скачать книгу бесплатно
Кровь не вода (сборник)
Мария Метлицкая
До какого предела можно идти на жертвы ради близких? Как, живя ради других, не потерять себя? Или жертвенность на то и жертвенность, чтобы отдавать без остатка? Вопросы эти каждый решает для себя.
Для Эллы такой вопрос и не стоял – она, кажется, родилась для того, чтобы служить близким. А вот Эмма, ее сестра, всегда считала, что никому ничего не должна. Жила взахлеб, не оглядываясь, всегда зная, что есть Элла – безответная, верная, покорная. На которую можно положиться, которая всегда подставит плечо.
И кто в итоге счастлив? Тот, кто брал, или тот, кто отдавал? Тот, кому есть что вспомнить, или тот, кто в жизни так ничего и не увидел? Неужели чистая совесть и верность родственным узам стоят жизни, которой, по сути, и не было?
Мария Метлицкая
Кровь не вода (сборник)
© Метлицкая М., 2015
© ООО «Издательство «Эксмо», 2015
* * *
Кровь не вода
Все сложилось удачно – просто на редкость. Два родных брата, Семен и Илья, родившиеся один за другим с разницей в полтора года, с первых дней жизни были неразлейвода. Ссор не было, скандалов и разборок – тем более. Родители не могли нарадоваться на своих дружных мальчишек: игрушки не делят, друг другу всегда уступают, стоят друг за дружку горой и каждый готов взять вину брата на себя. Жили скудно, как, впрочем, почти вся страна. Отец – инженер на заводе, мать – учительница труда в школе. Обычные люди, рядовая семья. И внешне вполне заурядные. В кого получились красавцы мальчишки? Загадка природы. Рослые, широкоплечие, темноглазые и черноволосые – загляденье и гордость родителей. Учились тоже вполне сносно – правда, старший, Семен, был стопроцентным гуманитарием, а младший, Илья, – технарем.
Женились рано и тоже почти одновременно – даже просто смешно! Как нарочно, – говорила мать Раиса Матвеевна. На втором курсе МАИ Илья привел в дом милую девочку, свою однокурсницу Галочку. Скромная Галочка по вкусу пришлась абсолютно всем – даже Семен, слегка огорченный этим известием (ревность, конечно, а что же еще?), от Галочки был в полном восторге.
Она и вправду была очень милой – тихой, воспитанной, скромной и, главное, сразу, с первой минуты, искренне полюбила родителей мужа, признав за свекровью непререкаемый авторитет и хозяйку.
Разместились так – в «задней» комнате, бывшей прежде родительской спальней, сделали «молодежный альков» – так острил новоиспеченный муж. Галочка при этом сильно краснела. А в большой, проходной, где раньше спали братья, теперь проживали мать с отцом и Семен.
Ничего, никто не ворчал – народ тогда был не так избалован, да и две комнаты в большой коммуналке на Петровских линиях, в самом центре, – разве так плохо?
А месяцев через семь в родительский дом явился Семен, держа за руку симпатичную высокую голубоглазую девушку, и представил ее своей невестой.
Девушку звали Наташей, но очень скоро она превратилась в Тусю и осталась ею навеки.
Квартирный вопрос стал острее – как разбираться, чтоб без обид? Девушки были без площади – Галочка из подмосковного Серпухова, а Наташенька, Туся, вообще из Свердловска.
За семейным ужином было принято мудрое и справедливое решение – в «алькове» спать поочередно. Два через два. Молодые смутились – самую малость, все посмеялись и на этом тему закрыли.
Туся и Галя сдружились сразу и навсегда. Единственное, что омрачало их дружбу, была небольшая, ну, самую малость, скрытая, невидимая борьба, нет, скорее соревнование, за любовь свекрови. Но та, умница, невесток не разделяла – хвалила обеих, подарки покупала равнозначные – Галочке синюю кофточку, Тусеньке – красную. И поровну говорила ласковые слова.
И любила их одинаково, потому что девочки были чудесные – так она с гордостью рассказывала про них знакомым и родственникам: «Как нам повезло!» И вправду, повезло.
Альковные пересменки не заставили долго ждать последствий, и через несколько месяцев – так же дружно, как жили, – невестки объявили о своих беременностях.
С разницей в три месяца родились девочки, двоюродные сестры. Похожие на отцов и друг на друга, ну прямо сестры родные. Эмма и Элла.
Разумеется, жизнь стала труднее и суматошней: молодые мамаши – студентки. Папаши – туда же. Места стало меньше, а шума, наоборот, больше. Младенцы исправно орали. Особенно старшая, Эмма. Дочь Ильи и Галины.
Но скандалов по-прежнему не было – воспитывать девочек стали дружно, подменяя друг друга, по очереди бегали на молочную кухню и выгуливали дочек на улице – никто в спор не вступал, все честно делили обязанности, не разделяя, кто брат, а кто сват.
Бабушка девочек работу, конечно, бросила и пришла на подмогу. Девочки жили так же дружно, как и их молодые родители, – просто не могли жить друг без друга. Только… Ссорились иногда – вернее, чем-то бывала недовольна строптивая Эмма. Но младшая, Элла, всегда уступала, и ссора заканчивалась, едва начавшись.
А спустя пять лет стали расселять коммуналку и давать квартиры. Это была и огромная радость, и большое расстройство – никто из них не представлял, как будут жить друг без друга.
Уехали в Новые Черемушки, тогда еще почти загород. Квартиры дали в соседних домах – однокомнатную родителям в доме напротив и по двухкомнатной молодым. В одном подъезде. Второй и третий этаж. Друг над другом.
Нет, это, конечно же, все-таки огромное счастье – и это счастье все ощутили почти моментально, в первый же день.
Было просторно, тихо и, главное, – все свое! И кухня, и ванная, и туалет. И спальня, конечно.
Бегали друг к другу в гости раз по пять на день – посмотреть, какую кушетку купили Илья с Галочкой. А польский журнальный столик и кресла на дистрофичных ногах достали Семен и Туся. А мама Рая (так звали свекровь обе невестки) напекла пирогов – и тут же все дружно бежали к родителям.
До смешного – квартиры, точнее, обстановка в квартирах, были почти одинаковые. Разумеется, дело тут было и в скудном ассортименте – поди достань что-нибудь эдакое!
И все же – занавески, не сговариваясь, купили одного тона. Кухонный гарнитур – тоже. А когда сошлись, как братья, сервизы – тут всем стало смешно.
Зайдя к брату, шутник Илья начинал растерянно оглядываться по сторонам.
– Я, братцы, вроде бы дома? А тогда почему Туська на кухне?
Девочки, конечно же, гуляли в одном дворе, играли попеременно в обеих квартирах – но Эмма любила больше «ходить в гости» к сестре – там интереснее и игрушки чужие! Свои она немного жалела. И в садик отправились вместе. Жизнь совсем наладилась, все были рядом и почти вместе, но у каждого был свой угол, и стало больше покоя. А так – да все оставалось почти на местах: все любили друг друга по-прежнему и всегда приходили на помощь. По первому зову.
В семьях царили лад и любовь. Родители старели, сыновья мужали, а внучки росли. И ничто не омрачало жизни – ничто серьезное и, не приведи господи, страшное.
Потом старики вышли на пенсию, стали прибаливать, а дружные снохи по очереди забегали прибраться, принести продукты и приготовить обед.
Приобщали девчонок – отнести бабуле с дедулей молока или хлеба, свежую газету или еще теплый яблочный пирог.
Элла бежала тут же, а Эмма начинала капризничать:
– Пусть идет Элка. Ей ближе на целый этаж!
Братья трудились, понемногу поднимались по служебной лестнице, копили на автомобили и отпуска, в которые, разумеется, тоже ездили вместе.
Невестки все так же были дружны, да не просто дружны, а куда глубже и больше – считали друг друга сестрами. Конечно, родными. И правда, куда уж родней?
Эмма и Элла, проснувшись, начинали перестукиваться по батарее – у них даже был свой «язык», азбука Морзе: два стука коротких – быстро позавтракать и ко мне! Три: есть дела, и встретимся позже, к обеду. Ну а четыре: ох, все отменяется – например, едем в Серпухов к бабушке (Эмма) или на вокзал встречать свердловский утренний – передача от Тусиной мамы.
Разлуку – даже короткую – переживали.
Ну, и кто-то поспорит, что все сложилось удачно? Какие прекрасные семьи! Точнее, семья.
Семен получил дачный участок, и дачу строили вместе, общими силами, ни минуты не думая о том, что владельцем участка и дома являются старшие дети – как по-прежнему называли их старики.
Отпуск в то лето был отменен – все средства вкладывались в строительство дома. Жены не роптали и не канючили – понимали, что девочки будут на воздухе. Да и старики, разумеется, тоже.
Мечтали о походах в лес и на речку, о шашлыках и песнях под гитару, о яблоках из собственного сада и самоваре по вечерам – обычные мечты горожанина, возводящего свой нехитрый и милый дом. Дачу. Как жить в Москве и ее не иметь? Невозможно – умные люди уже понимали.
Так все и было в дальнейшем – дом наконец закончили. Сад посадили. И привезли девочек с бабушкой и дедушкой, вместе. Три комнатки внизу, на первом этаже – «девчачья» и родительская, общая, типа столовой-гостиной, и две малюсенькие спаленки на втором этаже – метров по шесть. Галка с Ильей и Семен с Тусей. Все одинаково, и всем поровну.
Девочки, Эмма и Элла, дачную жизнь обожали – купание в речке, велосипеды, костры. И, разумеется, компании. Мальчики.
Никто ни разу не задал вопроса – родные ли сестры Эмма и Элла? Это было так очевидно, что и в голову бы не пришло усомниться. Они и вправду так были похожи между собой, что и сомнений не возникало – конечно, родные!
Худенькие, мелкие (в бабушку, в бабушку), узенькие, остролицые, черноглазые и буйно-кудрявые, точно из одного инкубатора, как шутили родители.
Дружили они по-прежнему, так плотно, так крепко, что жизнь друг без друга было сложно представить. Один сад, одна школа, одни каникулы на двоих. Одни бабушка с дедушкой.
Вот только характеры разные. Эмма, дочь Ильи и Галины, была явным лидером и заводилой. А Элла, сестра, подчинялась беспрекословно и, кажется, была из тех, кто получает от этого удовольствие.
Эмма, конечно, была побойчее во всем и порешительнее. Она с удовольствием руководила любыми процессами – будь то игра или детские шкоды. Кстати, не всегда безобидные. Так, однажды, девочкам было лет восемь, Эмма предложила сестре «подушиться бабулиными духами». Духи с большой осторожностью были изъяты из бабулиной комнаты и, разумеется, оприходованы. Сестры поднялись на чердак и там открыли украденный флакончик. Не беда, что пузырек с драгоценной влагой упал и разбился, беда была в том, что у Эллы открылся жестокий приступ удушья – с той поры она и вошла в когорту отчаянных аллергиков.
Эмма испугалась, увидев, как сестра синеет, хватает ртом воздух и падает без сознания.
Пару минут она раздумывала, распахнув окно и спустив с несчастной бретельки от сарафана, но ничего не изменилось – Элле становилось все хуже, она отчаянно хрипела и пыталась взывать о помощи.
Эмма подхватила ее под мышки и стащила по лестнице вниз практически волоком – на большее сил не хватило.
Наконец обезумевшая от страха Эмма бросилась к взрослым. На счастье, в доме был димедрол, и Илья влил девочке ампулу в рот. Вызвали «Скорую», и, слава богу, тогда пронесло.
На чердак, где и были разлиты духи, взрослые не поднимались и продолжали пытать девочек, что они съели или понюхали.
«Нам надо знать причину приступа! – взывали родители. – Что вы скрываете? Поймите, важно лишь то, что явилось причиной удушья!»
Было обещано, что ругать их не будут – ни-ни! Что поймут, что произошло все случайно и виноватых нет. Но сестры молчали. Молчала Эмма, опустив голову, и молчала несчастная Элла, поймав строгий, предупреждающий взгляд сестры: мы молчим, поняла? Смотри!
Увещевания, просьбы, требования и угрозы не помогли – девочки так же молчали.
Их уложили спать и собрали семейный совет. Что делать? Как узнать причину и почему они так боятся открыться?
Наутро они снова молчали, как партизанки перед врагами. И было принято решение сестер наказать. Что это значило в условиях дачи? Да многое! Речка и лес – под запретом. Вечерние костры на просеке тоже. Велосипеды – туда же. Даже любимые книги запрещены. Не говоря уже о телевизоре и кино в старом клубе. Разрешалось – только учебники, прополка клубники и помощь родителям по хозяйству. Все.
На какой срок? «Да пока вы не расколетесь», – объявил суровый Семен, невзирая на мольбы женщин и отца, дедушки, сидящего с валидолом.
А они молча выслушали суровый приговор, и Эмма кивнула:
– С чего начинать?
– В смысле? – не понял дядька.
– С прополки или со стирки носков?
Взрослые переглянулись, тяжело вздохнув, и разбрелись по делам.
Обнаружилось все через пару дней, когда Галочка поднялась за чем-то на пресловутый чердак.
Запах там стоял еще крепкий, и она сразу все поняла.
Теперь девиц терзали вопросами: «Почему украли? Почему побоялись сказать?»
С Эммой долго беседовали родители – по очереди и вместе. Объясняли, что жизнь любимой сестры была под угрозой. Пытались понять, почему – почему – они боялись открыться? Разве их били когда-нибудь? Разве сурово наказывали? Откуда эта ложь и этот страх?
– Страшно не то, что вы смогли украсть. Хотя это тоже ужасно. Страшно то, что твоя сестра могла умереть. Ты меня слышишь? – пытался достучаться до дочери Илья.
Эмма стояла молча и разглядывала свои сандалеты.
Наконец отец не выдержал, подошел к дочери и сильно встряхнул ее за плечи.
Она подняла на него лицо, посмотрела внимательно, с интересом и вовсе без страха и тихо произнесла:
– Попробуй только ударь!
Отец вздрогнул, мать заплакала, а Эмма вздохнула и вышла за дверь.
А вот родители Эллы впервые задумались. Точнее, перепуганная мать накручивала растерянного отца, справедливо обвиняя во всем племянницу.
Он молчал, а потом рявкнул:
– Да хватит! Я понял. Только ты не поняла, что она мне такая же дочь, как и Элла!
– Я понимаю! – шепотом, оглянувшись, словно боясь, что их услышат, ответила Туся. – Только… Только теперь я ее боюсь. Понимаешь? Не знаю, что можно от нее дальше ждать!
Расстроенный муж махнул рукой и вышел на крыльцо покурить.
Именно с того дня, хотя, казалось бы, все скоро было забыто, отношения между братьями и их женами изменились.
Был еще случай – девочки подобрали одноглазого бездомного котенка, плешивого и блохастого. Взять в дом котенка не разрешили – конечно же, в частности, из-за того, что пушистые животные были противопоказаны Элле.
Котенка было велено немедленно отнести обратно и категорически про него забыть.
Эмма ослушалась – котенка они пристроили к соседке, сердобольной бабуле, и бегали его мыть, чесать и кормить. Кончилось все блохами – и это, слава богу, была самая мелкая из возможных неприятностей.
Когда открылась и эта ложь, снова поднялся скандал. «Опять вранье и непослушание! Опять риск для здоровья Эллы! Как ты могла?» – все дружно орали на Эмму, а она, подняв свои невинные глаза, успела промолвить:
– А что, я одна? Я одна туда ходила и мыла его?
Тут к ней подлетел дядька и дал ей затрещину. Отец негодницы побледнел, а мать закричала:
– Не трогай ребенка!
Братья и их жены не разговаривали неделю. Между собой беседы сводились к тому, что надо разъехаться, потому что… Ну, все понятно!
Родители Эммы оправдывали ее, повторяя ее же слова: «А что, Элла совсем без мозгов?»
А родители Эллы уже стали прямо-таки бояться племянницы – с такой, как она… Словом, да все, что угодно!
Но лето подошло к концу, а до следующего было так далеко, что про разъезд думать пока не хотелось.
С дачи в тот год уезжали смурные, сконфуженные, потерянные. Все понимали, что их рай, их семейный очаг почти безвозвратно разрушен. И прошлых отношений, скорее всего, не вернуть.
