4ЕТЫРЕ

скачать книгу бесплатно

4ЕТЫРЕ
Миров А.Я.

Здравствуй, дорогой дружочек. Только тебе исключительно по секрету я расскажу целых 4 истории. Видные отрезки из жизни невидимых людей, тех, что ежедневно проходят мимо. Присмотрись! Кто-то из них стоит ровно перед тобой в очереди, да-да, и тупит то с пакетом, то с картой. Кто-то живёт по соседству и здоровается так, будто на приветствия ввели ощутимый налог. Кто-то давеча в метро наступил тебе на ногу. А один из них я. И один – ты. Узнаем друг друга?

Миров А.Я.

4ЕТЫРЕ

ПОНЕДЕЛЬНИК

1

Раздосадованное началом трудового дня солнце пренебрежительно расталкивало майские облака. Очень это утомительно – работать по 16 часов в сутки. А ведь впереди ещё целое лето! А это значит, что, потратив на сон часов 5-6 от силы, придётся ежедневно выкладываться на полную. А ради кого, спрашивается? Люди, усердно поминающие светило в зимние месяцы, летом только и делают, что фыркают, ругаются и, омерзительно щурясь, прячут свои телеса в тени. Вот и вся их человеческая благодарность! Вздохнув, единственная звезда солнечной системы распластала бока по замаранному кусками ваты голубому своду.

– Эка-с сегодня Ярило

-батюшка расстарался! – воскликнул Климентий Агафонович Ярцев.

1. Ярило – древнеславянский бог солнца, весны и тепла.

Задёрнув льняные шторы, чтобы не отхватить от светила во второй глаз, преподаватель славянской культуры Теософического университета единоутробной словесности потянулся. Недавно проснувшийся позвоночник благодушно хрустнул в ответ, разогнав бодрость по всему телу. Климентий всунул подмерзающие на лаковом паркете ступни в растоптанные тапочки и направился в ближайшее помещение, оккупированное финскими смывательно-умывательными элементами.

– Уже одиннадцать часов! Вот это Соня

меня убаюкал! – посвежевший Ярцев прицокнул, дивясь жестяному циферблату ходиков. – Енто ж сколько я кочумарил

?

2. Соня – древнеславянский бог сна.

3. Кочумарить – спать.

Он попытался рассчитать в уме долготу богатырского сна, однако мозг работника науки не спешил обрывать свой законный выходной ради не свойственных потомственному гуманитарию операций. Махнув рукой дважды: сначала на дело прошлое – бездарное проминание боков, потом на ситуацию в настоящем – ленивое бездействие тумкалки, Климентий Агафонович направился творить будущее на кухню, невольно хлеща байковыми полами халата по углам и стенам.

Отвесив свободолюбивым поясом смачную пощечину ободранной котом Тимофеем двери, Ярцев не помедлил вторично спохватиться:

– Вы только подумайте! – обратился он к сердобольному чайнику. – Собственно полдень, а я к расписанию и не приступал! Тиша, ты где? Вот баламошка

! Опять весь корм в поилку перетащил.

4. Баламошка – полоумный, дурачок.

Откинув потерянные котом гранулы прочь с пути, Климентий водрузил металлического собеседника на плиту. Гостеприимный холодильник смущённо развёл дверцами, обозначая любознательному хозяину, что в таких условиях даже мышь вешаться брезгует. Половинка плавленого сырка с вдохновляющим названием «Дружба» одиноко минорила на стеклянной полке. Этажом ниже горделиво тух давно размороженный карп, укоряя всякого заглянувшего поблекшими от несправедливости бытия глазами. Левую дверцу украшала изумрудная бутылочка белого полусладкого, доставленная Климентию с полуострова его коллегой в качестве сувенира.

– Весёлкин, Весёлкин, – фамилия дарителя исправно приходила на ум Ярцеву при каждой встрече с презентом. – Вроде, образованный человек, не чета межеумку

Кутасову, а туда же! – счастливый обладатель слабого алкоголя в который раз закатил глаза и захлопнул холодильные дверцы.

5. Межеумок – человек очень среднего ума.

Не то, что бы Климентий считал, мол, полуостров не наш, посему потреблять дары аннексированного чужеземья всё равно как серпом по принципам. Нет, преподаватель славянской культуры был до того радостно и патриотично настроен, что даже самовольно вознамерился пойти на митинг в честь свершения сего исторического факта. Собирался аж плакаты рисовать с приветствием и благодарностью храбрым жителям полуострова, да вот не сложилось: весь университет и так вежливо обязали посетить вышеозначенное мероприятие с одобренными кем надо транспарантами.

Но и не поэтому презирал Ярцев полусладкий дар Весёлкина. Не политические мотивы тому виной, а простая непереносимость алкоголя, заботливо переданная дедом по материнской линии своему единственному и по совместительству самому любимому внуку. Обладая такой редкой для русского человека аномалией, всё же не привык наш народ сдаваться перед врагом, пусть даже неприятель имеет ажно сорок градусов, Климентий решил попросту всех вступающих с дурманящими напитками в контакт презирать. А что? Это, в конце концов, очень по-интеллигентски. А он, работник высшего учебного заведения, разве не интеллигент? Интеллигент! Вот и нечего опускаться до уровня захухри

Кутасова, который, будто делом своей жизни обозначил потребление всего, что хоть чуть-чуть, но льётся.

6. Захухря – неряха.

Дабы в очередной раз удостовериться, что утро он таки проспал, Ярцев взглянул на панель микроволновой печи:

– Мать моя Вероника Порфирьевна скоро прибудет, – Климентий неожиданно передумал сокрушаться электронным цифрам. – Надобно переодеться.

Вспорхнув байковыми крылами, преподаватель устремился обратно в спальню. Не к лицу приличному человеку расхаживать в исподнем пред гостями. И пусть эти самые гости, а точнее гостья, будучи его родителем имела удовольствие видеть Ярцева и не в таких образах, но ведь то когда было?!

А сейчас он взрослый состоявшийся мужчина, практически самостоятельный человек, заслуженный педагог ТУЕСка. Хотя ВУЗ, где трудился Климентий, имел официальное сокращение ТУЕС

, Ярцев предпочитал именовать свою alma mater Теософический университет единоутробной словесности ласково и безапелляционно: ТУЕСок

. Потому как соотносится с кудрявой берёзой всяко приятнее, чем с прямоизвилинными дубами.

7. Туес – бестолочь.

8. Туесок – небольшой берестяной короб.

Запел дверной звонок, возвещая о намеренном вторжении с той стороны. Климентий, распластав хлопок домашних одеяний по периметру дебелого торса, поспешил навстречу. По дороге он чуть не вступил в святая святых Тимофея – кошачий лоток:

– Мордофиля

! – бросил Ярцев в адрес своенравного питомца и продолжил путь.

9. Мордофиля – чванливый дурак.

Сильно не одобрял он эту привычку хвостатого сожителя: перетаскивать кошачий туалет из ванной в коридор. И несмотря на то, что сие давно превратилось в ежедневный ритуал, Ярцев с тем же ежедневным упорством спотыкался и ударялся о мигрирующий пластик с наполнителем.

Виновник происшествия Тимофей был излишне занят, потому на обзывательства отреагировал никак. Памятуя о своём чистокровном персидском происхождении, кот взял себе за кредо не сорить вниманием по пустякам. Игнорируя чертыханья хозяина, он продолжал клацать по пульту непослушного телевизора.

– Клиша, ты что-то плохо выглядишь! – сквозь открытую дверь хлыстнуло по самолюбию Ярцева.

– Не хуже, чем обычно, мама.

– Хуже, дорогуля, хуже! – Вероника Порфирьевна, обнимая экологически пристойные пакеты, скользнула в проём. – Я что, не знаю, как обычно выглядит мой сын? Хочешь сказать, что я плохая мать?

– Конечно, нет, – обросший сомнениями Климентий обратился к зеркалу. – Наверное, ты права, мамуля, – согласился, печально поглаживая зажёванную сном щетину. – Я сегодня отвратительно спал.

– Это потому, что один! – отозвалась с кухни всегда правая мать.

Услышав до боли в затылке любимую песню Вероники Порфирьевны, Ярцев решил уподобиться Тимофею и безмолвно скрылся в зале. Согнав кота с единственного кресла, Климентий включил телевизор и приготовился раствориться в том, что в мире делается. Тиша воспринял наконец-то замигавший экран как компенсацию за внеплановое переселение, потому милостиво запрыгнул хозяину на колени и даже позволил тому утопить ладонь в своей кофейной шерсти.

Пока Вероника Порфирьевна возвращала занимаемому помещению гордое призвание кухня, её сын, окутанный мировыми событиями и вкрадчивым тенором диктора, мысленно подсчитывал плюсы и минусы от визитов заботливой родительницы.

Молодая душой женщина навещала своего отпрыска строго раз в неделю, преображая выходной понедельник Ярцева в будничные посиделки за столом. С одной стороны – пышные и пышущие калориями сырники, с другой – надоевшие разговоры о его, Климентия, будущем. Розовощёкий густой борщ на обед против непременного поминания всуе его, Климентия, одиночества. Утыканная белоснежным чесночком загоревшая курочка и его, Климентия, упрямое нежелание подарить матери внука.

– Как будто это так просто! – возмущался Ярцев. – Можно подумать, этих внуков вон – пучок за пятачок в ближайшей лавке! Только успевай в пакетик складывать да не забывай взвешивать, чтоб на кассе хмурной люд ещё пуще не сердить. Внуки, внуки!

– Клиша, мне давно пора иметь внуков! – снова зазвенел в мыслях голос Вероники Порфирьевны.

– Да где я возьму этих внуков? Рожу что ли?!

Холостяцкая жизнь Ярцева не была бы столь болезненной для него темой, если бы не постоянные увещевания матери. До шестнадцати лет отношения с прекрасным полом поддерживались Климентием исключительно на дружеской ноте. Потому как в тесный поток школьных наук можно было пропихнуть только одно чувство – чувство благодарности за запасную ручку. Переехав из родительского трёхкомнатного гнезда в пятиместное общежитие, перспективный студент ТУЕСка наконец-таки смог позволить себе влюбиться. Черноокая красавица с Кавказских гор Мгелука Лолуа, вопреки своему кроткому нраву и более чем скромным одеяниям, не оставила доселе не знающему страстей сердцу Климентия ни малейшего шанса.

– Вот она, – юный Ярцев указывал краснеющим от смущения пальцем в затёртое фото.

– Которая? – вопрошала Вероника Порфирьевна, силясь разглядеть будущую невестку на групповом снимке. – Вот эта? Хорошенькая! Агуша, иди глянь на Клишину девушку.

– Мам, да не это она! Это же Дашка Авокадова. А она – вот!

– Ну хороша-с! – восторженно одобрял выбор сына подоспевший Агафон.

– Агуша, я тебя умоляю, не вмешивайся!

– Ну так хороша же? – недоверчиво переспрашивал глава семейства.

– Ты куда шёл? – прерывала недоумение мужа Вероника Порфирьевна.

– Так в уборную-с, – несколько увереннее рапортовал Ярцев-старший.

– Ну и следуй туда, бога ради! Без тебя разберёмся! – отмахивалась мать Климентия от супруга и налипших размышлений.

Выбегая из семейного лона, пылко влюблённый захлёбывался в раненых чувствах и твёрдых обещаниях больше никогда не приходить к родителям. Надо ли говорить, что даму сердца Ярцева-младшего Вероника Порфирьевна забраковала сразу и совершенно бесповоротно: сначала мысленно, а потом и вслух под горячий чай и остывший пирог с черникой. Откусывая пропечённый бисквит, Климентий силился не заплакать от того, что его собственные чувства крошились и плавились под материнским напором. До сих пор неизвестно, что именно оттолкнуло Веронику Порфирьевну от перспективы называть красавицу Мгелуку дочерью. Но факт остаётся фактом: девушка, чьё имя переводится с грузинского как волк, так и не узнала о том, отчего её однокурсник был с ней таким кротким и необщительным.

Климентий волевым решением смёл из души разбитую любовь. И если не замечать тот ноющий осколочек в сердце, что Ярцеву так и не удалось извлечь, можно со спокойной совестью выпроводить жизнь в привычное русло. Окончив обучение, Клиша остался в университете на правах преподавателя славянской культуры. И в этом решении он был не одинок: практически все его однокурсники разбавили трудовой коллектив ТУЕСка сине-красными дипломами. Мгелука заняла почётную должность секретаря в приёмной ректора, сменив фамилию на Кутасова. Сам Филимон Кутасов, к которому Ярцев испытывал утробную ненависть с первого взгляда, подался в ряды российской армии. Поодевавшись, пока горит спичка ровно два года, рядовой Кутасов, сверкая ровным кантиком, вернулся в родные пенаты, дабы отныне именоваться преподавателем физической культуры.

– Туда тебе и дорога! – пренебрежительно и про себя зубоскалил Ярцев на праздновании дня рождения Филимона, удивительным образом совпавшего с назначением именинника на должность. – Так и будешь брыдлым

козлом скакать, покамест Ховалу

на глаза не попадёшься.

10. Брыдлый – гадкий.

11. Ховала – древнеславянский бог-мститель, испепеляет взглядом всё лживое и порочное.

О том, чтобы искать вдохновения где-то, кроме любимой специальности, больше и речи быть не могло.

Хватит с него этих легкомысленных порывов! Честно говоря, обустроившись в квартире почившей бабушки, Климентий долгое время и не замечал, что он, оказывается, не женат. Мама Вероника Порфирьевна исправно приходила к наследнику со вкуснымипродуктами и срамными, как она сама искренне считала, историям и про Ярцева-старшего. Климентий в свободное от преподавания и общества Вероники Порфирьевны время подъедал наготовленное с любовью и на неделю, засматривался историческим кино да гонял озорника Тимофея.

Казалось, не видать сей круговерти исхода, скорее вода устанет мокнуть, нежели заботливая мать оставит сына и понедельник вдвоём. Как вдруг нежданно-негаданно Ярцева игнорирует родительский день. Но, истины ради, по особо важному событию. Соседка по лестничной площадке играла свадьбу дочери – прелестницы, по уверениям самой соседки, и «дурнушки», по личному мнению Вероники Порфирьевны. Под хруст стаканчиков, сморщивших бока в гармошку, Ярцева смиренно внимала тостам за молодожёнов, регулярно позёвывая в себя. Уронила взгляд в мелкий помол оливье и от нечего делать взялась подсчитывать, сколько годков её холостому сыну. И то ли значительная цифра в целых 35, то ли кислые пузырьки шампанского внезапно ударили в голову, но именно с тех незапамятных пор Вероника Порфирьевна, потчуя наследника, перемешивает нажористые разносолы с острыми агитациями за создание ячейки общества.

– Вот был бы жив твой отец! – причитала Ярцева над обедающим отпрыском, трагично сжимая половник. – Он сказал бы тебе ровно тоже самое: семья, Клиша, это обязательный атрибут любого уважающего себя человека.

– Папа что, – Климентий старался перевести разговор в более безопасное для его психики направление, – опять наклюкался?

– Наклюкался? Клиша, да он пьян вусмерть! Даже вспоминать о нём не хочу! Но был бы он жив…

Обваленный в муке творог, соприкоснувшись с раскалённым маслом, отчаянно вспыхнул, натужно выдохнул и обволок квартиру ароматом, заставляющий даже самых сытых почувствовать остервенелый голод. Громогласный телевизор, будучи хоть и иностранной сборки, заметно проигрывал запахам с отечественной кухни. Мозг Климентия задымило предвкушением обжигающей творожной корочки, щедро политой прохладной сметаной. Эх, если бы можно было в голове открыть форточку, то Ярцев непременно бы…

– Клиша, сырники готовы! – донеслось до взрослого состоявшегося мужчины. – Мой руки! – услышал практически самостоятельный человек. – И приходи кушать! – венчало инструкцию заслуженному педагогу ТУЕСка.

– Хорошо, мама, – ответил сам себе Ярцев и двинулся по заботливо проложенному маршруту.

2

Майский полдень бережно окутывал улицы пронизывающими мозжечок лучами солнца. Ослабший в сопливой слякоти апреля город благодушно и с покашливаниями принимал щедрость светила как должное. Дорогие витрины стреляли солнечными зайчиками по прохожим, зазывая приобщиться к модным тенденциям Азии. Проворные автомобили, игнорируя приглашения, торопились завернуть за угол, чтобы уже там стать, если не достойным основателем, то почётный участником дорожного затора. Когда цель достигнута, необходимо с пренебрежением подумать о вечном, отбиваясь от палящего мая встроенным кондиционером. Одинокая высотка, именуемая скучным обывателем небоскрёб, безучастно взирала на всё это благолепие.

– Вот черти лайбанутые

, – смиренно произнёс с последнего этажа чудной архитектуры Мирон Эрнестович Таранов особо разбушевавшемуся водителю. – Чтоб тебе жена твоя так гудела! – пожелал он от души, опуская поцарапанные солнечными лучами жалюзи. – Откуда эти фуфлыжники

запомоенные

права-то берут?

1. Лайбанутый – от лайба: легковой автомобиль.

2. Фуфлыжник – человек недостойного поведения.

3. Запомоенный – опущенный.

Хотя в скрывшемся от дневного света кабинете наличествовали ещё люди, Таранов в этом вопросе мог рассчитывать только на собственные измышления. Присутствующие настолько скудно осмысливали яркий монолог Мирона Эрнестовича, что предпочитали хранить молчание. Нет, вот прям, если поверхностно, то суть претензий начальника коллективу была понятна. Но чтоб рассуждать здесь как-то конкретно – это, извините, как молоко солёными огурцами закусывать: никогда не знаешь, пронесёт или не пронесёт.

Сам господин Таранов считался человеком образованным, недаром в его личном деле числилось аж два уголовных срока, и нецензурные выражения при посторонних не употреблял принципиально. Однако даже самые ранимые представительницы прекрасного пола, внимая его речам, искренне полагали, что лучше бы он матерился. Но, несмотря на лингвистическую пропасть между ним и подчинёнными, Мирон Таранов, прозванный преданными работниками за респектабельность «Тиран» или «Тиран Эрнестович» – это от особенно уважающих, еженедельно устраивал совещания в своём кабинете ровно в 12. Ну, а как иначе?

Он же не какой-то там шушпан

расписной

, прости господи, а директор целого книжного издательства! Правда, получилось сие непреднамеренно, если ни сказать оказительно. Некогда томным вечером собрал Мирон товарищей в финской сауне, чтобы русской водочкой, разбавляемой чешским пивом, под украинское сальце отметить свой четвёртый после школы, ПТУ и предыдущего заключения выпускной. Кроме матёрого алкоголя рекой лились и крепкие напутствия: коли переводить на язык, доступный собравшейся в кабинете компании, Мирону Эрнестовичу наказали самореализоваться.

4. Шушпан – бездельник.

5. Расписной – человек с множеством татуировок.

Наиболее влиятельный, если судить по наколотым погонам, мужчина с прилипшим к кучерявой груди дубовым листом прям так и сказал, не стесняясь в выражениях: мол, неприлично такому авторитетному лицу, как Таранов, бесталанно нары греть. Следует встать на ноги, чтобы с высоко поднятой головой не просто шагать в такт времени, а обгонять и перегонять. Или, обращаясь к первоисточнику:

– Надо мутить свой бизнес, тут без базара, братан!

– А почему бы и нет?! – подумал Мирон, но вслух произнёс несколько иную вариацию своих мыслей.

Заручившись финансовой поддержкой отпаренных товарищей, клятвенно уверявших, что «деньги будут, не стоит мочиться» – ну, ежели не совсем дословно, Таранов сначала принял за успех будущего дела, а потом и принялся соображать, какого такого дела должен ожидать успех. Внезапно оказалось, что пока Мирон Эрнестович расслаблялся за государственный счёт, все более-менее достойные настоящего пацана отрасли коммерции уже давным-давно заняты другими более-менее достойными людьми.