скачать книгу бесплатно
Клетка для райской птички
Марина Сергеевна Серова
Русский бестселлерЧастный детектив Татьяна Иванова
Частного детектива Татьяну Иванову нанимает Дмитрий Сомов: его недавно обретенную после долгих лет разлуки дочь Олесю нашли мертвой в местном музее. По подозрению в убийстве арестован сторож Воронков, обнаруженный в состоянии алкогольного опьянения возле тела девушки. По его словам, Олесю он ни разу в жизни даже не видел – ни до, ни после смерти… Ходят слухи, в последнее время у девушки появился виртуальный поклонник, о существовании которого близкие и друзья догадывались, но никто его не видел. Отец погибшей настоятельно просит Татьяну найти настоящего убийцу, причем обязательно раньше, чем это сделает полиция…
Марина Серова
Клетка для райской птички
Глава 1
– Теперь нажимаем «enter» – и готово. – Алексей, довольный, потянулся. – А сейчас в душ и спать. Посмотрим теперь, кто у нас крутой!
– Лешик, ты освободился? Завтрак почти готов! Поторопись, пожалуйста, а то я на работу опоздаю, – пропел мелодичный девичий голос из кухни.
«Опять я про нее забыл! Никак не могу привыкнуть, что теперь в квартире не один», – подумал Алексей, но вслух произносить не стал. Вместо этого он встал из-за компа и прошлепал босыми ногами до дверей кухни. Майечка, в свежей атласной сорочке, с забранными в хвост волосами, как всегда, колдовала над сковородкой. Запах по кухне распространялся нереальный. Для вечно голодного Алексея любая возможность вкусно поесть приравнивалась к вселенскому блаженству. Алексей не был избалован женским вниманием. Дело было вовсе не в том, что у него имелись какие-либо физические недостатки или внешность его имела отталкивающие черты. Скорее причину женского невнимания можно было отнести к патологической застенчивости Алексея. И только такому жизнелюбивому, но недалекому существу, как Майечка, было абсолютно ничего не известно о человеческой застенчивости. Она попросту не замечала, когда чем-либо вводила человека в смущение. Именно по этой причине, а вероятнее всего по стечению целого ряда обстоятельств, Алексей и Майечка вот уже целых восемнадцать дней переживали, по определению Алексея, период «близких, но далеких отношений».
– Опять всю ночь просидел в своих виртуальных измерениях?
Майечка была бесподобна! Губки капризно поджаты, а в глазах изумрудные искорки, напрочь перечеркивающие любые мысли о недовольстве их обладательницы.
– Мои «виртуальные измерения», как ты их называешь, приносят вполне реальные доходы, – парировал Алексей. – И я в очередной раз прошу тебя не называть меня Лешиком. Мне это не нравится!
– Зато мне очень даже нравится! – смеясь, произнесла Майечка.
– Железная логика – истинно женская. – Алексей сгреб Майечку в охапку и усадил к себе на колени.
Майечка начала притворно вырываться, всем своим видом показывая недовольство, но изумрудные искорки по-прежнему говорили об обратном. «В наших отношениях уже появились свои ритуалы», – мельком подумал Алексей и понес Майечку в спальню.
***
Майским утром Карагодин вышел на крыльцо своего подъезда. Вовсю светило солнце. По старой привычке Петр Семенович приостановился, вдохнул весеннего воздуха, огляделся по сторонам и, дважды шаркнув правой ногой о ступеньку, не спеша побрел к автобусной остановке. Автомобили Карагодин игнорировал принципиально. Еще с советских времен у него осталось стойкое убеждение, что личный автотранспорт – только для бездельников, протирающих штаны в никому не нужных конторах. Себя Карагодин, естественно, к таким не относил. И хотя в настоящее время статус его существенно понизился, Петра Семеновича это ничуть не смущало. Да и почему, собственно, его должно было что-то смущать? Он по-прежнему оставался высококлассным специалистом в своей области. Именно по этой причине он и находился сейчас на пути к автобусной остановке.
Здесь было немноголюдно. Прыщавый юнец в спортивной куртке, с потертым, явно пережившим свои лучшие годы рюкзаком, надетым на оба плеча, стоял, облокотившись на подпорку остановки. Две пожилые дамы, одетые довольно скромно, но с претензией на элегантность, обсуждали извечные проблемы неудовлетворительной работы транспорта. Да стройная, довольно симпатичная, молодая, но очень печальная женщина. На нее Петр Семенович обратил особое внимание. Было в ее лице что-то такое, что заставляло снова и снова возвращать к нему взгляд. Несмотря на теплую погоду, на женщине было надето светло-лимонное драповое пальто с контрастными вставками черного цвета. Ворот пальто был застегнут наглухо. Из-под ворота выглядывал веселый разноцветный шелковый шарфик. Завершали ансамбль черные лаковые полуботинки на шпильках и такого же цвета сумочка. В руках женщина держала увесистый пакет. По всей видимости, держать пакет было не совсем удобно, так как женщина прижимала его двумя руками к груди. Время от времени пакет съезжал под своим весом, и женщина перехватывала его повыше, боясь выронить.
Наконец автобус подошел, и дамы засуетились, стараясь угадать, где окажутся открытые двери, чтобы оказаться возле них непременно первыми. Первым оказался прыщавый юнец, и дамы, шумно выражая свое недовольство воспитанием современной молодежи, погрузились в автобус следом за юнцом. В какой-то момент Карагодину показалось, что молодая печальная женщина двинется вслед за дамами, и он даже решил пропустить ее вперед, но, поколебавшись, женщина никуда не пошла, а Петру Семеновичу пришлось сесть в автобус вслед за дамами. Двери закрылись, автобус тронулся, а молодая печальная женщина так и осталась стоять, чуть подавшись по направлению к транспорту.
Еще какое-то время Карагодин провожал глазами одинокую фигуру, стоящую на остановке, затем прошел в конец автобуса и занял свободное место. Путь предстоял неблизкий. Петр Семенович смотрел в окно и наслаждался видом весеннего пробуждения природы, звонким щебетанием птиц, веселой перекличкой трамвайных звонков. Настроение было – лучше не придумаешь!
Зазвонил телефон. Петр Семенович вздохнул, сожалея о том, что внезапный звонок так бестактно спугнул его сентиментальное настроение. Конечно, это была Майечка! Майечка, молоденькая, не в меру общительная девушка, была стихийным бедствием, обрушившимся три месяца назад на степенное заведение, в котором трудился Карагодин. По необъяснимой причине Майечка тут же решила, что каждый член их небольшого коллектива автоматически становится ее лучшим другом, а она, Майечка, назначается ответственной за доведение любой мало-мальски свежей информации до каждого члена коллектива в самые кратчайшие сроки. Каким образом Майечка обзавелась телефонами всех своих новых коллег, для Петра Семеновича оставалось тайной, но к утру следующего рабочего дня Майечка успела обзвонить добрую половину коллектива. Карагодин обреченно поднес трубку к уху, в его уши полилось жизнерадостное щебетание.
– Петр Семенович, вы где? Каталоги новых экспонатов все еще не пришли. Зоя Александровна телефон оборвала, да все без толку. А Алик опять проспал… В Южном зале ремонтники лепнину поуродовали, не знаю даже, можно ли ее восстановить будет… Шляпин грозится гастарбайтеров нанять, если бюджет в ближайшие дни денег не выделит. А те тогда такого тут натворят!!! Зоя Александровна со Шляпиным даже…
– Майечка, все – через полчаса, – не дав договорить девушке, произнес Карагодин и отключился.
***
Когда у капитана Скворцова, молодого тридцатипятилетнего холостяка, выдавалось свободное время, всем доступным развлечениям он предпочитал шахматы. Единственная, по его мнению, интеллектуальная игра, которая дает возможность одновременно справиться с мозговым напряжением трудовых будней и тренировать мыслительные способности. При удачном стечении обстоятельств капитан посещал местный шахматный клуб, в котором всегда можно было найти более или менее приличного партнера для игры. Если же такой возможности не было, то ему приходилось довольствоваться собой в качестве противника по шахматной партии.
Вчерашний вечер можно было считать фантастически удачным. Мало того что освободился Скворцов на удивление рано, аж в семь часов вечера, так еще в шахматном клубе его партнером по игре оказался небезызвестный в шахматных кругах Шеферов. И в довершение всего Скворцову удалось свести партию с Шеферовым вничью. Вот это удача так удача. Ему, Скворцову, аплодировал Сам Шеферов!
Но все хорошее, как известно, быстро кончается. Уж кто-кто, а капитан Скворцов знает это не понаслышке! И как бы в подтверждение этому знанию, не успел начаться новый день, а неприятные новости и события уже посыпались на голову капитана.
Ровно в шесть часов утра, когда он досматривал самый красочный из всех ночных снов, его мобильный заиграл «Похоронный марш». Это означало, что Скворцова срочно возжелало видеть начальство. А уж если начальство не дожидается твоего прихода на рабочее место, то, значит, дела совсем плохи, естественно для тебя!
– Капитан Скворцов на проводе! – сказал он в трубку. – Да. Где? Когда? Кто выехал на место? Понял, еду!
***
Когда Скворцов прибыл на место, там уже «вовсю кипела работа», как выразился его начальник по телефону. В полупустом, пахнущем побелкой и масляной краской помещении находились всего три человека: эксперт-криминалист Лев Михайлович Брюгер, пожилой, лысоватый, склонный к полноте поволжский немец, специалист высокого класса в своем деле; участковый уполномоченный – Артемка Михеев – лентяй, выпивоха, бездельник, но, по необъяснимым причинам, баловень судьбы и любимчик начальства; да мужчина неопределенного возраста, худощавый, с легкой сединой в волосах и запоминающимся проницательным взглядом. Его Скворцов не знал и вполне резонно предположил, что тот – служащий музея, вероятнее всего, руководитель среднего звена, которого, так же как и Скворцова, в срочном порядке вызвали на место происшествия. Мельком поздоровавшись с коллегами, Скворцов обратился к незнакомцу:
– Следователь Скворцов. С кем имею честь…
– Карагодин Петр Семенович. Местный сторож.
– Сторож?! – Глаза Скворцова полезли на лоб.
Предположить, что мужчина настолько представительного вида может быть сторожем музея, Скворцов просто не мог! Однако жизнь иногда преподносит нам неожиданные сюрпризы.
– Совершенно верно!
– Любопытно… И что же, в музее все сторожа такие?
– Если я вас правильно понял, не все, – заулыбался Карагодин, – нас здесь всего четыре сторожа. Работаем в паре. Когда выпадает будний день – работаем только ночью, а если выпадают выходные, то остаемся в музее целые сутки. Но всегда – по двое. Конечно, по штату положено иметь три пары сторожей, но тогда зарплата совсем уж мизерная выходит. Вот и приходится администрации идти на компромисс.
– Понятно, – промычал Скворцов. – Скажите, в эту ночь было ваше дежурство?
– Совершенно верно. В эту ночь по графику должны были дежурить я и мой напарник, Никодим Трофимович, очень, кстати, уважаемый человек, в прошлом – мастер спорта по боксу!
– Насколько я понимаю, слова «должны были дежурить» предполагают некие изменения в графике? – Скворцов вопросительно поднял брови.
– Понимаете, – нерешительно начал Петр Семенович, – конечно, при иных обстоятельствах в наших действиях не было бы никакого криминала. Ну поменялись сторожа сменами по семейным обстоятельствам – дело житейское… Но, учитывая недавние события, невольно начинаешь отыскивать скрытые мотивы тех или иных поступков, каждому слову, произнесенному накануне преступления, придаешь двоякий смысл.
– Да? – Скворцов был явно заинтересован. – У меня к вам просьба – расскажите-ка поподробнее о событиях сегодняшней ночи, а также обо всех словах, просьбах и неожиданных происшествиях, предшествовавших ночному инциденту. Только, пожалуйста, ограничьтесь фактами!
– Постараюсь! – не без сарказма ответил Карагодин. – Голые факты так голые факты!
Скворцов поморщился, но был вынужден ответить:
– Прошу вас, Петр Семенович, не лезьте в бутылку! Если бы вы знали, сколько всякой шелухи нам, операм, приходится выслушивать за день, вы бы, вместо того чтобы обижаться, посочувствовали мне! А факты, к вашему сведению, услышанные без комментариев свидетелей, – это пятьдесят процентов успеха в раскрытии дела!
– А как же везение? – улыбнувшись, поинтересовался Петр Семенович.
– Везение – это, конечно, здорово, но только если это везение подкреплено фактами! – И Скворцов тоже заулыбался.
– Ну что ж, думаю, мы поняли друг друга. Я могу приступить к описанию событий? – Скворцов коротко кивнул, и Карагодин начал свой рассказ.
***
Двенадцатого мая Петр Семенович приехал в Центральный исторический музей мировых искусств, в котором трудился вот уже почти пятьдесят лет, сначала консультантом по истории Древней Италии и Древнего Рима, потом внештатным сотрудником запасников музея и, наконец, штатным охранником восточного и западного крыла музея. Приехал он по предварительной договоренности с ведущим специалистом музея в области итальянского искусства Зоей Александровной Терех. Вопрос заключался в том, что на имя Зои Александровны поступило предложение приобрести для итальянской композиции порядка десяти экспонатов известных итальянских мастеров по совершенно бросовой цене. Адресат объяснял низкую стоимость экспонатов желанием состоятельного мецената пополнить коллекцию итальянского искусства данного музея исключительно в память о счастливых детских годах, напрямую связанных с музеем.
Зоя Александровна, женщина достаточно трезвомыслящая во всех житейских обстоятельствах, когда дело касалось музейных экспозиций и исторических ценностей, оказывалась человеком крайне импульсивным и даже одержимым. Естественно, она сразу же зацепилась за это предложение, но так как решение финансовых вопросов лежало вне ее компетенции, ей необходимо было заручиться поддержкой со стороны независимого эксперта в области искусства Древней Италии. Петр Семенович был приглашен в музей именно в этом качестве независимого эксперта. Во-первых, потому, что действительно являлся экспертом в данной области, а во-вторых, потому, что имел непререкаемый авторитет в глазах генерального директора музея, в ведении которого находились все финансовые вопросы.
Карагодин приехал в музей в точно назначенный срок, в десять тридцать утра, но оказалось, что Зоя Александровна все еще не получила обещанного каталога экспонатов, предложенных музею для покупки. Меценат, с которым Зоя Александровна до настоящего времени общалась только по электронной почте, на связь не выходил, хотя она трижды проверила точность номера телефона, указанного в последнем письме. На ее письма ответа также не было. Это казалось очень странным, ведь инициатива исходила исключительно от предлагающей стороны. Прождав до половины третьего, Петр Семенович вынужден был отправиться домой, так как в ночь с двенадцатого на тринадцатое мая ему предстояло заступать на дежурство, а перед дежурством следовало хоть немного поспать. В музее все знали, насколько серьезно Карагодин относится к работе охранника. Так или иначе, но на дежурство Петр Семенович приехал невыспавшийся, а от этого раздраженный. Еще больше раздражения ему добавило сообщение, что сегодня ему предстоит дежурить не со своим постоянным напарником, Никодимом Трофимовичем Лисченко, а с охранником сменной бригады Мишкой Шнягой. Фамилия у Мишки, естественно, была другая, но в музее его звали только так. Карагодин даже не сразу вспомнил его настоящую фамилию, настолько прижилось Мишкино прозвище в кругу музейных работников. По своей сути Мишка был вполне безобидным, даже отзывчивым и симпатичным парнем, но вся беда заключалась в том, что он был запойным. Причем никто, даже сам Мишка, не мог определить, когда и по какой причине у него начнется запой. Он мог месяцами работать, не вызывая нареканий со стороны начальства, а то вдруг ни с того ни с сего не выйти на работу, даже не предупредив напарника. В таких случаях его всегда заменял Петр Семенович. Обычно Мишке хватало недели на то, чтобы, по его собственному выражению, отпиться. После очередного запоя Мишка возвращался в музей поникший, слезно просил прощения у директора музея, обещал, что такого больше не повторится, и с удвоенным усердием приступал к выполнению своих обязанностей. Директор обычно шумел, грозился «уволить Мишку к едрене фене», но в итоге всегда давал парню последний шанс.
На этот раз Мишка пришел трезвый как стеклышко, веселый и разговорчивый. На вопрос Петра Семеновича о причине замены объяснил, что у Никодима Трофимовича внезапно образовались какие-то срочные семейные обстоятельства и буквально за полчаса до начала дежурства тот позвонил Мишке и попросил выйти вместо него.
Удовлетворившись объяснением, Петр Семенович отправился на обход вверенного ему участка, а Мишка остался в комнате охраны. Во время обхода Карагодин не обнаружил ничего подозрительного, а вернувшись в комнату охраны, застал там Мишку, болтающего по сотовому телефону. В этом тоже не было ничего противоречащего правилам. Еще какое-то время они вместе с Мишкой смотрели телевизор, затем поболтали на отвлеченные темы, и наконец Карагодин уединился в большом холле. Дело в том, что время своего дежурства Карагодин совмещал с написанием рецензионных статей по истории искусства Древней Италии и Древнего Рима. Не то чтобы статьи как-то уж существенно отражались на его материальном положении, но они помогали пожилому человеку вновь почувствовать себя значимым в мире искусства. Обычно Карагодин занимался написанием статьи, сидя перед экранами камер слежения и пультом сигнализации музея, но, зная о болтливости нового напарника, в этот раз пренебрег мерами безопасности, рассчитывая на то, что Мишка в случае чего сразу обратится к нему.
По правилам музея охранники должны были делать полный обход помещений несколько раз за дежурство: в начале смены, в час ночи, в пять часов утра и в восемь, когда на смену сторожам приходил дежурный смотритель. В час ночи осмотр помещений прошел, как обычно. Мишка Шняга быстренько пробежал по всем залам и вернулся в комнату охраны. Петр Семенович обошел вверенные ему помещения и тоже вернулся к прерванному занятию.
В пять утра на телефоне Петра Семеновича сработал сигнал будильника. Пришло время провести плановый обход помещений. Прежде чем отправиться на обход, Карагодин заглянул в комнату охраны. Мишки там не было, на экранах ничего подозрительного не наблюдалось, все кнопки сигнализации работали исправно. Карагодин решил, что Мишка тоже отправился на плановый обход, и, не дожидаясь напарника, пошел проверять объект.
Обойдя восточное и западное крыло музея, Петр Семенович, повинуясь внутреннему порыву, заглянул в комнаты северного крыла. На первый взгляд здесь ничего особенного не наблюдалось, но Петр Семенович все же продолжил обход. И вот, когда он, обойдя все шесть залов, решил уже вернуться в большой холл, его внимание привлек слабый свет в проеме двери, ведущей в подсобное помещение, предназначенное для хранения уборочного инвентаря северного крыла. «Ох уж эти мне технички!» Вздохнув про себя, Петр Семенович направился в подсобное помещение, полагая, что кто-то из работников попросту оставил свет включенным. Открыв дверь, Карагодин тут же открыл и рот! В центре небольшого помещения, в окружении ведер, швабр и тряпок, прямо на полу лежал Мишка и пьяно сопел!
– Вот так поворот! – вслух произнес Карагодин. – Когда же ты успел так нализаться?
Странно, раньше Мишка никогда не начинал пить на работе, только дома и только в выходной день, а тут вдруг напился так, что уснул, спрятавшись в подсобке. Оглядевшись, Петр Семенович отметил про себя, что в комнате нет ни бутылок, ни стаканов, ни остатков закуски. В помещении вообще не было никаких следов, указывающих на то, что недавно здесь происходили бурные возлияния. Но ведь где-то Мишка должен был пить, раз дошел до такого состояния? Петр Семенович попытался разбудить горе-охранника, но Мишка никаких признаков активности не подавал. Лежал на полу и храпел пьяным храпом. Добудиться Мишку Карагодину не удавалось. Промучившись добрых полчаса, Петр Семенович сдался. «Ладно, проспится – сам расскажет», – решил Карагодин.
Петр Семенович вернулся в комнату охраны. Там он все тщательно осмотрел, но следов принятия спиртного в этой комнате также не наблюдалось. Тогда Карагодин обошел все помещения северного крыла музея, пытаясь отыскать хотя бы бутылки, которые должны были непременно остаться. Нигде никаких следов. Не осмотренным осталось только южное крыло, в котором вот уже два месяца шли ремонтные работы и все экспонаты из залов южного крыла были отправлены в запасники музея. Петр Семенович направился туда в надежде найти ответ на волнующий вопрос. И нашел! Только не то, что искал.
В первом зале было пусто. Тут ремонтные работы были уже закончены. Карагодин, не задерживаясь, прошел в следующий зал. Прямо с порога он увидел цепочку меловых следов, ведущих к дальней стене помещения. В этой части зала были свалены в кучу строительные материалы, стояли леса, а за ними бесформенной грудой возвышался полиэтилен, который строители использовали как укрывной материал при проведении малярных работ. Дело в том, что пол в этом помещении сам по себе являлся произведением искусства и его необходимо было уберечь от краски и побелки. Карагодин дошел до лесов, обогнул груду полиэтилена и застыл на месте, потрясенный открывшейся картиной.
Из груды полиэтилена, отдельно лежащей на полу, выглядывала пара женских ног, обутых в черные лаковые полуботинки на высоком каблуке. С первого же взгляда было понятно, что обладательница ног уже никогда не сможет самостоятельно подняться и пройти хоть пару шагов. Карагодин перевел взгляд на стоящие в отдалении ведра из-под краски. На крышке одного ведра была аккуратно расстелена газета, а на ней высилась пустая бутылка, два стакана и остатки закуски. На соседнем ведре, которое, по всей видимости, использовалось в качестве стула, лежала дамская сумочка. Недалеко от импровизированного стола валялся Мишкин телефон. Карагодин сразу узнал его. Телефон у Мишки был приметный, ядовито-зеленого цвета.
Для того чтобы оценить ситуацию, Карагодину потребовались считаные секунды. Не задерживаясь больше ни на мгновение, Петр Семенович помчался в комнату охраны и вызвал полицию.
***
К тому моменту как Карагодин закончил свое повествование, веселья у Скворцова поубавилось. Тяжело вздохнув, он обратился к своему коллеге, участковому Артемке Михееву, который слонялся без дела по залу:
– Где сейчас этот чудо-охранник? В твое отделение доставили?
Артемка встрепенулся, удивленно посмотрел по сторонам, будто ища того, к кому мог обращаться следователь. Поняв, что вопрос адресован ему, перевел взгляд на Скворцова и выдал:
– Воронков, что ли? В подсобке дрыхнет.
– Это что еще за новость! – растягивая слова, заорал Скворцов. – Ты что, сучий потрох, правил не знаешь? Какая подсобка? Тебе убийца на блюде предоставлен, а ты его запросто в подсобке бросил?
– Чего ругаетесь-то, – невозмутимо ответил Артемка. – У Ардана «бобик» еще третьего дня сдох, а бабла на ремонт хозчасть выделять не торопится. Мне что ж, на руках его до ментовки чалить?
– Надо будет – на закорках попрешь! – Скворцов аж подпрыгнул от возмущения. – И жаргон свой блатной для босяков прибереги, пользы больше будет. И как тебя, Михеев, до сих пор из органов не поперли?
– Сам удивляюсь, – беззлобно оскалился Артемка.
– Вы к Воронкову хоть охрану приставили? – успокаиваясь, спросил Скворцов.
– Кого приставлять-то? Нас здесь всего двое. Да вы не переживайте, никуда он из подсобки не денется. Он же в дрова упился. Я его полчаса за грудки тряс – все без толку. Ни единого намека на просветление сознания. Теперь часов до трех не очухается. Поверьте моему опыту.
Скворцов, наслышанный про «опыт» Артемки в делах невоздержанных возлияний, возражать не стал.
– Мог бы сам около Воронкова остаться. Хоть какая польза была бы. А то мотыляешься здесь без дела, работать мешаешь.
Ухмыльнувшись, Артемка промолчал.
– Ну, веди уж, показывай героя, – потребовал Скворцов, а Карагодину сказал: – Петр Семенович, вы можете быть свободны. Отправляйтесь домой и попытайтесь отдохнуть.
– Если вы не против, товарищ следователь, я бы предпочел приезда Ивана Андреевича дождаться, – попросил Карагодин.
– Иван Андреевич это кто? – уточнил Скворцов.
Вопрос был обращен к участковому, но ответил Карагодин:
– Это директор музея. Господин Михеев сообщил ему о происшествии, и он с минуты на минуту должен быть здесь.
– Хорошо. Оставайтесь, – позволил Скворцов и, подтолкнув Михеева к выходу, направился знакомиться с подозреваемым.
Пройдя по коридору до «лежбища» сторожа Воронкова, Скворцов предпринял попытку привести забулдыгу в чувство. Он тряс Воронкова за плечо и одновременно громко взывал:
– Воронков! Очнитесь! Да вставайте же наконец!
Тот пьяно храпел и на уговоры не реагировал. Тогда Скворцов перешел к более кардинальным мерам. Он хлопал Воронкова по щекам, тер уши, поднимал в вертикальное положение. Карагодину, последовавшему за оперативниками, эта картина напоминала кадры из популярного некогда фильма под названием «Бриллиантовая рука». Так жена Семена Семеныча пыталась вернуть его к жизни. Его так и подмывало предложить Скворцову воспользоваться механическим будильником советских времен. Помнится, в фильме именно этот способ оказался действенным.
Отчаявшись, Скворцов зажал нос и рот Воронкова в надежде, что нехватка кислорода заставит сторожа прийти в себя.
– Боюсь, этот способ приведет лишь к тому, что в музее появится еще один труп, – осторожно высказал свое мнение Карагодин.
Скворцов, зло посмотрев на сторожа, бросил свою жертву и накинулся на Михеева:
– Долго столбом стоять будешь? Машину вызывай. Пора грузить этого…
Скворцов хотел нецензурно выразиться в адрес подозреваемого, но, наткнувшись на осуждающий взгляд Карагодина, сдержался. Махнув рукой, он вернулся в южное крыло. Там уже находился директор музея, Иван Андреевич Шляпин. Скворцов обрадовался возможности переключиться с неудачной попытки привести в чувство сторожа на опрос адекватного свидетеля и тут же рванулся к нему.
– Следователь Скворцов, – привычно представился он. – Вам необходимо ответить на несколько вопросов.
– Да, да! Я понимаю, – заговорил директор, и у Скворцова тут же пропало желание общаться с ним.
От директора несло, как от пивной бочки. Внешне, правда, нельзя было сказать, что Иван Андреевич находится в состоянии алкогольного опьянения, но то, что накануне директор был серьезно занят проблемой ликвидации стратегического запаса спиртного нашей Родины, Скворцов понял сразу.
– У вас в учреждении дресс-код такой, что ли? – кивнув в сторону директора, обратился Скворцов с вопросом к Карагодину.
Тот тактично промолчал. Махнув рукой, Скворцов отправился добывать машину для перевозки подозреваемого.
Глава 2
Чудесная вещь – весеннее настроение! Природа оживает, птицы поют, солнечные лучики щедро раздают свое тепло направо и налево. В глазах прохожих читается неистребимое желание ярких впечатлений. Девушки надевают юбки покороче, каблуки повыше. Их кокетливые ободряющие взгляды способны вселить уверенность в своей неотразимости даже в самых робких представителей мужского пола. А мужчины в эти дни готовы на самые невероятные безумства ради возможности окунуться в водоворот весеннего наводнения чувств. Даже истошные крики бездомных котов, пытающихся с упорством мамонта обрести наконец свое мужское счастье, звучат в эти дни, как музыка.
Не миновала всеобщая эйфория и меня. Еще два дня назад я ломала голову над невероятно запутанной историей похищения фамильных драгоценностей и ничего вокруг не замечала. Сейчас же, когда дело было благополучно завершено, я получила возможность ощутить влияние весенних флюидов, в изобилии витающих в воздухе. Сегодня мне не хотелось думать ни о чем серьезном. Хотелось петь и танцевать. Хотелось ощущать себя любимой и желанной. Хотелось совершать безрассудные поступки. Такие, за которые потом приходится краснеть. А почему бы и нет? Я молода, красива, свободна! Глупо тратить такой прекрасный день на просмотр телепередач или на болтовню с соседкой. В такой день нужно блистать! Решено. Необходимо срочно явить миру бессмертную красоту Татьяны Ивановой! Устрою себе выход в свет.
