banner banner banner
Тропа до звезд
Тропа до звезд
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Тропа до звезд

скачать книгу бесплатно

А еще вспомнились подростковые выходки, любимой из которых было сбежать с какого-нибудь официального мероприятия или пафосного приема. Просто взять и раствориться в воздухе на глазах изумленного собеседника. Оказаться на яхте дяди Анджея, слушая его добродушное ворчание и вполне дельные советы. Вдохнуть горький, солоноватый морской воздух и услышать режущие, полные тоски крики чаек: «Текели-ли! Текели-ли!» Сбросить пиджак, брюки, рубашку – всю эту светскую броню, лишний вес цивилизации. Сигануть за борт, смывая с себя липкое, вяжущее раздражение.

Правда, потом все равно приходилось возвращаться. В пятнадцать лет от Семьи особо не убежишь. Впрочем, оно же справедливо и для двадцати двух. Особенно если ты Фишер.

Поэтому Саймон всего лишь скроил кислую улыбку. Этого оказалось достаточно.

– А вообще, конечно, надо бы с этими засранцами что-то делать, – озабоченно продолжал Соломон, вернувшись к собеседникам.

Те сделали вид, что это замечание крайне важно и исполнено смысла. Анжело даже покивал:

– Надо. Но у меня связаны руки. Вокруг постоянно вьются репортеры, активисты из правозащиты, служба внутренних расследований… Мы уже больше века не просто комитет ООН, мы, shimaimashita[13 - *** Черт побери (яп.).], галактическая служба по вытиранию соплей! Только называемся иначе. И вынуждены играть строго по правилам.

Мягков снова негромко, но выразительно хмыкнул. У Оосавы сжались кулаки и скрипнули зубы. Фишер-старший нахмурился и неуверенно предположил:

– Но ведь есть улики…

– Косвенные, уважаемый Соломон, косвенные, – в голосе Анжело слышалась неподдельная досада. – Да, они угнали челнок. Но знаете, что поют эти хитрые Arschlochen[14 - ** Придурки (нем.), буквально «дырки в заднице».] нашим следователям? Они испугались! Вы понимаете? Psia krew[15 - * Песья кровь (пол.).]! Двое стюардов, один младший механик и один палубный матрос. Испугались. Вот собираюсь выдать санкцию на глубокое полиграфическое исследование, но она требует согласований с ВОЗ.

– Записи. У вас есть записи с моего смарта, – Саймон потрогал губу и решил, что уже не болит. – Один возился с устройством. Другой сказал…

– Механик утверждает, что пытался разобраться. Ему, мол, эта штука сразу не понравилась. Обвиняет вас, – Оосава еле сдержался, чтобы не ткнуть пальцем, – в том, что вы на него напали и помешали. No te joda[16 - Я не прикалываюсь (исп.).], так и сказал. А пилот – один из стюардов, к слову, – уверяет, что имел в виду, будто бы они ни в чем не виновны. «Мы же не палачи». А устройство не имеет к ним отношения: «оно само» появилось на челноке. Кстати, это только передатчик. Пульт управления, если можно так выразиться. Дистанционка.

– Они напали…

– Самооборона, – снова перебил Анжело. – Приняли вас за террориста. Вы же были в шлеме.

Это звучало серьезно. Саймон потер шею и шепотом выругался. В шлеме, ага. Жаль, эта модель не крепится прямо к плечам, как на древних скафандрах. Рыжая его чуть не придушила…

Ооновец сочувственно покосился, затем продолжил:

– А система наблюдения в ряде отсеков вообще отрубилась на все время теракта. Причем мы не можем обнаружить следов взлома – ну, кроме самого факта взлома. Там стерто напрочь все. Похоже, одноразовый вирус-камикадзе. Техники сейчас перебирают судно по кусочку – ищут глушилку, которой вас… – он замялся, – подавили.

– Мне это не нравится, – заметил Мягков. – Больше всего мне не нравится история с «отключением» Саймона от пространства. Как ты справился? – обратился он к молодому коллеге. Тот ссутулился и пожал плечами.

– Как-то. Разозлился. Взял себя «на слабо» и шагнул наугад. Если говорить объективно, то зря, наверное, – корабль ведь вытащил не я.

– Да ну будет тебе, сын! – гордость Фишера-старшего ощущалась физически. – Так или иначе, но ты сделал все, что мог. Вон, террористов нам наловил!

– Это еще требуется доказать, – устало потер лицо Оосава, – что они террористы. Нет, я-то практически не сомневаюсь. Но интуицию к делу не подошьешь.

Скорее всего, у Мягкова снова нашелся бы какой-нибудь пренебрежительный звук, но тут ооновец поднял руку.

– Pardonnez-moi[17 - Прошу прощения (фр.).], звонят. – Он отошел в сторону. – Да. Да. С кем? Хорошо, пообещайте в обмен на сотрудничество. А я попробую… Да.

Обернувшегося замглавы Четвертого комитета встретило три пары заинтересованных глаз. Впрочем, он и сам выглядел заинтригованно.

– Саймон, как вы себя чувствуете?

Вопрос оказался внезапным. Юный лоцман демонстративно потыкал себя пальцем в разных местах и бросил в ответ:

– Сойдет. Я вам нужен?

– Нужны, – не стал упираться Оосава. – Один, точнее, одна из подозреваемых хочет поговорить. С вами.

– Слушайте, – встрял в разговор обеспокоенный отец, – а у вас там решетки прочные? Сын, ты не торопись, подумай. Мало ли, вдруг в этой дамочке взрывчатку не отыскали. А что, я в кино видел! Не обижайтесь, Анжело, но глава должен заботиться о Семье.

– Я понимаю, – возвел очи горе ооновец. – Но, честное слово, мы задействовали все доступные ресурсы. Все, что не запрещено законом и не осуждается правозащитой. Саймон будет в полнейшей безопасности.

– Безопасность – отличное слово в нашей ситуации, – скепсиса в голосе Мягкова плескалось хоть отбавляй.

Но прежде чем Анжело успел парировать, Саймон ответил:

– Я согласен.

Он сам не очень понимал, зачем это делает. Больше всего на свете ему сейчас хотелось шагнуть куда-нибудь на другую сторону планеты. Или вообще домой, на Землю. Благо никакие таинственные глушилки больше на него не действовали и обошлось бы парой переходов. Тройкой, уточнил он сам для себя, прикинув карту систем. Завалиться в бар осесть у стойки, врубить классику со смарта – старые, плоские еще мультфильмы. И, подпевая героям – «Соблюдает дня режим Джим!», – накидаться какой-нибудь гадостью до бровей. Дорогой, выдержанной, с привкусом дубовой бочки и ледяной воды из ручья гадостью.

Но в итоге Саймон встал. Покачал головой, разминая шею. Снова поморщился. И проворчал:

– Давайте пообщаемся. Где там ваши застенки?

Глава 4

Новый Эдинбург заселялся людьми неспешными, основательными, прижимистыми – и скупыми на незаслуженное сочувствие. Поэтому для пенитенциарных нужд оказались приспособлены пещеры горного массива, в паре сотен километров от столицы, города Джейкобстаун. Сторонники гуманного обращения с заключенными, конечно, негодовали. Они считали, что таким образом нарушаются права «социально нестабильных категорий граждан» на солнечный свет и вид из окна. В ответ новоэдинбуржцы, пожимая плечами, парировали: «Зато не сбегут».

Правда, в итоге местной системе исполнения наказаний пришлось пойти на уступки. Каждая колония имела свои кодексы, как уголовный, так и административный. Как правило, они списывались с кодексов государства-основателя, либо же, если получалось поселение смешанного состава, вырабатывались по результатам обсуждений, голосований и подковерных сделок. Но существовал еще и Устав ООН, заметно расширенный в процессе космической экспансии. И он считался приоритетнее.

Так что со временем терраса перед входом в пещеры обросла небольшим двориком для прогулок. «Ничего, – утешали себя законопослушные граждане, – с обрыва не сиганут». С этим было сложно поспорить.

Добраться до тюрьмы получалось только по воздуху. Нет, конечно, если какой-нибудь энтузиаст обладал временем, навыками, набором снаряжения и совершенно не интересовал ИИ охранной службы – он мог забраться наверх по скалам. Но почему-то подобных не находилось.

За время полета Саймон успел перекусить, переодеться, а перед этим даже принять душ – Оосава заявился в систему на личном катере, который оснастили всеми возможными удобствами. Багаж молодого лоцмана также доставили с поставленного на досмотровую орбиту «Нарвала», и сейчас Саймон обдумывал, как бы так обнаглеть и выудить из чемодана бутылочку Dalmore[18 - D a l m o r e – марка односолодового шотландского виски, производимого на одноименной винокурне, расположенной в городке Алнесс в 32 км к северу от г. Инвернесс в Шотландии.]. Ситуацию спас сам ооновец.

Жестом радушного хозяина он предложил свой путевой бар на разграбление. Стоило отметить, что выбор у замглавы Четвертого комитета имелся как минимум приличный. Отказался только Мягков – но тот вообще не употреблял.

– Скажите, Саймон, а почему вы все-таки согласились? – поинтересовался Анжело, устраиваясь в кресле. Настоящая, без дураков, кожа. ООН, конечно, не бедствовала, но вряд ли подобные излишества закладывались в бюджет. Значит, замглавы Четвертого комитета тот еще гедонист. – Не то чтобы я против, но…

Намек улавливался с лету. Видимо, психологический профиль неуживчивого юнца был передан Оосаве перед встречей и добровольное согласие на сотрудничество в него не вполне укладывалось. Саймон, посмаковав недурной сингл молт, вытянул ноги и ответил вопросом на вопрос:

– Вас когда-нибудь пытались убить?

В соседнем кресле поперхнулся отец, и Мягкову пришлось аккуратно постучать ему по спине. А вот Оосава неожиданно улыбнулся, знаком успокаивая напрягшегося телохранителя:

– Понимаю. Хотите взглянуть в глаза своей несостоявшейся смерти? Но, если честно, вряд ли девушка хотела именно такого развития событий. Мы пока не смогли установить подлинные личности террористов… Да, Кирилл, да, – раздраженно пробурчал он в ответ на поднятую Мягковым бровь, – у этих putos[19 - Негодяи (исп.).] хакнутые одноразовые смарты. Никаких указаний на владельца. Мы сделали геноскан, но в местной базе совпадений нет, а пока еще придут общесетевые результаты… Так вот, предварительные оценки психологов указывают на то, что наши космические хулиганы действительно не убийцы. «Мы не палачи», – снова процитировал он. Фишер-младший поморщился.

– Не спорю. Хотя, если честно, я пожалел, что воротник у «аварийника» недостаточно жесткий. Но соль не в экстриме. – Лоцман замялся, пытаясь передать всю гамму смущающих его ощущений. Это было непросто: он и сам пока не до конца разобрался в своей мотивации. – Конечно, в первую очередь мне просто интересно. Но дело не только в этом. Я выиграл… Победил… В общем, остался на своих двоих. Четверых, – он ухмыльнулся и тут же посерьезнел. – Но при этом ударил женщину. У нас так не принято. И я бы хотел извиниться.

Сказал – и сам удивился, как легко далось ему это «нас». Неужели он все-таки причисляет себя к той социальной группе, от которой всю сознательную жизнь пытался отмежеваться? Да, вот тебе и регулярная фронда, вот тебе и протест по мелочам. В главном-то, выходит, полное согласие.

Соломон лучился довольством. Он дотянулся с соседнего кресла и попытался приобнять сына за плечи.

– Вот так, Анжело, вам скажет любой настоящий лоцман. Мужчина! Да, характер у него не сахарный, но сердце – сердце золотое. Горжусь!

На самом деле в Семьях действительно практиковался достаточно патриархальный подход к роли женщины. Обусловлено это было тем фактом, что именно жены лоцманов являлись «производительницами» – обеспечивали приток новых членов Семей, как бы цинично это ни звучало. А поскольку попытки прибегнуть к помощи реплистатов показали всю свою несостоятельность – над фертильными барышнями Семьи тряслись и берегли их пуще зеницы ока.

Впрочем, были и исключения – и не сказать, чтобы малочисленные. Одно из них Фишер-старший тут же и припомнил.

– Кстати, – обратился он к Саймону, – я выписал тебе отпуск. Небольшой родительский произвол, – прозвучал короткий смешок. – Отдохни, помоги парням из ООН, – на слове «парни» Оосава слегка побагровел, – развейся. За тебя пока выйдет Феруза.

Не подавиться и не закашляться стоило больших усилий. Троюродная племянница, из родственной ветви Семьи Аль-Азиф, выросла особой свободолюбивой, самоуверенной, вздорной – и при этом зверски талантливой. Настолько, что даже сам патриарх Абу-Али махнул рукой на загоны и выпендреж внучки, разрешив той перейти с «женской» половины на «мужскую».

Казалось бы, между ней и Саймоном должна была возникнуть некая общность интересов – как минимум в ершистом подходе к менторски настроенной родне. Но в данном конкретном случае оба сильных и независимых характера при сближении начинали отчаянно искрить – и любое упоминание племянницы при дядюшке вызывало у последнего стойкую идиосинкразию.

Тем временем катер прибыл на посадочную площадку тюрьмы. Встречать их вышел сам главный надзиратель – впрочем, оно и понятно. Не каждый день в колониальное пенитенциарное заведение заявлялся целый Анжело Оосава. А уж если в сопровождении каких-то явно важных спутников…

– Доброго вам дня. Приветствую, проходите, – в голосе пожилого крупного мужчины, одетого строго и державшегося с достоинством, не звучало ни капли подобострастия. Просто поздоровался, просто проявил уважение к высоким гостям. Саймон мысленно накинул ему пару баллов. – Ваши следователи возились все утро, сейчас ушли на обед в административный корпус. Пусть отдохнут, умаялись ребята. Давно не видел таких упрямцев, с какими им пришлось работать.

– А девушка? – уточнил ооновец. – Она все еще настроена говорить?

– Да, но только с лоцманом, – пожал плечами надзиратель. – Прочих вежливо, но твердо заворачивает. Я так понимаю, ее «настроение» – это кто-то из вас?

Он обратился к Фишерам и Мягкову, но ответил снова Анжело:

– Так точно. Целых три лоцмана, пусть выбирает… Хотя речь, конечно же, идет об одном конкретном. Пойдемте, господа.

Коридоры были частью прорублены прямо в скальных породах, частью проложены в разветвляющихся пещерных ходах. Проектировали, впрочем, просторно, с размахом – видимо, учитывались нужды не только заключенных, но и сотрудников, которым пришлось бы трудиться под тоннами гранита и осадочных пород. Саймон прислушался к пространству и одобрительно покивал: здесь хватало и толстых стен, и обширных залов. Можно было бы резиденцию Семьи разместить, вот только без окон получалось как-то мрачно.

Телохранитель остался в катере – на территории комплекса охрану предоставляли служащие тюрьмы. Это имело смысл, ведь взаимодействие сотрудников разных ведомств и разного уровня подчинения могло в экстремальной ситуации стать как минимум затруднительным, а то и конфликтным. К тому же Оосава, скорее всего, хотел показать, что доверяет местным «органам». Дипломатия на нескольких уровнях.

Пока шли до камер, Соломон, видимо, вернулся к своему подозрительному настрою и решил уточнить:

– А вы их надежно заперли? Я почему спрашиваю, – сделал он понимающее выражение лица, чтобы не обидеть администратора пустыми подозрениями. – Все-таки, как глава Семьи, я несу ответственность. Мне надо знать.

Старший надзиратель даже как будто оживился. «Видимо, действительно ценит свою работу, – предположил Саймон, – раз любит о ней поболтать».

– Что вы, господин… Эээ…

– Фишер, – подсказал Мягков. Тюремщик благодарно кивнул, а затем до него дошло.

– Сам Фишер? Однако… Керн, Вальтер Керн, – представился он, придя в себя довольно быстро. – Так вот, я выделил подозреваемым отдельный блок для особо опасных преступников. У нас там нечасто бывают «постояльцы» – планета все же скорее тихая… Но тем не менее весь передовой опыт мы переняли на совесть. Радиальное расположение камер – при этом каждая обособленно. Силовые барьеры в сочетании с композитными материалами. Постоянный мониторинг со стороны ИИ – и вооруженная охрана… Да вы сами убедитесь! – И он приглашающе, солидно повел рукой.

Действительно, пройдя еще пару массивных, бронированных дверей, сделавших бы честь иному корабельному доку, посетители оказались в круглом зале. По периметру, отделенные друг от друга значительными промежутками, располагались достаточно комфортные, но в то же время по-спартански обустроенные клети. Всего их насчитывалось восемь, но заняты оказались только четыре. Либо не сезон, предположил Саймон, либо прочих насельников переместили в другие блоки – от греха и пущей секретности ради.

Посередине зала возвышался массивный «Голиаф», увешанный оружием, как новогодняя елка игрушками. Впрочем, по большей части это оказались нелетальные средства – парализаторы, сетеметы, широкополосные шокеры, водяные пушки. Сенсорные башенки медленно вращались, а верхняя часть корпуса периодически покачивалась из стороны в сторону – видимо, оператор проводил визуальный осмотр. Вдоль камер прохаживалась еще пара охранников – в легких «доспехах» и с куда более скромным арсеналом. Керн развел руками.

– Вот, поставил лучших парней: Ланц, Райзе. Задействовали тяжелую технику – это у нас Макс Хагнер, он после десанта перевелся, знает толк. Готов ручаться, как за себя.

«Парни» тем временем пересеклись возле одного из занятых помещений и на пару секунд задержались. Подойдя ближе, Саймон понял причину: на полу камеры ритмично поднималась и опускалась знакомая рыжеволосая фигурка. Охранники негромко считали вслух.

– Сорок семь, сорок восемь, сорок девять… А молодец девчонка, за полтинник перевалило, – хмыкнул один из них. Второй покосился на посетителей, толкнул напарника локтем, и они вернулись к обходу. Девушка тоже заметила гостей, перестала отжиматься и медленно встала.

«Да, неплохо я так приложил», – подумалось молодому лоцману с долей раскаяния. Регенерацию для задержанных проводили, видимо, по принципу «жив, и ладно», и потому с левой стороны на виске пленницы сквозь волосы наблюдался масштабный кровоподтек, переходящий в лиловый фингал сбоку и под глазом. Тем не менее выглядела барышня бодро – похоже, нервные ткани успели восстановиться.

– Привет! – прозвучало довольно низко, хрипловато, но чуть ли не радостно. – Молодец, что пришел. Есть разговор.

Саймон замялся, затем рассердился на самого себя и выдал:

– Ага, и тебе. Слушай, я должен извиниться…

– Да не, ерунда, все путем! – энтузиазм в голосе не утихал. – Честно подрались, честно одолел. Надо было мне помнить про ту хреновину. Между прочим, на рукопашке всегда предупреждали: не жди от противника fair play[20 - Честная игра (англ.).]. Он в полном праве воспользоваться хоть песком в глаза, хоть пряжкой от ремня в челюсть. Так что ты молодец.

Одобрение вышло неожиданным, но приятным. Сбоку попытался было сунуться Оосава, но девушка подняла руки.

– Я же сказала: говорить буду только с ним. Отойдите.

– Вы забываетесь, – напомнил ооновец.

Рыжая посмотрела на него снизу вверх, но уверенно и с прищуром.

– Я все помню. Но если вы хотите этого разговора – не влезайте.

Замглавы Четвертого комитета обернулся на Фишера-старшего и Мягкова. Соломон благодушно улыбнулся и отошел в сторону, Кирилл вообще пожал плечами и отвернулся. Пришлось ретироваться и прочим: Анжело отвел Керна ко входу в зал и начал о чем-то расспрашивать. Охранники протопали мимо и пошли на очередной круг. Девушка наклонилась к слабо мерцающему силовому барьеру и поманила Саймона пальцем.

– Нужно кое-что тебе сказать, – перешла она на шепот. – Ясное дело, что потом весь разговор снимут по записи, но прямо сейчас – с глазу на глаз. Не люблю посторонних ушей. Идет?

– Идет, – согласился ее визави. Он тоже склонил голову и прислушался. Собеседница серьезно кивнула…

А затем в темных изумрудах глаз засверкали золотистые хулиганские искорки – и она задорно, надсаживаясь, заорала:

– Лоцман! Ты идиот!

Глава 5

Выходцы из Семей получали, что называется, классическое образование. На самом деле к своему историческому прототипу эта традиция имела достаточно отдаленное отношение. Все же без курса естественных и точных наук в наше время сложно считаться подготовленным к дальнейшей житейской и трудовой деятельности, а он в оригинал «классики» не входил. Но лоцманам было приятнее считать, что они поддерживают некую абстрактную «связь времен».

С другой стороны, в массе своей население Объединенных Систем (как их после долгих споров начали именовать официальные пресс-службы ООН) было вынуждено довольствоваться ускоренными, сжатыми образовательными пакетами. Оно и понятно: работы на каждой заселенной планете имелся непочатый край, и кадровый голод стоял за спиной любой отрасли, от терраформирования до сельского хозяйства. Поэтому большинство подростков обучали в объеме «необходимо и достаточно».

Отдельные вундеркинды, проявившие лоцманский дар вне Семей в достаточно раннем возрасте, тут же отлавливались соответствующими службами и направлялись в подготовительные спецклассы, иначе минимальный базис для усвоения академического образования им было просто не набрать. Именно после подобной ускоренной накачки знаниями в учебку перевели и Ляна – сразу на второй семестр первого курса. Тот еще долго потом вспоминал, как приходилось корпеть над учебниками и отлеживать бока в мнемодидактере. Зато никакой латыни.

Совсем еще юный Саймон Фишер же был вынужден ознакомиться с многочисленными шедеврами мировой литературы, собранными в образовательную программу личным преподавателем. Тот, видимо в силу развитой гордости за свои этнические корни, упирал на изучение русской словесности девятнадцатого века, а особенно превозносил пьесу «Ревизор» за авторством Николая Васильевича Гоголя. «Постмодернизм! – завывал полноватый мужчина в декоративных очочках и винтажном вязаном жилете. – Постмодернизм задолго до постмодернизма! Фарс и трагикомедия!» Молодой лоцман успел возненавидеть маленькие уездные городки, фразу «в дороге совершенно издержался», а также фамилии Добчинского, Бобчинского и Ляпкина-Тяпкина.

Но все же было, было что-то цепляющее, что-то вневременное в строках этого древнего, чуть ли не средневекового писателя. Ничем иным не получалось объяснить тот факт, что первой мыслью Саймона, когда тот, слегка оглохнув на одно ухо, машинально обернулся назад, стало промелькнувшее в голове: «Немая сцена…»

Фишер-старший стоял, разведя руки и хлопая глазами, рот его приоткрылся, словно он хотел что-то сказать, но забыл, что именно. Мягкова слегка перекосило, будто ему предложили спиртного, которое он, как известно, терпеть не мог. Оосава, державший Керна под локоток, изумленно обернулся, а сам главный надзиратель всем своим видом изображал максимум неудовольствия, как если бы его оторвали от сытного завтрака после пары недель поста.

Оба охранника, надо отдать им должное, вскинули свои «Скаты» и прицелились в сторону источника звука. «Голиаф» тоже переступил ногами – сменил сектор наведения основного орудия, зафиксированного на корпусе. Виновница торжества довольно ухмылялась. Саймон цокнул языком, демонстративно поковырял мизинцем в ухе и попросил:

– Я немножко не расслышал, ты не могла бы повторить?

Изумруды снова заискрили, но девушка не стала дублировать свой демарш. Вместо этого она села на пол камеры, прямо перед решеткой, предварявшей с ее стороны изолирующее поле. Только теперь лоцман осознал, что синяк совершенно не портит ее… нет, не красоты даже, а хулиганского, энергичного обаяния. «Веснушки, – отметил он отстраненно, усаживаясь напротив и скрещивая ноги. – Нравятся мне эти веснушки. Плохо дело».