скачать книгу бесплатно
Все трое упорхнули искать Ингмара.
– Никуда я не пойду, – твердо сказал юноша, не отрывая глаз от книги.
– Никакого смысла его просить, – сказала Гертруд таким странным тоном, что Ингмар невольно на нее посмотрел.
До чего ж Гертруд красива, просто ужас! Особенно после танцев. А сейчас глянула гневно, поджала губы и отвернулась. Как она, наверное, его презирает! Скучный, надутый, некрасивый. И глупый – даже не соображает, как хорошо быть молодым.
Что еще оставалось Ингмару, как не согласиться?
Пару дней спустя Гертруд с матерью сидели вечером в кухне и ткали. Внезапно Гертруд заметила: мать забеспокоилась. Остановила станок и прислушалась.
– Не понимаю, что за звуки. Ты разве не слышишь, Гертруд?
– Почему ж не слышу? Там кто-то есть. В классе над нами.
– И кто же это может быть? В такое-то время! Нет, ты только послушай, что там творится!
И в самом деле: топот, прыжки, беготня.
Им стало не по себе – и Гертруд, и матушке Стине.
– Никого там нет… – прошептала мать.
– Но кто-то все же есть!
– Никого не может быть! – повторила матушка Стина с нажимом. – А я слышу эту возню каждый вечер. После ваших танцев.
Гертруд сообразила: мать боится привидений. А не дай Бог уверится – прощай, танцы. Кому понравится, когда у тебя над головой пляшут привидения?
Она решительно встала из-за станка.
– Пойду погляжу.
Но матушка Стина успела ухватить ее за юбку.
– С ума сошла! Не позволю.
– Мамочка, надо же узнать, как и что? Не дрожать же каждый вечер от страха!
– Так… хорошо. Пожалуй, ты права. Пойдем вместе.
Тихо, стараясь не топать, поднялись по лестнице. Дверь открыть не решились. Матушка Стина присела на корточки и заглянула в замочную скважину. И смотрела довольно долго, время от времени давясь от смеха.
– Кто там, мамочка? – Гертруд несколько раз легонько подтолкнула мать. – Кто там? Что там?
– Сама посмотри! – Мать сделала страшные глаза. – Но чтоб ни звука!
Гертруд нагнулась и заглянула в скважину. Учительский стол и парты сдвинуты в стороны, поднялись тучи пыли – никто не двигал мебель уже много лет. И в облаке мерцающих в закатном солнце пылинок, сжимая в объятиях стул, кружится Ингмар.
– Он что, спятил? – вырвалось у Гертруд.
Мать приложила палец к губам, взяла Гертруд за руку и потащила вниз по лестнице. И только там расхохоталась, да так, что никак не могла остановиться.
– Он… учится… танцевать! – сказала она сквозь смех. – Раз уж обещал пойти с вами в бэлвэдэр, хочет научиться танцевать. Напугал до смерти. Слава Богу, мальчику тоже хочется быть молодым. А как же еще? – Матушка Стина внезапно сделалась серьезной. – Что ж он, не человек, что ли! Но смотри, Гертруд! Никому ни слова!
И вот наступила суббота. Молодежь собралась на крыльце школы. Стина придирчиво всех оглядела. Как же хороши, прямо сияют. Мальчики в желтых кожаных брючках и зеленых домотканых жилетах поверх ярко-красных рубах. А Гертруд и Гунхильд надели кофты с широкими белыми рукавами, шали в цветочек и клетчатые юбки, подбитые снизу красным сутажом. И, конечно, фартучки – тоже с цветочным рисунком.
Наконец матушка Стина закончила смотрины, одобрительно кивнула, и четверка двинулась в путь.
Стоял прекрасный весенний вечер. Поначалу шли молча. Гертруд украдкой поглядывала на Ингмара, каждый раз вспоминала, как тот танцевал со стулом, и еле сдерживалась, чтобы не прыснуть. То ли от этого воспоминания, то ли от предвкушения танцев в павильоне Дюжего Ингмара – на душе почему-то стало очень хорошо. Думалось так легко и приятно, что она даже отстала немного. И начала сочинять сказку. Про деревья – как на них появляются первые листья.
Наверное, им, мирно спящим всю зиму, тоже не дают покоя смутные мечты. Им снится, будто уже настало лето. Зеленеют луга, буйно цветут кусты шиповника, в пруду белеют кувшинки, валуны покрыты ползучей линнеей. А из прошлогодних листьев прямо на корнях выглядывают белые мордашки седмичника. И деревья думают во сне: как же они сами-то выглядят среди всей этой роскоши? Голые и некрасивые. Им становится стыдно. В точности как людям, когда им снится, что они ни с того ни с сего появились на улице голышом. Ни прикрыться, ни убежать – ноги как ватные.
У всех бывают такие сны.
Им, деревьям, кажется: все над ними смеются. Жужжат шмели – ясное дело, дразнятся. Сороки хохочут, у них это получается особенно обидно. Дрозды распевают насмешливые песенки.
Боже мой, как же нам приодеться? Как скрыть наготу? – в отчаянии думают деревья. Но нечем, нечем, ни один листочек даже не собирается проклюнуться. И в мыслях такого нет. И деревьям становится так страшно, что они просыпаются.
Просыпаются, смотрят вокруг – ба! Да это же сон! Всего лишь сон! Никакого лета и в помине нет! Летом даже не пахнет! Слава богу, не проспали.
Ан нет… может, еще и не проспали, но самое время проснуться.
Гляньте-ка: лед-то уже сошел, тут и там выглядывают подснежники, пробивается молодая трава. И не от стыда мы проснулись, а от щекотки: под корой уже бурлят горячие весенние соки. Спасибо, спасибо, как раз вовремя. Пора. Хватит спать. Пора одеваться и выходить в свет.
И березы поскорее выпускают желто-зеленые клейкие листочки. А ольха лучше бы не торопилась – не листья, а уродцы: маленькие, сморщенные… никакого сравнения с ракитами: у тех, как только почка открывается, сразу появляются изящные зеленые стрелки.
Гертруд шла и улыбалась своим фантазиям. Ей захотелось отвести Ингмара в сторонку и поделиться придуманной историей.
До хутора Дюжего Ингмара не меньше часа ходьбы. Они шли вдоль берега, и Гертруд все время немного отставала. Садилось солнце. Река вдруг сделалась совершенно алой, а на серый ольховый кустарник будто вылили бочку расплавленного золота. Волшебство продолжалось минуту, не больше, – то ли солнце опустилось еще ниже, то ли облачко набежало. А жаль; кусты словно застеснялись неуместной роскоши и после купания в золоте поблекли, стали совсем уж невзрачными.
Ингмар начал что-то говорить, но внезапно прервался на полуслове, остановился и словно онемел.
– Что такое? – спросила Гунхильд.
Он заметно побледнел.
Попытка проследить за его взглядом ни к чему не привела – никто ничего не увидел. Ну, не то чтобы ничего: большой хутор в степи, исчерченной квадратами и прямоугольниками наделов, холмы на горизонте. Как раз в эту секунду солнце добралось и до усадьбы. Окна проделали тот же фокус, что и река: разом вспыхнули, а стены и крыша покраснели.
– Не спрашивайте ни о чем, – шепнула подбежавшая Гертруд. – Это же его родной хутор, хутор Ингмарссонов. Ему наверняка нелегко его видеть. Он уже два года тут не был. С тех пор как пропало его наследство.
Ингмар очнулся и догнал товарищей.
– Пошли по тропинке.
По вьющейся по опушке тропе расстояние было чуть больше, но Ингмару, скорее всего, было больно и обидно идти по земле своих предков.
– Ингмар! Ты же хорошо знаешь Дюжего Ингмара?
– Да… отец с ним очень дружил.
– Говорят, он умеет колдовать, – сказала дочь заседателя Гунхильд. – Это правда?
– Ну нет… Вряд ли, – ответил Ингмар, но не особенно уверенно.
– Я же вижу, ты что-то знаешь, – не унималась Гунхильд. – Расскажи же!
– Учитель сказал – нечего верить в такую чепуху.
– Учитель сказал! Он ничего такого не видел, вот и сказал. Ни один учитель не может запретить видеть то, что видишь, и верить в то, во что веришь.
На Ингмара и в самом деле нахлынули воспоминания детства, и ему очень захотелось поделиться с друзьями.
– Ну что я могу рассказать… разве то, что сам видел. Своими глазами. Зима была, отец с Дюжим Ингмаром в лесу работали, уголь выжигали. Далеко отсюда. Перед Рождеством Дюжий Ингмар и говорит: иди-ка ты, Большой Ингмар, праздновать домой, побудь с родными, а я здесь останусь. Так и решили. В Сочельник мать послала меня в лес: отнеси-ка ты Дюжему Ингмару праздничной еды и возвращайся с отцом.
Вышел я рано и к полудню был на месте. Отец с Дюжим как раз закрывали яму. Выгребли угли, разбросали по снегу – пусть остывают. Дым такой, что неба не видать. Дело небезопасное: где угли тесно лежат, вспыхнуть им – плевое дело. Потому и жгут уголь зимой, пожара боятся. А когда закрывают яму – адова работа. Только и гляди, чтобы лес не загорелся. Там, в яме-то, жар – как в преисподней. Отец только меня увидел, говорит – боюсь, сынок, домой тебе одному придется идти. Не могу я Дюжего Ингмара без помощи оставить.
А Дюжий перешел на другую сторону кучи, его и не видать за дымом, голос только: «Иди, иди, Большой Ингмар. Справлюсь. И хуже бывало».
Постоял он там – и на тебе: дыма все меньше и меньше.
Подходит ко мне, берет у меня узел и говорит:
«Ну, поглядим, что за гостинцы мне Брита прислала. Пойдем, паренек, покажу, какая у нас с отцом горница».
А горница вот какая – большой валун, и к нему три стены пристроены из перевитых еловым лапником жердей. Шалаш, одним словом.
«Ты небось и не думал, что у нас тут с отцом такая роскошь, – сказал Дюжий Ингмар и со смехом просунул руку сквозь лапник. – Ни ветра, ни мороза – ничего не боимся».
Подошел отец и тоже засмеялся. Даже глядеть на них было весело: черные от угольной копоти, насквозь пропахшие дымом. А отец… Я никогда не видел его в таком хорошем настроении, – сказал Ингмар-младший и продолжил рассказ. – В их шалаше только я мог стоять в полный рост. Вместо постелей – наваленный лапник, в середине обложенный камнями пылающий очаг. Вот и вся обстановка, но говорю же: никогда не видел ни отца, ни его тезку такими веселыми… да что там веселыми – счастливыми.
Присели на пол и открыли узел с едой. «Не знаю, стану ли я с тобой делиться, – это Дюжий Ингмар говорит. – Брита же все это мне прислала». – «Уж смилуйся, – отец отвечает. – Сочельник все-таки. Милосердие и все такое». – «Ну да ладно, не помирать же тебе от голода, бедному жигарю».
Вот так оно и было. И перегонного выпили, конечно. А я, помню, думал: «Как могут быть люди такими счастливыми? И главное, с чего? Ну, выпили немного, перекусили – и всех дел.
«А матери скажи, пусть присылает завтра еще. – Дюжий Ингмар устроил свирепую гримасу. – Скажи так: муж ее, обжора этакий, смел все подчистую. Бедняге Дюжему крошки не досталось». Я тоже подыграл: «Да, говорю, да; все так и было. Смел подчистую».
И тут я вздрогнул: треск какой-то снаружи, будто кто-то кинул пригоршню камушков в костер. Не сильно затрещало, отец даже не заметил. А Дюжий Ингмар только плечами пожал. «А, – говорит, – вот оно как», – и отрезал еще кусок ветчины. Потом опять треснуло, на этот раз посильнее. Встал Дюжий Ингмар, прожевал, буркнул что-то вроде: «Вот уж не думал, что такая спешка», вышел из шалаша и крикнул: «Загорелось маленько! Сиди-сиди, Большой Ингмар, лопай мою ветчину, сам управлюсь».
Мы с отцом не вымолвили ни слова, переглянулись только и плечами пожали.
Дюжий Ингмар вернулся очень быстро. Опять начались шутки и смех. И что ты будешь делать – опять затрещало.
«Опять, значит», – буркнул Дюжий Ингмар, вышел из шалаша и так же быстро вернулся.
Тут отец и говорит: «Вижу, вижу, могу спокойно идти домой, друг. У тебя есть кому помочь в случае чего».
И пошли мы домой, отец и я. И вот что я вам скажу: ни до, ни после никто даже не слышал, чтобы у Дюжего Ингмара загорелся уголь, – закончил Ингмар своей рассказ, поджал губы и многозначительно покивал.
Гунхильд рассмеялась, а Гертруд, наоборот, замолчала. Вид такой, будто испугалась чего-то.
Начинало темнеть. Небо поменяло цвет. Золотой расплав на горизонте остыл, сделался синим, и синева эта с каждой минутой становилась все темнее и глубже. Где-то за лесом еще пряталось солнце, и в темнеющих кронах то и дело загорались зловещие красные огоньки, похожие на глаза троллей.
Гертруд не могла прийти в себя от удивления: впервые слышала, чтобы Ингмар так разговорился. Мало того: выпрямился, поднял голову и зашагал легко и уверенно.
Вот что значит – ступить на родную землю, подумала она. Она никак не могла понять, почему эта мысль не доставила ей никакого удовольствия. Даже не похвалила себя за меткое наблюдение. Встряхнулась и начала подшучивать над Ингмаром – неужели он и в самом деле собрался танцевать?
А вот и бэлвэдэр: небольшой серый домик с крошечными окнами, если и впускающими дневной свет, то очень скупо. Из домика доносились звуки скрипки и топот танцующих, но девушки все равно остановились и поглядели друг на друга.
– Мы не ошиблись? Разве тут можно танцевать? Больше одной пары не уместится.
– Перестаньте! – засмеялся Габриель. – Домик не такой маленький, как выглядит.
У открытой двери стояли раскрасневшиеся юноши и девушки. Девушки обмахивались платками, молодые люди поснимали короткие черные куртки и остались в ярко-зеленых жилетах и не менее ярких красных рубахах с длинными широкими рукавами.
Вновь прибывшие протиснулись в дверь. Первый, кого они увидели, был Дюжий Ингмар. Приземистый, с большой головой и длинной, чуть не до пояса, бородой, он со скрипкой в руке стоял на каминной доске, чтобы не мешать танцующим.
«Если он не гном, значит, тролль, – тут же подумала Гертруд. – А если и не гном, и не тролль, наверняка их близкий родственник».
Хижина и в самом деле оказалась больше, чем они думали. Но запущенная: бревна кладки изъедены жучками-древоточцами, потолочные балки почернели от копоти. Заметно, что в доме живет вдовец. Дети давно уехали в Америку, осталась одна радость: собирать по субботам молодежь и смотреть, как юноши и девушки веселятся и танцуют под звуки его древней скрипки.
А скрипач Дюжий Ингмар знатный: ни одной фальшивой ноты, ритм, будто у него часовой механизм внутри. Но тут с ним что-то случилось: увидев Ингмара Ингмарссона, рванул смычком так, что скрипка взвизгнула, как мартовский кот. Танцующие остановились, будто в игре «замри».
– Ничего, ничего, – крикнул старик. – Пляшите, пляшите, ребятки!
Ингмар Ингмарссон положил руку на талию Гертруд. Гертруд удивилась, но не очень – как вы помните, она знала секрет юноши. Но рукой на талии дело и ограничилось: с приходом еще четверых в хижине стало так тесно, что не повернуться. Разумеется, Дюжий Ингмар не мог этого не заметить.
Он вновь прервал игру и постучал смычком по каминной доске.
– Для сына Большого Ингмара в моем доме всегда найдется место.
Все, как по команде, посмотрели на Ингмара и немного расступились. Ингмар настолько растерялся, что застыл как истукан. Пришлось Гертруд взять его за руку и вывести на более или менее свободное место.
Доиграв танец, арендатор подошел к Ингмару и протянул руку. Ингмар хотел было ответить на рукопожатие, но старик в притворном испуге отдернул руку.
– Ой, ой! Осторожнее с учительскими ручками, сломаешь, не приведи Господи… Ты же в учителя собрался или как?
Он подвел всех четверых к шкафчику у стены, бесцеремонно отодвинув пару пришедших посмотреть на танцы крестьянок. Достал хлеб, масло и бутыль с квасом.
– Обычно я не приглашаю на угощение, – сказал Дюжий Ингмар, ни к кому не обращаясь. – Танцуйте сколько хотите, на том и все. Но Ингмар Ингмарссон и его друзья – другое дело. В моем доме Ингмар – желанный гость.
Пока они ели, Дюжий Ингмар пристально смотрел на Ингмара.
– Значит, вот как решил. Учителем будешь.
Ингмар ответил не сразу. Молча закрыл глаза, потом губы его слегка искривились – должно быть, хотел изобразить улыбку.
– Все равно дома от меня никакого проку.
