скачать книгу бесплатно
– Ты, как и Кук, надеешься на то, что на Троле найдёшь себе неземной розанчик? – голос приобрёл звучание сварливой жены.
– Я сплю! – рыкнул он.
– Ты боишься мести Кука? – она уже с сочувствующим оттенком в голосе пыталась войти в его положение, искренне считая его зависимым от могучего Кука.
– Я сплю! – зарычал он.
– Не бойся, милый, – прошептала она и ласково подула ему в шею сзади, вызвав невольный и приятный озноб вдоль позвоночника.
Эта жемчужная дочь матёрой «устрицы зари» только притворялась несмышлёной и вряд ли воспроизвела ласку своей матери из собственного детства. Это уж точно проявлял себя опыт, коим эта дурочка и обогатила себя в результате встреч с Куком. В каком-то подземном ангаре на Земле, где бывший «Череп Судьбы», нынешний Кук, и ютился, избегая встреч с представителями ГРОЗ.
Ему было от чего скрываться. Он умертвил Риту Бете – свою давнюю земную жену, предавшую пусть и не его лично, а целый космический город, где скрывались враги Вайса. Но догадаться о том, что Рита умерла не сама по себе, в силу возрастных причин хотя бы, а от применения особого секретного и безболезненного приёма умерщвления, мог только Вайс. А Виталий Вайс к тому времени и сам был мёртв, о чём «Череп Судьбы» на тот момент не знал.
Кук и там защищал себя от гнетущих мыслей о будущем, от страшных раздумий о некогда любимой жене, тем, что играл в невинную вариацию игры «живой думает о живом» с глупышкой с планеты Бусинка, прибывшей на Землю как девочка –туристка при маме. Мама, обременённая делами-заботами поистине космического масштаба, решила оставить дочь для пригляда над усталым и безмерно одиноким человеком, на тот момент ещё не Куком, а Вороновым Артёмом. Но это Пелагея так думала о Куке, как об усталом путешественнике по иным измерениям, вернувшимся на Землю лишь ради единственно-родной души, ради дочери Ксении. На самом деле душ, родных Черепу Судьбы по крови, обитало на Земле предостаточно. И все они были мужчинами. А дочь так и осталась единственной.
То, что он не пожелал влезть в свой же родной дом на правах родного отца, Пелагея приписала его личным тайнам, а разгадывать их не считала и нужным. Как отдыхал в её секретном ангаре и чем утешался странник Вселенной, – всеми забытый на Земле, всё утративший, в том числе и собственное имя, – она о том и не догадывалась. Или же думала, что он рассказывает её малоумной дочке сказки, как оно и положено бесполому деду. На тот момент времени Череп Судьбы и впрямь выглядел жалковато, – реальный уже череп да скелет. Только говорящий и ходячий. Или столь болезненно подействовал на него последний переход через нуль-пространство, или Земля обрушилась всей своей мощью на его душу, растрясла его психику, вызвав шквал неожиданных болезней? Но «Череп Судьбы» уже воочию узрел другой мистический и потусторонний череп по имени «Ангел смерти», чей визит принял со смирением. И только бесцеремонная Пелагея отогнала, всегда нежданного, визитёра.
Его лечил столь же древний по виду Франк Штерн – кудесник в своём врачебном мастерстве. За какие заслуги? Доктор так и сказал: «Ты нужен мне не сам по себе. Ради Венда я спасаю тебя. Чтобы впоследствии ты спас его». И вылечил. Восстановил утраченную гармонию всех органов жизнедеятельности, вернул едва ли не каждый атом его телесной структуры на положенную тому орбиту.
И едва воскреснув, если уж по сути вопроса, бывший и значимый функционер ГРОЗ, приобретя новое имя, приобрёл и прежнюю утраченную прыть боевого жеребца. Принялся совращать поистине неземную в своём неведении девушку – лилейный Ландыш, которой и дал столь нежное имя, но, всё же соблюдая грань, за которую не перешёл. То ли устыдившись Пелагеи-спасительницы, то ли не решив для себя, а стоит ли обременять себя юной женой?
От стойкости самой Ландыш уж точно ничего не зависело, если подойти к сути дела с мужских позиций. Девушки очень часто отдаются тем, кого не любят, из одной лишь неопытности и неумения выдержать натиск озабоченного и многоопытного самца, вооружённого всем арсеналом для достижения любовных побед. Это прискорбный сам по себе факт, не отменяющий того, что красота девушки и даже её пробуждающийся, но всё ещё полудетский и доверчивый ум не всегда способствуют обретению истинной любви.
Стоила ли девочка Ландыш такой вот истинной любви? Конечно. Как и всякое существо во Вселенной, даже и не очень разумное.
– Я заступлюсь за тебя. Я поколочу его, если понадобится. Подойду и сделаю вот так; Кук, по маковке стук! – властно произнесла как бы глупенькая Ландыш, стукнув кулачком по матрасу, изумив и насмешив своей самоуверенностью.
Он не открывал глаз и наигранно свистел носом, как делал Кук обычно во время сна.
– Ты храпишь?! – изумилась она. – Обратись к Вике, чтобы она полечила тебе носоглотку. Я попрошу, она не откажет…
– Ага! Прямо сейчас вломимся к ней, чтобы полечить мою носоглотку, – и он засмеялся неудержимо, ибо сдерживать себя причин уже не было. Лана обрадовалась смене настроения и обняла его.
– Как красиво ты смеёшься, Радослав! И всё ты делаешь красиво, так что и глаз не оторвать. И выглядишь таким красивым всегда, не умеешь злиться и кривиться…
Повернувшись к ней и обняв, как если бы рядом лежала его собственная дочь, – без всякого выраженного чувства к смешной девочке рядом, – он попросил умоляюще, – Дай мне выспаться! Если хочешь, чтобы утром я выглядел столь же красиво и не кривил рожу, пугая тебя.
Лана послушалась, привстала, зачмокала его в лоб, в брови, замерев невольно на губах, вздохнула очень уж по-женски, и ушла в детский отсек к мальчику Алёше. Мать не удостоила её персональным отсеком, считая маленькой.
Пространные разговоры в тесном отсеке
В управляющем отсеке все долго и даже хмуро молчали, как и бывает ранним утром на ответственной работе, куда люди приходят, не вполне проснувшись и даже не расставшись с собственными снами. Копошились каждый в своей зоне ответственности, что-то отлаживая или просто отслеживая течение уже заданной роботом программы.
– Говорил же, что это не звездолёт, а корыто, – подал голос Кук. – Отлично, что «Пересвет» перехватит нас. Он как раз и успеет в заданные координаты. Твоя «Бусинка» благодаря «Пересвету», не тратя ни малейшей энергии, нырнёт за ним в нуль-пространство. Конечно, не прибудь он, погромыхали бы и в твоём корыте. Нельзя нам с Паном было оставаться на Земле и дня после того, как на наш след напала ГРОЗ. Она на то и глобальная разведка объединённой Земли, чтобы видеть все норы, все расщелины, само дно океаническое. А ты как чуяла что, – тут как тут. Прибыла на Землю в самый нужный нам момент. И какие к тебе претензии и у кого? Снуешь себе туда, сюда, по маленьким своим делишкам, никому не интересным, никому не мешающим. Тебя как соринку и не замечает никто.
– Ещё как заметили! После ликвидации Вайса сразу вспомнили, кем я ему была когда-то. Теперь какое-то время уж точно будут мою планету держать под наблюдением. Ты это учти.
– А сдалась нам всем твоя лужа перегретая, когда мы на такой красотуле обитать будем. И этим «грознякам» недоступна она. Там Разумов такую защиту соорудил. Он вошёл в контакт с одним существом, владеющим неземными технологиями, способными закрыть обитаемую живую систему от тех, кто рыскает по Галактике в поисках того, не знаю чего.
При таком его заявлении Радослав замер, реально завис, не веря сказанному. Разумов вышел на сотрудничество с так называемым Пауком? С Тон-Атом? Возможно ли это?
– А ты уж, Пелагеюшка, выпала из мира технических новинок и страшно отстала, – балагурил Кук, – Не обижайся. В таком рыдване нам только на тот свет и можно было попасть, а не на Трол. Туда обычно и на сверхмощных кораблях попадали отнюдь не все из тех, кто туда и нацелился.
– В каком смысле я отстала? – подала голос Пелагея. Её прежняя зализанная причёска под Будду была заменена на пушистый хвост на макушке, что делало её моложе по виду. Тёмные колечки мило обрамляли её лоб, и несколько прядей болтались до плеч. Видимо, ей было не до причёски. Серёг в ушах тоже не было, как и ожерелья на шее.
– В таком. Возможности уже не те у твоего птеродактиля. А хороша была бы картина. Прибываем на Трол, а из звездолёта вываливаются мумии! Ну разве исключая тех, кто в стазис-камерах. Они могут выжить и в случае самом неблагоприятном.
– Да ты по любому на мумию похож, – съязвила Пелагея.
– Что так? – взвился Кук, – чем я тебя не устроил? Вроде претензий не было? Кроме одной. Озвучивать не буду.
– А чего так? – спросил Андрей Скворцов, – мы же знали, чем вы пошли утешаться после обеда. Тут все люди взрослые, можно даже сказать от долгих десятилетий подуставшие.
Кук выдохнул из себя воздух, и было его так много в его лёгких, что процесс занял определённое время. Он ещё какое-то время произносил, – Ах-ха-ха-а! – после чего закашлялся. – Меня, видишь ли, Андрюшенька – скворушка, подуставший от любовных песнопений, наш родной Творец лично отметил своим особым даром, поставив на мне особое клеймо «высший сорт». А будет тебе известно, что в его загадочном цеху много халтурщиков работают, увы! От того и людишек много с недоделками, недочётами того-иного, а то и негодных ни на что. Не таков я. Я не поточное изделие, а авторское. Раскрашен был в единоличном экземпляре, отлит по особой форме. Великанской. Не всем это подходит. Понял моё иносказание?
– Говори проще, – пробурчал Андрей, – тут все свои.
– Я как тот бог плодородия, кому в древности девушек самых пригожих поставляли…
– Сатир, что ли? – так же недовольно спросил Андрей.
– Сатир это с копытами и весь в клоках шерсти, нечисть, а я тебе о божественном вдохновении речь веду. О безупречных формах, о мощи мужской, всякой женщине желанной. Потому и любил я всю жизнь земные розовощёкие плоды, да и инопланетными не всегда брезговал, что и Космос эту любовь не задушил, не заморозил. «А любовь, всё живёт – от! В моём сердце… – и допел с вольным искажением, – здоровом! Поскольку в здоровом теле здоровые потребности.
– Ну, ты и архаичен, шеф, – только и сказал Андрей. – Не знал, что ты знаток старины.
– Я и сам-то старина, чего уж там.
– Не ври. Задал мне такую трёпку, что я чувствую себя так, как тряпичная кукла, которую чистили от пыли. – Пелагея стала забирать растрёпанные волосы, что говорило о том, что причёску, уже сделанную, ей растрепал Кук.
– Так ты и валялась в чулане, в уценочном. Я тебя к жизни вернул. Нет?
– Угу, – она склонилась к панели управляющего компьютера, как подслеповатая. – Слушай, летим со мною на мою «Бусинку». Я назначу тебя там Главным Ответственным Распорядителем. Дам тебе гарем из лучших девушек. Вдруг у тебя там дети появятся? Чем природа не шутит? А устанешь в свой срок, так будешь там отдыхать, созерцая океан.
– Нет, моя сдобушка. Я деятель, а не трутень. А девчонок этих и на Троле уйма. Феи да Ландыши вокруг. – И тут же после его слов, открылась панель и вошла Ландыш. Как услышала. Умытая и свежо сияющая. Костюмчик её, тот же самый, казался новым. Видимо, она его как-то поправила удачно. Она ухватила фразу о Троле.
– Белояр, – сказала она, но не подошла к нему близко, – мы с Радославом решили поменять плохое имя «Трол» на «Ландыш». Да, Радослав?
Радослав молчал. Отвечать ему не хотелось, как и вести прежние домашние и легковесные беседы у чисто символического камина. Ландыш подошла к нему сзади, как недавно подходила к Куку, и сидящего, так и не повернувшегося к ней, обняла за плечи как своего возлюбленного. – Радослав, ты можешь молчать. Я маме сама всё скажу.
– Чего скажешь-то? – прогремел изумлённый её поведением Кук. – Ты разве его знаешь, что обнимаешь с налёта?
– Не надо мне ничего говорить, – ответила Пелагея. – Я же не оглохла, как тетерев на току, в кого Кук и превратился. Я слышала ваше воркование. Так вот, Кук. Лана не пережила твою себе измену. Она теперь любит Радослава, – и она засмеялась заливисто, наблюдая, как лысина Кука пошла пятнами.
– Чью измену? С кем? – удивился лицедей Кук. Он был уверен, что Лана крепко спала и не знала о его утехах с её же матерью. Да и отсек Ланы был в другом крыле звездолёта. И отдыхать она ушла задолго до того, как все они оторвались от праздничного стола. А к возне и шорохам в отсеке Радослава Кук, действительно, не прислушивался. Не до того ему было.
– Она вещунья, как и я, – соврала Пелагея ему в отместку, – Лана почувствовала атмосферу измены. Она не простит тебя, Кук! Я никогда не прощала изменников, и ей завещала то же самое. Нельзя прощать. Даже любя, даже страдая, даже помня всю жизнь.
– Не издевайся. Я и сам вчера заметил, как она на Радослава глаз положила. Девчонка глупая! Ты ещё не знаешь, что ты теряешь, а что приобретаешь на свою беду, -обратился Кук к Ландыш. На Радослава он даже не взглянул. – А если начистоту, Ландыш. Я никогда не унижался перед девчонками. Нет, значит, нет. Такую ли я себе найду на Троле. Розанчик неземной. Или нежный ирис инопланетный. Или целый букет. На каждую ночь разный чтобы цветок был.
– На планете «Ландыш», развратник. А не на твоём, скверно звучащем Троле, – упрямо поправила его Ландыш.
– А-а! – вскричал Кук, – ревнуешь? Уже страдаешь? Скучаешь без моих ласк? – он вроде бы и шутил, но Радослав, зная всю подноготную, передёрнулся от его клоунады. – Какой же я развратник? Ландыш, дочка моя названная, – продолжал Кук свою постановочную импровизацию, насмешку над девушкой. – Я хватаю всякий миг быстро убегающего времени за самый хвост. Было бы мне как тебе двадцать, я бы ухаживал за тобою хоть год, хоть два, дыша в твои ладошки и даря вздохи и ахи. Но мне надо жить прямо тут и здесь. Ибо того, что для тебя будущее, у меня может и не быть.
То, что он разозлён, Радослав отлично понял. Поэтому крутанул кресло, обернулся к девушке и обнял её ответно за талию, слабо выраженную на худеньком теле. Она ярко осветилась синими глазами. Мать молчала. Андрей замер. Кук, как и положено клоуну оскалился фальшивой улыбкой, став той самой «лошадушкой» с крупными квадратными зубами, но с волчьими, очень красивыми для старика, тайно угрожающими глазами цвета винограда. Янтарно-зелёными. Каштановые, сросшиеся брови, не имеющие ни единого седого волоска в себе, прорезала гневная продольная морщинка на лбу. Стариком он, понятно, был только по возрасту. По виду уж никак. Наберёт свой обычный вес, и будет тот же самый богатырь, что и был когда-то. – Ты чего в стазис-камеру не пошла? – громыхнул он голосом командира, что было неуместно по отношению к девушке, не бывшей ни в его подчинении, ни курсантом, ни космической десантницей.
– Зачем? – спокойно ответила за дочь Пелагея. – Ты же сам сказал, что нас ждёт «Пересвет». Я и Веронику с Алёшей оставила в ожидании скорого перемещения на другой звездолёт.
– А кто тебе сказал, что Ландыш будет взята на Трол? – пёр Кук, – Я на «Пересвете» буду старшим. Это мой звездолёт. Я его вызвал. Я отдаю приказы.
– Ну уж! Не завирайся, – одёрнула его Пелагея. – Ты над нашей базой на Троле, а уж тем более над самим проектом «Паралея» не главный. Там Разумов Рудольф Горациевич – ГОР, а не ты. Ты человек важный, но ведь не единственно- неповторимый. Конечно, ты вписан очень значимой составляющей во все разработки будущего воплощения, но ты даже не разработчик. Ты в случае чего сменная деталь, пусть и важная, крупная, а сменная. Смирись. Прошлое, Кук, твоё славное прошлое, там и осталось. В прошлом. Будущее принадлежит всем поровну.
Кого выбрать?
Кук не препирался с нею. – Что ни говори, – сказал он, – а тесная кубатура препятствует неохватной любви к ближнему. Любить человечество хорошо на приличном расстоянии от него самого.
– Откуда? С того света, что ли? Или из грязной кучи человекообразных картофелин? – не выдержал Радослав.
– Не с тобою я разговариваю. А с Пелагеей.
– Не наговорился ещё? – спросила Пелагея у Кука. – Будь я моложе, да и ты желательно, вот бы я тебя перевоспитала. А теперь уж никому не удастся. Старому дереву ствол не выровняешь. Если только в следующей жизни ты родишься в новом теле.
– Реинкарнация? Она мне без надобности. Она для второгодников. Если вообще не чушь архаичная. Что же ты не перевоспитывала тех, кто тебя бросал в твоей молодости?
– Кто бы это? – Пелагея нагнулась к пульту, выискивая то, чего там не было. Уши её зарозовели как у девочки.
– Тот, кому я скелет согнул. Вот я был воспитатель.
– Если ты не закроешь свой файл, я сам согну тебе скелет, не пощадив твоих седин, коих у тебя и нет, – не выдержал Радослав.
– А-а! – привычно вскричал Кук в театральной манере. Он и был таким актёром до времени. Поскольку был явно ущемлён стиснутым пространством звездолёта, – Файл-то я закрою, да память свою не могу. Сделает это только мой, да и наш всеобщий Космический Программист. Если, конечно, ты его не опередишь. Только вот что. Не обольщайся моими годами, в коих у меня перевес, а ты думаешь, что вследствие того я и захирел. Нет, Радослав Пан. Я только кряжистее стал. И дам тебе почувствовать это на просторах планеты, которую вы нарекли «Ландыш». Здесь тесно, душно, как в гробу. Я и чувствую себя мертвецом. А как воспряну, вдохнув оживляющей атмосферы, ты поймёшь, что я не лгу, не хвастаю. Вот Пелагея соврать не даст. Обманул я твои ожидания, Пелагея? Или же превзошёл их?
– Не отвечай ему, – опередил Пелагею Радослав, – я не спал. Хотя и сильно устал. Ты напомнил мне нечто, но поскольку прошлое стёрто без шанса его восстановить, да и к чему, я и не буду в том крошеве копаться. Ты же чуть стену в отсеке не обрушил, герой-любовник. Надо же понимать, где ты. А если бы за нею Ландыш спала? Или мальчик Алёша?
– Так я знал, что дети в другом крыле. А тот отсек пустовал обычно. Я и не знал, что ты там третий лишний. Девочку бы постеснялся, такие вещи говорить.
– Оно и видно, как ты стесняешься перед девочками, – процедил Радослав.
Очевидно устыдившись, Кук перевёл разговор, – А мне нравится это имя. Планета «Ландыш»! А, Пелагея? Красиво и многообещающе.
– Правда, Белояр? – Ландыш подошла к нему и привычно прижалась к его затылку подбородком, положив руки ему на плечи. – Ты чего сердитый? Даже красный стал. А я ещё ничего не решила, Белояр. Я как тебя вижу, решение моё в отношении тебя начинает шататься. Оно непрочное. Я там всё решу. Ладно? – девушка поцеловала его в лысину, вернее прикоснулась губами. – Мне нравится, всё же, как ты пахнешь, Белояр. Какой-то свежей травой, но с горьким вкусом. Силой, и ещё чем-то, к чему я привыкла.
– Какое решение? – спросила недовольно Пелагея, наблюдая её ласки тому, к кому дочь и подходить не должна близко. – У тебя в каждый час разное решение. Ты учти, Кук, у ландышей ядовитые ягоды вызревают после нежных белых цветов. Цветок весьма двусмысленный, и от аромата его голова может заболеть.
– А к кому мне подходить? – огрызнулась Ландыш. – Радослав меня любить не хочет. У него не те устремления.
– Он один, что ли, на Паралее будет жить? Он да Кук? Там и другие земляне есть. А местных насельников тьма тьмущая, целая планета. Я не для Кука тебя рожала! – вдруг крикнула она.
– Именно, что тьма! – подцепил её за слово Кук, – Тёмные люди. Примитивного развития. Картофелины.
– Конечно, твоя лысина будет там вторым светилом, – произнёс Радослав. Он до того разозлился на Лану, что готов был схватить её за руку и оттащить от магнетического Кука силой. Она и прилипла к нему как металлическая опилка к магниту. Но ведь девушка никому не принадлежала. Её воля была с ним болтать на интимные темы, её же воля ласкаться с тем, к чьим ласкам она привыкла. Пусть и были они за гранью дозволенного. Но грани дозволенного очерчены её матерью только здесь. А там, неохватная глазами, что вширь, что вдаль целая чудесная планета.
Кук торжествующе мерцал глазами, ублажённого сытостью, ленивого волка. «Мама Пелагея постаралась», – мысленно злился Радослав. «Маминых ласк ему пока хватит на оставшуюся дорожку. А там… В его лапах дочка Ландыш»?
– Ландыш, иди сюда! – сказал Радослав повелительно. Он тоже был не лыком шит, а космическим металлом прошит.
И она подошла. Он взглянул ей в глаза, синие и растерянные, гипнотически впиваясь в самые зрачки, – Ты забыла наш уговор? Ты же не лгунья? Я умею как Кук, только лучше гораздо. Ты, как только мы прибудем на планету твоего имени, сама сравнишь. А я не буду тебя удерживать никогда. Захочешь, уйдёшь. Там красивых ребят много, Ландыш. Первый твой мужчина должен быть молодым.
– Ты что ли молодой? – процедил Кук, но птичка из его лап упорхнула.
– Он молодой, – сказала глупенькая совсем Ландыш, – у него запах молодой и не горький, как у тебя, Кук. – Мама! – она бросилась к Пелагее, – я устала выбирать. Мне оба они нравятся. Я не хочу ни с кем из них ссориться.
– И не надо, – флегматично отозвалась Пелагея. – Ты просто никогда не общалась с мужчинами настолько близко. Ты принимаешь за любовь обычную симпатию и интерес к новым людям. Когда ты полюбишь, тебе не придётся выбирать. Ты будешь притянута к избраннику своего сердца настолько, что другие утратят лица. Он станет единственным мужчиной для тебя. А прочие – так и останутся друзьями или посторонними. – Она обняла свою взрослую дочь с душою и умом ребёнка, а та обняла её.
В ожидании «Пересвета
Пелагея загрузила свою дочь в качестве культурного её приданого причудливым информационным хламом. Не потому, что был он плох, а как-то странен, мало соотносим с настоящим. А с другой стороны, какое там настоящее в мире чужом? Ландыш любила петь. Она пела красивые мелодичные песни из давно ушедшей эпохи русского советизма, поскольку они нравились её матери больше прочих.
Когда Радослав напрямую спросил Пелагею, почему на её планете нет полового образования для подрастающего поколения, Пелагея ответила, – Потому. Чем выше твоё это половое образование для детей, тем ниже рождаемость впоследствии. У нас там – романтизм, сказка, полёт чувств, а не дремучий физиологический набор приёмов для производства детей, и уж тем более нет лабораторий для искусственного оплодотворения.
Уже следующим утром Ландыш опять пришла в управляющий отсек, где пока что не было Кука, видимо, заспавшегося, – Алёшка всю ночь хлюпал как маленький. Он хочет на Землю, а его мама Вика даже не проснулась или сделала вид, что спит. Я так не выспалась! Сегодня ночью я приду спать в отсек к Радославу! – она с явным вызовом обращалась к матери, давая понять, что знает, с кем и как она «отдыхает» по ночам.
Мать даже не повернулась к ней, – Ага! К Радославу она придёт. А он-то где спать будет? Там постель и без того узкая.
– Ты же как-то уместилась в чужом отсеке, а его хозяин пошире чем Радослав будет.
– Жаль, что ты постриглась под мальчика, и я не могу оттаскать тебя за твои лохмы, – ответила мать без всякой угрозы.
– Да! – торжествуя, дочка взъерошила свою причёску, – Был волос долог, да ум короток, как говорил Кук. А теперь у меня волос короток, а ум подрос. Я стала взрослая!
– В каком смысле? – Пелагея обернулась на дочь.
– В таком, что я, наконец, определилась со своим выбором. Моим мужчиной будет Радослав! – и она запела тонким милым голоском милую, невообразимо архаичную песенку, – Дождь на улице/Льёт дождь на улице/ И мы на улице с тобой вдвоём/Скинь туфли узкие/ Скинь туфли узкие/ И босиком с тобой гулять пойдём! – поскольку она перемещалась по всему пространству управляющего отсека, слова песни плохо улавливались, или же она плохо слова песни знала. А возможно, она песню и не понимала.
– А он тебе об этом сказал? – спросила Пелагея.
– Я первая об этом сказала. А он же не опровергает.
Радослав молчал. Он воспринимал их болтовню, как обычную утреннюю перебранку от недосыпа между деспотичной мамашей и «засидевшейся в девках» доченьки.
– Радослав, а на планете «Ландыш» бывают дожди?
– Ещё какие! Целые водопады падают с небес. А небо там цвета старой бирюзы. Нежно-зеленоватое… – и он вздохнул, но не как Кук, а тихо и печально.
– Мама мне рассказывала, что ты оттуда привёз на Землю свою жену. Это правда? Это была та женщина в блестящем платье, что подарила мне новогодний шарик с городом внутри, когда мы были с мамой на банкете в ГРОЗ? Так это она инопланетянка? У них у всех рыжие волосы?
– Нет! – ответил он, злясь на дурочку Ландыш. Но он сам позволил ей непозволительное приближение к себе. Надо было изгнать её из своего отсека под предлогом ценного отдыха и впредь держать дистанцию. Как и хотел сразу, когда только что увидел, и она ему не понравилась. Чутьё подсказало же нечто. – Моя последняя жена земная женщина. Никакой инопланетянки рядом со мной не было в ту ночь, когда тебе подарили шарик. И не слушай никогда бабьих быличек о том, чего им самим не хватает в их пресной жизни. О чужих любовных страстях, об ужасах любовных, о том, чего не существует. А те, кто в них растворён, кто ими перенасыщен, о том не болтают.
– Ты не веришь в любовь? – Ландыш опечалилась. – Ты никого не любил? – тут она несколько оживилась. – Радослав, давай вместе поверим в любовь, и она придёт к нам.
