все мелкие обиды на Федорчука. Уж лучше Кеша, чем этот позёр! Интересно, всё-таки, чем же она ему так не нравится? Может, задевает за что-то мужское-сокровенное? Может, на первую учительницу похожа? До сих пор ведь разговаривает с ней через губу, всё показывает дистанцию между собой, асом тележурналистики, и ею, выскочкой. Правда, теперь это не работает, – она только первые полгода ёжилась от его демонстративного снобизма, а потом перестала обращать внимания. Ну не будешь же постоянно реагировать на хорошо знакомого человека, если у него горб. Или он хромает ежедневно на твоих глазах. Привыкнешь со временем. Вот и она привыкла – пусть себе хромает.

– А кто на Кешино место теперь, завредакции информации?

– Никого пока, Кеша совмещает. Так что завтра тебе на работу выходить к новому начальнику. У него как раз первый день работы в новом качестве, – резюмировала Дина и щелчком послала окурок в компанию собратьев, скромно, но тучно кучковавшихся под кустом шиповника возле крыльца. Жёлтые фильтры живописно прятались в яркой зелени свежей июньской травы.

Натка постояла на крыльце, обвела взглядом серую площадь, пока ещё едва зазеленевшие деревья. Задрав голову, посмотрела на телевышку. Макушка вышки царапала низкое серое небо. С моря тянуло зимним холодом. Да, с уже тёплой, летней и беззаботной Москвой контраст разительный.

Глава 2

«Блин, что-то все один к одному. Генка загулял, Нину сняли, Кешку назначили. Что за напасть на мою голову?»

Она спешила в студию и уже опаздывала. Задержалась из-за мужа: он пришёл под утро и изобразил картину Репина «Не ждали». Не ждал, мол, что ты уже приехала, ошибся в подсчётах. Натка, в принципе, привыкла, что её благоверный пропадает ночами. По официальной версии – по делам бизнеса. По неофициальной… Неофициальной она предпочитала не заморачиваться.

Они с мужем уже третий месяц поддерживали нейтралитет в семейной жизни. В смысле, что никто ни у кого не выяснял, где был и что делал. И мораторий на сексуальные отношения сохраняли. В смысле, что перестали спать друг с другом. Первым перестал Генка. Он неделями не показывался дома, а появившись, сказывался уставшим от бизнеса, – «Знаешь, мне сколько вопросов решать приходится!», – и заваливался спать. Натка поначалу пыталась пристроиться под бочок мужу, но секс был настолько вялым во всех смыслах, начиная с собственно орудия сексуальной близости, что она бросила эти попытки.

А буквально накануне отъезда в Москву ей позвонила какая-то баба и потребовала урезонить своего мужа. То есть Генку. Чтобы он не растлевал её мужа, Димочку. Потому что хоть она и старше Димочки на пятнадцать лет, но обещала его матери, что присмотрит за мальчиком. А Димочка, как стал водиться с её, Наткиным, то есть, мужем, приходит домой поздно, пьяный, обзывает ее старой клячей и кричит, что они с Генкой отряд таких девочек по-всякому имеют, что она может заткнуться. Натка вежливо выслушала весь этот бред и пообещала разобраться, мысленно пожалев стареющую Димочкину жену, которой мерещится всякое непотребство.

Димочка к ним заходил несколько раз – носатый нескладный парень, он абсолютно не походил на мачо-Казанову. Вечером Натка со смешком рассказала о звонке Генке – вот, мол, бедная баба как от ревности заходится. А потом глянула на его разом поскучневшую физиономию и замолчала. Может, это она бедная баба, до которой всё доходит в последнюю очередь? Может, неспроста Димочка перед своей мамочкой-женой бахвалился? Может, есть чем, оттого и Генка устаёт до нестояния? Поди-ка, покувыркайся с отрядом девочек, и устанешь, и увянешь. Додумывать эту мысль она тогда не стала, отмахнулась, – бредятина, какие, нафиг, девочки! Мужики на пару вкалывают, точки открывают, персонал нанимают, товар берут. Она понимает, отчего Генка без сил, а Димочкина старушенция ревнует. И глупо ей, Натке, вваливаться в бабью ревность, когда и так есть о чём беспокоиться. Вон, какая карусель с этим письмом в Москву, с её сессией и дипломом. Но теперь пора, похоже, серьёзно поговорить с мужем. Начистоту.

Показалось крыльцо телестудии, и Натка отключилась от мыслей о муже. Вбежала по ступенькам, рванула дверь, кивнула старушке-вахтерше и понеслась в кабинет Степновой. Влетела:

– Доброе утро!

– Опаздываете, Наталья Андреевна.

Кеша сидел в кресле Степновой и постукивал пальцем по циферблату часов. Натка глянула на свои: опоздала на семь минут.

– Извини, Кеш, я время не рассчитала. Я пропустила что-нибудь важное?

– Пока нет. Но я говорил всем, и для тебя еще раз повторю. Теперь у нас на студии вводится железная дисциплина, и за опоздания на летучки будет понижаться премия. Слушайте, мне сон сегодня такой приснился! – вдруг резко сменил тему Кеша, откидываясь в кресле. Лицо его приняло сосредоточенное выражение – вспоминал.

– Будто я бегаю вверх-вниз по лестнице и разбрасываю баксы из карманов. Баксы летают, как бабочки зелёные, а я по ступенькам то вверх, то вниз, то вверх, то вниз. Интересно, к чему такой сон? Если разбирать по Фрейду, то спускаться-подниматься по лестнице символизирует половой акт. А причём тогда баксы? Акт с проституткой, что ли? Тогда почему так дорого? Я там несколько тыщь баксов раскидал!

Натка смотрела на Кешу в полной оторопи. Толковый журналист, делает передачи про власть и экономику. Сам стремится их вести, и это минус, потому что с дикцией всё в порядке, а лицо подвело. В свои «за тридцать» Прянишников цвёл ядрёными прыщами, которые, сходя, оставляли на щеках следы-оспины. Но он не комплексовал, да и в кадре появлялся некрупно. Прянишников был, в общем-то, беззлобным мужиком, и считал себя знатоком человеческих душ. Раньше Натке это не мешало. Но теперь Кеша, нёсший пургу «по Фрейду» в кресле начальника, начал вдруг вызывать раздражение.

Кеша трепался о своём сне и выглядел настолько нелепо и чужеродно в Нинином кресле, что Натке казалось, – она сама видит дурной сон. Лица те же, стены те же, стол и кресло то же. Но вместо Степновой – Кеша, который уже шестую минуту разглагольствует о Фрейде, баксах и проститутках.

– Слушай, Прянишников, – не выдержала она. – Ты зачем нас здесь собрал и ещё время засекаешь, чтобы вовремя? У нас планёрка или вечер авторских сновидений? Мы работать сегодня начнём, или главной новостью будет исследование бессознательного нового главы северского телевидения?

Мечтательное выражение Кешиной физиономии сменилось сначала недоумением, потом досадой.

– Работать хочешь, Никитина? Так иди, работай. В Доме творчества выставка детских поделок открылась, иди, снимай.

– Иннокентий, – попробовала вмешаться Дина, – погоди. Может, пусть про поделки Анжела снимет? Тема-то простая. Давай Никитину на совещание по лимитам на вылов рыбы отправим, я хотела попросить, чтобы она мне ещё сюжет и в «Курсив» сделала.

– Так, – побагровел Кеша, – я не понял, у нас тут что, каждый сам себе хозяин? Что хочу, то снимаю? Если кто не понял, повторю. Вольница, которую тут развела Степнова, закончилась. Началась дисциплина. Я распоряжаюсь, вы выполняете. Никитина снимает выставку в Доме творчества. Анжела едет на совещание по рыбе. Ещё у нас сегодня пресс-конференция в здравотделе по вакцинации, забастовка докеров в порту, якутская делегация в мэрии и открытие областного первенства по художественной гимнастике. Едут…, – и Кеша стал называть фамилии корреспондентов, кто куда едет, в общем-то распределяя остальных вполне логично, попадая в специализацию и в квалификацию корреспондентов.

– Сегодняшний выпуск веду я. Вопросы есть? Нет? Тогда приступайте.

Раздражение из-за Прянишникова Натку не отпустило даже после планёрки. Она пошла на крыльцо вместе с Диной, постоять рядом, пока та курила, и теперь кипела от негодования:

– Нет, ну каков гад, а? Ну ведь специально засунул меня к этим детям, назло ведь!

– А зачем ты его стала задирать? – невозмутимо выпустила дым Дина. – Он ведь впервые в жизни начальник, волнуется, а ты ему вроде как по носу щёлкнула.

– Да накатило на меня! Развалился в степновском кресле, про либидо рассуждает, прыщами своими светится, щёки в горох. Интересно, как он в эфире работать собрался? Это не ваш «Курсив» на уличных подводках на средних планах записывать. В павильоне ведь такие камеры стоят – каждую пору на лице видно. У него же каждый прыщ на экране расцветет во всех анатомических подробностях. Нет, ну кто бы мог подумать? Журналист ведь неплохой и невредный всегда был. А тут – дисциплина, кто в доме начальник! Противно!

– Противно будет, если Анжелу на совещание про рыбу отпустить. На тебя накатило, а бедной девушке отдуваться. И мне вместе с ней – кто сюжет в «Курсив» сделает?

Дина придавила подошвой окурок и решила:

– Поеду-ка я сама на рыбу, пойду Кешу уговорю.

От Анжелы действительно было бы глупо ждать внятного сюжета. Она почти год проработала диктором в студии, читала коммерческие объявления про яблоки и куриные окорочка. Отличалась ангельской внешностью, приятным голосом и полным отсутствием каких-либо знаний в хорошенькой головке. Про знания выяснилось, когда на студии сократили должность диктора, и Степнова перевела Анжелу корреспондентом отдела информации. Максимум, на что та оказалась способна – рассказать о клумбах на улицах и о последнем школьном звонке. Да и в этом случае Степнова, морщась, переписывала почти все Анжелины тексты и придирчиво отсматривала перед эфиром её сюжеты.

С детской выставкой Натка справилась уже к четырём часам, и отсняв, и написав сюжет. Отнесла в машбюро, чтобы напечатали, принесла на вычитку новому начальству и теперь ждала, пока Кеша вычитывал её текст с демонстративной придирчивостью. «Интересно, с чего это всё-таки Прянишников решил в ведущие податься? Славы, что ли, жаждет?» – думала она беззлобно. С заданием про выставку Кеша невольно оказал ей услугу. Голова, занятая Генкиными похождениями и измученная переходом с московского на северское время, – семь часов разницы, не шутка, – всё равно не смогла бы выдать ничего качественного на серьёзную тему. А так, детское прикладное творчество, юные Левши и Марьи-искусницы, праздник фантазии и смекалки – сюжет она придумала, не напрягаясь. Ещё и лирики подпустила, изобразив эдакое эссе на заданную тему.

Кеша дочитал, дописал несколько прилагательных, в двух фразах поменял местами слова. И сказал, ставя размашистую закорючку на листочке с сюжетом (мол, утверждаю):

– Ну вот, теперь нормально, можешь идти в монтажную. И напиши мне подводку к сюжету.

Прянишников опять выглядел добродушным Кешей, а не строгим начальником, и Натка спросила:

– Слушай, Кеш, а почему ты сегодня ведёшь новости, а не Лисовская? Она в командировке, что ли?

Зоя Лисовская вела новостей в очередь с Мариной Кудрявцевой. Марина вела вчера, а Зои утром на летучке не было.

– Лисовская в отпуске с последующим увольнением. В Израиль они уезжают, – вздохнул Прянишников. – На землю обетованную! Так что кроме Маринки некому теперь в эфире работать. Я, можно сказать, амбразуру своим телом закрываю. Ну, иди, работай!

Он откинулся в кресле и начальственным жестом протянул Натке бумажки с сюжетом.

– Слушай, Кеш, а может, моим телом закроешь? – предложила Натка, разглядывая свежий яркий прыщ на правой щеке Прянишникова.

– В смысле? – Кеша внимательно и несколько плотоядно обшарил взглядом её фигуру.

– В смысле, что я теперь дипломированная ведущая телерадиоэфира. Я же из Москвы с дипломом вернулась. Давай, я тоже начну новости вести! Зря, что ли, компания меня на учебу отправляла?

– Ну не знаю, не знаю, лично я тебя никуда не отправлял, – Кеша окинул Натку скептическим взглядом, в котором не осталось никакой сальности, лишь начальственный прищур. – Я не могу приять такое решение единолично. Давай проведем пробу, обсудим на худсовете, решим.

– А когда проба?