скачать книгу бесплатно
Разные оттенки смерти
Луиза Пенни
Звезды мирового детективаСтарший инспектор Гамаш #7
Роман «Разные оттенки смерти» продолжает серию расследований блистательного старшего инспектора Армана Гамаша – нового персонажа, созданного пером Луизы Пенни, единственного в мире пятикратного лауреата премии Агаты Кристи.
Только вчера художница Клара Морроу пережила мгновения величайшего триумфа: в престижном монреальском музее с огромным успехом состоялось открытие ее персональной выставки. И вот сегодня все пошло прахом, словно в дурном сне. Возле дома Клары в деревне Три Сосны найдена убитая женщина, причем выясняется, что это старая знакомая Клары, с которой ее когда-то связывали непростые отношения. На художницу падает тень подозрения в убийстве. Казалось бы, все факты против нее. Однако интуиция подсказывает старшему инспектору Арману Гамашу, что в этом деле факты не главное. Чтобы докопаться до истины, ему придется с головой окунуться в мир искусства, в котором так много полутонов и оттенков, а игра света подчас полностью меняет картину…
Впервые на русском языке!
Луиза Пенни
Разные оттенки смерти
Посвящается Шарон, Маргарет, Луизе и всем замечательным женщинам, которые помогли мне найти тихое место под ярким солнцем
Louise Penny
A TRICK OF THE LIGHT
Copyright © 2011 by Three Pines Creations
All rights reserved
This edition published by arrangement with Teresa Chris Literary Agency Ltd. and The Van Lear Agency
Перевод с английского Григория Крылова
Глава первая
«Ах, нет, нет, нет», – думала Клара Морроу, приближаясь к закрытой двери.
За матовым стеклом мелькали какие-то неясные тени, похожие на привидения. Они исчезали и появлялись вновь. Искаженные, но все же сохранившие человеческие очертания.
«Мертвец все свое неслышно гнул»[1 - Строки из стихотворения «Тонул, а не махал рукой» («Not Waving but Drowning») английской поэтессы Стиви Смит. Оно так часто цитируется в романе, что стоит привести его полностью:Никто его слов не слышал, увы,Но мертвец все свое гнул:«Я заплыл гораздо дальше, чем думали вы,И не рукой махал, а тонул».Бедняга, он любил пошутить всегдаИ теперь здесь мертвым лежит не вдруг.Сердце сдало: была холодна вода, —Говорили вокруг.«Ах, нет, нет, нет, вода всегда была холодна, —Мертвец все свое неслышно гнул. —Я всю жизнь плыл туда, где не видно дна,И не рукой махал, а тонул».].
Эти слова весь день преследовали ее, то появлялись, то исчезали. Полузабытое стихотворение. Слова то всплывали, то уходили на дно. Клара никак не могла вспомнить стихотворение целиком.
Как там остальное?
Почему-то это представлялось ей важным.
«Ах, нет, нет, нет».
Смутные фигуры в дальнем конце длинного коридора казались чуть ли не жидкими или дымными. Они присутствовали, но оставались бестелесными. Порхали. Колыхались.
Ах, если бы и ей так!
Вот оно. Конец путешествия. Причем речь не о маленьком сегодняшнем путешествии, закончившемся, когда она и ее муж Питер приехали из квебекской деревушки в монреальский Музей современного искусства – место, так хорошо им знакомое. Близко знакомое. Как часто приезжали они сюда, чтобы восхититься какой-нибудь новой выставкой! Чтобы поддержать друга, такого же художника, как они. Или просто тихо посидеть в длинной галерее в будний день, когда остальной город работает.
Искусство было их работой. И даже чем-то большим. Иначе и быть не могло. Иначе к чему все эти долгие годы уединения, неудач, молчания мира искусств, озадаченного и даже ошеломленного?
Они с Питером трудились, работали каждый день в маленьких мастерских в маленькой деревушке, где проживали свои маленькие жизни. Они жили счастливо. Но все же хотели большего.
Клара сделала еще несколько шагов по длинному-длинному, отделанному белым мрамором коридору.
Вот оно и пришло, это «большее». Оно за этими дверями. Наконец-то. Смысл всех ее трудов. То, к чему она шла всю жизнь.
Ее первая детская мечта, ее последняя мечта сегодня утром, почти пятьдесят лет спустя, – эта мечта находилась в конце коридора, по которому она шла.
Они оба предполагали, что Питер первым пройдет через эти двери. Он был гораздо более успешным художником. Его работы, его изысканные картины, на которых он изображал предметы в многократном увеличении, пользовались успехом. Они были столь детальными, столь проработанными, что естественный мир на них выглядел искаженным и абстрактным. Неузнаваемым. Питер брал естественное и изображал его так, что оно казалось неестественным.
И люди принимали это. Слава богу, принимали. Поэтому на столе у двух художников всегда была пища, а волки, постоянно кружившие вокруг их маленького дома в Трех Соснах, старались держаться подальше от дверей. И все благодаря Питеру и его искусству.
Питер шел немного впереди нее, на его красивом лице блуждала улыбка. Клара знала, что большинство людей при первом знакомстве не воспринимали ее как жену Питера. Они предполагали, что его пара – стройная топ-менеджер с бокалом белого вина в изящной руке. Пример естественного отбора. Или притяжение подобного подобным.
Этот известный художник с седеющими волосами и благородными чертами лица никак не мог выбрать в супруги женщину с руками, для которых самые подходящие перчатки – боксерские. Женщину с кусочком паштета в курчавых волосах. Женщину, мастерская которой наполнена скульптурами из старых деталей трактора и картинами с изображением летающих кабачков.
Нет, Питер Морроу никак не мог выбрать ее. Это было бы неестественно.
И все же он выбрал именно ее.
А она выбрала его.
Клара улыбнулась бы, не будь она уверена, что ее вот-вот вырвет.
«Ах, нет, нет, нет», – снова подумала она, глядя, как уверенно шагает Питер к закрытым дверям и приговору, который вынесут эти привидения от искусства. Приговору ей, Кларе.
Ее руки заледенели и онемели, пока она медленно шла вперед, движимая непреодолимой силой – смесью возбуждения и ужаса. Ей хотелось броситься к дверям, распахнуть их и прокричать: «Ну вот я и пришла!»
Но больше всего ей хотелось убежать и спрятаться.
Проковылять на заплетающихся ногах обратно по длинному-длинному коридору, заполненному светом и произведениями искусства. Признаться, что она совершила ошибку. Дала неправильный ответ, когда у нее спросили, хочет ли она персональную выставку. В этом музее. Когда ее спросили, хочет ли она, чтобы сбылись все ее мечты.
Она дала неправильный ответ. Сказала «да». И вот чем это закончилось.
Кто-то солгал. Или не открыл всей правды. В ее мечтах, единственных мечтах, которые она лелеяла с самого детства, она открывала персональную выставку в Музее современного искусства. Она шла по коридору. Сосредоточенная и спокойная. Красивая и стройная. Остроумная и популярная.
Шла в ожидающие ее объятия восторженного мира.
Не было никакого страха. Никакой тошноты. Никаких существ за матовым стеклом, готовых сожрать ее. Расчленить ее. Унизить ее и ее творения.
Кто-то солгал. Не сказал, что ее может ожидать кое-что другое.
Неудача.
«Ах, нет, нет, нет, – повторила про себя Клара. – Мертвец все свое неслышно гнул».
Как же там дальше? И почему она никак не может вспомнить эти строки?
Теперь, когда до конца путешествия оставалось всего несколько шагов, ей хотелось одного – убежать домой, в Три Сосны. Открыть деревянную калитку. Пронестись по дорожке, обсаженной яблонями в весеннем цвету. Захлопнуть за собой дверь дома. Прислониться к ней. Запереть. Прижаться к ней спиной, чтобы внутрь не ворвался внешний мир.
Но было уже слишком поздно, и Клара знала, кто ей солгал.
Она сама и солгала.
Сердце ее билось о ребра, словно испуганная птица в клетке, отчаянно пытающаяся вырваться на свободу. Клара поняла, что задерживает дыхание, вот только не знала, давно ли. Чтобы компенсировать нехватку кислорода, она принялась усиленно дышать.
Питер что-то говорил, но его голос звучал тихо, словно издалека, заглушаемый криками в голове у Клары и стуком ее сердца.
И шумом, все усиливающимся за дверями, по мере того как они с Питером приближались.
–?Это будет забавно, – сказал Питер с обнадеживающей улыбкой.
Клара разжала пальцы и выронила сумочку. Та упала на пол с негромким хлопком, поскольку была почти пуста – в ней лежали лишь мятные леденцы и крохотная кисточка из детского набора «Раскрашиваем по номерам», подаренного Кларе ее бабушкой.
Клара опустилась на колени, делая вид, будто собирает невидимые рассыпавшиеся предметы. Она опустила голову, пытаясь перевести дыхание, и подумала, что вот-вот потеряет сознание.
–?Глубокий вдох, – услышала она. – И полный выдох.
Клара отвела взгляд от сумочки, валяющейся на блестящем мраморном полу, и посмотрела на человека, который присел на корточки возле нее.
Это был не Питер.
Она увидела своего друга и соседа из Трех Сосен – Оливье Брюле. Он опустился рядом с ней на колени и посмотрел своими добрыми глазами – спасательными кругами, брошенными тонущей женщине. Клара ухватилась за эти спасательные круги.
–?Глубокий вдох, – прошептал он.
Его голос звучал спокойно. Это было их частное маленькое происшествие. Их частная спасательная операция.
Клара сделала глубокий вдох и сказала:
–?Думаю, я этого не выдержу.
Она наклонилась вперед, почувствовав слабость. Ей казалось, что стены смыкаются вокруг нее. Впереди она видела черные полированные туфли Питера. Там, где он наконец остановился. Не хватился ее тотчас же. Не заметил, что его жена отстала.
–?Я знаю, – прошептал Оливье. – Но еще я знаю тебя. На коленях ли, во весь ли рост, но ты войдешь в эту дверь. – Он указал головой в конец коридора, не отводя глаз от Клары. – И надеюсь, все-таки во весь рост.
–?Но еще не поздно. – Клара обшарила взглядом его лицо, его шелковистые светлые волосы, увидела морщинки, заметные только вблизи. Морщин было больше, чем должно быть у тридцативосьмилетнего человека. – Я еще могу уйти. Уехать домой.
Доброе лицо Оливье исчезло, и она снова увидела свой сад, каким он был сегодня утром, когда еще не сошел туман. Когда тяжелая роса лежала под ее резиновыми сапогами. В саду стоял аромат ранних роз и поздних пионов, напитанных утренней влагой. С чашечкой утреннего кофе Клара села на деревянную скамью во дворе и задумалась о предстоящем дне.
Она не раз представляла себе, как падает на пол. В ужасе. Одержимая желанием бежать. Вернуться в этот сад.
Но Оливье был прав. Она не вернется. Пока.
«Ах, нет, нет, нет». Ей придется пройти через эти двери. Путь домой лежал через них.
–?Выдохни полностью, – прошептал Оливье с улыбкой.
Клара рассмеялась и выдохнула.
–?Из тебя вышла бы хорошая акушерка, Оливье.
–?Эй, что вы там делаете на полу? – спросил Габри, глядя на Клару и своего партнера. – Я знаю, чем Оливье обычно занимается в этой позиции, и надеюсь, ничего подобного сейчас не происходит. – Он повернулся к Питеру. – Хотя смех как раз этим и может объясняться.
–?Готова?
Оливье подал Кларе сумочку, и они поднялись на ноги.
Габри, всегда находившийся поблизости от Оливье, обнял Клару.
–?Ну, что ты про себя скажешь? – Он внимательно посмотрел на нее.
Габри был толстый, хотя сам предпочитал называть себя дородным, и его лицо не бороздили морщины, в отличие от лица его партнера.
–?Все отлично, – ответила Клара.
–?Отвратительно, тошнотворно, лейкозно, истерично, чахоточно, нудно, омерзительно?
–?Именно так.
–?Прекрасно. То же можно сказать и про меня. Как и про всех остальных. – Габри показал на дверь. – Но про них не скажешь, что они – потрясающие художники, которым предстоит персональная выставка. А вот ты знаменитая, и у тебя все замечательно.
–?Ну, идем? – спросил Питер, протягивая Кларе руку и улыбаясь.
Она помедлила, потом взяла протянутую руку и пошла рядом с Питером по коридору. Гулкое эхо их шагов не могло заглушить веселого оживления по ту сторону двери.
«Они смеются, – подумала Клара. – Смеются над моим искусством».
И в этот миг в ее памяти всплыли строки того стихотворения:
Мертвец все свое неслышно гнул.
«Я всю жизнь плыл туда, где не видно дна,
И не махал рукой, а тонул».
Издалека до Армана Гамаша доносились детские голоса. Он знал, где играют дети. В парке за дорогой, хотя он не видел их сквозь густую листву кленов. Ему иногда нравилось сидеть здесь и воображать, что это голоса его внуков – Флоранс и Зоры. Еще он воображал, что в парке гуляют его сын Даниель и невестка Розлин, присматривают за детьми. Что скоро они появятся – перейдут рука об руку через тихую улицу в самом центре огромного города, спеша на обед. Или Гамаш с Рейн-Мари присоединятся к ним и вместе поиграют в мяч или в «каштаны».
Ему нравилось воображать, что они здесь, а не за тысячу километров в Париже.
Но по большей части он просто слушал крики, визг и смех соседских детей. И улыбался. Отдыхал душой.
Гамаш потянулся за пивом и опустил журнал «Обсерватёр» на колени. Его жена Рейн-Мари сидела напротив него на балконе их квартиры. В этот необычно жаркий июньский день перед ней тоже стоял стакан холодного пива. Но ее экземпляр «Пресс» был сложен на столе, и она смотрела вдаль перед собой.
–?О чем ты задумалась? – спросил Гамаш.
–?Да так, ни о чем и обо всем.
Он немного помолчал, глядя на нее. Волосы у Рейн-Мари поседели, впрочем, как и у него. Она много лет красила их в каштановый цвет, но недавно перестала это делать, чему Гамаш был рад. Как и ему, ей перевалило за пятьдесят пять. И они выглядели так, как должна выглядеть пара их лет. Если этой паре повезло.
