скачать книгу бесплатно
– Научила? – спрашиваю Валенсию.
Она и не скрывает:
– Мы в тебя иногда играем, да.
– Увековечиваем. С полным уважением, – заверяет супруг, отряхивая брючину. И я смеюсь вместе с ним. – Вот, Герман. Наслышан, как видите.
– Как вижу, много интересного, Виктор?
Благоверный на Валенсию смотрит, улыбаясь:
– Предполагаю, только видимая часть айсберга.
– Давно растаявшего, – поясняет Валенсия.
Супруг руками разводит сокрушенно:
– В связи с всеобщим потеплением климата.
Добродушный он, со спокойной усмешкой, четки в руке умиротворяют. Другой рукой Валенсию обнимает, и она его тоже, крест-накрест они.
– Мы тут уже все перезнакомились, – сообщает, – и, можно сказать, даже притерлись, так что команда поддержки в сборе!
– Нам сегодня это очень нужно, очень! – кивает серьезно Валенсия.
Сменила, значит, гнев на милость, мы с Элизабет переглядываемся. У нее тоже теперь кавалер, он и вовсе на руках ее держит, как принцессу, и молодой совсем. Еще и певец вдруг оказалось.
– Слава юбилярам! Легендарному трио браво! – выводит на весь ресторан бархатным баритоном. Люди за столиками аплодируют.
– Роман – лауреат конкурса, поет в опере Риголетто! – гордясь, сообщает Элизабет сдавленно: парень ее в страсти совсем придушил.
Благоверный доволен:
– Риголетто с нами!
– Не подкачаем! – подтверждает кавалер.
– Не подведем! – в восторге Элизабет.
– Если юное дарование не придушит, – заключает Валенсия.
И мне ласки перепадает, тоже возле меня женщина, а как же. Ростом маленькая, коротышка, приходится на цыпочки ей встать. Волосы мои с плеч собрав, в пучок закалывает и шепчет:
– Курочка. Ходишь курочкой.
– Что такое?
– Глаз, глаз, папа. Боком ты. Следи за собой.
– Ага. Принято.
И вот как-то само собой получается, что за столом мы уже среди приехавших, и вписались на удивление, как все стали, никакие не танцоры – люди просто, и люди обычные, добропорядочные, более всего трапезой озабоченные.
И перед нами официант навытяжку, пожалуйста. И кавалер Элизабет не сомневается:
– Суп для мадам!
– Я мадам, но суп какой? – интересуется Элизабет.
– Все знает человек. Предупрежден.
– В курсе, – кивает официант.
– Хотелось бы и мне, – капризничает Элизабет.
Кавалер обижается:
– Недоверие? Гороховый. Но без животных жиров, конечно. Просим прощения?
– Да, Ромка. Спасибо.
Благоверный Валенсии возмущается даже:
– Это какой же гороховый без свиной рульки, я извиняюсь?
– А вот такой. Протестный, считайте, – провозглашает кавалер.
– Ха-ха, против режима?
– Не ссать! Горох против свинины, ха-ха!
Благоверный тоже провозглашает:
– А для другой мадам как раз свинину! Насчет свинки как, золотце?
– Как вы страшно сказали! – вскрикивает Элизабет.
– А по-моему, ласково, нет разве? Свинка, – удивляется благоверный.
Элизабет головой качает:
– Тем отвратительней, ведь еще вчера бегала и у нее колотилось сердце!
– Кстати, тоже деликатес, хотя совсем не уверен, что вчера, – улыбается благоверный.
И Элизабет ему улыбается, друг другу они язвительно:
– Постами себя дрочите, а после свиней жрете, как свиньи!
Благоверный спокоен, строгий стал даже:
– Мы как звезда возгорелась. С сегодняшней ночи терпели долго-долго. Ты не трогай нас, родная.
– Свинку! – диктует официанту Валенсия.
И последние уже раскаты грома:
– Свинкой на сцене и будешь, – пророчит Элизабет.
Кавалер ее обнимает, шепчет:
– Моя звезда не на небе, моя вот она! Ты знаешь!
– Ромка, знаю.
– К твоей рифма напрашивается, – бормочет еще Валенсия, ее слово последним должно быть. И тишина, всё.
Мирно, усыпляя, звякает посуда, и внук у меня на коленке, супом его кормлю, на ложку дую, чтобы нечаянно не обжечь. Капризничает:
– Горячо!
– Подул.
– Мало.
– Ложку за меня, ну-ка!
– Обойдешься.
Удивляюсь:
– Платон, ёлки, век не виделись. Мог бы полюбезней. Ну, за маму тогда!
За маму все-таки проглотил, сжалился, тем более тут же сидит.
– Вер, – спрашиваю ее, – в темных очках чего? Удобней чтоб прятаться?
– Ага. Светобоязнь. Слезы сразу. Третий год в них.
– Третий год плачешь, то есть, пардон, наоборот, не плачешь? Вот денег возьмешь, раз приехала, сколько, не знаю.
– Спасибо.
– Сколько-то отслюнявят. Вер, тут бассейн у них знатный, между прочим.
– “Шератон”, между прочим. Из-за денег, думаешь, приехала?
– Думаю… Неважно, что я думаю. Смотри, какой Платон вымахал. Чего вообще молчишь? Хоть бы слово от тебя, а, Вер?
– Ты говоришь.
– Я, да. Ты уголек? Уголек или нет? В постель к нам, помнишь, с мамой по утрам залазила и обжигала, горячая такая?
– С температурой все детство.
Сквозь дымку ее проклятых хамелеонов вижу, как лупится на меня бесстрастно.
– Думаю, из-за бассейна ты, вот что думаю. Вон ты в купальнике уже. Брюки обтягивают, видно.
– Так пойди еще купи, – оживляется. – Зад неформат!
Я снимаю с нее очки, мы смотрим друг на друга, сидя близко. Тянусь к ней, глажу по щеке:
– Доченька.
Она прикрывает глаза ладонью, загораживаясь.
А внук уже под столом, и ультиматум:
– Мороженое!
Приходится лезть за ним, вытаскивать. Непросто, он в грудь мне саблей упирается.
– Ты рыцарь?
– Я разбойник.
Под скатертью жизнь своя. Толстая ножка дочери выбивает нервную дробь. Ступни Элизабет, не зная покоя, в движении артистическом меняют позиции. А еще рука Валенсии сжимает ляжку мужа.
В мире явном, не тайном, когда возвращаюсь, Валенсия сообщает:
– Вот Витька бросился сломя голову, а это, скажу, катастрофа!
– Витька… Витька какой? – не понимаю.
– Да я Витька, я! – тычет в грудь себя благоверный. – Она что я сюда вот, а у нас дома ремонт!
– Представляешь, что там они нахерачат-напортачат, когда без хозяйского присмотра? – жалуется Валенсия и за рукав даже меня дергает. – Да мама не горюй, в ужасе я просто!
Другая рука ее под столом тоже, видно, свое дело делает, благоверный только выдавливает слова невразумительные, тем более еще и жевать приходится:
– Армяне, золотце.
Лицо Валенсии по обыкновению ничего не выражает, остается каменным.
– Что – армяне? Армянский коньяк лакают за здоровье Вити-лоха!
Дернувшись, муж в себя приходит, отринув вожделение. Судя по всему, сбросил страстную руку, и вот он уже прежний опять, с непобедимой своей усмешкой:
