скачать книгу бесплатно
Советский флот готовился к рывку в Средиземное море, и Сталин понимал, что для господства советского ВМФ, а значит СССР, на юге Европы и севере Африки необходимо иметь плацдарм в Эгейском море. Вопрос с советской военно-морской базой на турецкой территории был практически решен, но после смерти вождя Н. Хрущев в борьбе за личную власть свернул все стратегические сталинские планы и отказался от этой базы, и, как показало время, совершенно зря.
По Кючук-Кайнарджийскому трактату Россия получила право учредить свои консульства в Османской империи, в городах и на островах Греции: в Салониках, Патрах, Арте, Хиосе, Родосе, Крите, Миконосе, Самосе, Санторине, Кипре, и в Смирне, на азиатском берегу Эгейского моря, на Корфу, Закинфе и Кефаллинии. Русские консульства следили за выполнением турками своих обязательств и защищали греков.
Военная кампания в Архипелаге закончилась. По условиям мирного договора все военные корабли должны были уйти на Балтику в течение трех месяцев. Это было абсолютно нереально и вызвало беспокойство русского флота в Архипелаге, начиная с вице-адмирала Елманова и кончая простыми матросами.
В конце 1774 года в связи с окончанием войны с Турцией было принято окончательное решение о возвращении в Россию морских сил, находившихся в Архипелаге. Предстоял уход русских кораблей, а русская «губерния» подлежала эвакуации. Перед этим наше правительство предоставило возможность всем желающим жителям островов переселиться в Россию. Так началось массовое расселение греков по России. Эвакуация переселенцев проходила на корсарских судах под торговым флагом через проливы Дарданеллы и Босфор по Черному морю в Крым. Этим решались две проблемы: переброска в Черное море судов, которые можно использовать в военных целях, и доставка на новое место жительства тысяч греков и албанцев, принявших в свое время русское подданство. Екатерина II, принимая «во внимание к приверженности греков и албанцев к России и оказанных услуг», отвела переселенцам земли возле перешедших к России крепостей Керчи и Еникале.
17 октября 1774 года из порта Ауза ушла на Балтику 1-я дивизия Архипелагского флота под командованием контр-адмирала С. К. Грейга в составе кораблей «Святой Великомученик Исидор», «Александр Невский», «Дмитрий Донской», «Мироносец» и фрегата «Святой Павел».
12 декабря 1774 года Аузу покинула 2-я дивизия в составе кораблей «Ростислав», «Саратов», «Граф Орлов», фрегатов «Помощный», «Запасной» и бомбардирского корабля «Страшный». Командовал дивизией контр-адмирал К. М. Базбаль.
Весной 1775 года под торговым флагом Российской империи через Проливы в Черное море прошли бывшие корсарские корабли: фрегаты «Архипелаг», «Тино», «Победа», «Святой Николай», «Слава», полаки «Патмос», «Святая Екатерина» и другие.
В марте 1775 года из города Ауза ушел на Балтику последний русский корабль – фрегат «Надежда», которым командовал М. Г. Кожух.
И хотя контр-адмирал Елманов растянул эвакуацию «губернии» на десять месяцев, вместо трех положенных, но времени на ремонт всех кораблей не хватило. В результате чего часть судов были сданы на слом в порту Ауза.
Русская Архипелагская «губерния» прекратила свое существование.
Анализируя итоги этой русско-турецкой войны, историк Ф. Веселаго писал:
«По мирному трактату Россия приобрела значительные пространства земли между Бугом и Днепром… Кроме того, России были возвращены Азов и Таганрог с частью берегов Азовского моря и отдана Керчь с Еникале, окончательно закрепляющее обладание Азовским морем и открывающее вход в Черное море… Наконец, Турцией признана независимость полуострова Крыма… Таким образом, окончилась война, в которой видное участие принимал и наш флот».
Архипелагская экспедиция 1769–1775 годов окончилась, принеся колоссальную пользу флоту, как писала Екатерина II:
«…Все закостенелое и гнилое наружу выходит, и он (флот. – А.Л.) будет со временем круглехонько обточен».
За прошедшие пять лет, что русский флот демонстрировал Андреевский флаг в Средиземном море, как писал Веселаго, «посещение нашими моряками портов разных государств… значительно расширили горизонт понятий и сведений не только офицеров, но и нижних чинов. Плавание и стоянки на рейдах вместе с иностранными военными судами возбуждали полезное соревнование в командах и порождали неизвестное у нас прежде морское щегольство, проявлявшееся в красивой наружности корабля и его вооружения и также в быстром производстве различных судовых маневров и работ».
Вся деятельность русских в Архипелаге и в Средиземном море представляла ряд разнообразных успехов и свидетельствовала о подъеме духа наших моряков, о приобретении ими практических сведений и опыта в морском деле.
Наши матросы старались не уступать англичанам в скорости взятия рифов, прибавки или убавки парусов, те «работы, которые раньше справлялись за 10 или 12 минут, теперь исполняются за 3 или 4 минуты».
Значительно улучшилась судовая жизнь и нижних чинов и офицеров. Было принято решение «на руки матросам провизии не выдавать, а приготовлять им всем пищу в одном братском котле».
Питались матросы просто. Их рацион составляли щи и каша. Мясо выдавалось четырежды в неделю, все остальные дни соленая лососина и масло коровье. Еще были моченые яблоки и лимоны – от цинги. Из того же котла отпускались по одной порции унтер-офицерам и другим чинам получающим полуторную порцию… а за невзятую половину порции выдавать им деньгами. В плавании нижним чинам выдавалась водка. По чарке в день.
Офицерам устроили свою кают-компанию. «Соединение в кают-компании сослуживцев – офицеров разных чинов в одно целое имело… влияние на смягчение нравов морских офицеров, так и на развитие среди них … дружеских отношений… Влиянием большинства сглаживались угловатости отдельных личностей, пополнялось общее образование моряков, и развивались вкусы к искусствам, музыке и пению».
За время боевой службы наших эскадр в Архипелаге был повышен престиж службы на флоте. Повелением императрицы Екатерины II было указано: «сохранять вечно на флоте имена кораблей, отличившихся в Архипелагскую кампанию». Был учрежден орден Святого Георгия, жалуемый за особенные военные отличия. За военные заслуги стали жаловать золотые и украшенные алмазами шпаги, драгоценные подарки. За взятые или истребленные неприятельские суда выплачивались призовые деньги… В чинах морские офицеры были уравнены с сухопутными…
Были введены послабления в наказании нижних чинов: «Без суда запрещено наказывать батогами и кошками… ибо такое наказание не суть исправления, но сущая казнь».
Надежды императрицы Екатерины II оправдались: русский флот «круглехонько обточился».
Адмирал Григорий Андреевич Спиридов, внесший значительный вклад в развитие русского военно-морского искусства парусного флота, отличавшийся во время боевых действий личной храбростью и решительностью, руководивший боевыми действиями русского флота в Хиосском проливе и Чесменской бухте, в результате которых были уничтожены главные силы турецкого флота и завоевано господство в Эгейском море, в 1773 году в возрасте шестидесяти лет был отправлен в отставку по состоянию здоровья, что, по некоторым предположениям, было связано с обидой адмирала на то, что все заслуги на поприще Русско-турецкой войны были приписаны графу Г. Орлову.
Историческая справка
Адмирал Григорий Андреевич Спиридов за годы службы был награжден орденами Святой Анны 1-й степени, Святого Александра Невского, Святого Андрея Первозванного.
Последние шестнадцать лет жизни провел на родине. Умер в Москве в апреле 1769 года. Похоронен в своем имении – селе Нагорье Переславского уезда, в склепе церкви, ранее построенной на его средства.
Наименование «Адмирал Спиридов» в Российском Императорском флоте было присвоено: броненосному фрегату Балтийского флота (1865–1892), броненосной башенной батарее (до 1866 «Спиридов»), броненосцу береговой обороны (1892–1907), крейсеру Балтийского флота (1913 – не достроен).
Но вернемся в начало декабря 1805 года. Отправляя эскадру вице-адмирала Сенявина в Средиземное море, император Александр I, вступив в коалицию с Англией и Австрией, строил большие планы действий против Франции на этом направлении. Действительно, на Средиземноморском театре у союзников по коалиции были сильные позиции для борьбы с Францией: морские и сухопутные силы Англии, России, Австрии, Турции и Неаполитанского королевства имели многократный перевес над силами противника, контролируя основные стратегические пункты Средиземного моря – Гибралтар, Мальту, Дарданеллы, в том числе и Северо-африканское побережье.
Но после тяжелого поражения русско-австрийской армии под Аустерлицем 20 ноября 1805 года Австрия подписала с Францией Пресбургский мирный договор, уступив часть своей территории немецким союзникам Наполеона, а непосредственно Франции отошли Венецианская область, почти вся Истрия, Далмация и Каттарская бухта.
Аустерлицкое поражение кардинально изменило положение русской армии и флота на Средиземном море – если до этого они были окружены союзниками, то теперь Средиземное море стало фактически французским озером. Нашими союзниками остались лишь острова Мальта, Сицилия и формально Турция.
Через четыре дня после Аустерлица Александр I приказал вернуть в черноморские порты все наши военные корабли и войска, находящиеся в Средиземном море. Но о приказе этом на эскадре вице-адмирала Сенявина еще не знали.
Фрегат «Кильдюин» под командованием капитан-лейтенанта Е. Ф. Развозова, в составе кораблей эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина, 7 декабря 1805 года подошел к Гибралтару. На следующий день 8 декабря было маловетрено, сильное волнение и туман. Корабли болтало, видимости не было никакой. Из-за этой болтанки матросы, передвигаясь по палубе, цеплялись руками кто за бакштаг, кто за ванты. Многих мутило. Одно дело качка, когда корабль бежит по волнам, другое, когда он стоит на месте и в то же время вертится по воде, как пустая бутылка. Мерзкая качка!
К полудню 10 декабря туман поднялся, волнение утихло, и стало возможным следовать к Гибралтарскому проливу, но 13-го числа, когда корабли подошли к самому проливу, ветер вновь стих. Начался полный штиль. Паруса обвисли. Пришлось остановиться. Внизу, под бортом «Кильдюина» тихо плескалась вода, ни ветерка. Штиль… Штиль – это состояние, когда фрегат, словно впаянный в водную гладь, повинуясь течению, тихо перемещается вместе с ним. Ощутимого сопротивления воды за кормой нет, и руль в это время совершенно бесполезен. Фрегат тихо относило течением на северо-запад.
Во время штиля – вынужденной стоянки – в кают-компании офицеры «играли в бостон, шахматы или музицировали, иные читали или заботились приготовлением чая». Матросы, не занятые вахтой, «чтобы не бездействовать, пели в кубрике, иные ловили рыбу», наблюдая за чайками, которые то садились на воду, то поднимались, роняя с крыльев серебряные капли воды.
Командир капитан-лейтенант Развозов находился на мостике. Стояла редкая для находящегося в море корабля тишина… Развозов всегда старался использовать любую возможность потренировать своих офицеров, особенно молодежь.
– Наше счислимое место? – обратился Развозов к штурману.
– Траверз мыса Сант-Висент! – чуть погодя доложил штурман. Капитан-лейтенант Развозов приказал штурману определить место корабля по видневшемуся мысу Сант-Висент и сличить оное со счислением. Положив на карте место корабля и сравнив его со счислением, штурман нашел разницу незначительной и доложил об этом командиру.
– Отлично! – капитан-лейтенант остался доволен.
Вахтенный мичман, в обязанности которого входило следить за носовыми мачтами и вести параллельно со штурманом счисление, каждые полчаса записывать ветер, скорость хода и дрейф, услышав приказание командира, тут же запеленговал приметные места на берегу, прочертил от них противные румбы, уточняя положение фрегата. Он знал, что капитан может потребовать место корабля и у него.
Вместо этого Развозов спросил, обращаясь к вахтенному мичману:
– Господин мичман, сообщите особенности меркаторской проекции по сравнению с другими?
Находившиеся на мостике вахтенный лейтенант и старший офицер Бутаков слышали вопрос и с интересом смотрели на мичмана.
Мичман по-мальчишески наморщил лоб, подумал и ответил:
– Меркаторская карта представляет собой земной шар, разогнутый в плоскость. В меркаторской проекции градусы меридиана уменьшены в той пропорции, в какой параллельные круги отстоят от экватора.
– Неплохо, неплохо, – проговорил Развозов.
Нужно сказать, что для счисления пути и определения места на карте в те годы на флоте употребляли компас, разделенный на тридцать две равные части – румбы, каждому из которых было присвоено название для обозначения, с какой стороны дует ветер, и те же румбы показывали штурману, в какой части горизонта лежит от корабля видимое, а по карте даже за несколько тысяч миль находящееся место. В видимости берегов, заметив по компасу два или три приметных места и на карте проведя от них противные румбы, пересечение оных определяло место корабля. Дрейф корабля – уклонение от истинного пути, определялся по начерченной в корме четверти компасного круга. Сколько градусов след корабля удаляется от радиуса, проведенного по длине корабля, означало дрейф.
Каждые полчаса штурман записывал ветер, направление пути, ход и дрейф и по ним делал счисление и через каждые четыре часа определял место корабля на карте.
Поскольку при таких измерениях появлялась погрешность, штурман, в открытом море, где не было возможности определиться по береговым ориентирам, использовал секстан для наблюдения днем высоты солнца и ночью звезд, по коим с математической точностью определял широту места, и хронометр – для вычисления долготы места. Таким образом, по широте и долготе в море, когда не видно земли, определялось место корабля.
Штурман, используя секстан, компас, хронометр и отмеряя пройденное кораблем расстояние, проведя вычисления, во всякое время определял место корабля на своей штурманской карте.
…Вечерами огромное красное солнце тонуло в воде на горизонте. Моряки изнемогали от жары.
– Надо посвистеть, чтобы вызвать ветер, – шутили матросы, начиная свистеть как можно громче.
– Прекратить! – рявкнул боцман и тише добавил: – Надо поцарапать ногтями мачту, иногда помогает.
Матросы дружно рассмеялись.
Но штиль обманчив… На мостике капитан-лейтенант, вооружившись подзорной трубой, поворачивался во все стороны и осматривал горизонт. Море было тихим и спокойным. Ни рябинки на воде, ни облачка в небе.
«Ничего нет более ненадежного и непостоянного, чем погода в море», – думал Развозов. Он знал, что штиль может неожиданно смениться неведомо откуда налетевшим шквалом, который вырывает из рук матросов шкоты, срывает паруса и ломает рангоут.
Фрегат продолжал дрейфовать… Наконец, 14 декабря почувствовали на лицах дуновение ветра. Капитан-лейтенант Развозов, повеселев, дал команду поставить паруса и привести их к ветру. Матросы быстро выполнили команду. Рулевой, положив руль вправо, почувствовал сопротивление воды на его лопасти. Слабый ветер подхватил фрегат. «Кильдюин», поставив паруса, набрал ход.
Эскадра вошла в пролив и стала на якорь у Гибралтара.
– Слава Богу, Атлантика позади! – крестились на «Кильдюине».
Матросы и офицеры «Кильдюина», больше недели не видевшие ничего кроме неба и воды и не слышавшие ничего кроме скрипа мачт, треска корпуса и хлопанья парусов и снастей, наслаждались тишиной и с удовольствием смотрели на высокую утесистую скалу Гибралтара, к северу от которой виднелся пологий зеленый берег Андалузии, узким песчаным перешейком тянувшийся к скале.
Капитан-лейтенант Развозов тоже смотрел на гигантскую серую скалу, затем перевел взгляд к югу, на берег Африки с огромными горами Абилла, высочайшая из которых составляла второй столп Геркулесовых ворот, и подумал, что эти Геркулесовы столпы, означавшие предел древнего мира, для него – русского офицера, моряка, означают лишь начало его боевой работы.
17 декабря 1805 года снялись с якоря и, невзирая на малый ветер, благодаря попутному океанскому течению вошли в Средиземное море. Гибралтарский пролив имеет два течения. У африканского берега вода стремится из океана, а у европейского – из Средиземного моря. Развозов знал об этом. Еще он знал, что посреди пролива океанское течение столь сильно, что при слабом ветре может даже отнести корабль назад. В проливе наиболее часто дуют восточные и западные ветры, ибо в море, с какой бы стороны они ни были, приходя к узкому, окруженному высокими берегами проходу и отражаясь обеими сторонами, берут направление пролива и дуют в нем сильнее. По сей причине бури бывают здесь крепче и чаще, нежели в открытом море.
Средиземное море встретило нашу эскадру «зимним» теплом. Средиземноморская зима в тот год выдалась мягкая, особенно если вспомнить нашу русскую зиму со снегом и морозом… Задувавший с юго-запада ветер нес горячее дыхание знойной африканской пустыни. Фрегат словно окунулся в сверкание моря. Команда «Кильдюина», обрасопив реи, то есть повернув их в горизонтальном направлении с помощью брасов (тросов), привела все паруса к ветру.
«Неплохой ход. Узлов десять», – решил капитан-лейтенант Развозов, почувствовав, как фрегат, словно норовистый рысак, ускорил свой бег. Рулевой у штурвала внимательно
наблюдал за наветренным углом парусов.
Команду фрегата забавляли стаи дельфинов, смело кружившие вокруг корабля и сопровождавшие его на ходу у самого форштевня. Фрегат «Кильдюин» шел под сильным юго-западным ветром на восток, несколько отклоняясь от генерального курса, но затем ветер сменился, и корабль вновь лег на требуемый курс. Воздух был теплым и плотным, но тепло продержалось недолго. Холодный ветер Атлантики резко изменил погоду…
Внезапно все вокруг переменилось. Ветер резко сменил направление, перемежаясь шквальными порывами… Ветер приволок тучи, небо и вода потемнели.
«Как неожиданно меняется погода», – успел подумать Развозов, как хлынул дождь.
Фрегат «Кильдюин» шел вперед, преодолевая сопротивление волн и стену дождя. За плотной завесой дождя ничего не было видно… Корабль продолжал идти намеченным курсом по компасу и карте. Дождь заливал фрегат пузырящимися потоками, вода гуляла по палубе, устремляясь в шпигаты – отверстия в фальшборте для стока воды за борт. Матросы верхней вахты, кутаясь в дождевики, по команде успели затянуть люки брезентом, чтобы вода не проникла внутрь фрегата, оставив только входные люки – для команды.
Капитан-лейтенант Развозов в плаще, прикрываясь от дождя капюшоном, озабоченно посматривал на мачты и паруса. Дождь то слабел, и видимость улучшалась, то наоборот, когда шел потоком, видимость падала. Рулевой на корме, с дождевика которого лились потоки воды, почти ничего не видел из-за плотной стены дождя. Одна надежда была на марсовых – матросов-наблюдателей, несших вахту на марсовых площадках. Паруса потемнели от воды, их полотнища набухли. Жесткая тяжелая парусина не слушалась матросских рук. На скользкие реи подниматься было очень опасно.
Нужно сказать, что на парусных кораблях матросы поднимаются на мачты, когда требуется отдать – распустить, или убрать – закатать, на реи паруса или что-то починить в оснастке, что нельзя сделать с палубы. У поднятого, работающего паруса все снасти можно обтянуть силами парусной вахты с палубы. Такая конструкция позволяет уменьшить риск падения человека с высоты мачты в штормовых условиях.
Боцман доложил капитан-лейтенанту, что дождевая вода просочилась в парусную кладовую и намочила парусину.
– При первой же возможности просушите парусину, чтобы она не стала преть, – приказал Развозов.
Вода проникла и на нижнюю палубу. В матросские рундуки – закрытые ящики для хранения личных вещей моряков – тоже пробралась влага. Моряки, проклиная дождь, заклинали морского бога Нептуна утихомирить небеса и прекратить этот всемирный потоп.
Прошел день, и прошла ночь… Дождь прекратился. На востоке, среди лохматых, словно рваных облаков появилось солнце.
– Эй, на салинге! Смотреть горизонт! – раздалась команда вахтенного офицера.
Сочный ветер путал мокрые фалы в руках сигнальщиков и гордо развевал Андреевский флаг…
Капитан-лейтенант Развозов дал команду привести корабль в порядок, просушить помещения, одежду, запасную парусину. Сложнее всего было просушить трюмы.
Парусиновые виндзейли, пропущенные сверху в открытые люки, давали приток свежего воздуха на нижнюю палубу, но в трюме все равно стоял тяжелый запах сырости и затхлой воды. Сырость сушили горящими угольями в закрытых жаровнях, окуривали смолой.
Матросы целый день занимались приборкой, сушкой и проветриванием одежды, коек и парусины.
Офицеры и сам Развозов, озабоченные здоровьем матросов, следили за тем, чтобы трюм корабля, наиболее зараженный спершимся воздухом, очищался через проветривание, чтобы матросы в мокром платье не ложились спать, чтобы палубы ежедневно «окуривались уксусом и порохом».
Забегая вперед, скажу, что благодаря крайнему вниманию командующего эскадрой вице-адмирала Д. Н. Сенявина и командиров кораблей к здоровью матросов, во все продолжение кампании в Средиземном море ни на одном из кораблей не было тех заразных болезней, которые происходили от гнилой пищи и воды и которые, к сожалению, свирепствовали между «морскими служителями» во время плавания Первой Архипелагской экспедиции.
Поход продолжался… Ветер дул умеренный в одном направлении. Фрегат «Кильдюин» шел прямым курсом, и маневрировать парусами не было необходимости. Матросы парусной вахты, собравшись на баке, рассказывали побасенки и курили трубки.
На протяжении всего перехода капитан-лейтенант Развозов, как и командиры других кораблей, по приказанию Сенявина, использовал любую возможность для проведения учений. Так, в районе Гибралтара были проведены учебные артиллерийские и ружейные стрельбы. Развозов обучал «служителей действию парусами и ружейной и пушечной экзерциции».
Предстоял учебные стрельбы, в том числе и залпы всем бортом. На орудийной палубе матросы-артиллеристы регулировали величину отката пушек. Откат пушки после выстрела бывает очень сильным, и при долгой или залповой стрельбе тросы, удерживающие пушку, могут вырвать кусок борта в месте своего крепления. Сила отката зависит от угла возвышения орудия и от количества и качества пороха, от того, как туго или свободно входят в ствол пыжи и легко ли вращаются колеса орудийного станка.
Командир «Кильдюина» приказал боцману расставить людей в трюме и докладывать об обстановке. Начались стрельбы.
– Огонь! – прозвучала команда.
Корпус фрегата после залпа всем бортом от резкого толчка подпрыгнул, как поплавок.
– Слеза на обшивке! – доложили из трюма.
«Слеза, не течь!» – знал Развозов.
– Продолжайте!
…Фрегат не плыл, а скользил по синей, с белой пеной поверхности моря. Паруса, туго приведенные к свежему, насыщенному запахами моря, ветру, были натянуты ровно и красиво.
На переходе командующий эскадрой приказал перестроить эскадру из кильватера в строй фронта. По левому борту от флагманского «Ярослава» разместились «Святой Петр» и «Уриил». Справа – «Селафаил» и «Москва». Впереди флагмана в качестве передового дозора – фрегат «Кильдюин», по корме – концевым бриг «Феникс».
Капитан-лейтенант Развозов смотрел на море. Вдали над водой пролетела крупная птица. «Берег уже близко», – подумал Развозов.
На следующее утро, 24 декабря, в канун Рождества эскадра была у острова Сардинии. На горизонте виднелись его вершины. С утра установилась ясная погода, видимость была хорошая. Развозов с мостика в подзорную трубу рассматривал его берега. В лучах восходящего солнца хорошо были видны дома, рассыпанные вдоль бухты, и суда в порту. Закончив наблюдение, капитан-капитан Развозов легким ударом ладони собрал подзорную трубу и передал ее вахтенному лейтенанту.
На Рождество все работы и учения на кораблях эскадры отменили. К обеду на палубы вытащили двойную ендову хорошего вина. Свободные от вахт матросы, отдыхая, пели песни и плясали.
29 декабря 1805 года корабли эскадры вице-адмирала Сенявина, лавируя при крепком северном ветре, прибыли на рейд Сардинского порта Кальяри. На рейде находилось несколько парусников. Капитан-лейтенант Развозов еще на подходе к порту, осмотрел их в подзорную трубу. Самым большим был барк – трехмачтовое судно, две мачты которого имели прямые паруса, а третья (бизань) без реев, косые паруса. Моряки называют такую мачту «сухой». Кроме барка на рейде стояла бригантина и у причалов несколько шхун.
Капитан-лейтенант Развозов понимал, что Кальярский залив, имеющий направление от юга на север, неудобен в зимнее время по причине жестоких порывов ветра, приходящих из-за гор от севера. С моря же не будучи прикрыт, подвергает корабли волнению от юга, поэтому командир «Кильдюина» приказал положить два якоря, чтобы один был положен на северо-запад, другой – на северо-восток.
На кораблях эскадры звучали команды, звякали рынды, слышались всплески отдаваемых якорей. Оба якоря хорошо взяли грунт. Волны слегка покачивали фрегат, ветер посвистывал в снастях, солнце наконец-то выбралось из-за облаков. Капитан-лейтенант Развозов стоял на мостике с непокрытой головой, с удовольствием подставляя лицо солнечным лучам.
Историческая справка
