скачать книгу бесплатно
Увертюрное вступление
Марта Матвеева
В сборник вошли 34 рассказа десяти последних лет. Начинает книгу «Смерть в гамаке, или Увертюрное вступление», а завершает «Начало новой жизни». Все миниатюры и рассказы были представлены на разных сайтах, и вот теперь они собраны под одной виртуальной обложкой. Темы – самые разные. От любовных приключений до поиска себя в парадоксальном, нелепом, но таком замечательном мире!
Марта Матвеева
Увертюрное вступление
Смерть в гамаке, или Увертюрное вступление
Наверное, вы замечали, что у людей нашего круга, кроме первой, основной профессии, есть ещё и вторая. Чаще вторую профессию называют хобби, но не думаю, чтобы это было правильно. Хобби можно сменить, можно забросить, а профессию, если она любимая, сменить нельзя – в ней вы будете совершенствоваться до бесконечности. Где он, тот потолок, до которого вам можно расти? Его нет. В любом сложном деле такого потолка не найти.
У моего друга была именно такая профессия number two. Редкая по теперешнему интернетно-компьютерному времени. Мой друг был собирателем историй. Где он их выискивал? Не знаю! Даже представить себе не могу, каким образом, обретаясь всю жизнь в небольшом – совершенно небольшом! place (или town? в подобных дефинициях я не сильна) – он мог находить, запоминать, а потом мастерски рассказывать свои истории. Вполне возможно, он их придумывал… Или попросту переплавлял новостные ленты СМИ, делая из всяческой невообразимой чепухи удивительно захватывающие, то искрометно-юморные, то безнадёжно-трагичные, рассказы. Они имели связный сюжет, любопытную фабулу. По мере изложения рассказы обрастали разными подробностями, но, как правило, неожиданно и резко обрывались. Оборвавшись, они уже не имели никакого шанса быть продолженными. Все мои попытки разговорить друга на тему прошлой истории были обречены на провал. Он либо театрально хватался за голову и почти сползал со стула под стол, либо незаметно, как фокусник, застёгивал свой твидовый пиджак на все пуговицы и надолго замолкал, либо шёл к ловкому мальчику за стойкой, чтобы срочно заказать «ещё один кусочег». Да-да! Он так и говорил: «Ещё один кусочег!»
Здесь необходимы небольшие пояснения. Мы встречались с моим другом в маленькой пиццерии, имевшей имя не то африканского попугая, не то австралийского утконоса – для наших почти северных широт название было экзотическим и потому тёплым, влекущим. Встречались всегда в один и тот же день – в субботу, между 16.00 и 16.20. В том смысле, что он всегда приходил к четырём, а я опаздывала – то минут на пять, то на семь, а то и на все тринадцать.
В субботу, о которой пойдёт речь дальше, со мной случилось непредвиденное: я пришла раньше моего друга! Такая необычность была связана с тем, что мне в тот день вообще было некуда пойти: все мои ученики разом отменили свои уроки, а их родители, усевшись в новенькие авто, помчали отпрысков к бабушкам на фермы, к дедушкам на деревни или к тёткам в глушь, как водится, в Саратов. Я и сама когда-то страшно любила такие «загулы» с родителями, которые позволяли избегать занудства со стороны моего стула перед стареньким пианино. (О, сколько бы я сейчас отмерила медяков доброму волшебнику с лампой Аладдина или с портативной машинкой времени за единственную малость: посидеть на шатком своём стульчике перед бело-чёрной улыбчивой пианинной пастью!).
Вы можете смеяться, но на этом вступление к моей истории не завершилось. Как в большинстве жизненных историй, вся важность, весь кайф и непередаваемо особое ощущение новизны состоит именно во вступительной части. К чему угодно! К книге ли, к научной ли работе, к опере – а в этом случае вы будете иметь удовольствие послушать увертюру (ах, «Севильский брадобрей», как давно я не слушала к тебе увертюру!) – или к нашей детективной, как потом оказалось, истории, рассказанной моим другом.
Сидеть в одиночестве было скучно, я оглянулась по сторонам, задержавшись на секунду взглядом за массивную дверную ручку (мне вдруг показалось, что она повернулась), припомнила сначала Штирлица и его встречу с женой в кафе, потом Стивена Кинга и его повесть о жутких монстрах, пожирателях времени и пространства. На фоне тихого таривердиевского «Я прошу, хоть ненадолго, боль моя, ты покинь меня…» в моей голове зазвучал закадровый голос: «…Когда в международном аэропорту солнечно и спокойно, но на территории аэродрома нет людей, уши будто заложило, и звуки стали глухими, в здании аэропорта также никого, продукты и напитки совершенно лишены вкуса, все часы стоят, показывая семь минут пятого, нет электричества, всё кажется каким-то ненастоящим, то это значит одно: мы прибыли в аэропорт раньше положенного времени, и жизнь ещё не началась». Именно так! Пока не пришёл человек, с которым у вас назначена встреча, ваша жизнь как будто зависла на какое-то время между небом и землёй, как тот самый лайнер над морем… Или гамак, натянутый между двух крепких столбиков.
Мне стало неуютно и одиноко. Пришлось встать, подойти к стойке. «А какой ещё у вас есть коктейль?» Именно в этот момент я вздрогнула, потому что…
«По-видимому, кто-то подпилил столбики, за которые крепился гамак, но не полностью – только через какое-то время бедный Мэтью всем своим центнером рухнул прямо на притоптанную и оттого твердую, почти как асфальт, землю, получив страшной силы удар свалившейся сверху деревянной стойки. Наутро все газеты вышли с сенсационными заголовками, сообщая о трагической гибели Мэтью Брауна. Один из них гласил: «Смерть в гамаке! Сочинитель детективных романов скончался, не дописав последней страницы!» Приветствую тебя, посланница субботы!»
Не вызывало никаких сомнений, что мой друг явился с опозданием и, дабы загладить вину, немедленно приступил к делу – начал рассказывать очередную историю, а заодно поприветствовал меня. Мы сделали заказ, устроились за столиком и услышали практически одновременно, как мой молочный коктейль при втягивании в трубочку смешно заурчал остатками на дне, давая понять: пора, брат, пора приступать к подробностям истории с Мэтью! Отставив стакан с фирменным птеродактилем на стекле, я воззрилась на моего визави.
– Спешу тебе сообщить, что на прошлой неделе ушёл в мир иной известный, даже, можно сказать, известнейший, писатель, автор детективных романов, которыми зачитывался весь мир и которые имел честь переводить твой покорный слуга, – в этот момент мой друг поклонился с элегантностью английского лорда, а я не преминула изобразить удивление, выпучив глаза, и одновременно кивнув в знак полного с ним согласия.
– И как ты думаешь, кто убийца?
– Не перебивай!
– Хорошо! – я сделала вид, что обиделась.
– …а надобно тебе заметить: образ жизни Мастер детектива вел весьма замкнутый. Много лет назад он удалился от света, поселившись в Калифорнии, в расположенном в горах небольшом домике. Ближайшая деревня находилась в двадцати верстах. Два раза в неделю к дому доставлялись заказанные по телефону продукты. Иногда Мэтью сам наезжал в деревню, чтобы выпить рюмочку текилы в компании местных фермеров. Принятый им, фигурально выражаясь, закон о безопасном заборе* позволял совершенно спокойно скрываться за этим ограждением и, в то же время, не допускал назойливого внимания чьих-то сторонних глаз и ушей.
– А жена, дети, другие родственники?.. – снова не выдержала я, а мой друг поморщился:
– Разве ты не помнишь про «самый скверный городишко из всех приморских городов России»?
– Тамань? Какое отношение «скверный городишко» имеет к Мэтью Брауну?
– Никакого! Однако одну из версий убийства я тебе уже изложил. Не исключено, что писатель был связан с контрабандой наркотиков. Другая моя версия не лежит на поверхности… – в этот момент он наклонился к самому моему лицу и продолжил говорить сбивчивым шёпотом:
– Браун… «Браун» – значит «коричневый». Мэтью был чернокожим, понимаешь?! В одном из его романов была описана судьба мальчика из Нигерии, рождённого «вперёд ногами». Младенца сразу после рождения забирает и увозит бездетная пара из Америки. А вся проблема в том, что некоторые племена Амазонии до сих пор избавляются от таких детей, считая их вместилищем злых духов. Если не принять мер, то, по их поверьям, вся семья попадёт под проклятье огненного дракона.
– Полная дремучесть! И вторая твоя версия связана с тайной происхождения Мэтью?
– Именно так, моя дорогая посланница субботы! – рассказчик откинулся на спинку стула.
– И это – всё? – если честно, я была разочарована.
– Ну, почему же? Есть ещё пара-тройка версий…
– Каких?
– Месть. Ограбление. И – самое вероятное – желание получить наследство.
– У Мэтью были наследники?
– В том-то и дело! У него был сын! Отпетый негодяй, ни дня не работавший и постоянно вымогающий деньги у отца. Мать, певичка в какой-то третьесортной забегаловке, оставила сына, едва он научился говорить…
– Откуда тебе известны эти подробности? – я с подозрительностью прищурилась. Ничего не ответив, мой друг поднялся из-за стола и направился к стойке.
– Ещё один кусочег!
– Какую будете пиццу?
– «Бригитту» с ананасом!
Тут я не выдержала и кинулась к нему:
– Ты не можешь так просто замолчать! Если начал говорить о сыне писателя, говори до конца! Мне нужно знать эту историю до конца, я хочу её опубликовать, понимаешь? Это будет моя первая печатная публикация! У меня её берут… – я уже не владела собой и, вцепившись в рукав, начала тянуть рассказчика к столику.
– Отпусти, слышишь?! – голос моего друга изменился, стал резким и грубым. – Можете, – он обратился к мальчику, – отдать мой кусочег этой леди!
От неожиданности я выпустила его рукав, и он, повернувшись спиной, зашагал к выходу из пиццерии. Тогда я вернулась на своё место, достала телефон и, подключившись к интернету, произнесла:
– О'кей, Google, Мэтью Браун, писатель, смерть в гамаке…
Верхняя строка бесстрастно сообщила: «Гилберт Кийт Честертон. Рассказы о патере Брауне». Далее шло уточнение: «А значит, отец Браун подошёл к ней минуты через три после её смерти».
__________________________
* В 2006 году президент Джордж Буш подписал указ № 6061 под названием «Закон о безопасном заборе», который предписывал постройку новых пограничных заборов и обеспечивал погранслужбу дополнительным оборудованием для контроля над американо-мексиканской границей.
Дух противоречия
«…и тогда он обнял меня и поцеловал прямо в губы».
Я закрыла книжку и начала самым сентиментальным образом вытирать слёзы. Рукой вытираю, а они всё текут и текут, как будто во мне находится небольшой резервуар с солёной водой, и именно сейчас он должен быть опустошён. Наконец поток иссяк, и я почувствовала, что тоже полностью опустошена.
Книга была так себе – во-первых, не слишком качественный перевод, во-вторых, имя автора мне ничего не говорило, в-третьих, её мне передал друг моей подруги со словами: «Розовый кисель из всех дырок! Верни Полинке и передай мерси…»
Такие слова мне лучше не говорить. Дух противоречия, живущий со мной в одной квартире уже четверть века, тут же подхватился и побежал:
– Ты мог бы вернуть книжку сам!
– Если бы мог, вернул бы…
– А что, вы до сих пор не помирились?
– Мы до сих пор, да. А если тебе нравится называть мою зависимость «мир», то нет, не помирились.
– Хм… Ты зависишь исключительно от себя, от своей обиды на пустом месте и от нежелания построить нормальные здоровые отношения с Полиной.
– Ты не сможешь передать книжку? Так и скажи! И, знаешь, меня не нужно направлять в ту сторону, которая тебе видится как единственная. Сторон света, если ты помнишь, четыре.
– Вот и иди на все четыре!
– Что?!? На четыре стороны?!? А почему не на три буквы?
Я засмеялась, понимая, что напряжённость в разговоре исчезла, и мы с другом моей подруги остаёмся «на связи».
Так попал ко мне переводной томик «розового киселя», а дух противоречия продолжил свою подленькую подпольную работу: я начала читать!
Собственно, моя спонтанность в подобных случаях была и моим жизненным кредо. Наверняка профессор психологии отметил бы, что в подобных случаях я находилась в плену когнитивных искажений. Вполне вероятно, их было много, но самым главным был дух. Дух противоречия. Он незыблемо стоял на страже моей свободы, которую я боялась потерять и судорожно сжимала, как кулачки, когда чувствовала своё полное бессилие.
Мама говорила: «Заходи в воду постепенно, не спеша – пусть тело привыкнет к более низкой температуре…» И я врывалась в водоём с максимально доступной мне скоростью, преодолевая напор воды, мамины крики за спиной и свой страх перед водной стихией, потому что впереди меня ждала свобода! Свобода никогда меня не подводила и не обманывала – она вибрировала во мне радостными волнами, и я выплёскивала её словами Хабанеры, упиваясь собственным голосом: «У любви, как у пташки крылья, её нельзя никак поймать, тщетны были бы все усилья, но крыльев ей нам не связать!» И точно знала: если я буду свободна, поймать меня не сможет никто!
Когда профессор имени другой науки говорил: «Деточка! Вот здесь… и здесь… – и его восковой палец с длинным, как будто специально заострённым для специфической процедуры ногтем проводил ровную линию под напечатанной строкой, – вам следует изменить порядок слов, что непременно повлечёт изменение смысла, которое в данном контексте нам и необходимо как воздух», – я мысленно показывала ему кукиш, а в реале, пока он был увлечён своей правотой, язык. И ничего не исправляла! Разумеется, мне ничего и не засчитывали, меня громили и давили, и я сдавалась, но сдавалась свободной и внутренне уверенной: меня не победили!
«Белые рубашки маркие, быстро пачкаются в районе ворота и рукавов, их нужно ежедневно стирать, отбеливать, они не для нашего промышленного города, а потому носить белые рубашки – нонсенс!» – говорила мне моя подруга Полина.
Наревевшись вволю, я умылась, надела белейшую рубашку и джинсы и отправилась к другу моей подруги, чтобы отдать ему книгу, которую должна была вернуть Полине.
Он вышел мне навстречу из гаража. Руки его были в солярке… ну, или в чём-то похожем на солярку, хотя я даже не представляю, как она выглядит. Одним словом, грязные были у друга моей подруги руки.
– Привет! Я тебе книгу принесла.
– Привет! Зачем?
– Верни её Полинке, да не будь Растяпой смурфиком – используй момент для примирения! Когда-то вам нужно помириться, ведь вы…
На этом месте я притормозила со своей пламенной речью наполовину свахи, наполовину строгой мамаши двух непутёвых детишек, потому что совершенно не представляла, в чём состоит это самое «ведь вы…». Притормозила и посмотрела в глаза друга моей подруги…
…и тогда он обнял меня и поцеловал прямо в губы.
Колыбельная для Маши
У неё был неудачный роман. Или, с большой буквы: неудачный Роман. Вот, так точнее. Её парня звали Роман, и они расстались, причём она страдала ужасно, а он… стоп-стоп! Решила не думать об этом ничтожестве – и не будет думать.
Пережить разочарование в любви помогла Ирка, подружка. Она, как обычно, прибежала без звонка, будто у неё особое чутьё на «когда все дома» и затрещала-защебетала:
– Ой, Машка, ну, ты даёшь! Опять сидишь с математиком Перельманом в обнимку?
Так Ирка всегда называла любой Машин учебник. Маша училась в Бауманке, поступила без блата и денег, самостоятельно, на бюджет, специальность выбрала поближе к медицине, которую любила безумно, но поступать в медицинский не рискнула – химия ей не давалась.
– А я и не удивляюсь, что Ромка слинял и потерялся в толпе. Вот скажи, какой у тебя make-up? Да никакого! Ходишь как неухоженный газон – глаза не выделены, брови не оформлены, линия губ не скорректирована – какому нормальному мужику такое понравится?
Маша с трудом сдержалась, чтобы не ответить Ирке побольнее на замечание про Романа. А ведь в чём-то подруга была права. Или не права? Маша, действительно, не считала, что нужно себя разрисовывать, как Ирка, всякий раз перед выходом «в свет», даже если «свет» – только двор перед девятиэтажкой. В общем, Маша не красилась из принципа.
– Слушай, моя подруженька милая! – гаденьким голосом Ирка выделила последнее слово, достала какую-то рекламку и начала читать уже официальным тоном, как будущая бизнес-леди или Эвелина Хромченко на заседании «Модного приговора»: «Женщина-вамп нравится всем мужчинам. Ну, или почти всем, даже если некоторые из них это отрицают. В женщине-вамп много скрытой сексуальности, она волнует, зажигает, воспламеняет, обладает безупречным чувством стиля и слишком много времени тратит на себя любимую. Это плохо? Совсем наоборот! Её напускная холодность распаляет ещё больше. Она легко ловит мужчину на крючок, слегка поманив пальцем, и потом долго играет с ним как кошка с мышкой».
Ирка победно взмахнула рекламкой, достала свою косметичку, похожую на сумку средних размеров, и приступила к Машиному лицу.
Вот так и спасла Ирка подругу, загрузив её ежедневным «делом» под названием макияж. Маша старательно красилась по утрам, смывала лицо специальным молочком-скрабиком по вечерам, приучила к себе, вампирной, всех домашних, но ни одного мышиного короля так и не поймала.
– Ты могла бы чуть-чуть улыбаться хоть иногда? – спрашивала её Ирка.
На что Маша ехидно замечала:
– А кто-то говорил, что достаточно сделать себе «лицо», и мужчина твоей мечты тут же окажется у твоих ног!
Время шло, и однажды Маше показались смешными её чувства к Роману и нелепые попытки сыграть с кем-то неизвестным в кошки-мышки. Она вернулась к себе прежней – без визажа-макияжа.
В то утро она пришла на кухню – мама, как обычно, уже пару раз прокричала ей, что пора завтракать, и братишка-десятиклассник с насмешливой торжественностью объявил:
– А вот и несравненная и непревзойдённая по уму и красоте Мария Стюарт! – и тут же продолжил: – Make-up больше не украшает Ваше нежное личико?
Мама взглянула на неё, с беспокойством спросила:
– Доченька, ты что-то бледненькая какая? Не заболела?
Маша подошла к ней, обняла и чмокнула, куда пришлось. Пришлось в мелкие завитки на макушке – Маша была высокой девушкой. «Вот так! Буду теперь снова серой мышкой, и попадусь в лапы какому-нибудь коту-воркоту». Тут Маша вспомнила, как в детстве мама пела ей одну и ту же колыбельную: «У кота-воркота колыбелька хороша! Приди, котик, ночевать, нашу деточку качать!» – и улыбнулась.
После университетских пар девушка не поехала домой, а по синей ветке метро быстренько добралась до Старого Арбата. Она любила эту улицу, любила наблюдать, как работают художники. Она даже определила для себя два их типа: Китобои и Коробейники. У Китобоя для рекламы есть парочка вылизанных до фотографической чёткости портретов голливудских звёзд: Брюса Уиллиса, Бреда Пита, Джулии Робертс. Он пишет портреты исключительно масляной краской на больших листах ватмана, по нескольку часов вымучивая богатого Кита. А вот Коробейник тихо подкрадывается к какому-нибудь иностранцу и начинает его быстренько портретировать, а потом настойчиво требует свои кровные.
Маша стояла, наблюдала, ела мороженое, пока не обратила внимание, что сама – нет, ну, каков нахал! – тоже стала «жертвой» Коробейника.
– Что вы делаете? – она оторопело воззрилась на молодого художника.
– Пишу Ваш портрет.
– Пишете мой портрет?
– Да, у вас яркая внешность.
– У меня яркая внешность?
– И денег мне не надо.
– И денег вам не надо?
– Слушайте, девушка, вы так и будете повторять мои слова, как коллеги доктора Хауса, или всё же назовёте своё имя, чтобы я сделал дарственную надпись?
Маша, конечно, поняла, что симпатичный художник сделал ей комплимент, что с помощью портретирования он решил с ней познакомиться и что она сейчас, следуя его сценарию, должна назвать своё имя, но Маша решила сначала выяснить самое важное для себя:
