скачать книгу бесплатно
– Ты что, прикидываешься? Тебя с Мариной поздравляю. Желаю счастья и всё такое прочее.
– Чего это ты? Мы с Маринкой ещё не решали ничего.
– Решите. Это дело нехитрое. Самое главное, вы для себя решили – а формальности не в счёт.
– Заранее не поздравляют. Ты не бойся, я тебя не забуду, обязательно приглашу, если мы надумаем свадьбу устраивать.
– Надумаете- не надумаете, это уже неважно. Уезжаю я.
– Куда вдруг? – забеспокоился Виталий: Витька частенько бывал непредсказуем в поступках, особенно выпивши. Ещё свежа в памяти картина, как Витёк пытался набить морду фигуре президента, с которой в сквере фотографировались желающие. Тогда в блоггерской среде это событие разошлось широко.
– В деревню, – новость оказалась сногсшибательной, и Витька это понимал, растягивая удовольствие. – Большая, правда, деревушка. Таруса называется, слыхал?
– И чего ты там будешь делать? Витька, ты по пьянке сбрендил что ли?
– Наоборот. Я недели две как не пью, чего-то болею. Тут как раз институтский кореш встретился, Бауманское вместе кончали. Он и позвал. Там у них в Тарусах чудом СКБ Института космических исследований сохранилось. Платят, само-собой немного, зато не навигаторы китайские чинить. И природа. Тихо, говорит, как в деревне. Ока, опять же, рыбу можно ловить.
– Ты рыбачить-то умеешь? Пробовал когда-нибудь?
– Это дело нехитрое, – повторил он. – Это вам не гипотеза Пуанкаре. Решим как-нибудь.
– А со здоровьем что? Ты чего-то такое сказал.
– Со здоровьем знаешь какая картина? Выпил пару раз после нашей последней встречи – ну не могу, болею, хоть помирай. Вот и думаю сам себе: а смысл? Какой смысл от этой водки в сорок лет подыхать? Раз говорит организм – не могу больше, значит, надо слушаться. Вот поеду в Тарусу здоровье поправлять. Как устроюсь, позвоню. Места там красивые, может, в гости приедешь, говорят, там многие художники пейзажи писали.
– Пейзаж – не мой стиль, – засмеялся с облегчением Виталя. – Я по сказочным монстрам специализируюсь. Но приедем с удовольствием. Сообщай только обязательно, не теряйся.
Они обнялись, и уже в спину уходящему вниз по ступенькам другу Виталий крикнул:
– Если монстры в ваших краях объявятся – телеграфируй немедленно!
За работой несколько недель пролетели незаметно. Обе книжки ушли в набор. Виталий освободился от сказок и у него наконец появилось время написать настоящий Маринкин портрет, а она не отказалась позировать. Правда, на предложение позировать обнажённой, хотя бы слегка, категорически отказалась: «Ты забыл, я ведь детский писатель. Да и не готова я на такие подвиги. Я не Гала, и ты тоже пока не Сальвадор Дали». Под обещание позировать в любом виде, после того как он сравняется с Дали, с воодушевлением принялся за работу. Давненько Виталий не писал классических портретов.
От холста и красок его оторвал звонок, номер незнакомый. Оказалось – Жанна, юная Васькина жена. Попросила о встрече: «Ничего не случилось, но это для нас с Васей очень важно». Объяснил, как проехать. Договорились, что встретит во дворе, чтобы не заблудилась.
К подъезду подъехала красная машина, от которой резко пахло духами. Это сквозь закрытые двери пробивался запах хозяйки. Из-за руля выпорхнула Жанна. Одета она была невообразимо: трикотажные штаны, похожие на мужские кальсоны прошлого века, притом они были горизонтально раскрашены цветными полосами с фантастическим чередованием бирюзового, василькового, розового, зелёного и жёлтого. Голубая блузка сплошь расшита стразами, поверх всего этого разноцветия нечто вроде морского белого парадного адмиральского кителя с золотым аксельбантом на левом плече, только без орденов. Новомодные лодочки без каблуков на её ногах смахивали на тапочки, в которых совсем недавно хоронили усопших, только не белые, а ядовито-фиолетового цвета. Боевая раскраска ирокезов, обрамлённая бриллиантами в ушах и на пальцах, слепила глаза и вынуждала отвести взгляд. Виталий, прикидывая про себя, сколько соседей могло наблюдать эту жизнерадостную картину его встречи с гламурной посетительницей, быстренько проводил её к себе в студию, с некоторым злорадством отметив, как запыхалось и отстало от него по дороге на пятый этаж совсем юное создание.
– Виталий, у меня к вам большая просьба, – начала она, отдышавшись и с удивлением оглядевшись вокруг. А ведь он недавно сделал небольшую приборку. – Я знаю, что вы с мужем – одни из самых давних друзей, поэтому надеюсь на вашу помощь.
– Всегда рад, – откликнулся он, не понимая, чего ей надо. Может, портрет хочет заказать?
– Дело в том, что мне Вася рассказал, будто вы бросили пить, и ещё двух ваших знакомых отучили.
– Да я не то чтобы завязал, я совсем мало стал пить, для удовольствия. Просто понял, что выпивать неинтересно, много времени даром пропадает. Знаете, мне сейчас шампанское стало нравиться, как в детстве, – объяснял юный почти сорокалетний мужчина зрелой девятнадцатилетней женщине, у которой детство осталось где-то далеко позади.
– Но говорят, что это какой-то рисунок. Из-за него якобы всё.
– Выдумки! – рассмеялся Виталя. – Обыкновенное совпадение. Я рассказал Ваське, что понял никчёмность пьянок после того, как подругу свою попытался изобразить на фужере. А вы думаете, что между этими событиями есть какая-то связь?
– Конечно есть! – убеждённо возразила Жанна. – Ведь ещё двое бросили, и тоже из-за этого рисунка.
– Так возникают мифы, – рассмеялся он. – Не двое, а один. И не из-за бокала вовсе, а по здоровью.
– Как будто алкаши когда-то бросали пить из-за проблем со здоровьем, – здраво возразила она, и вдруг попросила. – Подарите мне этот фужер.
– Чего он вам дался! Я же на вашу ситцевую свадьбу двенадцать почти таких подарил! – но она поняла по-своему.
– Ну тогда продайте. Ради друга. Вы не верите в магию своего рисунка, тогда просто продайте, как художественное произведение. Вы ведь картины продаёте? Я у вас его куплю, вот, – она раскрыла сумочку и извлекла оттуда растрепанную пачку купюр, в ней вперемешку были видны рубли и валюта разных достоинств.
– Ладно, – Виталя выудил из пачки один не самый красивый банкнот розового цвета. Вообще-то ему было бы не жаль подарить старому другу ещё один бокал, но в этой ситуации действовало старинное правило: если дают, надо брать. – Согласен.
Жанна взяла протянутый бокал, мельком глянув в нарисованные глаза Марины, а художник заметил, что на дне виднелись остатки засохшего виски, и ему стало стыдно.
– Давайте, я заверну во что-нибудь, – он схватил фужер и сбежал с ним за кухонную загородку, там протёр его салфеткой и упаковал в серую оберточную бумагу, оставшуюся от последней покупки холста.
Сделка состоялась. А про себя он подумал, что надо бы написать современный вариант известной картины «Неравный брак» Пукирева, только в точности наоборот: торжествующая юная невеста и грустный пожилой жених со слезами на глазах, который понимает, чем всё это безобразие для него скоро закончится. Сегодня модны ремейки: старое кино на новый лад, обрезание классической литературы, переписывание истории…
Ему не удалось отделаться от жены друга Васи надолго, она снова пришла к нему в мастерскую дней через десять или двадцать – точно он сказать не смог. Он был счастлив, а счастливые, как известно, часов не наблюдают, за исключением того тянущегося времени, когда Марину приходилось откуда-то ждать. Самый долгий интервал – с работы, эту пустоту он обычно занимал творчеством, намеренно наваливая на себя побольше сложных задач. Те, что покороче – из магазина или парикмахерской – переносил стоически.
Жанна набросилась на художника прямо с порога.
– Мой Вася, он так изменился! И всё из-за этого фужера! Несколько дней сидел, смотрел на него. На пустой! Я, идиотка, обрадовалась, думаю – ведь правда действует! Мистика какая-то, но не пьёт мужик! Но дальше – с каждым днём всё хуже. Ему ни до чего нет дела! Даже до себя самого. Я хожу, дура дурой, уговариваю его, забочусь, волнуюсь, а ему всё равно; он стал такой спокойный. Только я, одна я, как зануда, спрашиваю всё время: что будем делать – что-то ведь надо делать? – а ему наплевать. Он не хочет ничего знать, никуда не хочет ходить, вообще ничего не хочет, и заниматься ничем не хочет, кроме какой-то дурацкой медитации, сидит и в одну точку смотрит.
– Может, ему что-то важное надо обдумать? Или новый бизнес затевает. Вы ему не мешайте. Придумает – и всё будет как всегда.
– Да ты не понимаешь! – она резко перешла она «ты», – Ему вообще ничего не нужно! Ни-че-го! Из офиса звонят – ноль эмоций. Из банка звонят – ему всё равно! Что-то случилось с человеком, если ему на звонки из банка наплевать!
– Жанна, погоди. Я всё же думаю, что дело не в бокале.
– А тогда в чём? Пить-то Вася действительно перестал!
– Ну и хорошо, чего ты тогда так волнуешься. Это ведь хорошо? Ты сама хотела, чтобы он не пил.
– Хотела. Кто же этого не захочет, если муж каждый вечер на рогах домой приползает. Но с ним одновременно что-то случилось! Вместе с выпивкой он ещё дела забросил! И меня тоже! – заревела она.
– Ну тогда что тебе от меня надо? Только успокойся.
– Нарисуй что-нибудь другое! Что-то для него, не знаю, что. Может быть, меня?
– Как ты не поймёшь, не в рисунках дело. При чём здесь рисунок? Если бы всё было так просто, я бы озолотился давно, картинки малюя на стаканах, кружках и рюмках.
– Не в рисунке?? А я думаю, что во всём этом проклятый бокал виноват! – вскричала она, рванула свою сумочку, достала из неё упакованный в бумагу овальный предмет и лихорадочно, ломая ногти, не делая попытки аккуратно развернуть, принялась эту бумагу рвать поперёк. Виталий увидел, как она буквально выгрызает из упаковки знакомые Маринкины глаза с чандрой на переносице, но через секунду их не стало: Жанна, размахнувшись, с такой силой залепила фужер о стену, что в мастерской пошёл дождь из осколков.
– Ну хорошо, – придерживая её за локоть, чтобы она не вздумала заодно что-нибудь сокрушить в мастерской, как можно мягче сказал Виталий. – Я поговорю с ним. Ты ведь знаешь, мы старые друзья, мы друг другу доверяем.
Вася выглядел вполне даже ничего. Был, что называется, «в форме», не похудел нисколько. Глаза его смотрели весело.
– Здорово, Виталька! – обнимаясь, он искренне радовался встрече. – Какой ты молодец, что забежал. Надо все-таки чаще встречаться. А то жизнь проходит, вот так вся пройдёт, а нам всё некогда. На чушь всякую времени не жалко, а с хорошим человеком поговорить…
– Слыш, Вась, я сразу напрямки, по-честному. Мне от тебя скрывать незачем, что меня Жанна попросила. Ты на меня не обидишься, я знаю: ты меня давно знаешь, а жену свою – только год. Какое такое на тебя просветление снизошло, колись?
– Я сам не до конца разобрался. Но это правда, словно щёлкнуло что-то: чик – как тумблер, и всё стало по-другому. Люди, казалось бы, – те же, заботы остались прежние, а суета – пропала. Словно глаза мне кто-то раскрыл, и я увидел то, что всегда было рядом, но почему-то не видел.
– А когда это всё у тебя началось? – спросил Виталий, уже предполагая ответ, но следовало окончательно удостовериться.
– Точно не помню. Может быть, аккурат после того, как мы с Жанкой чего-то попраздновали, вдвоём. Она так захотела. Да, точно! Она в тот раз мне твой бокал подарила, красивый такой, с глазами Будды.
– Это не его глаза, – засмеялся Виталя, – это Маринкины. Там от буддизма только один глаз – индийский на лбу, мне так захотелось для усиления образа.
– Вот тогда мне прямо за столом что-то начало проясняться, мысль врезалась, что для меня Жанка – жена только в спальне, а в остальном – ну совершенно посторонняя. Не нужны мы друг другу, как семья. Тьфу ты, ну какая к лешему у нас может быть семья? Мне от неё секс нужен, а ей за это – благополучие и независимость. Целый день думал: всё бессмысленно. Дела. Суета. Деньги. Мысли глупые. Любовь… Но любовь, наверное, не полностью. Всё ж иногда из неё что-то путное получается. Из влечения редко что хорошего выходит. Из любви гораздо чаще.
– Ты только любовь противоположных полов имеешь в виду или как? – подколол Виталя.
– Да я про человеческую. Пускай хоть две старухи друг друга любят, или два мужика, но по-людски. По-настоящему. Как мы с тобой. А всё остальное никакая не любовь, это привычка, примерно как к гамбургерам, жареной картошке или пиву с рыбой. И через всё это – опять-таки любовь к самому себе, самому любимому. Всепоглощающая, как у меня была. Но я начал прозревать. Утром на другой день проснулся, не спеша душ принял и в зеркало внимательно на себя посмотрел.
– И чего такого ты там увидел? – откровенно рассмеялся Виталий.
– Кошмар! Других слов нет! Отвратительный тип: брюхо как у беременного свисает, морда лоснится. Кроме лысины, ничем больше на мужчину не похож. Как в такого может юная симпатичная девчонка влюбиться? Тут два ответа: первый – может, тогда она абсолютная дура. И второй – не может, но тогда только делает вид, что у неё со старым лысым толстяком настоящая любовь. Думаешь, мне какой-то из ответов понравился?
– Погоди, но тебя ведь всё это год назад устраивало? Ты что, за год так сильно постарел?
– Да не за год, я за один день всё понял! Понял, что сделка у нас, а не семья и любовь. В паспорте – штамп, а настоящая сделка – негласная. Без юристов, печатей, контрактов и подписей, но при этом обе стороны понимают, что эта сделка означает. Ну какая это к чёртовой матери семья? У меня одна только семья была в жизни – с Ленкой, давным-давно. Недолго, но это была настоящая семья: любовь и ругань, заботы и праздники.
– Кстати, как твой Сашка сейчас?
– Оболтус. В Англию отправил учиться, но не знаю, чему он там научится.
– Ну ладно, выпивать ты перестал, это правильно. А дела чего забросил?
– Это тебе тоже Жанка сказала?
– Ага.
– Я в общем-то не забросил… просто дальше стал размышлять. Получилось у меня так. Рассуди, если чего неправильно. С одной стороны, я строю будто бы для людей, то есть делаю полезное дело. А с другой – ради чего я этим занимаюсь? Ради себя, любимого, ради тех денег, которые мне люди приносят, почему-то не очень радостно. Возникает вопрос: если мне деньги ни за что давать, меня это устроит? Отвечаю уверенно – нет. А если я буду строить, но денег будет меньше, перестану я тогда строить – опять нет. Значит, для меня всё-таки дело важнее, а Жанке, выходит, деньги. Ей только это от меня надо. Вот и вся любовь.
– Та-а-к, – протяжно вывел Виталий. – Дальше что? Неужто цены на коттеджи станешь снижать? Или разведёшься?
– Ты понимаешь, один умный человек сказал: когда ищете смысл жизни, для начала попробуйте найти что-то важней самого себя. Возможно, в этом будет тот самый смысл, – Вася как будто не услышал вопрос Виталия. – Гедонизм съедает людей, делает из них простых обезьян, некоторые притом уверенно отрицают, что они обезьяны. Им очень хочется быть божьими сынами, на худой конец – потомками пришельцев из космоса. А какая разница, как ты сам себя пожираешь: как потомок обезьяны или потомок космического разума? Какая разница яблоку, под какие высокие слова его съедят? И какая разница великому разуму, какими словами его обзовёт вошь ползучая? Он от этого не станет менее значительным, он просто не заметит этой букашки. И ещё бесконечная погоня за ростом: «сегодня – больше чем вчера, а завтра – больше чем сегодня». Вот ты личный ВВП как увеличиваешь?
– А что это такое? Я не знаю, – сознался Виталик.
– Вот! – торжествующе ткнул в него указательным пальцем Вася. – Так я и думал! Одно слово – творческая личность.
– Два, – встрял Виталий. – Творческий человек – два слова.
– Ну да… Два. Но это неважно. Смотри сюда, я попробую тебе объяснить. Сейчас всё на этом построено. Ты сегодня телевизор купил, а через полгода тебе говорят: вот ящик получше, ярче кажет и размахом больше метра, покупай! Год пройдёт – другой станут втюхивать, двухметровый. Давай, скажут, бери быстрей: этот лучше старого, сам в интернете кино находит и вообще очень умный, разве только с собакой не погуляет. И колбасы ты в прошлом месяце кило слопал, а через полгода надо, чтобы полтора, а через год – по два каждый месяц. Мобильники и компьютеры почти каждый день новые появляются – обновляй! Машину надо каждые три года менять, а лучше – чаще. У тебя вообще никакой нету? – значит надо срочно тебя на права выучить и машину впарить покрупнее, чтобы бензин хавала, как ненормальная. Квартиру построить, и дом. Своих денег нет – кредит бери. Нам же ВВП требуется увеличивать! Не ум, не здоровье, не детей хороших, а чтоб все пили-ели-потребляли, и с каждым днём всё больше и больше! Больше и больше! Больше и больше! – разошёлся он. – Чтобы жрали и пили! Бесконечная спираль.
– А если я не хочу больше? Мне больше не надо, мне в общем-то и так хорошо. Мне, кроме Маринки и работы моей как будто ничего и не нужно. Так, поесть-попить, но вообще-то всё равно чего, я не привередливый.
– Именно! – горячо поддакнул Вася. – В Европе умные люди это давно поняли, а до меня только что дошло. Когда я остановился, и появилось время подумать – сразу опомнился: гонка за бесконечным потреблением запросто может загубить! Сколько народу на этом пути полегло, не сосчитать. Пускай не смертельно: кто-то с катушек съехал, кто-то спился, кто-то в своей скорлупе от людей скрывается. А нам всё талдычат: ВВП надо поднимать, ВВП не растёт! Ну на кой оно нам, их ВВП? … В общем, решил я в Непал поехать, заказал в Катманду личного гида, бывший наш чувак, когда-то бизнесом здесь занимался, но всё бросил – теперь там. Буду с ним бродить по горам, мудрости набираться и смысл искать. Такие вот у меня теперь дела.
Через пару дней умница Марина (опять она!) договорилась с известным модным галеристом, показала ему пару новых Виталькиных работ, провела переговоры, что-то за него порешала, оставалось только поставить подпись под договором, чего она при всём желании без автора работ сделать не могла. Позвонила: «Приезжай».
Сбежав по лестнице, он энергично двинулся к метро: времени до встречи было в обрез. Но что-то заставило его замедлить бег и остановиться, что-то неуловимо-необычное. Кажется – всё, как всегда. Двор, забитый машинами, осень, оставляющая на пожелтевшей траве свои следы цветными пятнами опавшей с клёнов, липы и рябины листвы. Гуляющие между деревьями женщины с колясками, рабочие в спецовках тащат куда-то ржавую водопроводную трубу.
Но – вот оно! Дворник, который отчего-то сегодня был в неправдоподобно чистом синем комбинезоне, заплетал ивовыми ветками железное ограждение тротуаров, а там, где он уже закончил, Этот! Ивовый Плетень! Был Украшен! Искусственными Подсолнухами! Виталий застыл, поражённый зрелищем. Дворник меж тем неспешно продолжал обвязывать холодное железо гибким ивовым прутком, заканчивая очередной прогон. Пакет с искусственными цветами лежал здесь же, рядом. Виталий помнил, что дворник изредка попадался ему во дворе, но он никогда не обращал на него внимания, как на скамейку или грибок детской площадки. Дворник был элементом пейзажа, привычным и оттого незаметным.
Сегодня невозможно было пройти мимо и не спросить, в чём дело. Может, намечается какой-то праздник? Или новый мэр издал какой-нибудь приказ об украшении дворов? Он подошёл к дворнику и, хотя сам не любил, когда его отрывают от работы, поинтересовался:
– Здравствуй, отец! Праздник какой намечается?
– Так в жизни каждый день – праздник. Красота должна быть в жизни, а то живём, как на помойке, – рассудительно ответил дворник. Было необычно слышать такие речи от человека, чья деятельность обычно связана как раз с мусором. – Вот сделаю красоту, приятно будет людям глядеть. Тем более сейчас время такое красивое, осень.
– Так ты это сам придумал? – не мог в такое чудо поверить Виталий.
– Кто же мне прикажет? У красоты приказчиков нету.
– Погоди, отец, – не понимал Виталий. – А раньше ты вроде такого не делал? Я тут давно обитаю.
– Ну, не делал. Но в душе видать было. Иначе откуда взялось?
– Как это случилось?
– Э-э, всё вам расскажи, – насупился дворник. – Это уж моё дело.
– Да ладно тебе, говори. Я на бутылку дам.
– Не надо мне твоей бутылки, я своё выпил. Бросил я, напрочь бросил, насовсем, – твёрдо ответил дворник, и Виталия вдруг озарило.
– Отец, ты случайно не находил глаз, на стекле нарисованный?
– Откуда знаешь?
– Да это ж я нарисовал! Я художник. Бокал разбился, я осколки выбросил. Так что?
– Правда твоя. Нашёл я вот это. Простая вроде вещь, а так зацепила, взгляд невозможно отвесть, – он бережно достал из кармана и развернул бумажку, в которой Виталий увидел маленький осколок когда-то нарисованного на стекле портрета любимой женщины, краешек Маринкиного глаза и красный с золотом кружок, изображавший третий глаз, глаз мудрости.
Когда он рассказал об этом Марине, она без тени сомнения заметила:
– Я никогда не сомневалась, что только красота может спасти мир. Никакие деньги, никакая нефть, смартфоны и «мерседесы» не определяют человека, а только то хорошее или нехорошее, что есть внутри него. То, что определяет его качество. А остальное просто сверху нарисовано. Раскрашено или намалёвано. Ты художник, ты в этом лучше меня понимаешь.
– Я не спорю. Вопрос в другом. Этот бокал с твоими глазами и глазом Будды, он что, в самом деле как-то подействовал?
– Вот уж не знаю. Всяк по своему с ума сходит, говорила моя бабушка, так что и тут каждый имеет право что захочет для себя придумать. Но если это вдруг, я подчёркиваю – вдруг! – так и есть, тогда ты молодец, трёх человек своим искусством спас.
– Четырёх, – возразил ей Виталий. – Тогда меня тоже надо посчитать. Первым.
СУДЬБА
