скачать книгу бесплатно
Ущерб тела
Маргарет Этвуд
Экспансия чуда. Проза Маргарет Этвуд
Жизнь Ренни, молодой журналистки, дала трещину, когда у нее диагностировали рак. Чтобы восстановиться после тяжелой болезни, она отправляется на маленький карибский остров, где должна собрать материал для статьи. Однако с виду райский Сент-Антуан оказывается в шаге от революции. И хотя Ренни избегает политики, зарождающийся роман затягивает ее в воронку страстей, где смешиваются, как в тигле, тяга к любви и к власти.
Маргарет Этвуд
Ущерб тела
Посвящается
Дженнифер Рэнкин (1941–1979).
А также Грейми, Джеймсу и Джону
Присутствие мужчины предполагает, что он способен совершить по отношению к тебе. Напротив, присутствие женщины… определяет, что может или не может быть совершено по отношению к ней.
Джон Бёрджер. Искусство видеть
Margaret Atwood
Bodily Harm
* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Copyright © 1982 by O.W. Toad Ltd.
© Финогенова А., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021
I
– Так я оказалась здесь, – сказала Ренни.
Это произошло на следующий день после ухода Джейка. Домой я возвращалась около пяти вечера. Я заходила на рынок, поэтому у меня в руках кроме сумочки была корзина с покупками. Теперь, когда Джейк исчез с горизонта, таскать приходилось не слишком много, кроме того, у меня побаливали мышцы левой руки – я забросила предписанные упражнения. Деревья вдоль улицы сменили окрас, на тротуар падали листья, желтые и коричневые, а я думала: «Что ж, все не так плохо – я все еще жива».
Мой сосед, старик-китаец – его имени я не знала – убирался в переднем дворике. Мой дворик был выложен плиткой, чтобы можно было ставить машину. Это означало, что наша улица скорее дорожает, чем дешевеет, и через пару лет мне придется съехать; впрочем, я перестала мыслить годами. Сосед уже выкорчевал мертвые растения и теперь сгребал землю граблями в овальную клумбу. Весной он посадит растения, названия которых мне неведомы. Помню время, когда я думала: «Если ты вообще собираешься жить, самое время выучить названия».
Я не заметила их «Круизер», они припарковали его, как обычную машину, безо всяких мигалок, да еще за пару домов, и я просто не обратила внимания. Здесь полицейская машина – лишь часть пейзажа, в отличие от северных районов.
Входная дверь была открыта; впрочем, в такой теплый день такое в порядке вещей. Соседка с первого этажа – не домовладелица, но с характерными повадками – держит кошек или кого-то в этом роде и часто оставляет входную дверь приоткрытой, чтобы те могли выходить на улицу из квартиры через маленькую дверцу. «Кошачий тоннель» – называет ее Джейк; то есть называл.
Моя дверь на верхнем этаже тоже была открыта. Внутри кто-то был – мужчины, они разговаривали, смеялись. Я не могла представить, кто это мог быть, точно не Джейк, но было ясно, что им не важно, услышат их или нет. Ключ по-прежнему лежал под ковриком, где я его оставила, зато дверной косяк в одном месте был поврежден, замок буквально выворочен. Я вошла в гостиную, заставленную коробками с книгами, которые Джейк упаковал, но еще не успел забрать. Все стояло на своих местах. Через дверь на кухню я увидела их ноги, ботинки начищены, брюки выглажены.
За столом сидели двое полицейских. Мгновенный ужас: опоздала в школу, застукали на лестнице в корпусе мальчиков, вообще – застукали. Единственное, что пришло мне в голову, – они нашли косяк; но ящики не выдвинуты, а банки с чаем и кофе на привычных местах. Потом я вспомнила, что Джейк унес все припасы с собой. А что? Его право. Да и вообще сейчас это как-то меньше всех волнует, все покуривают, даже полицейские, это уже почти легально.
Младший из них поднялся, второй остался сидеть. Сидел и улыбался мне с таким видом, словно я пришла сюда на собеседование.
– Вы мисс Уилфорд? – спросил он. Ответа он не ждал. – Вам здорово повезло.
У него была крупная голова, а волосы стрижены ежиком и уложены в панковский ирокез, но выглядел он старомодно, как привет из пятидесятых: отсутствовали зеленые «перья».
– Почему? Что случилось? – спросила я.
– Соседи у вас – сказка, – сказал молодой. Он был похож на учителя физкультуры в школе или на баптиста – лет двадцати двух, честный, серьезный. – Например, женщина снизу. Это она нам позвонила.
– Был пожар? – спросила я. Никаких признаков. Ни малейшего запаха гари.
Старший рассмеялся. Второй нет.
– Нет, – сказал он. – Она услышала шаги наверху, но знала, что вас нет дома, – видела, как вы ушли, и не слышала, чтобы кто-то поднимался по лестнице. Он проник через окно в кухне.
Я поставила корзину на стол. Потом пошла посмотреть на окно – оно было приоткрыто на пару футов. Белая краска частично содрана.
– Это можно сделать с помощью финки, – сказал он. – Советую поставить специальные замки. Он услышал нас и ушел так же, через окно.
– Он что-то украл? – спросила я.
– Это вы нам скажете, – ответил старший.
Молодой нервничал.
– Нам не кажется, что это был грабитель, – сказал он. – Он сделал себе шоколадный напиток. Похоже, он просто ждал вас.
На столе стояла кружка с недопитой коричневой жидкостью. Меня затошнило от мысли: абсолютно незнакомый человек в моей кухне, открывает мой холодильник, шарит по шкафчикам, может, напевает себе под нос, словно у себя дома; словно он здесь – свой.
– Зачем? – говорю я.
Старший полицейский поднялся. Он как-то сразу занял всю кухню.
– А вы посмотрите, – сказал он, упиваясь важностью своего положения. – Он оставил для вас подарок.
Он прошел мимо меня через гостиную в спальню. Хорошо, что я утром заправила постель: в последнее время я часто ленилась.
На стеганом покрывале лежал аккуратно свернутый моток веревки. Самая обыкновенная веревка, ничего шокирующего. Светло-бежевая, средней толщины. На такой удобно развешивать белье.
Мне вспомнилась игра, в которую мы играли в детстве, – то ли «сыщик», то ли «улика». Нужно было угадать, кто это: мистер Грин в подвале, с разводным ключом; мисс Плам в кухне, с ножом. Вот только я не могла вспомнить, имя на конверте принадлежало убийце или жертве. И мисс Уилфорд в спальне, с веревкой.
– Он просто ждал тут вас, – повторил младший полицейский за моей спиной.
– Попивая овалтин[1 - Популярный швейцарский солодовый напиток.], – сказал старший. Он смотрел на меня с высоты своего роста почти с восторгом, как взрослый, только что сказавший непослушному ребенку с разбитой коленкой «я же тебя предупреждал».
– Так что вам повезло, – сказал молодой.
Он прошел в спальню и взял веревку с кровати, осторожно, словно заразную. Я увидела, что он старше, чем показалось мне сначала: вокруг глаз у него собрались тревожные морщинки.
Старший распахнул шкаф, небрежно, как будто имел полное право. Там все еще висели два костюма Джейка.
– Вы ведь одна живете? – спросил он.
Я сказала, что да.
– Ваши картины? – спросил старший, ухмыляясь.
– Нет, – сказала я. – Моего друга.
Это были картины Джейка, он должен был увезти их.
– Понятно, что за друг, – сказал старший.
– По всей видимости, он наблюдал за вами какое-то время, – заметил младший. – И, видимо, знал, когда вы возвращаетесь домой. Есть идеи, кто это может быть?
– Нет, – ответила я.
Мне захотелось сесть. Я подумала, не предложить ли им пива.
– Маньяк, – произнес старший. – Если бы вы знали, что за типы разгуливают на свободе, вы бы носу из дому не казали. Вы закрываете шторы, занавески в ванной, когда моетесь?
– У меня нет штор в ванной, – ответила я. – У меня ванная без окна.
– Вы закрываете шторы в спальне, когда раздеваетесь на ночь?
– Да, – сказала я.
– Он вернется, – произнес младший. – Такие всегда возвращаются.
Но старший не отступал.
– У вас часто остаются мужчины? Разные мужчины?
Он хотел сказать, мол, сама виновата – невольно, конечно, небольшая оплошность, провокация. Сейчас начнет поучать меня, рассуждая о замках, о жизни в одиночестве, о безопасности.
– Я закрываю шторы. У меня не остаются мужчины. Я выключаю свет. И раздеваюсь сама. В темноте.
Старший ухмыльнулся, мол, знаю я этих одиночек, и я вдруг разозлилась. Я расстегнула блузку, вытащила из рукава левую руку и спустила с плеча лямку лифчика.
– Э, какого черта? – сказал старший.
– Хочу показать, чтобы вы мне поверили, – ответила я.
* * *
В Барбадосе будет двухчасовая остановка, по крайней мере, ей так сказали. Ренни нашла в тамошнем новехоньком аэропорту с фоновой музыкой женский туалет, где сняла теплую одежду и переоделась в летнее платье. Она рассматривает в зеркале свое лицо, нет ли тревожных признаков. Вот честно, она выглядит прекрасно и совершенно нормально. Платье на ней нежно-голубое, лицо не слишком бледное, макияжа ровно столько, чтобы не казаться странной – постаревшей хиппушкой или одной из секты плимутских братьев[2 - Консервативная религиозная группа направленности.], например. Именно о таком впечатлении она и мечтает – о нейтральности; это необходимо ей в работе, как она часто повторяла Джейку. Невидимость.
– Ну попробуй! – повторял Джейк во время одной из его «кампаний» по ее изменению. – Что там было в тот раз? Да, рубиновый атлас, тонкие лямочки со стразами. Заяви о себе!
– Заявления делают другие, – сказала я. – Я лишь записываю.
– Это отговорка, – говорил Джейк. – Если тебе есть что показать – так вперед!
– Видит бог, в этом весь ты, – сказала Ренни.
– Умеешь ты поставить на место, – сказал Джейк, скалясь и показывая в улыбке зубы – идеальные, не считая чуть удлиненных резцов.
– Тебя невозможно поставить на место, – ответила Ренни. – За это я и люблю тебя.
В туалете была сушилка для рук, которая обещала защиту от заразы. Инструкции были на французском и английском, сделано в Канаде. Ренни моет руки и сушит их в сушилке. Она обеими руками за защиту от заразы.
Она думает о том, что оставила позади, что отменила или не потрудилась отменить. Что касается квартиры, она просто заперла дверь на блестящий новый замок и ушла прочь, ведь теперь ей нужно было рвануть куда подальше. С каждым днем все проще, посуда в раковине лежит две, три недели, подумаешь, небольшая стопка, она уже почти избавилась от чувства вины; и очень скоро избавится навсегда.
Ренни повезло, что она знает лазейки – умеет порой увиливать от реальной жизни; большинство не умеет. Она ничем не связана, это тоже преимущество. И хорошо, что она умеет быть гибкой, это помогает знакомиться с людьми, например так было с Кейтом. Он недавно перешел в «Вайзор» из «Торонто-лайф». Он ее знакомый, а это совсем не то, что друг. Пока Ренни лежала в больнице, она поняла, что большинство ее друзей на самом деле лишь знакомые.
– Я хочу куда-нибудь в теплое и далекое место, – сказала она.
– Сходи в «Кафе во дворике», – ответил Кейт.
– Я серьезно, – сказала Ренни. – Моя жизнь пошла наперекосяк. Мне нужно… просто позагорать.
– Хочешь написать горячий материал про Карибы? Так все хотят.
– Нет-нет, никакой политики, – сказала она. – Я сделаю тебе отличную статью в рубрику «солнце – море», винные карты, теннисные корты, всё как ты любишь.
– В последний раз ты отказалась писать статью на мою тему, – заметил Кейт. – Кроме того, ты только что вернулась из Мексики.
– Это было в прошлом году, – сказала она. – Ну брось, мы же старые друзья! И мне правда нужно на время уехать.
Кейт вздохнул и согласился. Пожалуй, чересчур быстро. Обычно он торговался дольше. Наверное, слышал о ее операции; возможно даже знал, что ее бросил Джейк. У него был такой немного жалостливый взгляд, как будто он хочет что-то для нее сделать, вроде как подать на бедность. Ренни ненавидит жалость.
– Не задарма, конечно, – сказала она. – Я ведь не то чтобы бесполезна.
– Выбери остров, – ответил Кейт. – Только такой, про который мы не писали. Может, вот этот? Один мой друг оказался там, по стечению обстоятельств. Говорит, совсем не туристическое место.
Названия Ренни никогда не слышала.
– Вот и отлично! – ответила она.
Обычно она готовилась заранее, но на этот раз времени совсем в обрез. Она летит «вслепую». Ренни укладывает вещи в чемодан, засовывает колготки во внешнее отделение со встроенными часами. Потом идет в ресторан, там плетеная мебель, и заказывает джин с тоником. Она не смотрит на море вдали, пронзительно-голубое до неправдоподобия.
Ресторан полупустой. Несколько одиноких женщин, компании подружек, две-три семьи. Одиноких мужчин нет. Одинокие мужчины, как правило, идут в бар. Еще она узнала, с тех пор как ушел Джейк, что, если слишком долго оглядывать зал несколько отстраненным взглядом, характерным для женщин, которые пришли без компании, но не прочь в ней оказаться, один из одиноких посетителей может к ней присоединиться. Поэтому она смотрит на свои руки и на кубик льда в бокале, который, впрочем, мгновенно тает, несмотря на работающий кондиционер.
Подойдя к выходу на посадку, Ренни узнаёт, что самолет задерживается. Она начинает бродить между киосков с сувенирами: черные вязаные куколки ручной работы, портсигары и ручные зеркальца, украшенные ракушками, ожерелья из акульих зубов, надутая и высушенная рыба-еж. Рядом миниатюрный оркестр духовых, с музыкантами-жабами, пришпиленными к коряге. Приглядевшись, она видит, что жабы настоящие, то есть это их раскрашенные чучела. Было время, когда бы она точно купила эту жуть и подарила кому-нибудь, в шутку.
* * *
Ренни родом из Гризвольда, провинция Онтарио. Гризвольд – это ее «контекст», как принято говорить. Хотя это скорее не контекст – живописные викторианские домики, деревья в осеннем убранстве на холме в отдалении, – а подтекст, нечто, чего не видно, но что безусловно присутствует, наполненное выщербленными древними камнями, закопанными огрызками, червями и костями – во что не хотелось бы вляпаться. Те, кто в последнее время с такой страстью ищут свои корни, просто никогда не видели их вблизи, любила говорить Ренни. А она видела и предпочла бы какую-нибудь другую часть растения.
