скачать книгу бесплатно
Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров
Максим Иванович Малявин
Одобрено Рунетом
Так исторически сложилось за неполные семь лет, что, стоит кому-то набрать в поисковой системе «психиатр» или «добрый психиатр» – тут же отыщутся несколько ссылок либо на ник dpmmax, уже ставший своего рода брендом, либо на мои психиатрические байки. А их уже ни много ни мало – три книги. Работа продолжается, и наше пристальное внимание, а порою и отдых по системе «конкретно всё включено» с бдительными и суровыми аниматорами, кому-то да оказываются позарез нужны. А раз так, то и за историями далеко ходить не надо: вот они, прямо на работе. В этой книге собраны самые-самые из психиатрических баек (надо срочно пройти обследование на предмет обронзовения, а то уже до избранного докатился!). Поэтому, если вдруг решите читать книгу в общественном месте, предупредите окружающих, чтобы не пугались внезапных взрывов хохота, упадания под стол и бития челом о лавку.
Максим Иванович Малявин
Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров
© Максим Малявин, текст, 2016
© Юлия Межова, иллюстрации, 2016
© ООО «Издательство АСТ», 2016
Вступление
Есть мнение, что не человек выбирает специальность, а очень даже наоборот. Мнение интересное, но, на мой взгляд, оно несколько попахивает фатализмом и умаляет роль личности в истории, пусть даже это история болезни. Все-таки приятно тешить себя иллюзией свободы выбора, будь то выбор профессии или спутницы жизни. Ладно, согласен, со вторым я чрезвычайно самонадеян и нагло себе льщу, но профессию выбрал сам, и только сам. Собственно, выбор окончательно сформировался (кристаллизовался, как сказали бы коллеги) к четвертому курсу, когда начался цикл занятий по психиатрии. Все сошлось воедино: и тематика предмета, и характерологические особенности учителей, и особая харизма самой психиатрической больницы, раскидавшей свои корпуса среди вековых деревьев Томашева колка – некогда деревни, ныне одного из районов Самары. Логика и холодный расчет тут и рядом не стояли. А потом был шестой курс, когда более половины всех занятий у нашей особой группы приходилось на психиатрию. А потом – собственно интернатура, которую мы проходили вместе с будущей женой (ни разу не хотевшей стать психиатром, но, поскольку с инфекционистами не вышло, то почему бы и нет?). Интереснейшие и умнейшие преподаватели и врачи, атмосфера старых корпусов (в некоторых сохранились еще те, столетней давности, дубовые двери и окна со стеклами в палец толщиной и с отдельной клетушкой для керосиновой лампы между рамами), неповторимая логика и философия предмета – боже, как все это было интересно!
А потом – другой город, другая больница. Дом у шоссе, тогда еще новенький, пахнущий краской, побелкой и свежепостеленным линолеумом. Больничный комплекс, включающий в себя все, что нужно для автономного существования: поликлинику, дневной и круглосуточный стационары, лечебно-трудовые мастерские и даже спецбригаду – этаких гренадеров в белых халатах с бесконечно добрыми лицами. И пара санитарных машин-барбухаек для комплекта. И вот уже пятнадцать с хвостиком лет нашей работы здесь. При таком стаже работы кажется, что почти миллионный город отличается от деревни только этажностью застройки и временем на проезд из конца в конец. Стоит же зайти на рынок или просто прогуляться по улице…
– Здравствуйте, как самочувствие? Таблеточки пьете. А отчего вас так долго на приеме не было? Непорядок…
Специфика заболеваний и особенности оказания помощи, порой недобровольной, отгораживают психиатрию стеной недосказанности и таинственности, местами переходящей в паранойяльную озабоченность, с теориями заговора и пугалами карателей от медицины по одну сторону регистратуры, и особым прищуром, с понимающим покачиванием головы – дескать, идейки у вас, батенька, того – по другую. Хотелось бы, чтобы мои рассказы помогли хотя бы отчасти преодолеть это отчуждение и недосказанность, приподняв завесу тайны над психиатрической кухней. Если нет – опять же, ничего страшного: пугало – тоже имидж.
P. S. Все имена действующих лиц изменены. Любые совпадения прошу считать случайными.
Вуайеристы поневоле
Психиатрические больницы могут располагаться либо в черте города, либо за оной. Причем старые больницы, на мой взгляд, чаще строились все же вне городов. Гатчинская, Калужская, Самарская (когда она строилась, Томашев колок был еще колком[1 - Колок – участок леса посреди поля.], а не городским районом), Ульяновская Карамзинка… Эта изоляция пациентов от горожан была на пользу как тем, так и другим. Наша психбольница тоже вначале была у черта на куличках, но потом чью-то голову посетила идея – и ее тогда не сочли бредовой, – что сему заведению самое место на стыке районов. С одной стороны, и медперсоналу на работу ездить недалеко, и больного можно быстро доставить. С другой…
Забрав на очередном вызове буйную пациентку, машина взяла курс на дурдом. Всю дорогу санитары предпринимали безуспешные попытки хоть как-то ограничить метания дамы по салону, потому что вязки, понадеявшись друг на друга, с собой не взяли. Для тех, кто не в курсе: вязки – это несколько метров фланелевой ткани, сложенной и простроченной в виде толстого жгута. Они заменяют такую полезную, но ушедшую в историю вещь, как смирительная рубашка, – считается, что этот пережиток темного прошлого позорит психиатрию как отъявленно гуманную специальность и унижает пациента. Ага, а вязки его возвеличивают чрезвычайно. Фельдшер решил, что без пары кубиков аминазина[2 - Аминазин – антипсихотический препарат. Оказывает сильное успокаивающее действие.] тут никак, набрал шприц, промолвил: «Иншалла, мля», – и влился в коллектив. Теперь один из санитаров пытался удержать больную за руки, другой – за ноги, а фельдшер – оголить ей зад и сделать целебный укол. Игла пронзила мягкие ткани, даму обуяли изумление и душевный трепет, и негодяи мужского пола разлетелись в стороны, аки ласточки (есть, есть женщины в русских селеньях!). В этот самый момент машина вильнула, даму качнуло, она угодила голой попой с победно торчащим из нее шприцем аккурат в открытое бортовое окошко и на некоторое время в нем застряла. Все бы ничего, но в полдень на шоссе очень оживленное движение. «Уазик» с красующейся в окне задницей, увенчанной воткнутым в нее шприцем, гордо обошел строй троллейбусов, автобусов и маршруток (мигалки, сирена, расплющенные о стекла губы и носы благодарных зрителей) и свернул во двор психдиспансера. Занавес, аплодисменты.
Дерьмовый вызов
Эпитет «дерьмовый» применяют по делу и не совсем, вкладывая в это изначально яркое и душистое понятие нечто негативное и нежелательное. Бывают, однако, случаи, когда в дополнительных подразумевающихся смыслах и оттенках нет нужды, а суть ситуации передается прямым значением слова. Спецбригада отправилась на вызов. Все как обычно: женщина в обострении, есть показания для недобровольной госпитализации, доступ в квартиру будет обеспечен кем-то из родственников больной. Выехали полным составом – врач, фельдшер, санитар. Остальной персонал приемного покоя коротал время за привычными занятиями: кости, бильярд, книги – что душа просит. Примерно через полтора часа спецбригадовский «уазик» медленно и печально скрипнул тормозами у крылечка. Повисла выдержанная в лучших театральных традициях пауза, во время которой все гарантированно отвлеклись от дел и обратили свое внимание на прибывшую машину, а потом дверь салона медленно открылась. Сначала показался ГРУСТНЫЙ И ВЕСЬ В ДЕРЬМЕ доктор с топором в руке, следом – ГРУСТНЫЙ И ВЕСЬ В ДЕРЬМЕ фельдшер с кухонным ножом в руке, а за ними ГРУСТНЫЙ И ВЕСЬ В ДЕРЬМЕ санитар, держа за ворот ночной рубашки ГРУСТНУЮ И ВСЮ В ДЕРЬМЕ больную. Замыкал процессию ГРУСТНЫЙ И ВЕСЬ В ДЕРЬМЕ водитель. Когда удалось всех отмыть и переодеть, а больную, соответственно, госпитализировать, выяснились подробности. Прибыв на место, спецбригада обнаружила, что встречу им больная подготовила теплую и с запашком. Во-первых, она заблаговременно «заминировала» всю квартиру кучками дерьма на газетках и теперь метко ими кидалась. Во-вторых, по всей видимости не вполне доверяя метательному арсеналу, больная вооружилась ножом и топором, как те романтики с большой дороги. Операция по поимке и извлечению пациентки из квартиры проходила весело и задорно, с валянием кучи-малы по загаженной жилплощади и изъятием у пациентки колюще-режуще-рубящих предметов повседневного быта российских сумасшедших домохозяек. В машине веселье продолжилось – больная ни в какую не желала признать себя таковой и всеми путями, вплоть до рукоприкладства, старалась убедить медиков, что смена места жительства, даже временная, не пойдет ей на пользу. Ввязавшегося в дискуссию водителя тоже поваляли по салону и, соответственно, угваздали в дерьме. Потом все же умудрились пациентку зафиксировать, сделали аминазин…
В машине потом еще долго сохранялась специфическая аура.
Бдительный
Работал в нашей спецбригаде санитар по прозвищу Бдительный. Трудно сказать, когда и при каких обстоятельствах он получил это прозвище, но соответствовал ему довольно точно и в критические моменты вполне его оправдывал, а однажды даже оправдал сверх ожидаемого. Как-то раз, когда персонал спецбригады коротал время между вызовами, во двор-колодец приемного покоя въехал милицейский «уазик»-буханка. Оттуда вышел лейтенант и направился к сидящим на крылечке санитарам и фельдшерам.
– Вашего привез, забирайте.
Бывает, и нередко, что наш пациент, находясь в обострении, что-нибудь натворит или с кем-нибудь поцапается. Тогда его забирают в милицию, а уже оттуда, разобравшись, что к чему, доставляют к нам.
– Только он выходить из машины не хочет, так что вы уж сами как-нибудь…
Бдительный не спеша подошел к машине, открыл дверь и скомандовал:
– Вылазь.
Не дождавшись ответа, он вздохнул, извлек из недр УАЗа мужчину и, держа его одной рукой за ворот, а другой за ремень, понес в приемный покой. Лейтенант как раз рассказывал, как к ним попал больной. Увидев Бдительного с добычей, он пару мгновений хватал воздух ртом, а затем выпалил скороговоркой:
– Что вы, что вы, этого не надо, это наш сотрудник, он просто не в форме… немного.
После паузы Бдительный поставил сотрудника на землю, аккуратно отряхнул с него пыль и вновь направился к машине. Пациент с ужасом в глазах выглядывал откуда-то из-под сиденья.
– Вылазь.
На этот раз выносить никого не пришлось.
Да ты ведьма!
Будучи в обострении, пациент зачастую демонстрирует нечеловеческую силу и выносливость. Кажется, он попросту не задумывается, что ему что-то не по силам, что он способен испытывать боль или уставать. В результате старушка-одуванчик вполне способна запросто спустить вас с лестницы, а тщедушный олигофрен может дать деру от служителей Фемиды с двумя чугунными крышками от люков в каждой руке (металлолом ведь!).
Ольгу привезли в приемный покой в сопровождении наряда милиции. Внешний вид больной здорово напоминал куколку – не фарфоровую, а ту, из которой потом появляется на свет бабочка. В качестве кокона фигурировали вязки. Сколько их ушло на это сооружение, сказать было трудно, но у фараона Рамзеса бы точно глазки от зависти повышибало. Когда кокон развернули, обнаружилось, что на запястьях у Ольги еще и наручники. Правый браслет отдельно от левого, перемычка порвана.
Как выяснилось, Ольга на протяжении недели слышала у себя в голове голоса, которые, между прочим, сообщили ей, будто соседи по коммуналке участвуют в заговоре с целью ее, родимую, со света сжить и для осуществления своего коварного плана мажут ее дверь особым ядом. Возмущенная их коварством, больная несколько раз пыталась пристыдить негодяев, но те изображали правдоподобное недоумение и продолжали делать свое черное дело. Чаша терпения, и в лучшие времена не особо-то и глубокая, переполнилась, и пациентка, кипя праведным гневом, отправилась выяснять отношения. Злокозненные соседи пытались закрыться на замок в своей комнате, но не тут-то было! Дверь вынесло как пушинку, а чтобы неповадно было запираться впредь, этот мешающий предмет интерьера вылетел в окно (стоит ли упоминать, что открывать дверь было недосуг?). Подоспевший наряд милиции с трудом уговорил Ольгу примерить наручники, но тут соседи вспомнили какие-то старые обиды, выдвинули совершенно необоснованные претензии… Словом, подъехавшая следом спецбригада успела к моменту, когда такая нужная в хозяйстве вещь, как наручники, была порвана, как та грелка.
В наблюдательной (эвфемизм слова буйный) палате нашего Самсона в юбке во избежание эксцессов привязали к койке – целое искусство, знаете ли, мастера БДСМ нервно курят в углу. Больная громко и в доходчивой манере изложила окружающим свою позицию по этому вопросу. На шум откликнулась другая пациентка, Валя, тоже привязанная к койке в паре метров от Ольги (накануне она поколотила соседок по палате, выясняя, кто из них увел ее жениха).
– Это ты моего парня к себе присушила! – безапелляционно заявила она вновь прибывшей.
– Тебя, дуру, не спросила! – откликнулась та в сердцах.
– Да ты ведьма! – резюмировала Валя.
Думаете, на перебранке все и закончилось? Как бы не так! Когда кипящий в двух сердцах гнев нашел точку приложения, ничто уже не могло помешать дамам перейти от слов к действиям. Подпрыгивая и раскачивая койки, противоборствующие стороны сближались сантиметр за сантиметром, пока, наконец, не коснулись друг друга… Санитарки, которые через некоторое время заглянули в палату, увидели лежащих бок о бок на вплотную сдвинутых койках Олю и Валю. Заплеванных, уставших, но донельзя довольных каждая собой!
Пулька
Была у меня на приеме дама лет шестидесяти пяти с просьбой избавить ее от «пульки» в голове.
– Да как она туда попала?
– Вы не поверите!
– Ну, милая моя, мы говорим за лечение, а не за веру, посему внимательно вас слушаю.
Скорбный вздох, печальный взгляд.
– Заболело два года тому назад ухо. Я пошла к лору. Она мне сразу не понравилась: такой, знаете ли, жесткий взгляд, а слова ласковые – убаюкивает, значит. И, пока ухо смотрела – раз! – и одним движением, я и заметить-то ничего не успела, а она уже все сделала.
– Что именно?
– Как что? Пульку в голову засунула, и так ловко, что я и не сразу поняла. Наивная. А через неделю почувствовала: пулька в голове начинает шевелиться, и от этих шевелений у меня все тело сводит, да так неприятно! Ну, я бегом к ней разбираться, а она меня словно в первый раз видит: не понимаю, мол, о чем вы. Какова змеюка!
– А снимок, рентгенографию черепа делали?
– А как же! Только пулька особой оказалась, не видит ее рентген.
– А к нам вы как попали?
– Так пошла к нейрохирургу, а он говорит, что дело деликатное, можно во время операции случайно полушарие задеть. Правое. А оно за логику отвечает. А мне без логики никак.
– И?
– Он и говорит: в таких тонких материях, мол, только психиатр может помочь. Есть, говорит, у психиатров особые таблетки, так они эту пульку заставят выйти естественным путем. И полушарие не заденут.
– Какой же грамотный вам попался нейрохирург! Полностью с ним согласен. Ну что же, вот вам заветный рецепт, вот тут я написал, как принимать, через недельку жду на прием, приходите, погляжу на вас еще.
К слову, параноидная симптоматика с ощущениями чего-то инородного в организме – это отдельный разговор. Когда мы еще были интернами, нам предоставили возможность убедиться в том, что идеи и ощущения психотического уровня крепче железобетона и В ПРИНЦИПЕ не поддаются переубеждению и психотерапевтическим приемам.
Был случай, когда больная утверждала, что ее изнасиловали (враки и женские мечты; хотел бы увидеть то мачо с полным отсутствием зрения и зачатков интеллекта, а также инстинкта самосохранения), пусть милиция и отрицает сие леденящее кровь действо. При этом во время второго акта Марлезонского балета ей якобы поместили во влагалище пачку швейных игл (насильник, видать, был энтузиаст, к делу подошел изобретательно, с задором). Иглы разбрелись по организму, и больная ощущает их перемещение и покалывание. Заручившись одобрением начальства, мы принялись за дело. Выяснили у пациентки, сколько приблизительно было игл, какого размера, а потом купили и заржавили потребное количество. В назначенный день водрузили даму на стол процедурного кабинета, расчехлили аппарат для электрошоковой терапии (его окрестили медицинским импульсным магнитом) и приступили к действу. Периодически находилась иголка («вот она, вот она, кончик уже показался, не упусти!»), со звоном падала в лоток, медсестра мониторировала пульс и давление, ассистент вытирал со лба клоуна – «оперирующего врача» трудовой пот… Поиск всех игл занял час. Больную поздравили с успешно прошедшей операцией, а на следующий день во время обхода она вспомнила, что «еще в задний проход мне иголки тогда засунули», и вот они-то сейчас так колют, просто караул. Занавес.
В другом случае, по словам пациентки, у нее в животе завелась лягушка. Как завелась? Да в кувшин с молоком залезла, а больная наша его и оприходовала. Залпом. Жарко было, пить хотела. И теперь никакой личной жизни: то земноводное в животе квакнет, то выглянет срам сказать откуда! Лягушкой запаслись на кафедре нормальной физиологии (реолапку все помнят?); решили, что выманивать будем на живца. Вы пытались когда-нибудь привязать муху к длинной нитке? Попробуйте, муха узнает много новых слов! Лягушку «выманили», посадили в баночку, предъявили хозяйке.
– Это не она!
– А КТО это тогда?
Пауза.
– Это ее дочь. У той глазки были умные, и квакала она громче, увереннее, что ли…
С тех пор – только адекватная медикаментозная терапия!
Проверяющий
Как учили нас классики партийной пропаганды, со временем коммунистическое мировоззрение обуяет широкие массы людей, и принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям» можно будет применять, не опасаясь того, что потребности могут оказаться непотребно чрезмерными. До этого светлого момента в отдельно взявшейся социалистической стране должны рулить учет и контроль, а то вдруг кому-то не по труду захорошеет. Социализм сгинул, уступив место недоразвитому капитализму с феодальными замашками, а привычка проверять и контролировать осталась. Привычки, особенно дурные, они очень стойкие. Есть у нас на учете пациент. Обострения у Виктора (назовем его так) обычно бывают ранней весной. Маниакально-параноидный синдром, возникающий с завидным постоянством. В его исполнении обычно это выглядит так: рано-рано утром чуть ли не пинком открывается дверь какого-нибудь (предугадать трудно) отделения милиции, и на пороге появляется наш герой. Бодрый до омерзения, подтянутый и энергичный, он по-хозяйски окидывает взором помещение и укоризненно заявляет:
– Спим на боевом посту, товарищ как-вас-там? Ай-ай, нехорошо. А я, собственно, к вам тут с проверочкой, давно было пора, да все дела, дела… С этими словами он трясет под носом у сонного дежурного каким-то документом. Документ требует отдельного описания. Если бы милиционеру удалось сразу и в подробностях его рассмотреть, то выяснилось бы, что это обычный паспорт. Но. В него вклеен аккуратно вырезанный оттиск гербовой печати. Как-то, еще во времена правления Бориса Николаевича, Виктор написал президенту гневное письмо: дескать, смотри, до чего довел страну, как, мол, тебе не совестно. А в администрации президента кто-то возьми да напиши вежливо-нейтральный ответ ни о чем. Проникся наш пациент: как же, ответили, значит – право имею! Тут-то фабула бреда и сложилась окончательно. Мол, не хватает у президента времени ментовской произвол отслеживать и пресекать, посему и облекают его, Виктора, властью и чрезвычайным доверием. И наш пациент вырезал из письма гербовую печать, наклеил ее в паспорт и отправился творить добро направо и налево.
– Так, голубчик, распорядись-ка, чтобы машину сей же момент подали, поедем полюбуемся на ваши посты!
Вы не представляете, до чего убедительным может быть маниакальный больной. Иногда дело доходило даже до посадки в машину. Потом все же срабатывало профессиональное чутье, более тщательно проверялись документы… Стоит ли говорить, что в приемный покой сердитые милиционеры обычно доставляют Виктора слегка помятым? Думаете, это его чему-нибудь учит? Только тому, что он не «проверяет» дважды одно и то же отделение. А служивые до сих пор ведутся.
Шекспир рыдает
Являясь, по сути, неотъемлемой частью мироздания, человек, тем не менее, постоянно пытается провести демаркационную линию: вот я, а вот – все остальное. Отношение к этому всему остальному сильно колеблется – от сакраментального «весь гребаный мир против меня» до «я готов весь его полюбить, и не по разу». Наверное, так и задумано – нам крайне необходимо отстаивать свою индивидуальность, обособленность и непохожесть. У окружающей действительности тоже есть свои соображения на сей счет. Вместе с парочкой запасных тузов в рукаве для тех, кто чересчур продвинулся в отстаивании собственной индивидуальности, – а нечего расслабляться!
Лидии Васильевне (дадим ей такие имя и отчество) за пятьдесят. Тридцать лет больна шизофренией. На инвалидности, по поводу которой не особо расстраивается, поскольку домашнее хозяйство – это постоянная работа, скучать некогда. А тут еще внуки, с которыми интересно возиться. Словом, жизнь бьет ключом. Поэтому, если уж она пришла не как обычно, за лекарствами, а попросилась в стационар – значит, дела обстоят серьезно.
– Что с вами случилось, Лидия Васильевна?
– Опять приболела, доктор.
– И что беспокоит?
– Опять мир вокруг изменился. Долго все было в порядке, но, видимо, время подошло. Лекарства-то я пила аккуратно.
– Что ж, болезнь – такая штука, она может порой свое взять, несмотря на лекарства. Что же произошло с миром вокруг вас?
– Понимаете, вот только что, буквально несколько дней назад, он был реальным, все чин чином, а потом раз – и стал ненастоящим.
– То есть как это – ненастоящим?
– Даже не знаю, как вам объяснить. Кукольным. Бутафорским. Иду по улице – небо нарисованное. Натурально, конечно, художник не зря кушает свой хлеб, но с настоящим не спутать. Вороны – механические, воробьи – заводные. Дома – одна видимость. За окнами и стенами ничего нет, а если зайти и проверить, то специально там, куда я зайду, будет бутафорский подъезд с бутафорскими квартирами. Точнее, одной квартирой – той, в которую я решу зайти. Машины на улице – слишком игрушечные, хоть и в натуральную величину. В автобус села, поехала к вам в диспансер – словно на детском аттракционе, так все ладно и гладко, так все аккуратно подстроено. Покупаешь в магазине еду – еда ненастоящая. Кажется сначала – и цвет, и запах, и на ощупь все правильно, а стоит принести домой – опять бутафория. Даже приготовить можно, но будет все не по-настоящему. Люди вокруг слишком яркие, слишком схематичные, типажные – или куклы, или актеры. Я вот думаю – откуда столько актеров может появиться? Ну так сейчас же кризис, люди за любую работу возьмутся.
– А родные что вам по этому поводу говорят? Им тоже мир кажется ненастоящим?
– А что они могут сказать? Их ведь тоже подменили. Загримировали, соглашусь, неплохо, видна рука профессионала. Но я-то своих знаю. А эти играют отвратительно.
– Лидия Васильевна, прошу прощения за нескромный вопрос: я вам тоже кажусь ненастоящим?
– Доктор, вот этого не надо. Я и так изо всех сил стараюсь к вам не приглядываться! Если и вы окажетесь подменышем – как дальше жить?
– Ничего-ничего, все в порядке. Я очень даже настоящий. У меня только зарплата игрушечная, а так – все по-взрослому. Хочу вот еще о чем вас спросить: как вы думаете, для чего все это затеяно? Ведь выходит, что все шоу только для одного зрителя. В чем тут тайный смысл. В чем ценность вашей персоны?
– Вот! Вот над этим вопросом я и сама бьюсь! Не скрою – порой дух захватывает от этого всего, и страшно, и удивление – неужели все из-за меня? Кому это понадобилось? Что от меня хотят? А потом думаешь – ну, раз кто-то это смог устроить, значит, все же это зачем-то нужно. Ой, доктор, давайте уже скорее меня класть, а то мне страсть как хочется добраться до режиссера и показать ему, что такое настоящая критика! Ведь я себя могу не сдержать!
Представив процесс деструктивной критики с применением подручных предметов, я поспешил написать направление. Пока она кого-нибудь не назначила на роль режиссера.
Демонический туризм
Со времен Стивена Кинга, после романов которого даже ночной поход в туалет можно было смело вносить в копилку храбрых поступков, демоны и прочие потусторонние обитальцы явно перевоспитались, обрели харизму и хорошие манеры, а то и вовсе научились делать добрые дела и широкие жесты – прямо не силы зла, а потусторонняя благотворительная организация, вроде Красной Пентаграммы. Но наших пациентов не обманешь, у них есть опыт личного общения, который подсказывает: если демоны и читают про себя в книжках, то только с целью поржать над умильно-дебильными персонажами и тут же под настроение совершить какую-нибудь пакость. Ибо нефиг расслабляться.
Дмитрий (пусть он будет Дмитрием) знаком с демонами уже много лет. Он даже мог бы написать про них книгу, но не фантастическую, а документальную. Он-то знает, что эти бестии постоянно крутятся поблизости, вылавливая тех, кто послабее. Зачем? Дело в том, что сами они проявиться в этом мире не могут. Это как идея, которая вроде бы витает в воздухе, но сама по себе воплотиться не может, пока не овладеет чьим-то разумом. Мы же не видим призрак коммунизма, а вот членов партии запросто можно наблюдать воочию. Понятно, что у призрака к партийцам наверняка много вопросов и пожеланий, далеко не все из которых можно выразить приличными словами, даже прибегнув к метафорам и эвфемизмам, но… ладно, это уже другой вопрос…
Итак, с точки зрения Дмитрия, люди делятся на две категории: тех, кто способен увидеть демонов, и тех, в кого демоны могут вселиться. При этом обитатели альтернативного измерения очень не любят представителей первой группы и всячески стараются навредить им, вселившись в представителей второй. Оно и понятно: кому приятно, когда подсматривают за твоими шалостями! Опять же, одно дело питаться где-то там у себя всякой нематериальной, идейно зараженной и мистически модифицированной гадостью, и совсем другое – кошерная человечинка. Приближение очередной волны потустороннего десанта Дмитрий чувствует заранее: сначала все события вокруг – взгляды прохожих, номера машин, заголовки газет – вдруг приобретают дополнительный, особый смысл. Потом пропадает сон, и ночь становится временем тревоги, мегалитров чая и многих метров выкуренных сигарет. И еще ожидания, напряженного ожидания: кто же на этот раз?
Обычно это домашние: то у матери глаза вдруг превратятся в черные бездонные дыры, то у отца изменится тембр голоса, вдруг прибавив к своему обычному звучанию визг на грани слышимости в сочетании с ужасным, пробирающим до костей, чуть ли не инфразвуковым басом, то у сестры начнут смазываться черты лица, чтобы почти сложиться в нечто хищно-рысье. И все. Домой можно не приходить – ЭТИ теплых чувств не знают. Только потусторонний холод и неприкрытый кулинарный интерес.
Церковь не помогает, Дмитрий уже пробовал. До сих пор вспоминает, как хищно смотрели бабульки-одуванчики, как облизывался и потирал руки батюшка – Дмитрий еле ноги унес, а то был бы раб Божий, копченый с ладаном. Ходил к экстрасенсу – тоже сплошное разочарование. Дама, к которой он обратился, аж затряслась от радости, когда его увидела, – мол, вижу корень всех твоих бед как наяву, сейчас будем из тебя лярву выгонять. А сама то рожки тайком почешет, то копытцем цокнет. Курва.
В общем, как только в город с целью гастрономического туризма прибывает очередная группа демонов, Дима идет сдаваться в дом у шоссе. Там спокойно. Там персонал-кремень. Правда, порой то у доктора лицо поплывет, то сосед по палате клыки отрастит, но это уже такие мелочи! Посоветуешь доктору взять себя в руки, а на соседа пожалуешься медсестрам – и все снова стабильно и спокойно. Перед психиатрией демоны бессильны. Они, правда, пытаются навещать Дмитрия под видом тех же родственников, но присутствие санитара, такое монументально-умиротворяющее, держит их в узде, хотя, конечно, несказанно огорчает. Отбытие потусторонней тургруппы Дмитрий чувствует по тем же родственникам: они становятся теплее и человечнее, да и лица перестают искажаться. Можно без опаски проситься домой.
Проф
Это случилось еще в мою бытность студентом; по ощущениям все было пару лет назад, а на самом деле в конце 80-х – начале 90-х. Самара. Общага № 3 на Гагарина. Такая девятиэтажная свечка, родной дом для многих поколений студентов-медиков. Строго говоря, одна из многих, но о тех речь как-нибудь потом. При тогдашней перенаселенности мединститута, когда при поступлении конкурс доходил до восьми-десяти человек на место, получить место в общежитии было счастьем. По крайней мере, на первом курсе это удавалось, мягко говоря, не всем. Ну а уж те, кто попал… впрочем, лучше тоже отдельной историей.
Жил-был в «тройке» студент по прозвищу Проф. Этиология сего никнейма безвозвратно утеряна, однако многие сходятся на двух версиях. Первая – ПРОФессиональный гонщик, то бишь человек, способный поддержать и развить до степени абсурда любую предложенную тему разговора (университетское образование, как-никак). Вторая – ПРОФессор кафедры научного алкоголизма: эта версия кажется даже более вероятной. Жил он весело, кушал вольную студенческую жизнь большой ложкой, на лекции с занятиями приходил исключительно с недосыпа и похмелья, за что и пострадал. На моей памяти это был единственный студент, лишенный права проживать в общежитии ЗА АМОРАЛКУ. Комнату пришлось освободить. Пока Проф обивал пороги деканата, профкома и комитета комсомола (помните такой?) с битием челом и клятвенными заверениями искупить, отмолить и впредь не допущать, свято место оказалось занято, и кем!
Будь это парни, все было бы проще: поговорили бы по-свойски, нашелся бы угол, а там и всю комнату можно было обратно заполучить – главное, знать, в чем остро нуждается комендантша. Но заселились в комнату две девочки-лапочки, только-только со школьной скамьи, восторженно-удивленные, глядящие на старшие курсы как на полубогов – в общем, тьфу, да и только. И это не все! Каждая – каждая! – была при маме. Как они в этой каморке папы Карло помещались, это один бог ведает, но уходили солнышки на занятия отутюженные, накрахмаленные и (мамма мия!) позавтракавшие горяченьким, а возвращались к прибранной комнате и сытному ужину. Проф был сражен в самое сердце, ему срочно требовался план ненасильственной эвакуации очаровашек-оккупанток. Было даже заключено несколько пари. Угадайте, на что. Проф неделю ходил хмурый. Он ДУМАЛ. К исходу недели план был готов.
В понедельник девочки, как обычно, ушли на занятия, и мамы принялись за ежедневные хлопоты, и тут раздался громкий стук в дверь. Отворив, тетеньки увидели на пороге небритое (та самая неделя!) существо с красными глазами, жутким перегаром изо рта (еще бы, всю ночь за успех мероприятия переживали), в живописно драной тельняшке и шортах цвета картофельной ботвы (отпиливаются от армейских галифе). В руках эль Чупакабра держало шприц Жане, наполненный густым раствором метиленового синего[3 - Метиленовый синий – органический краситель. В медицине в основном используется как антисептик.]. На носик этой адской машинки с помощью жевательной резинки и такой-то матери была посажена огромная игла для спинномозговых пункций. Окинув две застывшие фигуры мутным взглядом, Проф трясущимися руками протянул им шприц и попросил:
