скачать книгу бесплатно
Ставни, словно испугавшись Госпожи, жалобно заскрипели, застучали. Но она все равно подошла. Провела тонким пальцем по многолетнему дереву, выдержанному смолой, и от ее прикосновений пошла изморозь.
Легкие узоры складывались в картинки, и ему бы залюбоваться, но он не мог.
Боялся.
Знал, что все это – для него. Понимал, какова власть Колдуньи. Дрожал, страшась гнева и выполняя приказы.
И что с того, что за дверью горницы Госпожи он снова становился собою, иногда вспоминая, что и у него когда-то было имя. Но приходил час. Госпожа звала его. И личина человека снова уступала место запуганному Слуге, чей удел – лишь страх. Покорность вот тоже.
Путята испуганно потер правую ладонь. Она, украшенная таким же чудным узором, что и ставни, давно перестала чувствовать, все больше леденея. Но Госпожа обещала все исправить, вот только…
Он протянул Хозяйке онемевшую ладонь, в которой был зажат небольшой свиток, и удовлетворенно выдохнул, когда та забрала непосильную ношу. Все-таки, заклятие такой силы нелегко сдержать бумагой:
– Еще Ворожебник, он готов…
Чародейка жадно развернула бумагу, быстро скользя пытливым взором по тайным письменам. Удовлетворенно выдохнула.
– Сегодня ты заслужил ласку. Может быть, даже прощение, – говорившая это даже не взглянула на Слугу.
А он превратился в слух. Неужели вернет ему руку?
Ожидание длилось почти бесконечно, но вот уже Колдунья идет к нему, протягивая миниатюрные ладошки к сильному стану. В глазах – смешинки, на губах – полуулыбка.
Мужчина обмер. Когда он увидел ее в первый раз, ему показалось, будто нет на свете никого прекрасней. Да и сейчас он не знал таковых. Тонкостанная, изящная. И ведь ее звериная грациозность могла насторожить его – того, кто не был обделен даром небожителей. Но любовь лишает не только разума – зрения и слуха. Осторожности…
Вот нынче слепая любовь и преданная нежность сменились липким страхом, дрожащим у него в животе.
Госпожа повела носом, положив ладонь аккурат на то место, где страх сворачивался в гадюшное кольцо. Живой, послушный ей…
– Боишься, – довольно улыбнулась она. Повела носом, отчего пригожие черты сложились в хищный оскал. И закончила: – Верно, боишься.
Она коснулась холодными пальцами подбородка Путяты, заставив того склонить голову. Обвела липким языком дрожащую губу и с удовольствием сглотнула.
– Так вкуснее.
Госпожа сомкнула губы вокруг побелевшего рта Слуги и долго, с упоением целовала его. Обмершего, испуганного. И остановившееся сердце его снова забилось.
Затем чаровница прервалась, вложив в теплеющую ладонь несколько бумаг:
– Свезешь их как уговаривалось, до того привязав к капищенской земле. По одной на воеводство. Да отдай в руки. Не читай, не разворачивай по дороге. И ничего не бойся: Струпный Мор, он лишь для живых. Ты ж ни жив, ни мертв…
Небо полыхнуло. Раздался раскат грома. За ним – другой, третий…
И шепот божественный – тихий, едва различимый. Знакомый…
Когда-то он мог слышать его. Иногда – их. Голоса разные – диковинные, не похожие на людские. И говорили-то всегда на наречии странном, которое не повторить, но лишь разуметь можно. А Путята, будучи слышащим, понимал говор небожителей. Нес в мир слово святое.
Руны читать умел. Судьбу человеческую по ним распознавал, хотя и знал: не любит того Пряха-матка. Не для таких, как он, ручнички судьбоносные расшивает.
Подворовывал, как тот рыжий хлопец, которого он нынче ночью ворожебником сделал. Но все больше – гадал. На выставах крупных обитался, в городах великих, где люду – тьма. И всегда найдется тот, кто отдаст алтын за развлечение. Особенно если развлечение то – не дурость вовсе.
А это понимали вскоре все, кто подходил к провидцу Путяте.
И молва о нем шла, а горстки алтынов в карманах росли. Видно, так и встретились они с Чародейкой. Неспроста та встреча состоялась, как теперь понимал он. А дальше…
Разве возможно противиться любви, впервые по-настоящему сердце тронувшей. Когда-то он думал, что нельзя…
Когда-то, да только не сейчас. Колдунья заглушила в нем дар небожителей. Только может ли смертная лишить того, что дали сами боги?
Слуга прислушался, пытаясь разобрать хоть слово. О, если бы он снова мог слышать!
Но Госпожа болезненно сжала руку, заставляя ту снова онеметь. Напомнила ему о том, кем была. Смертной? Нет! Но и не божиней…
Глаза мужчины испуганно опустились к ладони и в ужасе расширилась.
Узорная изморозь побежала дальше, вот-вот достигая плеча. И рука снова упала – безвольная, лишенная жизни.
– Ты больше не услышишь Его, понял? И имя свое вспоминать не смей!
И Путята обреченно кивнул.
Глава 3.
Пронзительно кричал ворон, созывая сородичей на пир.
– Кар-рр! Кра-аа! Кар-рр! Кра-аа! Кар…
Тонкая короткая стрела – не чета здешним – оборвала надоедливый крик жадной птицы. Слетятся еще? Пусть! Лишь бы молчали!
Запах гари, казалось, пропитал гиблое место. Он витал в воздухе, забирался в ноздри и небольшими хлопьями оседал на снег.
Нестерпимо хотелось снова ощутить сладкий аромат тонких лепешек, что старая Айша пекла на широком камне. Щедро сдобренные медом и россыпью кедровых орешков, они всегда нравились детям. В Шатровом Городе подчас поднималась резвая беготня шустрых ножек – каждый спешил угоститься лакомством.
Нельзя думать о доме. Не время еще!
Высокий статный мужчина задумчиво стоял посреди выжженного села. Медвежью шкуру, что покрывала его плечи, окрасило в сизый цвет. И темные волосы, ниспадавшие до самых плеч, казались седыми от гари. Только кожа его гляделась еще темнее, измазанная кровью да сажей. И лишь по ней, да по короткой изогнутой сабле можно было догадаться, что стоящий – степняк.
Несколько домов еще тлели, остальные же давно превратились в угли. За время странствия по Земле Лесов он думал, что привык к этой вони, но сегодня его мутило.
Так много павших с обеих сторон. Только селян многим больше.
И кровь повсюду.
Этот терпкий сладковато-соленый запах разбередил старые видения, не раз терзавшие его в забытой жизни. И ведь они уже было оставили его, но нет!
Где-то сбоку вспыхнула солома, спрятанная под крышей добротной избы, и эта вспышка оглушила воина.
Крики. Чьи?
Степняк не понимал. Был ли он здесь, или сознание уносило его в те видения, от которых он едва спасся?
С треском обрушилась небольшая пристройка, осыпая воина снопом искр. Боль полыхнула яркой зарницей, приведя его в чувство.
А ведь боль всегда была его спутником. Хранителем, не допускающим главного – забытья. Нет, тело больше не чувствовало страданий. Но дух… помнил и чтил, как чтят предков. Ведь когда-то и эта боль стала предтечей воина. Она схоронила того, другого юношу, которым он был когда-то. И породила нового.
Он смахнул осевшую на ворот широкой рубахи сажу и принял протянутую фляжку с водой:
– Знаешь, Ашан, – сказал тот, что остановился рядом, – ты ведь всегда можешь вернуться. Отец бы желал этого, да и я всегда видел тебя рядом с собой. Степняки ждут твоего слова как моего, и не мне сказывать, как преданны.
Говоривший глядел на Ашана раскосыми глазами, в которых тот видел свое отражение. Почерневшая под солнцем Степи кожа казалась еще одним пятном сажи среди свежего снега, выпавшего накануне. Кожей он походил на Элбарса, да только сердцем – никак.
– Нет, брат, – закачал головой воин, – клятва прозвучала. Огнедержец слышал ее, значит, помнит. Гнева богов побойся…
Он сжал предплечье Элбарса:
– Пойдем, брат. Нам бы до Белограда к ночи добраться. За ним Белое Княжество падет.
Элбарс сокрушенно покачал головой, только Ашан уже не видел этого. Он шел к воинам, стоявшим в стройном порядке. Уцелевшие лошади пытались встать на дыбы, чуя запах крови и смерти, но всадники крепко держали поводья.
Затянутые в скуряную броню, они несли на стягах морды барса, оскаленные и хищные. И Лесное Княжество почти легло под копыта лошадей. Остался Белоград, за ним – желанная цель.
Степняки приветствовали военачальника поднятием пик и грохотом железа, но Ашан поместил саблю в ножны: сигнал молчать.
Воины замерли, а над ними разнесся грозный голос командира:
– В Белограде многих ждет смерть. Стены его высоки, а камень крепок. В бойницах – лучники, и, слышал я, мастерство их едва ли не равно нашему. Только Белоград боится. Чуете смрад этого города? Княжество Унислава Белого пало – пришло время степняков. Вы возьмете из города дары и отвезете своим темноглазым женам, а уж они вас обласкают.
В войске послышались голоса одобрения, но Ашан высоко поднял руку, прося тишины:
– Если повезет – спустя оборот луны будете дома победителями, одаренными славой.
Ашан ни минуты не сомневался в братьях, бок о бок с которыми провел не одну битву, подле которых ночевал в Степи и ел из одной миски. Нет, не за то он боялся. Страх сковывал душу потому, что цена казалась слишком велика.
Острые пики поднялись в небо все как одна, и Ашан поблагодарил степняков, прижав кулак к сердцу. Братья – в жизни и в смерти.
Он резко вскочил на гнедого скакуна и склонился к тревожной морде:
– Тише, тише, – Ашан гладил лошадь по холке, успокаивая животное и ободряя его, – скоро все закончится. Тебе не долго осталось носить на себе проклятого.
Он шептал что-то еще, пока скакун не перестал дыбить шерсть. Дыхание животного чуть выровнялось, и только тогда воин позволил проклятью взять над собой верх, едва заметно выпустив личину скакуна наружу – так, чтобы понял лишь конь. Чтоб почувствовал: Ашан сильнее. А затем командир резко хлестнул по бокам:
– Вперед!
Лошадь мгновенно сорвалась с места, и горелое село осталось позади.
Морозное утро сыпало в лицо горсти колючих снежинок, и степняк упивался этим чувством. Он вдыхал полной грудью, пытаясь прогнать из легких запах гари и смерти, и вскоре ему это удалось.
Рядом с Ашаном летели его воины. Рассыпанные по полю широким полумесяцем, степняки несли смерть Униславу Белому.
Почему именно это Княжество?
Командир знал, что в отрядах шептались. Только его авторитет не позволял им усомниться в силе решения. Он – свой. Брат по сабле и духу.
И незачем степнякам знать о мести, ради которой Ашан принял проклятье. В городе их ждут дивные дары. Старый Князь долго обворовывал соседей, чтоб собрать полную казну. Только негоже дряхлеющей плоти носить редкие каменья самоцветные. Куда краше они будут сиять на тонких смуглых пальчиках рдеющих от удовольствия степнячек.
Командир на скаку склонился к лошадиной гриве и громко заговорил. Скакуну не важно, что ему скажут. Главное, чтоб успокоили. И он успокаивал животину, гладя ту по мускулистой шее.
Ашан понимал: животное чует звериную натуру. Как и понимал, что с каждым днем удержать норов гнедого будет все сложнее. Проклятие тяготило его, но он ни разу не пожалел, что принял его.
Да будь цена выше стократ – Ашан не пожалел бы ничего! Сладкое предвкушение разливалось по телу, и командир позволил себе насладиться им.
Воин устремился в лес. Конечно, можно и через Тракт, да только там их наверняка ждут. А терять братьев больно, хотя и говорят, будто нет у проклятого души. Есть она, и болит как человечья, хоть и воет по-волчьи.
Ашан остановил скакуна. Не сказать, что услышал – скорее, почуял. Да, за прожитые зимы он научился чуять страх. А здесь его боялись. Он отчетливо ловил ноздрями зловонный запах, понимая, что и на этой дороге их ждут.
Подозвал знаком Элбарса:
– Впереди засада. Нужно разделиться, идти звериными тропами, чтобы встретиться у ворот.
– Разделиться? – Брат глядел на него в недоумении. – Если мы разделимся, то потеряем боевой строй. Разбитых на несколько групп, нас будет проще убить. А Унислав и так знает, что мы идем. Ты уверен? Что сказало тебе о засаде?
Степняк почти знал – догадывался – о проклятии брата, да только такой человек, по поверью Степи, заслуживал смерти. Любой из его воинов, узнай он о подобном, мгновенно занесет стрелу в тетиву. И не дрогнут пальцы, отпуская тонкое древко на смерть проклятому. Убить зверя почтут за честь. Только зверь ли его брат?
Он недоуменно потер низкий лоб и с надеждой спросил:
– Брат, я пойду за тобой. Скажи только, куда?
Ашан ответил:
– Разбей войско на небольшие отряды. В каждом – по сотне человек. Обойдем Белоград с восьми сторон. Обрушим на него рой горящих стрел, а затем сожжем дотла.
– Ашан…
Элбарс протянул имя брата с надеждой, но тут же понял: зря.
– Ашан, может случиться так, что кто-то из нас не вернется…
– Если это буду я, – ответил воин, – тогда уводи братьев в Степь. Забери дары, которыми щедро поделилась Земля Лесов, а об остальном забудь. Это не твоя война. Почти мою душу, и не вспоминай о проклятии. Я хочу остаться для тебя человеком.
Ашан впервые заговорил о содеянном. Вгляделся в знакомые черты, пытаясь найти в них осуждение, но лицо брата осталось неизменным. Знал? Знал. А все одно любил и почитал его.
Элбарс закрыл глаза, а когда открыл их – проклятый уже скрылся с отрядом.
Степняк сплюнул горькую слюну на снег и воззвал воинов в путь. Чутье Ашана никогда не подводило его. Умный и смелый, он не зря получил это имя от отца.
«Ашан».
«Волк».
