скачать книгу бесплатно
– Рядом!
Я свернул в подворотню.
В глубине ее был темный двор с электрической лампочкой над следующей подворотней, уже чуть меньшей – закон перспективы, – чем первая, ведущей в следующий темный двор, и еще одна лампочка над еще одной подворотней.
Я прошел под всеми подворотнями и оказался в последнем дворе. Меня объяла странная тревога. Мне почудилось, будто я был когда-то в этом дворе и уже испытывал эту тревогу. Я узнал не двор, но тревогу.
Я поднял кверху лицо.
Воздух надо мной сгустился, и из него посыпал снег.
Крупные белые хлопья, словно тысячи белых птиц, валились в глубокую яму двора, и что-то сказочное было в этом отвесно падающем вечернем снеге, в его сухом шуршании, в быстром влажном холоде, когда снежинка опускалась на бровь или ресницы.
Дворовые отроки, мы лепили в углу сошедшихся стен снежную бабу – нас было много, детей одного возраста, – а в это время через двор плыла настоящая баба в дешевом зимнем пальто и в шерстяном платке. Баба несла в руках кочан капусты, и мне вдруг почувствовалось, что сейчас что-то случится, и именно с этой живой, идущей через двор бабой. Меня охватило сильное беспокойство. «Скорее бы!» – подумал я. И даже не удивился, когда из дверей черной лестницы, делая гигантские упругие прыжки, вылетел босой черноволосый дядька в одних брюках и рубахе навыпуск. Послушно вытянулось в дядькиных руках что-то длинное, блестящее. «Нагулялася? – закричал он тончайшим фальцетом. – Не дам жить!» И баба вдруг встала, точно натолкнулась на твердую преграду, огромнейшими глазами оглядела двор, грустно заглядывая в каждое окно, потом глаза ее остановились на мне, и была секунда, когда я впервые почувствовал, что время умеет прекращаться, – эту секунду два наших взгляда были слиты, и только странно, как сквозь прозрачную, но живую материю падали сквозь взгляд белые птицы. «Возьми!» – прошептала она, протягивая мне кочан капусты. Глаза ее медленно поехали вверх, закатились, я увидел, как то темное, глубокое, во что я смотрел, стало непроницаемым, белым; баба качнулась и как бревно рухнула в снег, так и не выпустив из рук капусту. «Колька Лидку уби-и-ил!» – удушливо завыл в поднебесье низкий женский голос. Дети бросились в подворотню. А я не мог сдвинуться с места, я даже не испытывал страха – просто потерял способность совершать шаги, говорить, думать и зачарованно глядел на неподвижно лежащую бабу и на кочан капусты. Потом я увидел, как к бабе подошел тот черный, взъерошенный, в рубахе и с ружьем, тронул ее рукой, перевернул, отер лицо ее от снега, размазав жидкую темную кровь, которая бежала у нее из уголка губ, сел рядом на снег и заплакал длинным вьющимся звуком: «Уй-иии!» И только тут я услышал выстрел. Он был таким оглушительным, что мне показалось, будто тысячетонные стены рухнули на меня.
Эти стены никогда не восстанут из обломков.
Я опустил запрокинутую голову, поглядел на черный асфальт под моими ногами, и в моем сознании медленно проявились четырехгранный колодец незнакомого мне двора и прямоугольник темного и мутного неба, чуть фосфоресцирующего, как это бывает в больших индустриальных городах.
Я оглядел двор.
Был он небольшой, глухой, с единственной парадной, дверь в которую была чуть приоткрыта.
И оглядев его, я понял, что потерял то высочайшее водительство, которым обладал еще несколько минут назад, что я попал совсем не туда, куда стремился, и я мучительно не могу осмыслить – и это самое важное для меня, – почему именно в этот двор привели меня мои ноги.
Внезапно я забыл лицо юной женщины, которую разыскивал. Невидимая волна, пролетевшая по моей зрительной памяти, смыла его начисто, не оставив ни теней, ни линий, и только память умственная еще хранила в себе пустую неодушевленную фразу, которая и закрепилась в ней потому, что я много раз повторял ее: «Как она прекрасна!»
Со мной произошло подобное тому, что случилось с апостолом Петром, когда он по воде шел к Христу, но вдруг усомнился в том, что такое могущество ему, апостолу, дано и, главное, что такое чудо вообще может быть здесь, на Земле, и стал тонуть.
«Однако так нелепо это не может разрешиться, – сказал я себе. – В конце концов, в какие моменты я ошибался: когда шел за ней, ехал с нею в автобусе, сидел в темном эркере, ринулся ее искать, наконец, пришел сюда, в этот двор, или сейчас, когда вдруг осознал, что все происходящее – пьяный бред?»
Стремительно вошел я в парадную.
Запахи камня и теплого сухого воздуха, исходящего от горячего радиатора парового отопления, окружили меня. В этих запахах обитала история человеческих жизней по меньшей мере за полтора последних столетия государства российского. Квадратные каменные плиты, на которых я стоял, были протерты сотнями тысяч ног до плавных гладких углублений. Впереди круто уходила вверх лестница со сколотыми и сточенными ступенями разной высоты. И свод над ней был арочный, каменный. Одна на всю площадку, справа темнела квартирная дверь, обитая исполосованной ножом кожей и имевшая старинный механический звонок – наружу торчал на оси медный барашек.
Я повернул барашек.
Звонок курлыкнул слабо, осторожно.
И мне стало не по себе от этой его осторожности.
Тишина занимала все пространство лестничной площадки.
Наконец за дверью послышались шаги.
Подойдя ко мне вплотную, кто-то прижал ухо к моему сердцу.
Молча, мы стояли друг против друга, разделенные лишь толщею деревянной двери.
– Кто? – спросил пожилой женский голос.
– Откройте, пожалуйста! – сказал я.
– А что вам нужно?
Вдруг я почувствовал унизительный комизм моего положения.
– Я хотел бы кое о чем спросить у вас.
Фраза вышла скомканной. Я понял: та, за дверью, уловила по моему голосу, что я пьян.
– Не открою, – ответила она. – Спрашивайте оттуда!
– Хорошо, – сказал я. – Здесь живет молодая женщина лет девятнадцати-двадцати? Густые волосы. Русые, со светлыми прядями. И с нею девочка. Лет тринадцати.
– Нет, – ответил голос из-за двери. – Молодые женщины с густыми волосами здесь жили пятьдесят лет назад.
Прерывистый туннель из трех подворотен повел меня к далекому свету уличных фонарей.
Я вернулся на улицу и прошел с квартал.
Будка телефонного автомата вынырнула передо мной из-под стены дома.
Будка была без двери, но аппарат цел.
Я кинул в него монету и набрал номер домашнего телефона парикмахерши.
6. Город ночью
Я набрал на диске номер домашнего телефона парикмахерши.
Я это сделал осознанно.
Колоссальная энергия протеста против самого себя нарастала во мне. Я знал, что это злая, темная энергия. Но ее требовалось истратить.
– Алё? – шепнул внутрь моего уха тихий голосок с легчайшей, чуть царапнувшей хрипотцой; наверное, спала уже, а телефон поставила возле кровати на пуфик.
Увидел кудлатую ее голову в спутанных кудряшках, круглое заспанное лицо, мягонькую ночную пижаму с кружевами вокруг полной шеи, на запястьях и на гладких икрах.
– С праздником Октябрьской революции! – гаркнул.
Чтобы был уже полный абсурд.
– Это ты? – удивилась.
– Бес из преисподней. Люсенька, я подыхаю от жажды видеть тебя!
Приподнялась в постели. Еще плохо соображает, что к чему. Рука – локтем в подушку, налитые груди свесились как гири.
Но даже отсюда видно: глазки сверкнули.
– Ты чего, пьяный? – спросила без укора за то, что поздно звоню и разбудил ее, но пытается понять по интонации моего голоса: пьяный, но люблю ее, или только пьяный.
– Я всегда пьян, когда говорю с тобой! Приезжай!
– А что я скажу родителям?
– Скажи, что ты уже выросла, что у тебя все вполне расцвело и созрело и есть умный мальчик, который хочет это богатство присвоить!
Хихикнула.
– Ты шутишь?
«Бейте ментов!» – прочитал на стенке кабины.
– Я зацелую тебя до сумасшествия!
Подумала. Вдруг:
– А ты же сегодня в ночь работаешь!
Холодок скользнул по моей коже.
– Сколько сейчас времени?
– Половина первого.
Представил себе Раскоряку, матерящегося у котлов. Я должен был сменить его в двенадцать.
– Люсенька! Придумай что-нибудь и гони в котельную! Еще успеешь на метро. Четверть второго выйду к забору встретить тебя.
– Но я не смогу! – воскликнула умоляюще.
– Если любишь – сможешь!
Я вывалился из будки.
Черная ночная улица сверкала…
Я добежал до перекрестка и увидел вдали над городом пятиглавый собор.
«Там – площадь, транспорт!» – вспомнил я.
Вбивая неверные шаги в асфальт тротуара, я двинулся в сторону собора.
Я смотрел на темные его купола.
Я не отрывал от них взгляда.
При каждом шаге они вздрагивали.
Что-то зловещее было в этих куполах, в их темноте и огромности, в их возвышении над городом, который был как бы незначительнее их, что-то мрачное, от казни, от эшафота, от смерти.
Навстречу попалась пьяная компания, довольно агрессивная – шли скопом, свистя, улюлюкая, наводя страх на редких прохожих. Юнцы, лет по семнадцать, но много.
Ринулся на них. Расступились. С кем-то крепко стукнулся плечом о плечо.
В спину мне полетели угрозы.
Я не обернулся, и вскоре голоса их затихли далеко позади меня.
За открытой форточкой окна высокого первого этажа лениво шумело застолье, уже выдохшееся, усталое, звенела посуда, нетрезво, громко говорили мужчины, пели на два голоса женщины…
«Куда я спешу? Что я делаю в этом странном городе в эту странную ночь? – мерцали в моем сознании мысли-вопросы. – Неужели именно в нем я родился и всегда, с первого моего вдоха, он был мой город?»
Из переулка выбежал белый пес. Дворняга. Поднял на меня медные глаза и сказал:
– Если ты думаешь, что ты живешь, то ты ошибаешься. Это лишь сон, в котором тебе снится твоя жизнь.
– А ты? – спросил я, уводя взгляд от его глаз. – В тебе жизнь есть, или ты лишь тонкая пустая оболочка? Ударю ногой, исчезнешь, – нащупал в кармане окаменевшую ириску и кинул ему.
Он не стал ее грызть, но за мной увязался, однако вскоре увидел кого-то на другой стороне улицы и бочком, не оборачиваясь, потрусил через дорогу.
Ветер дунул.
Откуда?
И с такой силой!
Пронесся мимо…
Опять налетел!
Небо пришло в движение.
Рыхлая мгла туч лопнула. В черных дырах зашевелились звезды.
– Стой! – заорал я, увидев легковой автомобиль такси.
И опять все для меня переменилось.
В который раз за этот день, вечер, ночь!
Опять разворачивались фасады домов, проносились мимо конные статуи царей, вспыхивали в отраженных лучах алые флаги…
«Какая глупая история приключилась со мной сегодня! Какая нелепая! – размышлял я, глядя в окно автомобиля. – На всю жизнь запомню черные купола над городом. Будут мешать. Будут сниться. Но запомню».
7. Возле огненных топок кипящих котлов
