скачать книгу бесплатно
Синдром Искариота, или История одного предательства. Повесть
Игорь Левин
Никому не избежать участи быть кем-то преданным. Дай Бог только, чтобы самому не стать предателем. Всегда ли можно сделать правильный выбор между верностью и свободой, ответственностью и влечением, постоянством и изменчивостью, уверенностью и сомнением? На эти и другие жизненные вопросы вместе с автором пытаются ответить главный герой и другие, в том числе библейские и исторические персонажи художественной повести.
Синдром Искариота, или История одного предательства
Повесть
Игорь Левин
«Человек либо способен на предательство, либо нет. Если он предал раз, то будьте уверены, предаст и второй…»
«Если человек предал кого-то из-за тебя, […] рано или поздно он предаст тебя из-за кого-то».
«Не проверяйте друзей и любимых. Они всё равно не выдержат испытания. Мы сами подстраиваем для них соблазн, а потом сетуем на жизнь…»
«Да, моей трусостью трусит трус.
И моим предательством предаёт предатель»
Антуан де Сент-Экзюпери
Дизайнер обложки Игорь Левин
© Игорь Левин, 2021
© Игорь Левин, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-4493-1845-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вступление
Да простят мне строгие критики нарушение границ литературного жанра. Но поведывавший мне эту историю мой друг – художник Илья Эсператов убедительно настаивал на том, что смысл текста будет утерян, если не упомянуть о создании семь веков назад фрески, сюжет которой имеет некоторое отношение к описанным событиям. Из его рассказа я понял, что стечения обстоятельств, о которых в дальнейшем будет идти речь, весьма типичны для нашего времени, и история эта во многом банальна, не вот тебе – фрагмент цепкого триллера, захватывающий эпизод или нечто из ряда вон выходящее… Конечно, есть в изложенном и острый индивидуальный момент, иначе бы не стоило об этом писать. Но всё же меня в большей степени заинтересовало то, что мой герой подметил определённую закономерность, некий болезненный синдром, который пронизывает прозаический мотив красной нитью. Нет, это не болезнь, вследствие которой кашляют или чихают, рыгают или икают, поносят или констипируют, бьются в судорогах или задыхаются, а затем пьют горькие таблетки, втирают лечебные мази, делают уколы и проводят физиопроцедуры, или, не ровен час, наступает необходимость операционного вмешательства. Об этих болезнях только вполголоса или шёпотом говорят на исповедях, да и то всё реже и реже… Жизнь героя продолжается во снах, а во снах символические персонажи нередко оживают. Да что это я стал опережать течение сюжета – так вдруг сразу всё и разболтаю. Нет, всё по порядку…
1
«Солнце стало апельсином, жёлтым апельсином! Я его съем!» – радостно подпрыгивая и вскидывая руки до уровня плеч, подражая белому альбатросу, кричит резвый мальчуган с бронзовеющей кожей и оттопыренными завитками ушей. Ранний вечер в Падуе приободрён золотисто-рыжей улыбкой светила лазурному небу. Петляющие тесной грядой по многоцветному небосклону кучевые облака ограждают проходы к тающему в вечернем мареве солнцу. Освещение в капелле едва годится для искусной живописной работы. Ленточные струи света, исходящего из высоких и узких окон капеллы, пронизывают опрокинутую воздушную ладью замкнутого пространства. Мерцание зажжённого фонаря. Наглухо сбитый деревянный лоток с мраморной пудрой. Вспыхивающие золотистыми огоньками металлические чашечки разных размеров, доверху наполненные порошком красочных пигментов. Плотной кляксой прилипла к нагромождённым деревянным лесам и подмосткам фигура художника. Он суетливо водит кистью по гладкой стене. Сгустки ярких свежеистёртых красок хорошо видны на широкой палитре.
– О, тщетных сил людских обман великий, – громогласно, сквозь раскатистое эхо, прогремело в стенах капеллы, —
Сколь малый срок вершина зелена,
Когда на смену век идёт не дикий!
Кисть Чимабуэ славилась одна,
А ныне Джотто чествуют без лести,
И живопись того затемнена.
– Данте, друг, я не заметил, как ты вошёл! Чуть не свалился вниз от неожиданности. Заканчиваю. Не могу оторваться, складки ещё не все прописаны начисто. Два подмастерья ушли, работаю один.
– Жизнь в изгнании приучила меня к неожиданным уходам и появлениям. Тебя просила поторопить к ужину Чиута.
– Как она там?
– Всё шутит. Говорит, что, сдружившись, мы стали походить друг на друга носами – орлиные у обоих. Недовольно ворчит, что забываешь о ней, работая сутками над фресками.
– Энрико Скровеньи не даёт расслабиться. Ежедневно в полдень обходит своё владение, постоянно мучает меня наставлениями.
– А почему ты поместил роспись на этот сюжет в центре стены? Редко художников вообще цепляет эта тема. Боятся её писать, скорее всего.
– Энрико тоже заинтересовался этим. А мне эта идея по душе. Они всегда рядом, они непременно в плотных объятиях, в вечном мистическом диалоге, как на краю бездны, – один против другого: «Не этим ли поцелуем…». Где Он, там обязательно появится и он. Все остальные – только втянутые в действие персонажи, не пассивные наблюдатели, но участники, каждый из которых делает свой выбор. Обычно эти полярные фигуры не сталкивают лицом к лицу. Все боятся этого столкновения. У Гвидо из Сиены более связаны диалогом Пётр и Иуда, а у прославленного Чимабуэ Христос не смотрит на Иуду. Но ведь помнишь – они как бы сговорились выступить в противоборстве один против другого, сила вероломства против силы духа: «Что делаешь, делай скорее».
– Хорошо, что этих слов не слышат папские слуги. И ты при них не взболтни чего лишнего. Не думаю, что они одобрили бы такую трактовку.
– Я над ними только потешаюсь. Был недавно презабавный случай. Папскому посланнику, вознамерившемуся оценить моё мастерство, вместо сюжетного эскиза я нарисовал от руки идеальную окружность.
– Ну и как, оценил понтифик?
– Да, сам не ожидал, как раз через неделю я получил приглашение принимать заказы от папского двора.
– Повезло!
– Ещё бы! Так что, друг, между нами, главное – чётко очертить свои круги. А кто в них не вписался – не наша забота.
Данте внимательно оглядел фреску. Фигуры как будто оживали, стоило только на них посмотреть. Христос в киноварном хитоне и небесного цвета накидке, пристально смотрящий в глаза Иуды и объятый его золотисто-охристым плащом. Развёрнувший торс винтом и укутанный в лиловую мантию с золотой каймой низкорослый первосвященник Иосиф Каиафа с чёрным тфилином на лбу, упрямым повелительным жестом указывающий стражникам на фигуру Христа. Гневный Пётр, резко отсекающий мечом ухо рабу, вот было схватившему за рукав Сына человеческого. Повернувшийся к зрителю спиной в холодном одеянии стражник останавливает Петра, оттягивая складки его рыжего плаща. Два дугообразных силуэта мрачной копошащейся толпы на заднем плане. Сцена то судорожно немеет и застывает, концентрируясь на объятии центральных фигур, то вновь наполняется гулом, шорохами и пульсацией ритмов. В мимике лиц героев, в каждом их жесте и повороте подспудно ощущается невероятное напряжение. Почти все очертания лиц – разнонаправленные профили. В правой стороне факелы красного огня зловеще вознеслись над толпой. Стражник затрубил в белый рог, предвещая роковую развязку…
– Ты так внимательно прописываешь складки ткани на передних планах, Джотто! Я словно прорываю гладь сырой штукатурки и вхожу туда, вглубь. Кожей ощущаю монолитность и плотность каждого объёма. А плащ Иуды – он же светится золотом, блестит, переливается! И нимб над головой Христа тоже ярко выделен. Только Его нимб – солнечно-жёлтый, а плащ Иуды с едва заметным рыжеватым оттенком нежного молозива или цвета свежего персика… И образ Иуды как будто мне знаком…
– Да, золото, друг мой, особенно прекрасно на холодном фоне – там, где синяя мгла и пурпур одеяний. Сияние золота всегда ослепляет. Оно таит в себе то ли богатство, то ли соблазн, то ли святость, то ли предательство. Сразу не разберёшь…
– Как ты полагаешь, – рассудительно спросил художника Данте, – о чём в этот момент думает Иуда, что он осознаёт?
– Ничего. Он просто упивается своей мнимой победой и наполнен чувством превосходства. Он это совершил, он стал на время хозяином ситуации, сделал всё так, как именно он задумал. Все думали, что воля Учителя незыблема, но стоило ему только захотеть – и сам Мессия, прознанный народом Царь Иудейский, стал беспомощным в окружении стражников.
Данте продолжил рассматривать роспись, на мгновение оторопев в задумчивости, а затем одобрительно кивнул в сторону друга и, невольно погрустнев, крестообразно прижимая к груди края плаща, удалился из помещения.
2
Русское раздолье, мягкое мерцание солнечных лучей, переливчатый снег… Хилые деревья под вьюжный посвист вязнотканными ветвями сцепились друг с другом, скучковавшись редкими группами, словно пытаясь согреться на одиноком пути. По автомобильной трассе вдоль широкой заснеженной поляны мчится белоснежная «Лада» – белое на белом… В серебристом мареве стали отчётливо видны горделивые очертания Благовещенского собора, построенного в стиле «ампир». Он контрастирует с выстроенным в длину возле него одноэтажным приземистым домиком с треугольным очертанием крыши над главным входом и розовато-охристыми стенами. Вот низкий деревянный забор цвета лучшей летней поры оживил холодный колорит бескрайнего пространства. Уже близко: мелькают телеграфные столбы, деревянные домишки выстроились рядком, жёлтая полоска трубопровода, ограды, ворота… Ясень приветливо встал у проезжей тропы. Меж затейливо-резных сельских изб крупным коробом выделился двухэтажный дом. Автомобиль подъезжает к воротам. Вместе с высоким седым и худощавым мужчиной средних лет, уверенно шагающим к входу, мельтешит по сугробам девушка в светлой одежде. Резво отозвалась на приход хозяев лохматая лайка, привязанная на цепи. «Юми, сидеть, свои!», – скомандовал псу вошедший во двор хозяин. – Ну разве это охранный пёс? Кошка великорослая», – саркастично заметил хозяин, увидев, как его дочь нежно приглаживает собачьи вихры. Ловкими касательными движениями он стряхнул снег с одежды.
За изгородью кипучая атмосфера деревенского двора в зимнюю стужу бойко обнаружила себя внезапно пробудившимися голосами мекающих, кудахтающих и крякающих существ.
– Лида, а ты воду козлятам носила? – послышался с крыльца сиплый женский голос.
– Утром наливала. А что? – в тембре меццо-сопрано ответила девушка-подросток.
– Иди-ка скорее ещё добавь. Козы уж больно беспокоятся сегодня весь день.
– Ща прямо выбегу в холод, – меццо-сопрано заметно перешло в контральто. – Мам, ну сколько можно! Хватит там им питья.
– Иди налей – кому сказала! Вечно не допросишься…
Проступи лестницы у крыльца сухо затрещали под тяжестью сапог вернувшихся с поездки родственников.
– Ну и где твой муж? Где «дедя», куда подевался? Опять не приехал (после каждой фразы застывали короткие паузы)? Плохо ему здесь с нами? Нос от нас теперь воротит. Венчание, видишь ли, ему не устроили. А тебе с ним таким хорошо или нет – вот в чём вопрос, – почти с порога услышала Регина монотонный и самоуверенный голос матери.
Тут и отец не замедлил вставить слово:
– Я его звал к нам несколько раз. А он дуется, корчит из себя что-то: «Нет, спасибо, работы у меня здесь полно!» Неладно у них что-то…
Регина насупилась, устремила взгляд горько-шоколадных глаз в окно, в сторону жёсткой горизонтальной полосы высокостенного забора, – так, что классически выстроился лекальными очертаниями её упрямый профиль… Тонкая шея, напряжённо удерживающая в строгом положении головной овоид, важно выступающий подбородок с едва заметной ямочкой посередине, слегка выпяченная нижняя губа, немного оттопыренный и мясистый носик, изящная дуга покатого лба – во всём этом был какой-то след трогательной наивности и нескрываемой обиды. На плотно вписанных в тугие орбиты глазах с чувственно-глубоким взором появились редкие слёзы. Послышались короткие всхлипывания, сквозь которые обрывочно стала звучать тихая речь:
– Я ему говорила: «Не поедешь – сильно на тебя обижусь». А он всё: «Нет, ты знаешь, почему не еду». Да ну его… Остался там с Крис. Раньше, мол, хоть предупреждала заранее. А сейчас, говорит, приезжает машина – меня ставят перед фактом; только приехала – опять в поход… «Несанкционированное лисятничество» – шуточки всё ему…
Мимолётно, как бы нехотя, проскользнувшая улыбка на последней фразе сделала её речь более спокойной.
– А чувствую теперь себя как-то скованно совсем: то не могу дома у него сделать, это не могу… Не знаю, как дальше у нас с ним сложится… Девчонкам-школьницам, что мельком его видели, он понравился, а четырнадцатилетний мальчик, который всё смотрит на меня влюблёнными глазами, говорит мне, что он пожилой мужчина, а мне нужен другой. И надо ж такое: до замужества никому не нужна была, а сейчас все всполошились, прямо наперебой. Ванечка опомнился: «Давай попробуем снова, может, у нас что получится…». Замужем – не замужем, его не волнует. Культяшкин всё на стену старой страницы в «Одноклассниках» строчит одно послание за другим: «Где ты, ау?», аж смешно… На работе молодой физрук с озабоченной ухмылочкой, как пройду – всё спешит комплиментом удивить.
– А я тебе говорила, – спокойным поучительным тоном продолжала мать, – слишком ты поторопилась замуж за него выскочить. Я с самого начала была категорически против этого брака. Тоже нашла себе кавалера – «дедю» нашла. Тьфу! Пригляделась бы к парням молодым вокруг, а потом уже определилась в выборе. Ты меня не слушала – вот и результат. Так и будешь закисать у него в этом трёхкомнатном свинарнике, как в темнице.
– Ну так не поздно, дочка, ещё всё поменять, если так пошло, – снова поспешил вмешаться отец.
– Не собирается твой муж к нам приезжать – ладно, – продолжила мать. – Позови-ка к нам Ванюшу в гости. Это наш русский парень, не то, что твой лысый «дедя», который не знает, что и когда читают, что нужно убрать и как иконы в доме расставить. Ну что ты в нём нашла?
– И вправду, дочка, – стал рассуждать отец. У Ильи мышцы плеч дряблые, живот начинает расти. А Иван – статный такой… И нам второй этаж в доме достроить помог бы. И детскую площадку соорудить… Ты же знаешь, как нам такая помощь нужна.
Мать не сводила с дочери глаз…
– Повидаешь старого друга, поговоришь с ним по душам, а там, как Бог даст…
3
Тесная обстановка хрущёвской гостиной. Хрустальная люстра, изливающая тёплый свет. Выцветшие палевые обои. Мебель плотно расставлена вдоль стен. На стенах – картины и скульптуры Ильи Эсператова, а возле входной двери маленькая абстрактная картина, написанная акрилом его женой Региной (бывшей ученицей по художественной школе) и обрамлённая ею свадебная фотография, на которой он её нежно обнимает. Напротив входа – с тёмно-каштановым отливом старая мебельная стенка. Вплотную к ней придвинут стол. Около него и ближе к окну, которое прикрывают пурпурные занавески и белый тюль, хаотично расставлены стулья и табуреты. Вместо компьютерного столика – тумба-бар с нагромождённой поверх оргтехникой, к которому кронштейнами приторочена немного прикрывающая вход в спальню доска с подключённым к компьютеру графическим планшетом. У компьютера в позе кучера сидит Илья Эсператов и кропает заказ – сложный графический рисунок на планшете. Ап – на стул, а затем на планшет прыгает кошка Крис.
– Мур-ру-ру.
– Ты о чём, пушистик? Слезай-ка, – убирает кошку с планшета Илья, нежно поглаживая её шёрстку и осторожно перемещая на пол.
– Мур-у-ру-у-ру – отвечает Крис.
– Я тебе уже давал у-ру. Чего ж тебе ещё, пушистая твоя морда?
– Мур-у-ур-р-ру-ру-р-р-р! – изнывающе настаивает Крис.
– А вот этого я уже дать тебе не могу…
– Муру-уру! – требовательно заявляет Крис и снова запрыгивает на планшет. Так повторяется несколько раз. Эсператов сажает кошку на колени, одной рукой выполняя работу, другой гладя Крис. Но та всё равно норовит запрыгнуть на планшет и сказать своё веское: «Мяу-мур-уру!».
Крис любопытна, очень внимательна ко всему окружающему и сама по себе необыкновенно смышлёное и по-кошачьи воспитанное существо. К тому же она благородных кровей. Будь она человеком, обязательно бы прихвастнула, что её вислоухий папа был, по меньшей мере, английским лордом, а мама постигла все тонкости тайского массажа. От кота-англичанина у неё длинные уши, как у бенгальской кошки: вислоухости не дала развиться материнская порода. Эсператова не раз удивляло, как ведёт себя эта потомственная массажистка, вылизывая ему мелкие волоски на груди, животе и руках и переминанием лап массируя живот или бёдра.
А как играет с метрономом это гладкошерстное создание с серой, с бурыми отливами, шерстью и светло-песочными лапками! Напрягая зад, готовится к прыжку, а потом с удивительной гибкостью и лётно-асовской точностью она перепрыгивает с табуретки на стол, затем проходит угол по швейной машинке, а после умудряется залезть на телевизор, пристально изучая стоящий на нём метроном. Пристроившись к нему сзади, лапкой охватывает стрелку, запускает ход и наблюдает, как стрелка движется, отстукивая ритм. Затем лапкой останавливает стрелку, а после повторяет этот опыт, пока не насытится наблюдением за управляемым ею механизмом.
Каждый раз, играя и как бы дразня хозяина, включая «режим охоты», она совершает бешеные пробежки по комнате, мечась и привскакивая то в одну, то в другую сторону, резво запрыгивая то на один, то на другой стол. К тому же приходится постоянно сторожить дверь в спальню, чтобы она там всё ни разворошила. Регина уехала, и в отсутствие хозяйки, которая её и привезла из деревни, Крис почувствовала возможность проявить свой женский характер и тоску по особи мужского пола покусыванием пальцев руки Эсператова и царапаньем обивки стула. Измученный взбалмошным поведением животного, Илья Эсператов часто отвлекался от работы. Вот он подошёл к столику жены, вгляделся в лик Архангела Михаила в маленькой раме. Предводитель небесного воинства следящим взглядом как будто призывал его к мудрой беседе.
Но метафизический диалог прервал телефонный «тын-дын» – эсэмэска от жены, уехавшей в родительское село. Наконец-то послание – Эсператов оживился. Их общение часто изобиловало анималистическими метафорами, где жене отводилась роль эротично-женственной и хитрой Лисы, а мужу – своенравного, но ласкового Кота. В приватной переписке, как обычно это бывает, саркастическая небрежность, многозначительные междометия и короткие приколы сочетались с обстоятельным обсуждением семейных проблем. Эсператов не старался часто писать о любви, он предпочитал словам действия. Регина же любила по-женски умаслить разговор любовным воркованием.
Жена: – Миу. Ты не обижен на меня? А)? Обнимашка.
– Мяу)
Жена: —Я скучаю по Коту.
– Приезжай тогда к Рождеству.
Жена: – Ну это не от меня зависит. И с дочкой побыть больше охота.
– И по попе получить охота.
Жена: – Ну ты же знаешь, что как только четверть учебная начнётся, редко буду её видеть. Но ты не печалься. Я тебя люблю.
– Надо уже скорее всё обустроить и домой её забрать.
Жена: – Ей лучше пока тут, места больше и воздух чистый, да и в садик не надо водить, всё равно реже болеет, а в город перевезти успеем. Согласен? Пиу-пиу.
– Воздух везде свежий, место в садике найдём, надо для развития активно общаться со сверстниками, привыкать к цивилизации. И с родителями всегда лучше жить, а у бабушки с дедушкой гостить иногда, а не наоборот. Да и тебе не нужно будет на два дома разрываться.
Жена: – Сначала нужен ремонт, а там посмотрим. Ну не скажи) не везде он свежий)
– В парке места хватает.
Жена: – А тут он во дворе)
– Лучше ходить будет, если в парке гулять.
Жена: – Сейчас там ледовое побоище))) Давно там был?
– Не век оно там будет. И мест красивых бестранспортных в городе немало.
Жена: – Это понятно, но без ремонта тут не обойтись. Ты любишь лис?
– Да. И по попе им давать люблю) Вот и надо скорее комнату обустроить и ребёнка домой везти. Чертёж у папы для картин не забудь спросить.
Жена: – Ага, я ему напомню, но шкаф это не первое, кстати, в списке.
– Ничего. Сделаем как надо – места будет не меньше, чем в нашей комнате.
