скачать книгу бесплатно
И взял бумаги, стал смотреть.
– Вилли, – пробормотал он, – на шампанское закрываю глаза, раз вы такой уж святой Вилли. Другой раз будет штраф. Третьего не будет: чемодан – Бремен!
– Гамбург, – уточнил Вилли.
Помолчав, Отто отшвырнул бумаги.
– Всем спокойной ночи. Приношу извинения за резкость.
Мы сидели, соблюдая субординацию, и ждали, когда он первым поднимется. И правильно, ведь и Отто все сидел, не вставал, кивая самому себе:
– В графике еле-еле. Но в графике, так ведь?
И вот все закончилось, он пошел к дверям. Но нет, обернулся еще, морщась:
– Вилли и Грета, игры ваши бросьте. Избавьте от скучных зрелищ.
Всё, ушел. Раздалось громкое чавканье: Вилли, отодвинув свою соленую тарелку, ел из общей кастрюли. Давился прямо.
4
Нет, и это еще не конец, наоборот, начало только, потому что ведь всё нам мало. Это с виду люди, а в жилах вместо крови расплавленное стекло бурлит. Вот Вилли вдруг из комнаты пулей в пустой коридор выскакивает! Все по комнатам своим уже, отбой, а он вылетает, и тут же ему Отто навстречу, как чувствует!
– Из Йены фасовка заводская! Из Йены! – хрипит Вилли. – Фасовка с кадмием, понял ты? Чего я там не так, когда фасовка стандартная! Моя рука только!
Отто в лицо ему хохочет:
– Вот! Рука, именно! Пьяная твоя!
– Да когда это я?
– Всегда! Фляжка в кармане!
Я из-за двери выглянул, глазам не веря: схватка вдруг, рукоприкладство! Да, ткнул Вилли Отто в грудь той самой пьяной рукой, посмел! И Отто ткнул Вилли прямо в ухмылку, обменялись! И мы с Гретой их разнимаем, руками машем тоже, но непонятно уже, кто кого и за что. Грета кусается даже. Что такое это?
Дальше так: Вилли как выскочил, так первым в комнату свою обратно и вваливается, из схватки выдравшись. И Отто, еще в дверь его побарабанив, за собой тоже дверью от души хлопает. И тишина вдруг, пустота, как ничего и не было. Мы с Гретой скорей по углам своим разбегаемся от греха подальше. И только хлопают за нами за всеми двери, хлопают.
А потом я не глазам, уже ушам своим не верю: неужели в коридоре опять?! Выскочил, а там Отто уже Вилли за грудки трясет, сам хрипит теперь:
– Говори! Цель твоя какая! С кадмием! Знать хочу! Цель!
И Вилли руку ту самую пьяную снова над ним заносит:
– Чтоб очки у тебя с пузырями, профессор!
А Отто в лицо Вилли опять хохочет:
– Э, нет! Ответ неверный! Ты подсиживаешь! Да! Ты меня! Мистер Кадмий! Отзовут, думаешь? Да тебя первого, если что! Я позабочусь!
И Вилли со своей ухмылкой опять:
– Написал уже? Когда ж успеваешь доносы? Между варками?
И вдруг голос мой у Отто за спиной. Нет, не я это, я в дверях стою, а голос мой сам говорит:
– Ночью он!
Отто удивляется, Вилли даже отпустил:
– Это ты, полторы извилины? Ау! Ты, что ли? Заговорил, смотри!
Но Грета из другой комнаты тоже выглядывает – выйти не может, разделась, видно, уже:
– Кто, с кем, куда! Прямой репортаж! На нас на всех строчит профессор…
– …по доносам, – вставляет Вилли.
Отто, не веря, головой в лихорадке крутит, со всех сторон обложили.
– Отчеты не значит доносы! – кричит. – Я обязан в командировке как старший! Обязан!
– Про цинк напиши, что сам закидывал, не забудь, – напоминает Грета. – Что муть вся от тебя. Сам на себя можешь?
Отто на нее смотрит и головой качает:
– Ах ты, лиса, лиса! А ведь сама ждешь не дождешься, когда нас наконец с испытаний попрут! Что, нет?
– И Маттиаса с другой бригадой на замену пришлют, – вставляет опять свое Вилли, не удержался. – А ты покусала меня, лиса. Теперь бешенство, как?
Грета улыбается:
– Ты лекарство свое волшебное скорей. Фляжка где у тебя?
– В кармане левом нагрудном, – кляузничает голос мой. В дверях стою и стою, окаменел уже.
Грета все с улыбкой:
– С Маттиасом мы год врозь. Нет, полтора уже. Маттиас при чем?
И она из-за двери вдруг к нам выходит в волнении, как из-за кулис, забыв, что полуголая, и повторяет свой вопрос:
– При чем Маттиас? Был да сплыл Маттиас! – пожимает плечами, глядя удивленно, и сама себе будто удивляется. – Сынок у меня на руках, малютка. Это я уже с животом на свадьбе была, ха-ха. Сейчас его на бабушку оставила, чтобы тут с вами. Потому что нам ведь жить не на что, и я очень от этого стекла завишу, понимаете? А вы всё варите, варите и никак? Не можете, да? Ненавижу вас! – кричит Грета.
Себя не видела, зато мы Грету всю сразу увидели, какая она на самом деле была. Резинки ярко-красные чулки на поясе держали и отвлекали очень от наготы, от пушистого холмика между ног даже. Мы замерли, не в силах от Греты оторваться, и она продолжала упрямо перед нами стоять, хотя понимала уже свое положение. Нет, не двинулась, спохватившись, опять свое только прокричала:
– Ненавижу!
И Вилли взвыл, отворачиваясь:
– Да пошли вы все!
А Отто бормотал, но во весь голос громко:
– Проклинаю тот день, когда с вами со всеми связался, проклинаю!
И руки то к небу театрально воздевал, то за голову снова хватался по очереди он.
5
К столу Отто опять пошел. Достал бутылку коньяка из буфета и на край присел. Пока наливал, мы с Вилли уже рядом встали, потом сели, но он на нас даже не посмотрел, от фужера не отвлекаясь. Не по-немецки полный фужер был.
Сам выпил и тоже нам налил, знал, что придем, не сомневался. И глаза поднял наконец:
– Что это, а? Что это было все?
– Необъяснимо, – выдохнул Вилли.
Я объяснил:
– Не знаем, что варим, и себя не знаем.
– Нет, себя сначала не знаем, стекло потом, наоборот, – подмигнул грустно Отто и опять в фужер свой налил.
– А сухой закон? – ухмыльнулся Вилли, вернулось самообладание.
– Сам на себя напишу, – всерьез кивнул Отто.
Вилли к фужеру не притронулся. Достал фляжку и, четко отмерив глоток, завинтил крышку. Напиток свой предпочитал.
Отто ударил по столу кулаком, быстро окосел:
– Мы знаем, что варим! Знаем! Мы варим оптическое стекло с новыми примесями! Увеличиваем многократно силу линзы! Чтобы совсем далеко и совсем рядом, как я вас! Вот как я вас сейчас! Вижу тебя, Ханс! Не надо с таким видом, будто лимон проглотил! Нет, мы знаем, мы это всё на своей шкуре! – Он всё кричал, потом смеяться стал и опять подмигивать, но весело уже. – А стекло не хочет, может такое? Ну не хочет стекло, чтобы многократно, бунтует! И так мы, и сяк мы, а оно всё ломается, как баба, капризничает!
– Хуже. Как целка, – пояснил Вилли.
– Да, сравнение в данном случае корректное. Мы, как ни крути, первопроходцы, а кто же мы? – согласился Отто.
– Вот и мы тоже капризничаем, я это и имел в виду, – закивал я, подводя итог.
Вилли опять из фляжки профессионально хлебнул, свое расписание было.
– Сейчас вот что у нас? Май, что ли, конец мая? И чего будет? А вот я сам не знаю, чего. С тридцать девятого дом строю под Гамбургом, третий год уже, так чего будет, спрашиваю? Я к чему подсчеты: в августе этом, сорок первом получается, как раз мне заем возвращать, так, нет? А если, ну, если сейчас, допустим, завалимся? Нет, мы не завалимся, ну а вдруг? Тогда вообще я без штанов, как Грета наша, только хуже еще! Заем на мне непогашенный, капут! – Вилли икнул, за фляжкой было потянулся, но повременить решил. – О чем я это, Отто? О том, что я не человека подсиживаю, не тебя в данном случае, я стекло только! Один у меня стеклянный интерес! Да я вообще из вас из всех заложник первый! – взвизгнул вдруг он слезливо и глотнул всё же, крышку развинтил-завинтил. И сказал другим голосом уже, в улыбке расплываясь: – А дом под крышей уже! В Мёлль ко мне, в Мёлль! Рай, коллеги! В августе милости прошу!
– Принято! В августе! – опять закивал я, как заведенный. – А ну-ка, дружок, скажи мне, с рыбалкой там, в Мёлле, как?
Еще Отто вдруг к Вилли потянулся, руку его с силой сжал, у самого даже пальцы побелели:
– Вилли, не переживай. Получится.
– Не сомневаюсь, – ухмыльнулся Вилли. – Когда профессор сам, как зверь, с тележкой за троих!
– А кому же с тележкой? – удивился Отто. – Я с этими примесями сам всё затеял, один чудак на всю Германию! Кому же еще с тележкой, Вилли?
В волнении он очки снял и опять таращиться стал, пугать нас, непонятно на кого глядя. На самом деле всё к объятиям шло, давно пора уже было. И вот Отто к Вилли повернулся – и понятно стало, что на него смотрит.
– Претензии взаимные, ну, ерунда это, ну, чушь собачья, да? А, мистер Кадмий? Мы ж с тобой оба хороши, нет разве?
И они скорей притиснулись друг к другу лбами, и слезы пьяные на глазах стояли.
Вилли вставил все же, опять не удержался:
– К Хансу только претензий никаких, вот такой у нас Ханс!
– Как себе доверяю, не знаю почему, – выговорил Отто, с трудом уже, но выговорил.
Я плечами только пожал, что оставалось:
– Знаю, что делаю.
– И что же ты? – раздался вдруг сзади смех Греты.
– Что говорят, – отчеканил я.
6
И тут же оглушительно заиграл марш, и все сразу отодвинулось, что было, и потеряло смысл. Грета включила на всю мощь проигрыватель и уже ходила под пластинку у нас за спинами. Изо всех сил тянула ноги на высоких каблуках и сама себе отдавала честь, на ней ведь пилотка с гербом еще была. Узкое платье особенно мешало, но Грета, спотыкаясь, упрямо вышагивала, а мы, едва поспевая, головами за ней туда-сюда вертели.
Потом она плюхнулась на стул рядом и, закинув ногу за ногу, приказала:
– Только не о стекле, договор? Не о стекле!
Отто скорей очки нацепил:
– О чем хочешь, моя золотая!
– А штраф сразу, тоже договор?
Мы закивали разом, на всё согласны были:
– Штраф! Конечно! Еще бы! Договор!
Грета выпила из фужера и достала портсигар, на нем свастика была выбита. Закурила, выдув высокой струей дым. И мы опять содрогнулись от ее близости, только даже сильней еще. Привстав, она налила себе опять из бутылки, и Вилли хватило времени, чтобы положить ладонь на ее выпуклый скульптурный зад, сама ладонь пошла, помимо его воли. Грета ласково покрыла его руку своей, в другой фужер держала. И продолжала стоять, что сказать, не знала.
И сказала, как пароль:
– Свинец, Отто!
– Мимо! – отрезал Отто, сразу чудесным образом протрезвев.
