скачать книгу бесплатно
Рецепт Мастера. Революция амазонок. Книга 2
Лада Лузина
Киевские ведьмы #4
Эту книгу ждали целых три года! И вот "Рецепт Мастера" увидел свет. Первый в Украине роман-сериал выйдет в шести частях. Перед вами третья и четвертая серии – "Революция амазонок", повествующая о самых загадочных тайнах ведьмацкого Киева!
По воле судьбы три ведьмы поселились в Прошлом, где одна стала миллионершей, другая, украв стихи у Анны Ахматовой, – известной поэтессой и пилоткой Изидой Киевской, а третья ушла в монастырь под именем Отрока Пустынского.
Теперь, чтоб сохранить свое благосостояние, им нужно отменить Октябрьскую революцию. Для этого они похищают царскую семью. Но каковы будут последствия этой Отмены?
И кто устроил революцию на самом деле?
Лада Лузина
Рецепт Мастера
Революция амазонок
Книга 2
Башня Киевиц на Ярославовом Валу, 1
Три молодые женщины-киевлянки случайно приняли от умирающей ведьмы Кылыны ее дар. Как они распорядятся им, ведь они такие разные – бизнес-леди Катерина Дображанская, певица Даша Чуб и студентка исторического факультета Маша Ковалева.
По воле судьбы они оказались в Прошлом, где Катя стала миллионершей, Даша, украв стихи у Анны Ахматовой, – известной поэтессой и пилоткой Изидой Киевской, а Маша ушла в монастырь под именем Отрока Пустынского.
Теперь, чтоб сохранить свое благосостояние, с помощью дочери Кылыны Акнир им нужно отменить октябрьскую революцию. Для этого они похищают царскую семью…
Но каковы будут последствия этой Отмены?
И кто устроил революцию на самом деле?[1 - Начало истории читайте в книгах «Киевские ведьмы. Выстрел в Опере». «К.В. Рецепт Мастера. Спасти императора».]
Глава семнадцатая,
в которой Даша встречает массу поклонников
От Царской площади Даша и молниеносно обнажившаяся Акнир гордо промаршировали в компании голых мужчин, дам и девиц – точнее граждан и гражданок – вверх по Трехсвятительской – точнее, теперь уже улице Жертв Революции.
Причем по дороге одна из гражданочек успела растолковать вновь прибывшим первичные тезисы «практического осуществлении наготы в современном обществе». Точнее, попытаться сделать это, поскольку озвучивавшая «нагие» постулаты остролицая лекторша с рано состарившейся кожей и увядшею грудью явно чувствовала себя обнаженной куда более нервозно и скованно, чем ее аудитория – размахивавшая трусами в клубничку и мигом выказавшая самые прогрессивные взгляды:
– О чем разговор? Нагота – естественное состояние человека и женщины. А раз естественное, ничего постыдного в ней быть не может! Такими нас создала Мать-природа, а она говна не сделает… верно? А одежда – вообще социальное рабство. А мы не рабы, рабы – не мы. Правда, малая? Я тебя уважаю. Ты – молоток! – похлопала Чуб Акнир по спине.
Судя по тому, как легко, без пьяного Дашиного вызова, потомственная ведьма несла свою маленькую острую грудь, – посетительница ведьмацких шабашей была единственной в толпе голышей, на самом деле ощущавшей себя нагой точно так же естественно, как и в одежде.
Остальные товарищи с появлением Чуб порядком растеряли революционный настрой. Полное, но гладкое, крепко сбитое, колышущееся и бравурное тело пилотессы-поэтессы, ее дородный бюст и широкие бедра вызывали у обнажившихся граждан и гражданок диаметрально противоположные, но совершенно не братские чувства. Во взглядах мужчин появилось что-то осоловело-блудливое, как у котов, почуявших валериану. Девицы и дамы разом поскучнели и словно подурнели, ощущая, что их храбрый демарш сразу обесценился с появлением новенькой.
– Люди, люди! – вырвалась Даша в авангард марширующих. – Чего вы стоите? – принялась зазывно размахивать руками она. – Раздевайтесь, раскрепощайтесь… Присоединяйтесь к нам! Давайте сольемся в экстазе!
Люди на Михайловской площади, и без того впечатленные появлением демонстрации голых, одновременно застыли. Парни в очках и рубашках с ремнями, дебелые солдаты в застиранных гимнастерках без погон, мужчины в кожанках. На их лицах прописались желание и страх. Не то чтобы им вдруг захотелось раздеться, а вот слиться в экстазе с голой нимфой или – кто ее знает? – нимфоманкой хотелось несомненно!
– Долой рабство одежды! – неистовствовала пьяная Землепотрясная. – Будем такими, какие мы есть! Любите себя настоящими! Давайте просто любить друг друга почаще…
И неизвестно, чем бы закончилось все это, но тут обиженно поджимавшая губы серолицая лекторица запела:
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим, —
Кто был ничем, тот станет всем.
emp1
Смело, товарищи, в ногу —
бодро подхватили остальные гражданочки, с явственным удовольствием забивая громким хоровым пением Дашины жаркие призывы, а юная ведьма быстро цапнула напарницу за руку и потащила ее в ближайшую подворотню.
Они пробежали двор, где сушилось белье, и вильнули вправо – в кирпичный тупик.
– Че такое? Че вдруг случилось? – растерянно спросила Чуб.
– Ничего. Одевайся быстрей. – Под мышкой у Акнир в холщовой сумке обнаружились две наспех скомканные рясы. – Щелкну нас домой…
– На фига? – еще не выветрившийся из Даши Чуб алкоголь с ходу восстал против маршрута «домой». – Здесь так прикольно! Давай еще потусуемся. Иначе зачем ты нас сюда затащила?
– Затем, что это единственный период истории, где твой голый зад был уместен. Если не считать, конечно, эпохи неандертальцев… О’кей.
Надорвав зубами рясу, Акнир разорвала ее пополам. Нижнюю часть – переквалифицировала в юбку, надела и завязала узлом на боку. Затем воровато огляделась, рванула к бельевой веревке и сорвала с нее две влажных мужских рубахи.
– Держи, – всучила она Даше ее долю награбленного. – Монашеская ряса уместна во многих годах, но точно не в 1919…
– Но если мы в 19-м, зачем опять одеваться? Зачем ты вообще меня утащила? Ты хоть въезжаешь, что первый раз со времен амазонок мы, женщины, и все прочие люди решили избавиться от комплексов? И разделись… А после снова оделись – нас снова подломали, закомплексовали, опять вбили в головы всякие мании, фобии… Момент был упущен. А я могла б всех раздеть. Насовсем. Ты видела, как они все меня слушались? Как смотрели! Еще бы чуть-чуть, и я б совершила тут свою революцию. Голую!
– Да, только твоей революции тут и не хватало, – пробурчала Акнир. – Ладно, если хочешь, давай прошвырнемся.
* * *
На Михайловской и Софиевской площади их встретил новый мир – частично разрушенный, частично уже отстроенный заново, точнее сколоченный наскоро из разнообразных подручных материалов.
По левую руку бронзового Богдана Хмельницкого торчал высокий деревянный столб – обелиск, поставленный в честь октябрьской революции. Древний Михайловский монастырь покуда стоял на месте, но возвышавшийся перед ним на трех пьедесталах памятник княгине Ольге, Андрею Первозванному и Кириллу с Мефодием – претерпел дивные изменения. В 1911 его еще не открыли – нынче успели прикрыть. Стоявшие по бокам Апостол Андрей и просветители Кирилл с Мефодием – были зашиты фанерой, а монументальная княгиня пропала. Вместо нее на центральном пьедестале скромно стоял маленький бюстик Тараса Шевченко.
– Разве Шевченко и у большевиков был герой? – удивилась Даша.
– Борец с царским режимом.
– Как и у патриотов?
– У них он борец с царским режимом за независимость Украины. Хотя полгода назад красная власть убивала за один украинский язык. Но Ленин решил, что Тарас и язык – те самые бусы, на которые легко купить наших патриотов. И не прогадал, сволота…
– Бедный Шевченко, – посочувствовала классику Даша. – Вот и будь после этого знаменитой. Каждый тебя имеет, как хочет. Вечно Тарасом все дыры затыкают.
Спустившись обратно по улице Жертв Революции на Царскую площадь, ставшую площадью Интернационала, Чуб скептически посмотрела на еще один памятник, поместившийся в центре клумбы, рядом с трамвайной остановкой в стиле Модерн. Возвышающаяся на пьедестале из фанерных листов уродливая гипсовая статуя женщины с ружьем в руках была явной альтернативой пропавшей без вести первой христианки Руси.
Памятник царю Александру II перед Царским садом тоже исчез, на его пьедестале поместился рекламный щит «Сад Первого мая»
Судя по количеству переименований и натыканных по Городу новых монументов, явившаяся в Киев всего несколько месяцев назад новая власть намеревалась обосноваться здесь всерьез и надолго. Но намерения их были пока из фанеры и гипса.
На перекрещенной Думской – Советской площади у входа в Городскую Думу обнаружился новый шедевр – черный бюст Маркса на двух кубах. Одну руку Карл сунул за борт пиджака, другой почему-то не было вовсе. Вместо архангела Михаила шпиль думской башни украсила пятиконечная звезда.
По Крещатику (вопреки всем ветрам перемен оставшимся просто Крещатиком!) ехал оптимистичный агиттрамвай с развевающимися кумачовыми флагами.
Прямо на площади шло площадное действо – посреди оцепленных плотной толпой зевак деревянных подмостков стояла точно сошедшая с революционного плаката гражданка в мешковатой блузе и красной косынке. От ее рук и ног в разные стороны шли неестественно огромные, выкрашенные в черный цвет бутафорские цепи – каждое звено с полметра длиной. Цепи держали четверо мужчин в костюмах «душителей людей» – поп в длинной рясе, буржуй в котелке и пиджаке с жилетом, генерал с золотыми мочалками вместо погон и некто в короне – видимо, сам батюшка-царь. За сценой играла трагическая музыка. Гражданка в красной косынке энергично и безуспешно вырывалась из цепей (причем, похоже, больше всего усилий артистка прилагала, чтоб не разорвать картонные путы)
Агитпредставление
«Освобождение женщины» —
прочла Даша название действа на круглой афишной тумбе, неподалеку от Маркса. Тумба была облеплена афишами с множеством тоже агит – игровых кинофильмов. И когда только успели отснять? «Вставай, проклятьем заклейменный!», «Да здравствует красная армия!», «Красный кобзарь».
Внезапно музыка стала жизнеутверждающей, публика на Советской площади вскрикнула от восхищения – подпрыгнув, гражданка сделала сальто-мортале, с легкостью разорвала оковы и принялась отплясывать, демонстрируя радости свободной женской жизни. Откуда ни возьмись на сцену вышли другие краснокосыночницы с алыми флагами.
Им вторили такие же красные косынки Крещатицких девиц – завязанные не под подбородком, а на затылке, что тоже символизировало не подчиненный, а новый статус освобожденной женщины.
Одна из таких красномакушениц немедленно сунула засмотревшейся на представление Даше в руке две листовки «Как вести себя беременной женщине» и «Право женщины на аборт».
– А вот это вы правильно! – оживилась Даша. – Я давно говорила, во всех интервью… Что это за тоталитарный режим? Случайно залетела, и все – рожай или сдохни! Мало того, они ж нас за аборт еще и сажали в тюрьму… Как преступниц. Хорошо хоть потом этот дурацкий закон отменили, иначе бы я…
– Вы совершенно правы, – краснокосынщица круглоглазо посмотрела на Дашу. Страшно молодая и столь же страшно серьезная, она представляла резкий контраст со своим спутником – белозубым улыбчатым парнем в рубахе с армейским ремнем. – Вы совершенно правы, товарищ…
– Даша, – подсказала Даша.
– Вы, товарищ Даша, прямо как товарищ Коллонтай говорите.
– А кто такой Коллонтай?
– Вы не знаете? – растерялась девушка и машинально перевела взгляд на афишную тумбу.
ТРЕТЬЕ ГОСКИНО
«Мир хижинам – война дворцам» —
зачла Даша. И заметила рядом:
13 июля 1919 г. в Киевском цирке
Женский концерт-митинг с участием тов. Коллонтай
– Коллонтай – артист? – догадалась Чуб. – Цирковой?
– Товарищ Коллонтай, – вздрогнула девушка, – нарком пропаганды Украины.
Спутник краснокосынщицы весело прыснул:
Постановила Шура Коллонтай:
Пусть рожают также и мужчины.
Хочешь не хочешь – лопни, а рожай!
Или уважительные предъяви причины!
– Как ты можешь, Копытин, – взвилась девушка. – Это контрреволюционные стихи!
– Серьезно? – рожающие мужчины увлекли Дашу даже больше кодекса беременных женщин и их права на аборт. – Пошли послушаем, – предложила она Акнир, тыкая пальцем в афишу. – Это тут рядом, в цирке…
– Как хочешь, – сказала Акнир, став вдруг похожей на кошку в ожидании мыши.
Или неотвратимой беды.
* * *
Одним из главных украшений устремленной к Катиному дому Николаевской улицы, прозванной за красоту и изыск Киевским Парижем, был двухэтажный полукруг цирка в стиле Модерн. Теперь улица звалась Городецкого в честь архитектора Катиного дома и мало походила на Париж… Вместо разрушенного в 1941 женственного полукруга цирка стоял уродливый прямоугольник коробки кинотеатра «Украина».
Да и вообще, пройдясь по Верхнему Городу, Катерина отметила отсутствие множества модерновых зданий. Не было так приглянувшегося ей дома с вьющимися по фасаду лепными розами на Садовой, 13. Не было многих… Киев перестал быть градом-модерн. И лишь сейчас Екатерина Михайловна поняла, что ее дореволюционный Киев – был им.
Град-Златоглав, еще в конце 19 века состоящий из бесчисленных парящих в небесах золотых куполов, маленьких домиков, хаток и обширных пустот, на сломе веков, ознаменовавшемся властью Модерна, всего за пару десятилетий вырос в многоэтажный европейский Город – Третью столицу Империи. И во время последнего приступа строительной горячки вобрал в себя всю вероломную красоту цветочного, женского, «стебельного стиля».
Город ста церквей, Столица веры – стала истинной Столицей Ведьм, Домов в изящном новом стиле Модерн стало больше церквей, и их крыши переросли купола…
И сейчас, шествуя по 21 веку, Катя могла лицезреть печальные итоги столетней войны между Небом и Землей.
В 30-е годы Киев лишился десятков церквей, в 50-е, под час второй мировой, утратил десятки модерновых домов. И в ее сердце было странное чувство, вместившееся в горькое слово «Зачем?». Зачем нужна была эта война?
Город-Модерн был почти уничтожен… Но и в примкнувшем к новой неженственной «Украине» здании в стиле барокко, воспевающем земного владыку, Катя вдруг углядела черты Модерна.
Женщин-русалок в венках из одолень-травы. Женщин в украинских бусах-намистах… Как умная жена, подстраивающаяся под мужа лишь для того, чтоб подчинить и поработить его, Модерн легко ложился под любой мужской и монархический стиль, чтоб вдруг выглянуть из-за барочных завитушек десятками хищных личиков вил.
«Итак, – принялась упражняться в модерновом чтении Катя, – что мы имеем? Барокко – патриархальный стиль, прославляющий монархов. Шесть дамочек в монистах и множество русалок с кувшинками. В Модерне все всегда сказано прямо, – напомнила себе она. – Нужно лишь не бояться прочесть… Начнем с того, что уже известно: женщины сделали революцию. То бишь за общим абрисом мужской власти (барокко) прячутся женщины (модерн).
Но в данном случае не женщины, а одна женщина – шестикратное повторение одного лица – (столько же было маскаронов Ахматовой на ее доме!) – наверняка имеет некий архиважный смысл…
Похоже, как и Ахматова, эта женщина жила в Киеве, может даже в этом вот доме на Николаевской улице, и сделала нечто…
Что?
Каштанов на здании нет, выходит, поступок свершен не в Киеве. Как и Великую Мать, эту женщину окружают вилы – русалки с кувшинками.
Одолень-трава – означает победа. Русалки – смерть, женские чары, заманивающие на погибель мужчин. Победа этой женщины как-то связана с водой (Вода? Реки, моря, лодки, корабли, моряки). Ну и конечно, с революцией…
Кто же она?»
* * *
– Долой рабство дома и кухни… Для новой, рожденной революцией женщины удовлетворить свою сексуальную потребность с первым понравившемся ей мужчиной будет так же легко и просто, как выпить стакан воды! – страстно изрекла нарком пропаганды и агитации всея Украины.
И то, что примкнувший к дому с шестью маскаронами двухэтажный цирк Гиппо-палас в женском стиле Модерн стал трибуной самой сексуальной революционерки, наверняка навело бы Катю на новые размышления. А один взгляд на Шурочку Коллонтай ответил бы на ее вопрос…
