скачать книгу бесплатно
Четыре дня до момента Х
Прошедший день дал мне понимание того, что в здешнем раю не все одинаково счастливы. А значит стоит искать не только информатора, но и возможных союзников. Которых может оказаться не так мало.
Но где искать? Неспешно бреясь перед зеркалом, я постепенно пришел к мысли, что наиболее перспективным является посещение Университета. В самом деле, если мне нужно нечто, способное противостоять всеобщему невежеству и умственной деградации, то что может быть лучше, чем Университет – оплот разума и знаний. Пусть в этом городе интели не в почете, само существование высшего учебного заведения подобно крепости здравого смысла, которая хоть и окружена врагами, но стоит неколебимо и не спускает поднятый флаг.
Полистав справочник, я узнал, что Университет располагался в живописном древнем замке крестоносца Ульриха де Казы. Приняв решение ехать туда, я сразу пришел в хорошее расположение духа. Во-первых, мне нравятся старинные замки, а во-вторых, я вообще люблю студенческие городки. Там много красивых молодых людей со стопками книг, аудитории, построенные амфитеатром, разнообразные спортивные площадки, моложавые или наоборот седые профессора, окруженные стайками симпатичных девушек… В общем, там всегда молодая, здоровая, кипучая жизнь и масса положительных эмоций.
Крестоносец Ульрих де Каза понимал толк в ландшафтном дизайне. Его замок располагался среди суровых, романтичных скал и был огражден рвом и внушающей почтение крепостной стеной.
В настоящее время, правда, большую часть стены разобрали, дабы расширить территорию и построить новые корпуса. Но главный въезд сохранял все очарование средневековья. В наличии были: наполненный водой ров, над которым застыл навечно опущенный подъемный мост с потрясающей толщины цепями; металлические створки ворот, покрытые рисунками, живописующими подвиги крестоносца Ульриха и две островерхие сторожевые башни по обеим сторонам прохода…
Словом, с первого взгляда Университет мне понравился. Так и надо строить – не разрушая старые здания, а аккуратно вписывая их в новые постройки.
За крепостными воротами тоже было хорошо. Много зелени, яркие павильончики в которых заботливые дизайнеры разместили удобные столы и лавочки – садись, читай, рисуй, на свежем воздухе, на фоне великолепного пейзажа… Все было продумано просто замечательно.
Отрадно было и то, что Университет не выглядел пустынным. Занятия еще не начались (на дворе август!), но вокруг было многолюдно. Полным ходом шли вступительные экзамены, и в павильончиках я видел живописные группки парней и девушек, пришедших поступать в этот храм знаний.
Одинокий паренек, из аккуратной прически которого выбивался непокорный хохолок, чем-то напомнил меня, каким я был… страшно подумать – 20 лет назад!
– Пришли поступать? – спросил я об очевидном.
– Да.
– На какой факультет, если не секрет?
– На художественный.
– О, а я думал, здесь только науки преподают.
Юноша посмотрел снисходительно.
– У нас хороший Университет, – сообщил он с некоторым апломбом, – и здесь три отделения: художественное, научное и физической культуры.
– Прекрасно. И вы выбрали художественное.
Парнишка пожал плечами:
– Естественно. На научном учиться дольше, да и востребованность их профессий гораздо ниже, чем у нас.
– Ну да, ну да… Двигать вперед науку всегда было не просто.
– А я считаю, что нужно получать специальность, которая приносит людям пользу каждый день. А высокие материи… еще не известно, пригодятся ли когда-нибудь.
– М-м, – задумчиво согласился я. – В этом есть смысл. Кстати, не сориентируете меня: где здесь что, где какой факультет?
Юноша улыбнулся с мягким превосходством старожила.
– А вы возьмите справочник абитуриента. Вон в каждом павильончике их специально выкладывают для начинающих.
Искренне поблагодарив, я как послушный начинающий, тут же отправился за справочником. Его содержимое меня потрясло.
Университет действительно состоял из трех отделений, включавших ряд факультетов и кафедр. И действительно здесь обучалось до 10 тысяч студентов, в том числе приезжие из других городов и даже стран.
Но каким специальностям! Мне такое не привиделось бы в страшном сне. Впрочем, судите сами.
На художественном отделении наибольшей наполняемостью аудиторий блистали три факультета: ногтевого дизайна, искусства макияжа и накалывания цветных татуировок.
Научное отделение неустанно трудилось над целым рядом важнейших тем. Наибольшее количество публикаций в специализированных журналах числилось за кафедрой изучения проблем кожи под волосяным покровом.
Прочитав эту информацию, я машинально потянулся почесать кожу под волосяным покровом. Какие тут бывают проблемы, перхоть? И они это здесь пять лет изучают? С получением научных званий и публикациями в журналах?
Второе место по количеству научных статей (с заметным отставанием) занимал факультет разработки полезных диет и рационального питания. Ну, это понятно. В обществе всеобщей сытости без рационального питания не обойтись. И человек, который может подсказать, когда в жратве надо остановиться, действительно крайне востребован.
И наконец, в довершение всего, как вишенка на торте, в справочнике красовалась информация победах молодежной команды «Носороги», которую именно здесь, в университетских спортзалах физкультурного отделения готовили к выходу в свет вдумчивые педагоги.
Надо было уходить. Интелей я здесь не найду – они парни резкие, а на университетских площадках как-то все чересчур приторно, либо быковато. Не то!
Вернув университетский справочник в стопку аналогичных, я резко развернулся и пошел прочь. Время потеряно напрасно. А это самый дорогой и невосполнимый ресурс.
Но, как выяснилось, самое скверное поджидало меня на выходе из храма науки.
Глава 5.
Поиски трупа
На выходе из университетского городка меня поджидали полицейские.
– Иван Жилин? – спросил один, делая шаг от машины в мою сторону и доставая наручники.
– Да. А в чем дело?
– Вам придется проехать с нами.
– Разве я сделал что-то плохое?
– На месте и разберемся.
Что было делать? Не драться же с ними на глазах у десятков свидетелей. Нет, я конечно предполагал, что рано или поздно придется переходить на нелегал. Но не на второй же день свободной жизни!
На меня нацепили наручники и аккуратно, нажимая ладонью на голову, усадили в полицейский автомобиль. На заднее сиденье, которое было отгорожено металлической сеткой и превращено в своеобразную клетку для задержанных. Полицейские сели вперед, на места для свободных людей.
В клетке было чисто, но пахло чем-то кислым с оттенком аммиака. Видимо предыдущие задержанные неоднократно справляли здесь разнообразные физиологические нужды, а регулярные чистки не способны были вытравить запах.
Впрочем, ехали мы быстро, аромат не был слишком силен, и я отвлекся, глядя в окно, на проплывающие мимо улицы. Через какое-то время я сообразил, что мы едем не к месту моей прописки. И не в полицейское управление.
– Простите, а куда… – начал я, но тут сообразил и закрыл рот.
Мы свернули с главной магистрали в сторону моря и подъехали к той халупке, которую я по рекомендации Амада снял для конспиративных встреч. Сейчас, в свете дня она выглядела мрачновато и дико, как заброшенное гнездо контрабандистов. Такие, знаете, потемневшие от времени стены, крыша кое-где поросшая мхом, покосившееся крыльцо, хлипкий навес над запущенной террасой… А вокруг старый сад из полузасохших крючковатых деревьев, и в десяти метрах за задней стеной скальный обрыв. Внизу шумело море.
– Ну, – сказал старший полицейский, выбираясь из машины и открывая мне дверцу. – Показывайте, где спрятали труп.
– Простите, что?
– Труп, говорю, куда дел?
Второй полицейский тоже приблизился и демонстративно извлек резиновую дубинку, которая до этой минуты мирно лежала на торпеде.
Я понял, что происходит. Видимо вчера, когда я волоком тащил в этот адрес мертвецки пьяное тело «великого художника», кто-то из соседей наблюдал за процессом и своевременно просигнализировал. Теперь оставалось только молиться, чтобы Рембрандт не умер с перепою (все-таки человек не первой молодости) и встретил нас похмельным, но живым.
– Пойдемте, – сказал я как можно более покладисто, – я все покажу.
Мы прошли по деревянным мосткам, ведущим к главному входу. Доски подавались под ногами и поскрипывали.
Дверь оказалась открыта, и мы беспрепятственно проникли в главную комнату. А там…
Действительность превзошла ожидания!
За столом, щедро уставленном закусками и целой батареей пустых бутылок, в позе рубенсовского Вакха восседал наш «покойник».
– А, полиция! – вскричал он, делая широкий жест вилкой с насаженным куском селедки. – Пива принесли?
Представители органов отреагировали ожидаемо. Они так решительно двинулись вперед, что казалось еще секунда, и главе застолья придется худо. Но в последний момент в события вмешался плюгавый мужичок, до того скромно притулившийся в уголке.
– Простите, я ошибся, – сказал он, привставая.
– В смысле «ошибся»? – первый полицейский резко притормозил и уперся взглядом в плюгавого.
– Это я вам звонил, – робко пояснил тот. – Увидел ночью, как новый квартиросъемщик, – (тут он осторожно показал на меня), – тащит безжизненное тело… Ну и подумал.
– А проверить сначала?
– Ночью побоялся. А утром пришел… – мужичок сделал жест в сторону Рембрандта, который в этот момент сосредоточенно рылся в пепельнице, выбирая окурок подлиннее. – И вот. Живой.
– А это точно то тело? – усомнился второй полицейский.
– Точно. Дом-то пустовал. Никого больше не было.
Старший наряда помолчал, соображая. Потом приказал подчиненному:
– Присмотри здесь. Мы прогуляемся.
Он дернул меня за руку и принудил выйти из дома.
Мы сделали с десяток шагов по направлению к обрыву, и я загрустил. «Ну, Амад, ну, удружил!». Местечко было самое, что ни на есть зловещее. Со стороны моря домик наш смотрелся как ласточкино гнездо, прилепившееся к скале. И я бы не удивился, если бы глянув с вершины утеса вниз, полицейский обнаружил бы вдоль полосы прибоя добрый десяток расчлененных трупов. Больно уж удобно было их туда сбрасывать.
К счастью, когда мы добрались до ничем не огражденного края скального выступа, оказалось, что пустынный берег под нами совершенно не изгажен присутствием человека и не хранит следов преступлений.
Но зрелище, открывшееся перед нами, огромный простор моря и неба… Это завораживало.
– Блестело море, всё в ярком свете, – взревел позади знакомый рембрандтовский бас.
Мы оглянулись и обнаружили, что похмельный мастер кисти решил продолжить банкет на природе.
– И грозно волны о берег бились, – вещал он, дирижируя початой бутылкой пива. – Дрожали скалы от их ударов. Дрожало небо от грозной песни!
Старший полицейского наряда сморщился, как от зубной боли, извлек из кармана обширный носовой платок и смачно высморкался. Затем, поймав паузу в поэтических воплях, спросил:
– Вы наняли дом, и в первый же вечер привезли сюда это. – (Он тычком пальца обозначил предмет своего интереса). – Зачем? Вы – мазохист?
– Мой племянник, – громко ответил за меня «великий художник», – заказал мне свой портрет. На фоне моря.
Служитель правопорядка недоверчиво поднял брови.
– А дом он снял как мастерскую, – еще громче продолжил носитель бессмертного имени. – На всё время, пока я буду творить. Вопросы?
– Это правда? – старший наряда слегка повернул голову в мою сторону.
– Да, знаете… – я потоптался на месте, изображая смущение, – родственников не выбирают. Вот, обещал за ним присматривать, а он…
– Ну-ну.
Далее началось приятное. Меня освободили от наручников. Потом представители власти откозыряли и направились к выходу. Деревянный настил чуть пружинил под их ногами и ощутимо поскрипывал. Давно уже я, глядя на представителей власти, не испытывал такого чувства удовлетворения.
Но они не ушли просто так. Через пять шагов старший обернулся и указал на вальяжного Рембрандта, который как раз выливал в глотку остатки пива.
– Присматривайте за ним.
– Непременно.
Глава 6.
Метод Сократа
Для того, чтобы заставить врага поступить против его воли, завлекай его какой-либо выгодой. Для того, чтобы предотвратить выступление врага, покажи ему вред этого.
Сун-цзы. Трактат о воинском искусстве
Мы стояли на краю обрыва и смотрели на море.
– Какое у тебя странное имя, Иван, – задумчиво произнес Рембрандт. Его зычный голос легко покрывал шум прибоя. – Ты русский коммунист?
– Почему сразу «коммунист»?
– Все русские – коммунисты. Одни явные, другие латентные.
– Довольно спорно.
– Да брось! – махнул бутылкой «великий художник». – Это же у вас сказано: «Счастья всем. Даром. И чтобы никто не ушел обиженный»… Разве не типичная коммунистическая пропаганда?
