скачать книгу бесплатно
– Друг, прости! – дрожащим голосом сказал он.
Электа растерянно озиралась, прикрывая тело простыней. Они явно не ждали Дария так рано.
Пианист молча развернулся на каблуках и вихрем бросился к лестнице, где его настиг Дож.
– Я не должен был! – Дож схватил Дария за запястье. – Она… она снова полезла ко мне с поцелуями, пойми, я не смог противиться больше… красивая женщина… я был не в себе, прости!
Дарий в бешенстве отдернул руку, оставив Дожа одного на ступеньках, так и не сказав ни слова в ответ.
Он вышел на улицу и быстро зашагал по извилистой мостовой. Ливень давно кончился, и воздух наполнился свежестью. В небе зажглись первые звезды. Дарий шел настолько быстро, что не заметил, как миновал монастырь и старое кладбище, он шел и шел. Хотелось просто исчезнуть, забыть обо всем. Шагая, он словно бежал от самого себя, от мыслей, воспоминаний, боли. Из темноты вдруг послышались звуки музыки, они доносились из таверны. Дарий зашел внутрь. Там было тепло и пахло спиртным. Музыкант нашел свободный стул за барной стойкой и, рухнув на него, заказал виски.
Первый бокал он выпил залпом, второй тоже, а после и третий. За баром зашушукались. Дарий, прежде почти не употреблявший спиртного, оставался совершенно трезвым.
Он никак не мог поверить в увиденное. Лучший друг и Электа. Оба предали его в один день. И, получается, Дож не врал, когда говорил, что Электа соблазняла его. А священник? Может, Электа окрутила и его тоже. А кого еще?
Конечно, Дож всегда был ужасным бабником, Дарий знал это. Друга можно было понять: он болен, не мог контролировать себя. Или… нет? Да как он мог предать напарника?! Дарий не хотел относиться с пониманием к такому поступку, слишком глубоко ранило его предательство любимой девушки и близкого друга. Дарий осушил бокал снова.
– Красавчик, не составить ли тебе компанию? – пропел в ухо женский голос. – Ты такой печальный, дай-ка я тебя утешу.
Симпатичная девушка попыталась увлечь Дария в танце, но он остался неподвижен. Алкоголь наконец подействовал, и ярость сменилась отрешенностью. Оскорбленная невниманием жрица любви возмущенно фыркнула и направилась к другому посетителю.
Мысли наконец перестали быть такими навязчивыми, теперь они рассеялись и летали во тьме в форме картинок, которые то и дело выхватывал опьяненный мозг Дария. Вот они с Электой в парке, он любуется ее лицом и солнечными бликами, запутавшимися в ее локонах. Вот он делает ей предложение, а она бросается ему на шею. В голове звучит ее голос: «Да, да, мой Шафран!» Вот он обнимает ее в своей постели, отдаваясь самому сильному в его жизни чувству. Одна картинка медленно сменяется другой, словно в калейдоскопе, и в конце концов внимание Дария останавливается на последней: его любовь в постели с его лучшим другом.
Дарий закрыл лицо руками. Склонившись над пустым бокалом, он превратился в живое олицетворение боли и отчаяния, и сколько пребывал в гнетущем безмолвии, он не знал.
– Эй, парень, мы закрываемся. Ты платить будешь?
Дарий вздрогнул, убрал руки от лица и посмотрел на хозяина таверны пустым мутным взглядом. Помедлив, музыкант достал из-за пазухи бумажник и положил перед говорившим, после чего молча встал и направился к выходу.
Владелец заведения открыл бумажник и обнаружил в нем толстую пачку денег.
– Тут многовато, парень. Эй! И это… бумажник забери! – хозяин пытался докричаться до Дария, но тот его не слушал. – Может, тебе экипаж подать? А? Далеко тебе идти?
Дарий, так ничего и не сказав, вышел из заведения.
Наступила глубокая ночь, на Серпент тихо опускался туман. Дарий брел по улице, интуитивно взяв курс на отель. Виски окончательно взял верх над измученным разумом, приостановив гнетущие думы. Город спал, где-то вдалеке на башне часы пробили два ночи. Шел Дарий медленно. Через некоторое время он остановился под старыми дубами у ажурных кованых ворот городского кладбища, где кружились, шелестя крыльями, крупные вороны. Они так изящно скользили по воздуху, словно танцевали менуэт вокруг могил.
«Как, должно быть, прекрасна смерть, – подумал Дарий, остановившись взглядом на гранитном ангеле. – Только она и дает вечный покой, избавляя от мучений и тело, и душу. Она честна, искренна, словно осень, которая обнажает деревья, давая возможность разглядеть их голые ветви. Тогда как жизнь хоть и дарует минуты, полные абсолютного счастья, в итоге взимает за них непомерную плату».
Холод действовал отрезвляюще, и к моменту, когда Дарий подошел к отелю, воспоминания последних часов вновь зароились в его голове. Дарий заглянул в окно: в холле горели лампы. Они горели всегда на случай появления ночных гостей. Но кроме сторожа в холле находилась девушка. Дарий узнал Электу. Очевидно, она ждала его. Что она хотела? Оправдаться перед ним? Нет уж, хватит лжи! Хватит притворства! Дарий больше не нуждается в самообмане, достаточно он наслушался от нее сказок.
Музыкант отвернулся от окна и, обойдя отель, вошел в него с черного хода. Хозяйка часто не запирала его, и Дарий знал об этом. Поднявшись в свой номер, он сел на кровать. От тепла кровь разогрелась, а картинки в голове замелькали еще быстрее, чем раньше. Счастливые и горестные, недавние и детские воспоминания сменяли и сменяли друг друга. С тех пор как умер отец, Дарий всегда был одинок. И он ненавидел одиночество. Что же теперь? Он имеет все, о чем только можно мечтать: деньги, положение в обществе, славу, признание, перспективы. Однако все это не избавило его от треклятого одиночества. Дож, ставший ему братом, оказался предателем, а любимая женщина – лицемеркой. Грудь сдавила невыносимая жгучая боль, а глаза защипало. Обретенное, казалось бы, счастье было ничем иным, как иллюзией, обманом, беспощадной насмешкой судьбы. Взгляд упал на тумбу, где все еще лежал листок с изображенным на нем спящим Дарием. А что, если сон – это единственное, что поможет прекратить мучения? Сон беспробудный, вечный покой и безмолвие, лишь изредка нарушаемое едва слышным шорохом черных перьев.
Дарий открыл ящик тумбы. Револьвер, подаренный отцом, лежал там. Да, пожалуй, это единственно правильное решение. Отец хотел, чтобы Дарий смог защищаться. И он защитит себя, избавившись навсегда от одиночества, от боли и зияющей пустоты внутри. Он снял револьвер с предохранителя, открыл рот и нажал на спуск.
Раздался выстрел. Дарий на секунду почувствовал сильное жжение в затылке, а потом… ничего не произошло. Он остался сидеть на краю кровати. Боль в груди прошла, а на душе стало легко и спокойно. Через несколько секунд в коридоре послышались шаги и голоса. Дверную ручку сильно подергали с той стороны, но дверь была заперта. Раздался треск, и она распахнулась, громко ударившись ручкой о стену. Дарий увидел взъерошенную хозяйку в ночной сорочке, с керосиновой лампой в руке, рядом с ней был пожилой мужчина с ломом – очевидно, плотник, – а за ними Дож и еще несколько человек. Кто-то, стоящий за спиной Дожа, вскрикнул и, судя по звукам, упал в обморок.
Хозяйка отеля в ужасе схватилась за сердце и отвернулась, ее стошнило прямо на ковер. Плотник неодобрительно качал головой, глядя в комнату и что-то бормоча себе под нос. Дож нервно провел рукой по волосам, другой вцепившись в дверной наличник.
– Черт тебя дери, Дарий… – еле слышно прошептал он. – Что же ты наделал?..
Дож закрыл глаза рукой и, облокотившись о дверь, осел на пол. Дарий оглянулся и увидел себя, лежащего на кровати с открытыми глазами. На стене напротив двери красовалось огромное пятно крови и чего-то еще, похожего на слизь и мелкие осколки черепа. Дарий приподнялся над собственным телом и увидел, что в его безжизненной руке, распростертой на покрывале, все еще лежит револьвер. Пианист, будто еще не до конца осознающий произошедшее, безразлично рассматривал мертвое тело, пока рядом кричали люди. Он подлетел к зеркалу, чтобы взглянуть на себя, но понял, что в нем больше не отражается. Тогда он рассмотрел свои руки и ноги. Они были точь-в-точь такие же, как обычно, но полупрозрачные. Сквозь них Дарий различал другие предметы, находящиеся в комнате. Он даже попробовал вернуться в свое физическое тело, но ничего не вышло. Кружения, о котором он слышал раньше, так и не случилось, тоннеля и врат тоже не было. Все было как всегда, но с одним отличием: он видел всех, но никто не видел его.
Не зная, что делать дальше, Дарий просто следовал за своим телом. Организацией похорон занялся Дож. Рано утром пришли гробовщики и забрали тело, омыли, привели его в порядок и одели, а потом отвезли в строящийся амбар, в который уже принесли большое кресло. Тело усадили в него. С помощью специальных стоек зафиксировали голову и придали мертвецу позу живого человека, отдыхающего в кресле. Лицо Дария загримировали, а глаза открыли, приклеив веки так, чтобы они не закрывались. Последний штрих внес Дож – он завязал на шее Дария платок, чтобы прикрыть кольцо держателя, фиксировавшего шею.
После в амбар вошел высокий тощий человек с тщательно замотанной в шарф шеей. Вслед за ним внесли большой холст и чемоданчик.
– Я не буду работать в таком холоде! – возмутился верзила. – Почему бы не отнести модель в более теплое место?
– Сколько времени вам необходимо, чтобы написать портрет моего друга в полный рост? – холодно спросил Дож.
– Хм… – художник нахмурился, – во весь рост! Такой смогу сделать за три дня.
– Боюсь, в теплом месте за три дня с телом произойдут непоправимые изменения, – вкрадчиво заметил Дож. – Вы получите двойной гонорар, теплую одежду, горячую еду, чай и кофе, если завершите портрет за два дня и в этом амбаре.
Художник задумался, но в ответ отрицательно покачал головой.
– Хорошо, три гонорара, – Дож повысил ставку. – Я слышал, вы мастер своего дела.
– По рукам! – ответил живописец. – Но с чаем пусть принесут бренди.
И работа закипела. Художник и впрямь оказался профессионалом. За сутки он позволил себе подремать от силы три часа, а в остальное время переносил образ Дария на огромный холст. Сам Дарий наблюдал за процессом, находясь за спиной мастера, замечая все большее сходство человека на холсте с самим собой. За два дня художник выпил полтора литра бренди, однако портрет к назначенному сроку был готов.
– Поразительно похож! – отметил Дож. – Он словно живой.
Похороны прошли скромно. Дож по какой-то причине не хотел шумной церемонии. Среди пришедших Дарий заметил много незнакомых людей. В крематорий внесли портрет, поставив у изголовья гроба. Дож сказал несколько слов в честь безвременно ушедшего друга, а пожилой священник прочел нужные слова. Гроб закрыли и отправили в печь. И тогда Дарий что-то почувствовал. Впервые за дни, проведенные вне тела, он испытал волнение. Пока у него была возможность видеть свое бездыханное тело, он оставался безразличен к происходящему. Но как только гроб отправили в огонь, Дарий почувствовал… страх! Он ощутил себя абсолютно голым и потерянным. Взгляд упал на портрет – вот он, привычный облик, так напоминавший его при жизни. Лишь только эта мысль промелькнула в его сознании, мгновение – и Дарий оказался внутри рамы. Страх прошел, музыкант испытал облегчение, будто обрел новый дом.
Глава 3. Надежда
– А потом? – спросила Ева. – Как портрет оказался здесь?
– Его продали, – ответил Дарий, задумчиво наблюдая за языками пламени в камине.
– Кто? Дож?
– Нет, – призрак выглядел отрешенным, словно мыслями еще был в прошлом. – Дож вскоре умер. Портрет получили его родственники, а они выставили холст на аукцион. Портрет часто перепродавали, перевозили, пока его не приобрел один человек. Тот, у которого ты купила этот дом. Так я оказался тут.
– А что случилось с Дожем?
Дарий молчал, словно не хотел вспоминать о друге. Свечи вдруг потухли и тут же снова зажглись. Ева оглянулась в поисках источника сквозняка, но, кажется, все было закрыто. Тогда Дарий нарушил молчание:
– Он всегда любил выпить. Но после моей смерти стал пить еще сильнее. Приблизительно через месяц с ним случилась трагедия: пьяным, Дож прилег на софу и по привычке закурил сигару. Уснул с ней, но в какой-то момент выронил ее и погиб в пожаре.
Ева охнула.
– После моих похорон портрет принесли в номер Дожа, – продолжал Дарий. – Ох и досталось хозяйке того отеля! Сначала туда постоянно приходили газетчики – взять интервью у Дожа, это ж какая сенсация! А потом пожар, в котором он и умер. – Дарий сел в кресло, откинувшись на спинку. – Выпало им бед, конечно. Это не говоря уже о том, что они пережили, когда в их заведении застрелился я.
Ева молчала, пораженная рассказом. Ей сильно хотелось задать еще один вопрос.
– А та девушка? Что с ней? – осторожно уточнила Ева.
Дарий пристально посмотрел на собеседницу. Взгляд этот был долгим и тяжелым, и Ева увидела, как пламя из камина отразилось в глазах призрака.
– Я больше никогда ее не видел. На мои похороны она не пришла. И потом, понимаешь, я не сразу понял, что оказался пленником портрета. Я все видел, но не мог больше перемещаться, только если вместе с холстом, если его куда-то переносили. Именно поэтому я знаю, что случилось с Дожем. Но Электа, – Дарий сделал паузу, – нет, она не приходила к нему. Со временем я научился покидать портрет на небольшие расстояния: комната или дом, например. Но этим мои передвижения ограничиваются. Я так и не узнал, почему она так со мной поступила.
Ева сочувствовала призраку. Трудно было подобрать слова утешения, да и нужны ли они ему? Ева не знала ответа. Само по себе ее общение с мертвецом было странным, но в глубине души она была рада этому необычному знакомству.
– Тебе больше не придется быть одному, – сказала Ева, – это и твой дом тоже! Скоро вернутся мои друзья и… я устраиваю праздник на днях. Я хочу, чтобы ты тоже присутствовал.
– Да-а, на праздниках я не бывал уже лет двадцать, – усмехнулся Дарий, – а что за повод?
– Мой день рождения! – счастливо улыбнулась Ева. – Придут мои друзья. Я вас познакомлю. Ты видел их: один на первый взгляд сумасшедший, а второй – моряк.
– С удовольствием познакомлюсь с ними лично, – улыбнулся Дарий. Наконец на его лице появилось что-то похожее на радость. – Только есть одно «но».
– Какое?
– Я могу выходить из портрета лишь только после захода солнца. И должен возвращаться в него к рассвету.
– Почему?
– Если бы я знал!..
– Что ж… тогда я устрою праздник ночью! – не растерялась Ева.
Дарий счастливо замерцал и широко улыбнулся. Впервые за последние двадцать лет.
За окном давно взошло солнце, но Ева вставать не желала. Она проговорила с Дарием почти всю ночь, и лишь веселое щебетание птиц за окном заставило ее подняться. Птицы прилетали в сад, чтобы поживиться целебными ягодами, которые Ева с трудом растила на продажу.
Отогнав стайку синегрудых птах, она собрала поспевшие ягоды в стакан и ворча вернулась в дом. В гостиной, окинув портрет недоверчивым взглядом, Ева на минуту усомнилась в том, что произошедшее ночью ей не приснилось. Но паркет, испачканный воском, служил доказательством того, что случившееся – правда. Ева кивнула портрету в знак приветствия и занялась завтраком.
Капитан с братьями, должно быть, уже прибыли в Гланбери. В лучшем случае они вернутся рано утром, а значит, увидеть их сегодня не удастся. Для Евы все еще оставалось загадкой, как Стром умудряется пересекать большие расстояния так быстро, пусть даже по морю. Обычными судами из порта Сомнуса до Гланбери добираться было не меньше двух суток, тогда как Строму требовалось на это не более восьми часов. «Магия, не иначе», – думала Ева. И это предположение не было лишено смысла, ведь капитан с Шутом бороздили моря исключительно в поисках полезных магических артефактов.
Покончив с завтраком и разложив ягоды сушиться на чердаке, Ева вышла на улицу. День обещал быть жарким, как и полагается в конце июля. Пахло цветами, над пышными кустами шиповника гудели шмели. Дом Евы стоял на холме, окруженный живой изгородью и частично каменным забором. От дома к большой дороге вела тропа, вымощенная камнем. Ева спустилась к подножию холма, повернув по мостовой направо, к рынку. Сомнус широко раскинулся на холмах и предгорьях, представляя из себя малоэтажный, но крупный город-порт с выходом в Ласнорское море. Жаркими в Сомнусе были только два месяца: июнь и июль. В остальные стояла приблизительно одинаковая зябкая погода с туманными днями и ночами. Туман легким покрывалом стелился по земле даже в солнечные дни.
Возвращаясь из лавки, Ева обдумывала предстоящую встречу с друзьями и их знакомство с призраком. Как они отнесутся к такому соседу? Смогут ли подружиться с ним? Знал ли что-то капитан, расспрашивая Еву о доме раньше? Переходя мостовую, боковым зрением она заметила что-то, стремительно надвигающееся сбоку, и вовремя отскочила назад, едва не попав под колеса экипажа. Возможно, ночь без сна сказалась на внимательности, но Еве показалось, что повозка появилась совершенно бесшумно и буквально из воздуха. Не удержав равновесия, Ева упала и выронила из рук сумку. По мостовой яркими шариками раскатились апельсины. Возница, резко остановивший коней, быстро спрыгнул с дрожек.
– Ты не ушиблась?
Мальчик-альбинос лет пятнадцати испуганно склонился над Евой, глядя на нее широко распахнутыми от удивления глазами. На незнакомце были странные длинные одежды серебристо-серого цвета. Его кудрявые белесые волосы топорщились в разные стороны, а большие сиреневые глаза изумленно таращились на Еву. Экипаж, запряженный двумя серыми конями, также был серым, словно сотканным из тумана.
– Откуда ты вообще взялся? – сердито буркнула Ева, поднимаясь на ноги.
– Меня зовут Треор, – мальчик неуверенно протянул Еве руку в знак знакомства, но она жест не оценила.
– Лучше помоги собрать апельсины, Треор, – проворчала Ева, отряхиваясь.
Мальчик замешкался.
– М-м-м, сейчас, коней успокою только.
«И чего их успокаивать? – думала Ева, собирая фрукты с земли. – Стоят себе спокойно. Странный он какой-то».
Сложив все в сумку, Ева собралась было уйти, но Треор, не отходя от лошадей, окликнул ее вновь:
– Послушай! Извини, что так вышло. Я не думал, что ты… я просто не… просто тебя не увидел. Как тебя зовут?
– Ева.
– Сколько тебе лет?
– Что?! – опешила Ева. – Какое это имеет значение?
– Эм-м… – Треор выглядел взволнованным. – Ты похожа на одного человека, я подумал…
– Завтра мне исполнится двадцать, – бросила Ева.
– А-а-а…
Ева вопросительно посмотрела на мальчишку.
– Нет, я ошибся. Да, ошибся, – он нервно почесал нос-картошку.
Ева хмыкнула и уже ступила на дорожку, ведущую к дому, когда Треор прокричал ей вслед:
– Еще встретимся, Ева!
Она не спеша и нехотя обернулась, но повозки на мостовой уже не было.
– Почему ты уехала из Гланбери? – спросил Дарий. – Ведь твои родные остались там?
Стемнело. Ева сидела в кресле в гостиной, беседуя с призраком.
– Они остались, потому что у них там своя пекарня. Они завязаны общим делом с местным мельником и не могли уехать. А я… как ни странно, я уехала из-за одиночества.
– Это как?
– В городе меня считали… – Ева смутилась. – Считали сумасшедшей.
– Ты не похожа на сумасшедшую, – заметил Дарий.
– Это сейчас. А вот свое детство я почти не помню. Мама не любит обсуждать это, да и я побаиваюсь ее спрашивать. Знаю только: что-то случилось, когда мне было шесть, и родители обратились к местной знахарке. Точнее, ведьме. Та, по словам матери, спасла мне жизнь, но воспоминания о детстве стерлись, словно их не было. В городке со мной не общались, называли чокнутой, – Ева вздохнула. – Я всегда гуляла одна. Единственное место, где мне не было так одиноко – это кладбище. Мне нравилось думать, что надгробные камни – мои друзья.
– Звучит жутковато, – улыбнулся Дарий.
– Наверное, – Ева пожала плечами, – но мне было скучно. Я играла с ящерицами, которых на кладбище было очень много. Такие вот были у меня друзья, потому что люди меня избегали. Когда я выросла, то поняла, что не хочу заниматься выпечкой, хотя всегда помогала родителям на кухне. К тому же мое присутствие там отпугивало некоторых посетителей, портило репутацию пекарни. Хотя я все равно не понимаю почему, ведь Раснария, например, тоже странный, но это никого не смущает. Он говорил, в детстве над ним смеялись, но чтобы бояться?
– И из-за этого ты решилась переехать?
