скачать книгу бесплатно
Прощание с Аэлитой. Роман
Марина Бойкова-Гальяни
Марина Бойкова-Гальяни – автор трёх сборников стихов, двух сборников рассказов и двух романов. Роман «Прощание с Аэлитой» – это история любви двух друзей. Романтичная и драматичная. Замкнутый четырёхугольник.
Прощание с Аэлитой
Роман
Марина Бойкова-Гальяни
© Марина Бойкова-Гальяни, 2017
ISBN 978-5-4485-6041-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Спасское озеро
Ветер гулял по маковкам сосен: деревья отзывались скрипом, жалобными стонами. Воды Спасского озера рябили и надувались. В болотах жировали дикие утки, гуси. Серый журавль охотился на толстых бородавчатых жаб, а в ясном небе кружили два ястреба.
На берег вышел лось, взревел и стал, как вкопанный, мотая головой: кто такой?
Непрошеный гость задумчиво сидел возле чахлого огня: брови изломаны тяжкими воспоминаниями, вокруг губ залегли преждевременные морщины.
Один? Человек? Лось удивленно фыркнул, осторожно переступил с ноги на ногу, медленно скрылся в чаще.
– Вот тебе и ревун[1 - Ревун – так называли сентябрь в древней Руси.], – глухо произнес мужчина, и покачал головой, дивясь голосу. Едва сдержался, чтобы не оглядеться по сторонам в поисках говорящего, только вовремя сообразил, что сам издает басистые ноты, виснущие в нетронутом диком воздухе.
Внезапно ветер стих, и совсем рядом начала скупой отсчет кукушка.
Семен подкинул веток в угасающий костер, и пламя затанцевало, приглашая принять участие в веселье. Солнце коснулось макушек сосен. Еще немного и на бескрайнюю топь спустится молочная белизна тумана. Он развязал рюкзак, достал солдатский, защитного цвета продолговатый котелок с крышкой-миской, банку тушенки, небольшой пакет гречи и футляр из-под фотопленки – удобная вещь для хранения соли в походе. Продукты сложил на траву, украшенную редкими кленовыми мазками. Выпрямился, держа в руке котелок, и посмотрел на озерную гладь в кайме низких болотистых, поросших мшистыми кочками, берегов. Оранжево-алый закат превратил клюквенную плантацию в поле боя. «После боя» – уточнил Семен, невольно вспоминая Первую Чеченскую компанию. Там в далеком девяносто пятом он встретил парня с редким именем Парфен.
Бок о бок прошли товарищи жестокие годы службы в Чечне и не раз попадали в отчаянные переделки, когда, казалось, спасенья нет. Дружба не подвела. Парфён родом из Малой Вишеры, что на новгородчине, а Семен из небольшой уральской заимки в нескольких десятках километров от города Красновишерска, на берегу, удивительное дело, горной, норовистой реки Вишеры.
Семен вспомнил штурм Президентского дворца в Грозном. Январь девяносто пятого. Во время уличной схватки чеченский боевик обошел Семена с тыла, уралец едва успел выхватить кинжал из-за голенища, но чеченец сильным ударом ноги в челюсть на миг вырубил его сознание, перехватил железной хваткой запястье и вывернул. В глазах молодого солдата потемнело: он взвыл и уронил клинок:
– Смерть! – Пронеслось в мозгу. Тиски злобных рук врага на горле, – Прощай, мама!
От удушья глаза лезли из орбит. Потеряв сознание, Семен рухнул на мостовую. Последнее, что видел – зубы вампира в дьявольской усмешке.
– Вампир? Ничего удивительного.
Пришел в себя оттого, что на лицо текла вода.
– Дождик, – прохрипел удивленно, чувствуя резь в горле, – я болен? Ах, да, укус вампира.
– Я расправился с тем, кого ты называешь вампиром, дружище!
Семен открыл глаза и радостно улыбнулся:
– Парфен? Живой!
– Очень живой. А вот ты, чуть не сыграл в ящик. Насилу отбил, думал, хоть труп заберу, чтобы было кого хоронить. Ан нет! Приложил ухо к губам – тепло! Жить до ста!
– Э, нет, до ста сорока. Горло саднит. Чуть не удушил, вурдалак чеченский.
– Ерунда, пройдет. Главное – живой!
– Где мы? – Семен огляделся, – пещера?
– Подвал. Еле затащил тебя. – Парфен прислушался, – отступают.
– Боевики?
– А то, кто же? Наши бьются за нефтяной институт. Глотни, – товарищ протянул флягу, – водка.
Семен сделал глоток и поморщился:
– Болит. Шея и челюсть, – он несколько раз открыл-закрыл рот, – сволочь! Удрал?
– Хм! Мертвые не бегают. Туда ему и дорога, – Парфен сплюнул, побледнев. – Идти можешь?
– Могу. Где мой автомат?
– Смотри! – Друг повернулся боком: на плече висели два автомата. Один снял, – Держи, Сеня! Драться в состоянии?
– Да. Идем.
Друзья вышли из подвала, и, прижимаясь к стенам домов, осторожными перебежками отправились догонять ушедших товарищей. Уличные бои в Грозном продолжались, то и дело вспарывали тяжелый воздух автоматные очереди. Наконец, догнали своих, и ворвались в здание института.
Семен открыл глаза от легкого прикосновения к щеке. Летучие мыши!
Темнело. Пелена тумана висела над озером, ползла по болотистым берегам. От костра остались тлеющие угли. Поежился: холод проник под куртку. Под ложечкой противно сосало, страшно хотел есть. Семен посмотрел на банку тушенки и нетронутый пакет крупы:
– Лентяй, зачем лишку тащил? Кусок колбасы и хлеба буханка – вся недолга. Одному готовка не в радость.
Мужчина снова открыл рюкзак. Вытащил на этот раз бутылку водки, стакан, налил немного, выпил, занюхал рукавом.
– Дожидай, покормлю и тебя, – обратился к угасающему костру, – эвон, сколь веток наломал! – Показал рукой на сложенные неподалеку горой еловые лапы и пиленые кругляши, заготовленные еще днем. Поднялся, взял охапку и кинул на раскаленные угли. Пламя взметнулось к небу, обдавая жаром. Семен взял котелок и пошел к озеру.
Внезапно почудилось, из воды пристально за ним наблюдают. Семен застыл на месте. Никого! Зачерпнул воды и долго стоял, вглядываясь в озерную гладь.
– Дружище, всюду тебе вурдалаки да нечисть мерещится, – сказал, подражая голосу Парфена.
– Так я ж родом из уральской глухомани. В нашей-то Вишере полно русалок, а в лесах леших, – ответил сам себе, возвращаясь к костру.
Солнце окончательно село. Темнота обступила пылающий костер, протягивая к человеку голодные костлявые руки. Проявились белые камни, образующие круг, пугая нечисть. Зловещие тени держались ближе к лесу, не решаясь нарушать запретную полосу.
Армейским ножом Семен ловко открыл тушенку, им же отрезал ломоть черного хлеба.
– Вот это перехват! А каша подождет другого раза.
Он посветил фонариком на руку:
– Всего то? Детское время.
Снова налил немного водки, выпил, погрузил в тушенку алюминиевую ложку. Зажевал, причмокивая!
– Может, чаю?
– Чаю! – потребовало эхо.
Семен погрозил лесу пальцем:
– Не балуй!
Лес промолчал.
Завыл волк, тоскливо, отчаянно. Семен замер, слушая. В солнечном сплетении рождалась уже знакомая боль, и он знал, что через несколько минут она скрутит внутренности, огнем пройдет вдоль позвоночника. Боль потери, боль одиночества.
Мужчина тихо заскулил, подзывая хищника.
Огромная волчица ступила в полосу огненных бликов. Глаза ее превратились в красные уголья.
– Здравствуй, дорогая! Видишь, явился без друга лепшего. Три года с хвостиком. Ох, ядрить в колено! Болен, небось, Парфенка. Тать его внутренности гложет. Да, ничего, матка обещалась приехать и заговор начитать. Авось, оправится, лешака милый.
Волчица подошла ближе, и по-собачьи играя бровями, уселась в нескольких метрах от него, слушая голос, склоня голову набок. Семен, не сводя глаз со зверя, медленно развязал рюкзак, вытащил кусок подвяленной говядины, завернутый в целлофан, развернул и положил на землю. Сам присел поодаль.
Волчица взяла мясо и унесла в темноту.
Семен знал, что насытившись, она снова придет к костру, поблагодарит глазами и уйдет до следующего сентября.
Боль отпускала.
Жених
Пять лет переписки, поздравительные открытки, ненавязчивые, совсем ни к чему не обязывающие приглашения. И вдруг Семен решился: навещу боевого друга, тем более, четверть века – юбилей, а не хухры-мухры.
Жизнь на заимке не сахар. А тут еще мать торопит со свадьбой, внуков жаждет:
– Семка, черт гулливый, второй год с Наталкой вожжаешься, стыдно в глаза соседкам глядеть. Компрометируешь девку.
И вдруг, он решился:
– Ладно, ма! В июле дружка боевого проведаю, а осенью поженимся с Наталкой, однако.
Мать вскочила, ахнув, забегала по дому:
– Ай, вот и хорошо, вот и распрекрасно! Готовься сватать по деревенскому обычаю.
– К чему, ма? Какой век на дворе?
– Времена всегда одни. Позабыли обычаи. На сто браков – восемьдесят разводов. А то вместе не венчаны поживут, а потом, глядь, и разбежались. У нее другой хахаль, у него новая пассия.
– Успокойся, мамуля! – Сын обнял мать и поцеловал седую прядку на виске, – если женюсь, то на всю жизнь.
Разговор был в апреле, а посватался Сеня к Наталье в середине мая. Венчание и свадьбу сговорили ровнехонько в самую середку октября, аккурат пятнадцатого. Октябри на Урале суровые, самое время погреться на южном солнышке. Решили поэтому медовый месяц провести в Сочи. Конечно, октябрь и Сочи не жарит, но для уральца – в самый раз!
К товарищу с пустыми руками не поедешь. Чем живет сибиряк и уралец? С осени как бурундук кедровые орехи запасает. Насыпал Семен для товарища целый ящик прошлогодних орешков, сверху полиэтиленовый пакет гречишного меда с дедовой пасеки уложил и посылкой отправил в новгородчину.
Часть гостинцев решил везти в рюкзаке сам. Упаковал большой кусок вяленой медвежатины, изысканное охотничье лакомство, несколько банок хрустящих соленых груздочков, варенье из дикой клубники в изобилии растущей по склонам холмов, ароматное, собравшее ласковое тепло короткого лета, черемуховую муку для пирогов (чай, мамаша сотоварища большая мастерица). И куда без знаменитой сибирской облепихи? Янтарное варенье и бутылочка ценного масла. Что еще?
– Мам! Кажется, упаковался.
– Серу[2 - Смолка, живица.]. Серу положил, сынок?
– А, точно, забыл жвачку сибирскую. Сам же топил, голова дырявая. Положу разной: вот – пихта, вот – кедр, вот – сосна.
Понюхал: м-м-м!
– Сыночек, рюкзак неподъемный!
– Ничего, мама, осилю. Помнишь, медведя тащил? Косолапый тяжеле будет.
Вечер перед отъездом Семен, как водится, с Наталкой, сватанной невестой провел.
– Смотри! Коли другую полюбишь, взойду на камень Писаный[3 - Писаный камень расположен на правом берегу реки Вишеры, в шести километрах ниже деревни Акчим. Притоком Вишеры, речкой Писанкой, разделяется на две части. Нижняя часть тянется по берегу Вишеры и называется Белоусовской – отвесная скала до двенадцати метров высотой. Свое название Писаный камень получил от нарисованных красной охрой изображений оленя, медведя, лисицы и других зверей. Изображения находятся высоко над водой. В камне имеются пещеры.], и в воду брошусь!
– Не полюблю, – Семен притянул девушку к себе, нашел горячие, солоноватые от слез губы.
Наталья отстранилась:
– Дай насмотреться на тебя, Соколик! Нет, плакать не стану, – отвернулась, пряча лицо.
– Ай-яй-яй! Не стану? – Семен повернул девушку к себе, – а это, что за ручьи? Глупыха, не навек прощаемся. Две недели не срок. Вытри слезки.
За стеной, в кухонном куте[4 - Кут – в толковом словаре В. Даля одно из значений: стряпная за перегородкой.], будущая теща усиленно гремела посудой. Парень прижал девушку к себе, целуя губы, шею, расстегнул пуговки на блузке:
– Натаха, будь моей до свадьбы!
– Нет, нет! Обманешь.
– Зоренька ясная! Обману, мне не жить. Мать проклянет. Любимая!
– Нет, – прошептала девушка, обессилев, – пожалуйста, нет.
– Да, – настаивал молодой человек, – все равно поженимся. Он прислушался: шум стих. – Будущая теща, – подумал, – ишь, затихарилась.
– Наталка, – позвала мать, – слышь, ай нет? Иди, чо скажу.
