скачать книгу бесплатно
Из Британии с любовью. from Britain with love
Миланна Винтхальтер
«Помехи» – психологический триллер о том, на что способна травмированная психика подростка. «Переход» – небольшая романтичная новелла о взрослении, дружбе и любви. Обе истории объединяет только место действия – Британское Королевство.
Из Британии с любовью
from Britain with love
Миланна Винтхальтер
© Миланна Винтхальтер, 2017
ISBN 978-5-4485-1014-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Помехи
1
22/10/2016
Холл
Галерея второго этажа
Начинается гроза, и Бетани снова шлепает босыми ножками по рассохшимся половицам. Кричит: «Аксель, Аксель, небо злится»! Каждый раз так, в каждую грозу, вот уже четвертый год подряд. Аксель, Аксель. Эррен приоткрывает дверь, чтобы убедиться, что Аксель взял Бетани на руки начал петь «Твинкл, маленькая звездочка». От других песен она не успокаивается, и важно, чтобы пел именно он. Утром необходимый ритуал: Аксель обязан полить ее кашу вишневым вареньем. Три бордовых мазка в виде буквы «Б» – Бетани. И непременно его рукой, иначе есть она не станет. Семилетняя Бетани знает, как в уме делить трехзначные числа на двузначные. А Эррен нет. Аксель Хайген знает, как сделать так, чтобы Бетани играла, рисовала и общалась. А Эррен нет.
Наутро, после грозы над черепичной крышей всегда нависает мокрое свинцовое брюхо, и Эррен Коул, высунувшись из окна до самого пояса, опрокидывает первый стакан «Капитан Морган», который и ненавидит до скрежета зубовного, и расстаться с которым не может ни под каким предлогом. Это как с девчонкой – бесит она тебя и жилы выкручивает, но бросить не можешь, потому что приклеился, прикипел, приварился. Прямо как мутное серое варево над черепичной крышей, такой же бесформенный, слабый, ненужный и никакой. Ну, да и черт бы со всем этим.
Аксель Хайген решает проблемы так, как не решал никто. Он был кем-то создан для того, чтобы говорить «Ш-ш, ну-ну, все будет хорошо». Это, кстати не Эррена слова, а его мамы, но Эррен под ними подписался бы. Поэтому и не удивился ни на грош, когда Аксель вдруг переехал. По сути Эррен ждал этого с первого дня, когда Бетани отвели к психоневрологу Акселю Хайгену. Три года назад, измучившись, оббегав всех врачей, мать везла молчаливую и странную дочь к последнему в списке доктору. Эррен тогда еще говорил, что пора уже перестать лгать себе и лететь в Лондон в специализированный центр. А мама молчала за рулем, прямо как Бетани. Устала она, Эррен видел. Она просто вздохнула: «Эр, ну давай последнего попробуем. А потом – как ты скажешь».
***
Он звонит. Впервые, после долгого молчания, снова звонит родной отец Эррена и Бетани. Тот, чья сперма как-то попала в мамино влагалище, и парочка особо смелых ребят добрались до яйцеклетки с разницей в одиннадцать лет. Джошуа Коул, чистокровный еврей, утонченный семитский ублюдок, на которого похожи все дети, которых он когда-либо делал. Джошуа Коул, неуравновешенный, параноидальный алкоголик. Родной отец.
Эррен хлебнул немало рома с раннего утра, и внезапный звонок отца по домашнему телефону поднимает в нем волну алкогольной агрессии.
– Если ты еще не умираешь, – говорит Эррен. – То я ничем не могу тебе помочь. А если умираешь, тем более.
Джошуа Коул напоминает, что сегодня Бар-Мицва у его сына Ноа. Того, другого сына, который не от Элжбет. Джошуа говорит:
– Эр, я понимаю, что тебе насрать. Но я хочу, чтобы ты был. Прошу тебя.
Эррен выуживает из заднего кармана джинсов сигарету, зажимает зубами, поджигает, смотрит, как Аксель входит в холл. Эррен улыбается то ли трубке, то ли Акселю, прикуривает и говорит:
– Посмотрим.
Кидает трубку и затягивается. Всралась ему Бар-Мицва этого косоглазого Ноа.
– Терпеть не могу этого выродка, – говорит Эррен Акселю, будто оправдываясь. – Отцова шмара упала на лестнице, и ублюдок родился косоглазым. Не, ну жалко его, конечно, но, пойми…
Аксель просит у Эррена сигарету, тяжело вдыхает дым, грустно улыбается и качает головой.
– Что, – говорит. – Опять началось, да? Твою мать…
– Ты, разумеется, будешь настаивать, чтобы я съездил, – произносит Эррен. забирая у Акселя сигарету. – И выбора мне не оставишь.
Аксель пожимает плечами. Особенный он, мама на второсортных не западает. Талантливый не по годам. Эррен понятия не имеет, что там и как, но полагает, что ему лет тридцать восемь, сорок. Так ему кажется, потому что мистеру Сатклиффу, учителю физики, тоже сорок, и они с Акселем по виду ровесники. Только Аксель другой – жестче, четче, увереннее, ярче, контрастнее. Чернилами по мягкой бумаге. Каплей смолы в молоко. Заявляет себя раз и навсегда, непримиримо, безусловно. Въезжает, как бесценный Бьюик в фермерский гараж – вроде и не твой, но и отказаться не посмеешь. Боишься, радуешься, сомневаешься, попадаешься. Так мама и попалась. Да все попались.
На первых порах он приезжал только по субботам. Эррен смотрел сверху, с лестницы. Бетани бежала к своему доктору со всех ног, показывала свои рисунки – резкие, бездарно намалеванные линии – а он рассматривал их по несколько минут, будто шедевры из музея Виктории и Альберта. Качал головой и говорил: «Милая, добавь немного желтого». Говорил: «Бет, какое ты наденешь платье сегодня»? Говорил: «Ты выберешь лучшую лошадку, и мы будем кататься на ней весь день». В парке Эррен чувствовал себя лишним, болтался за этой парочкой битых четыре часа и не знал, что сказать или сделать. Будто болен он, а не Бетани. Часто звонил маме, но та говорила, что занята. Мама всегда занята, потому что такая работа не оставляет времени для семьи.
***
Элжбет Ковальска – Элли Коул – звонит из Венгрии. Связь плохая, Эррен пьян, и поговорить нормально не получается. Элли кашляет в трубку и говорит:
– Малыш, как ты?
Эррен смотрит на часы – половина третьего, и скоро уже пора отправляться к отцу. Не ехать нельзя – Аксель потом все нервы вымотает своим гипнотическим осуждающим взглядом. Убирает порнографический журнал под кровать, руку из штанов – привет, мам.
– Привет, мам. Готовлюсь к тесту по химии. Как твоя сделка?
Элжбет продает старинные дома в восточной Европе. Расскажет вам любую легенду, только отсчитывайте деньги. Плачет ваш Брэм Стокер горькими слезами, если Элли Коул взялась за дом. Кровавые драмы, полные романтики и обреченности, но неизменно с хорошим финалом. Джошуа советовал ей писать книги в жанре мистики, но плевала она на то, что говорил Джошуа. Аксель считает, что ей вообще не стоит работать. Элли Коул обещает продать последний замок, и бросить к чертям собачьим это риэлтерство. И так уже третий год. Элли говорит:
– Погода в Будапеште мерзкая. Я простудилась. Но завтра покупатель все подпишет. Как Бетани?
– Нормально – устало отвечает Эррен. – Аксель следит. Мам, я хотел сказать…
Связь обрывается, Эррен слушает короткие гудки, а потом тишину. Наверное, погода в Будапеште, в самом деле, ни к черту. Эррен достает из шкафа единственную приличную рубашку, выпивает еще стакан рома, заводит свой старый Форд «Ка» и едет к отцу.
На заправке покупает сигареты. Девчонка за стойкой разглядывает его с некоторым пренебрежением, только и жди, скажет: «Куда ж ты такой бухой катишь»? Эррен неприятно улыбается ей и кидает купюры в тарелку. У входа в магазин паркуется полицейская машина, Эррен делает девчонке умоляющий знак не выдавать его и скрывается в сортире. Надо пересидеть, иначе и машину отберут и самого в участок отвезут. Затолкают, как в прошлый раз, в клетку с вонючими бродягами и позвонят Акселю. Тот приедет, внесет залог, и всю дорогу будет многозначительно молчать. Лучше бы ударил, ей богу, но нет. Аксель любит психологические пытки – сохраняет спокойствие и тишину до тех пор, пока жертва сама не разрыдается и не начнет каяться. Элли Коул тоже частенько попадает в эту ловушку. У непогрешимого доктора везде ловушки расставлены, но главная состоит в том, что ты не можешь его возненавидеть. Как ни старайся, как ни накручивай себя, как не очерняй его в своих фантазиях, какие доводы не приводи, он все равно остается чистым и идеальным. И ты вновь и вновь признаешь собственные ошибки и идешь к нему на исповедь.
***
22/10/2016
Гостиная Ребекки Уолтер
В Эджбастон к отцу Эррен приезжает, когда тринадцатилетний косой Ноа уже принял заповеди Торы. Из гостей только мать Ребекки – отцовской любовницы или новой жены, если угодно. Эррен молча садится за стол, стараясь не смотреть никому в глаза. Ребекка в принципе нормальная тетка, но Эррен не выносит ее, потому что отец спал с ней, живя под одной крышей с Элжбет и детьми. Мать Ребекки почти глуха из-за перенесенного менингита, и ей все нужно повторять дважды. Ноа, кажется, вообще не соображает, что происходит. Сложный он ребенок, этот Ноа. Запуганный какой-то, затравленный, странный. Конечно, не более странный, чем Бетани, но, что уж греха таить – все дети Джошуа Коула так или иначе дефективны. Дурное семя, ничего не скажешь.
На столе все кошерно, но Эррен не спешит наполнять тарелку. Просто садится и, не мигая, смотрит отцу в глаза. Не улыбаясь и ничего не говоря. Прямо как Аксель. Недаром говорят, с кем поведешься. Джошуа не выдерживает первым.
– Для разнообразия, – говорит. – Можно было сегодня не нажираться? Тем более, что ты за рулем.
– Выше моих сил, пап, – отвечает Эррен. – Генетика такая, знаешь. Все лучшее от тебя взял.
Джошуа одними губами произносит: «Говнюк». И громче: «Вы простите Эррена, он утром сдал экзамен по химии, вот и выпил с друзьями».
– Дерьмо! – громко возражает Эррен, откидываясь на спинку стула. – Вранье это все. Папа любит врать, да, пап?
Ребекка любит сглаживать углы: улыбается, будто было сказано что-то приятное и смешное. Спрашивает: «Эррен, как дела у Бетани»?
– Аксель хочет подарить ей щенка.
Ребекка кивает и снова спрашивает: «Она осваивается в дошкольной группе»?
– Аксель говорит, что ей достаточно появляться там дважды в неделю.
Все это время Эррен не сводит глаз с отца. Не столько он любит самого Акселя, сколько обожает доводить им Джошуа Коула. Отец, как любой мужчина-собственник, так и не принял факта, что Элжбет легко нашла ему отличную замену.
Косоглазый Ноа, наряженный в дешевый пиджачок, смотрит на Эррена с опаской, как обычно. Эррен и сам давно чувствует, что отцовский ублюдок его боится. Но наплевать – каждый должен знать свое место. Джошуа явно нервничает. Должно быть, уже сто раз пожалел, что пригласил разнузданного сына. А Эррен только того и ждет, не зря же ехал.
– В прошлую пятницу, – говорит. – Аксель сделал маме предложение.
Ребекка натянуто улыбается и переводит новости своей матери, громко, сопровождая речь жестами. Джошуа еле терпит. Говорит: «И что»?
Эррен врет, но врет виртуозно. На прошлой неделе Элжбет даже не было дома. И ни разу они с Акселем не заговаривали о свадьбе.
– Она согласилась, – врет Эррен, прожигая отца взглядом. – Более того, он хочет удочерить Бетани. По закону. И ограничить кое-кого во встречах с ней до одного раза в месяц. Такая интрига! И как же этот «кое-кто» отреагирует?
Джошуа багровеет. Несколько секунд сидит недвижимый, как изваяние. Потом встает, берет из серванта бутылку джина и откупоривает ее под раздосадованный вздох Ребекки. Ноа обеспокоенно смотрит на отца, хотя черт его знает, куда конкретно он смотрит. Эррен говорит: «Ага, мне тоже плесни».
Выпивает без тоника, без сока, без закуски. Говорит: «И кольцо ей подарил».
– В жопу кольцо, – произносит Джошуа. – Хрена с два он отберет у меня дочь.
– О, – Эррен, наконец, чувствует пробудившийся аппетит и накладывает в тарелку салат. – Еще как отберет. Ты прогнивший, нищий, безработный алкаш, а Аксель… Аксель бог. И любой суд будет на его сторо…
– Заткнись! – Джошуа вскакивает со стула и со злостью толкает первенца в плечо. Эррен теряет равновесие, кренится к полу, но вовремя цепляется пальцами за край стола.
– Убожество, – улыбаясь, произносит Эррен и неторопливо встает. – Неудачник. Урод. Ничтожество. Почему ты никак не сдохнешь?
Эррен не слушает, как ругается и бьет посуду отец. Не слушает, как обреченно плачет Ребекка. Не слушает, как ее мать, будто потерянный ребенок, взирает на всех с недоумением и спрашивает: «Что он сказал»? Эррен весело подмигивает косоглазому Ноа и выходит из столовой.
2
22/10/2016
Регистратор
Так ненавидеть дерьмового отца может только его дерьмовая копия. Эррен пристегивается, закуривает, достает телефон и читает обновления в Твиттере Джуллианны Андерс.
«Если люди повязаны одной тайной, их невозможно разделить, пока один из них не умрет. Вот, что я думаю. Ты полноценен, только если независим».
Зависимый от алкоголя и собственного цинизма, Эррен Коул усмехается экрану смартфона. Джулс с начальных классов строила из себя философа, а на актерских курсах разошлась не на шутку. Скучно ей быть актрисой, мечтает о кресле режиссера, безмозглая коза с манией величия. Эррен ставит Джуллиане «лайк» и заводит свой Форд. Из дома выбегает зареванная Ребекка, направляется к машине, но Эррен плевать хотел – дает по газам и был таков. Две семьи никогда не станут одной. Мазаль тов, Ноа Коул, но ты мне не брат, и братом никогда не станешь. Эррен звонит матери, но у той занято. Звонит Акселю, хотя и знает, что у него сеанс.
– Эр, тебя забрать?
Вечно он так думает, Аксель. Думает за всех: надо кого-то забрать, надо за кого-то заплатить. Уверен, что никто, кроме него, не способен на поступок. Глупо это – недооценивать окружающих.
– Нет, я еду домой. Прости, если отвлекаю.
Отцу Эррен никогда не говорит «прости», ибо не за что. В разговоре с Акселем такие слова вырываются сами собой. Прости. Ты прав. Конечно. Спасибо. Я изменюсь. Я стану лучше. Я так заблуждался всю свою жизнь. Я идиот. Чертов Аксель Хайген.
– Не отвлекаешь. Ты уверен, что доберешься без проблем? Ты перебрал со спиртным.
– Прекрати! Ты мне не отец, не лезь в мою голову!
Эррен отключается и некоторое время летит в потоке машин, ничего не соображая, будто на автопилоте. Потом становится стыдно и даже жутковато. Опять он хамит Акселю. Акселю нельзя хамить. Набирает снова.
– Черт, извини… Я, как обычно, ляпнул не подумав…
– Успокойся, Эр, все нормально. Я тебя не первый день знаю, – Аксель наверняка улыбается в трубку. Он всегда улыбается странным детям, такая у него работа. – Езжай домой, поспи. Я заберу Бетани из школы.
Был бы ты, в самом деле, моим отцом, думает Эррен. Были бы у всех такие отцы, думает Эррен. Дело к вечеру, небо ворчит, и к ночи наверняка снова разразится гроза. Эррен включает фары и мчится к дому, борясь то с пьяной дремотой, то с раздражением. Справа на дорогу выныривает черный спортивный хэтчбек, подрезает, не мигнув поворотником. Эррен давит на тормоза и легонько ударяется лбом о руль. Орет: «Мудила»! Орет: «Чтоб ты…» Потирает глаза, трогается, и в этот момент звонит мама. Говорит, что вылетает, рейс задержали, но ночью она уже будет дома. В крайнем случае, к утру. Спрашивает, все ли в порядке. Эррен, разумеется, умалчивает о скандале в доме Ребекки, отделывается парой общих фраз. Сворачивает с центрального шоссе в спальный район и включает «дворники», едва на стекло падают первые тяжелые капли дождя.
Припарковавшись рядом с акселевой Тойотой «Приус», таким же продуманным, экологически чистым гибридом, как и сам Аксель, Эррен входит в ярко освещенный холл, небрежно кидает куртку на подставку для зонтов и поднимается в свою комнату. Прикрыв дверь, он устало падает на кровать, не в силах отделаться от внезапно возникшего предчувствия. Что-то вот-вот произойдет. Что-то такое, к чему он не готов.
***
22/10/2016
Гостиная
Галерея второго этажа
Холл
Замерев в дверном проеме гостиной, Эррен наблюдает, как Аксель кропотливо собирает с Бетани паззл из двух тысяч элементов. Бетани способна пересчитать все фишки паззла, безошибочно разделить их на четыре части или на пятьсот, но увидеть, что все элементы – это составляющие целой картины, она не способна. Аксель говорит, что Бетани не может мыслить абстрактно, интегрировать данные. Но этот дефект с лихвой компенсируется математическими навыками и конкретным мышлением. Для нее паззл – это набор чисел. Люди – это набор свойств и характеристик. Она сама – набор методик для вычисления. Маленький семилетний компьютер, управлять которым может только один человек – Аксель. Он говорит, что она не рисует, не поет, не радуется новому платьицу, поскольку считает эстетику неэффективной. Он же пытается донести до нее, что даже в киберпространстве, где она обитает, есть нечто прекрасное. Только с ним она смотрит мультфильмы, только с ним смеется. Эррен пытается ненавидеть его за это, но его жалкая ненависть полна искреннего восхищения. И Эррен смотрит тихо, не мешая. Аксель говорит: «Это лес». Бетани отвечает: «Двадцать четыре елки, четырнадцать сосен и клен. Клен здесь лишний». Аксель говорит: «В природе нет ничего лишнего. Если в этом лесу есть клен, значит, он нужен». В природе нет ничего лишнего, думает Эррен. И если есть семилетний кибер-разум и восемнадцатилетний алкоголик, значит, это кому-то нужно.
За окнами слышен раскат грома, Бетани прекращает считать паззлы и жмется к Акселю. Он обнимает ее привычным жестом, не глядя. Смотришь на него, и думаешь, что он родился на этом ковре, в этом доме. Самый нужный элемент мозаики, который по случайности завалялся между половицами, пролежал там много лет, прежде чем его нашли и поставили на место. Сложилась целая картина – это его дом, его семья.
Пьяный сон неприятен, липок, чуток, и Эррен нервно отрывает голову от подушки, услышав странный шум. На часах половина первого ночи: он проспал добрых четыре часа. В голове такой гул, будто роятся мухи, во рту пересохло, а к горлу подкатывает похмельная тошнота. Внизу слышен щелчок замка – кто-то запирает дверь. Эррен нащупывает выключатель прикроватной тумбочки, достает из кармана телефон и набирает маме: «Ты дома»? В трубке эхом слышны незнакомые голоса, и мама отвечает: «Нет, родной, я еще в аэропорту, рейс снова отложили». Эррен шарит рукой под кроватью, находит свою старую бейсбольную биту и выходит из комнаты в темноту спящего дома.
Эррен смотрит с лестничного пролета второго этажа вниз, в холл. Тьма кромешная, и только редкие вспышки молнии за окном озаряют помещение прохладным синеватым светом. Эррен сжимает биту в потной ладони, стараясь дышать, как можно тише. Поворачивает голову вправо и замечает в чернильной темноте коридора смутные очертания фигуры Акселя. Молния, будто стробоскоп на танцполе, на секунду придает фигуре объем и реалистичность: мужчина стоит, вжавшись в стену, на нем спортивные штаны и футболка, в правой руке – монтировка. Аксель тоже видит Эррена, бесшумно прикладывает палец к губам и снова погружается во мрак. Эррен мягко ступает по дубовым половицам к левому лестничному пролету, будто кожей ощущая, что Аксель делает то же самое, только справа. Это было решение отца – установить две симметричные лестницы в холл, и сейчас идея оказалась как нельзя кстати. Новая вспышка молнии выхватывает чужой беспокойный силуэт в прихожей. Прежде, чем помещение снова накрывает темнота, Эррен замечает Акселя посередине правой лестницы. Парень делает несколько бесшумных шагов по ступенькам, чтобы сравняться с мужчиной.
В холле раздается грохот – упала подставка для зонтов, и Эррен вздрагивает, едва не выпустив биту из рук. Справа тишина: Аксель не движется, и, скорее всего, даже не нервничает. Эррен то и дело непроизвольно смотрит вправо, надеется, что Аксель первым доберется до конца лестницы и выяснит, что происходит. Страшно, даже жутко, и мальчишка колеблется, не вернуться ли наверх. Забрать Бетани, запереться с ней в своей спальне и подождать, пока взрослый, матерый Аксель во всем разберется. Но от этой мысли бросает в пот, и желудок сжимается спазмом: если Эррен сейчас сбежит, всю оставшуюся жизнь Аксель будет полноправно вертеть им, как хочет, потому что с трусами только так и надо. Парень делает несколько шагов вниз, поскальзывается на предпоследней ступеньке и, прикусив губу, чтобы не закричать, летит вниз, отчаянно размахивая в воздухе битой. Распластавшись на полу холла, Эррен ощущает, что влип щекой в неприятную влагу, а потом внезапно загорается свет.
Первое, что он видит, после секундной слепоты – это голубые глаза, мутноватые, будто подернутые жирной пленкой. В ноздри ударяет запах железа, и Эррен отрывает голову от пола. Всего на расстоянии дюйма, в небольшой, темной лужице крови белеет вечно небритое, вечно опухшее и вечно ненавистное лицо его отца. Нервный электрический разряд прошивает позвоночник раскаленной ржавой спицей, Эррен неловко, угловато группируется, поджав колени к груди и размазав кончиками ледяных пальцев кровь по половицам. В горле, как застрявший клок ваты, мечется крик, и Эррен открывает было рот, но твердая сухая рука запечатывает губы. Ошалело распахнутые глаза бездумно взирают на мириады неоновых светильников на потолке. Аксель держит его в своей хватке, дышит на ухо: «Молчи, молчи, разбудишь Бетани». И Эррен молчит, по-больному, страшно, согнув рвущийся вопль в колючую спираль. Молчит, слепо уставившись в бисерины лампочек. Скулит в руку – выпусти. Откидывает голову. За спиной – Аксель со своей монтировкой, невинно чистой, без единой капли крови. Зато его, эрренова, бита испачкана в багровых разводах, вязких каплях, тягучих сгустках. Вот оно как.
Джошуа Коул, брошенный, тяжелый, будто набитый свинцом манекен, давит на половицы, которые сам же когда-то выстилал. Аксель возвышается отстраненно, смотрит открыто и прямо. Страшен, холоден и крайне близок одновременно – Эррен не может решить, прочувствовать. Рвота подкатывает, но Эррен сдерживает позыв, снова скользя пальцами и коленями по кровавому желе. Встает, приняв Акселеву руку. Аксель тянет уверенно и резко, так, что, дерни еще – и выбьешь плечевой сустав. Но потом он вправит, вылечит, успокоит, потому что Аксель всегда знает, что делать.
– Как же так? – Эррен думает, что если в доме есть доктор, то всегда есть шанс все исправить. – Я же ничего не сделал, да?
Аксель садится на пятки возле недвижимого Коула-старшего, прижимает пальцами его сонную артерию, хмурит брови, мрачно кивает, говорит: «Сделал».
– Сделал… Что?
– Убил, – шепчет Аксель. Легонько поворачивает мертвую голову, копается пальцами в мокрых и липких от крови волосах. Так он аккуратно все делает. Эррен не может не наблюдать. Эррену вдруг становится интересно: будто он смотрит видеозапись хирургической операции. Будто Аксель актер, играющий врача, а в руках у него резиновая модель. У Акселя красивые руки. Аксель все исправит. Все на свете. Прямо сейчас. Сейчас он улыбнется и скажет, что…
