скачать книгу бесплатно
И сейчас же новый огонь взлетел в высоту.
От предыдущего залпа в воздухе таял дым, и громады стальных мостов, ракетоносцы, крепость, заполненная неисчислимыми толпами людей набережная, озаренная золотым блеском, – все это вдруг стало похоже на странный плод изощренного воображения, на пейзаж из потустороннего бытия, случайно увиденный когда-то в обрывочном сне.
– Да здравствуют наши девочки, самые дающие в мире! – орали моряки.
– Козлы! Козлы! – визжал юношеский фальцет.
– Урра-ааа! – ревела набережная.
С треском рвались петарды.
И среди всеобщего ликования, ора, свиста, среди пьяных выкриков, девичьих визгов, звонких детских голосов, хохота, ругани, воя милицейской машины, бренчания гитар, разноголосицы переносных магнитофонов я почувствовал, как от меня отделился целый пласт моей жизни.
Широко, плавно распахнулся вокруг сверкающий город. Мгновенно он вырос во все семь сторон, достав ярким краем тьму болот, окружавших его. Купола соборов, крыши домов, башни, шпили, радиомачты стеклянисто вспыхивали, опережая нарастающим блеском грохот орудий ровно на столько, на сколько свет опережал звук. Я медленно плыл в толпе и зрением, слухом, кожей ощущал рядом новую, следующую мою жизнь.
«Это будет иная жизнь», – сказал я себе.
«Это будет жизнь свершений», – сказал я себе.
«Это будет жизнь в любви», – сказал я себе.
Лицо юной женщины было светлым…
Над водой с плачем носились испуганные чайки.
Группа школьников и школьниц – старшеклассников в обнимку друг с другом напролом перла по набережной.
– Слава партии Ленина! – выкрикивал впереди идущий подросток, охватив рукой свою подругу за талию.
И шедшие следом за ним хохотали и орали во всю глотку:
– Слава партии!
Я остановился.
«Что-то случилось секунду назад? – подумал я. – Здесь. В гуще толпы. Я что-то увидел… Иначе откуда это ощущение мелькнувшего света?»
Среднего роста, в коричневых осенних сапогах и в приталенной замшевой куртке, надетой поверх белого свитера и длинной юбки в косую белую и коричневую клетку, юная женщина стояла ко мне боком, отвернувшись к девочке-подростку лет тринадцати, которую держала за руку. Девочка о чем-то спрашивала ее, и она отвечала девочке. У женщины были густые светло-русые волосы, уложенные на затылке в тяжелый узел. Сверкающая заколка охватывала его. У девочки волосы были точно такие же, с яркими прядями цвета соломы, только остриженные колокольчиком. Девочка по возрасту никак не могла быть ее дочерью.
Я приблизился к ним.
В нескольких метрах от них я стоял и ждал, когда она повернет голову так, чтобы мне стало видно ее лицо.
Оглянулась.
Гладкая чистая кожа лба, легкие полупрозрачные тени двумя полукружьями – и над, и под глазами… Но источник света таился не в этой чистой светлой коже, а в само?м взгляде глаз.
Грохнул залп.
Лицо юной женщины отразило красное, желтое, синее зарево неба.
Народ зашевелился. Прозвучавший залп был последним. Одна часть людского потока потекла к Дворцовому мосту, другая – к Кировскому.
Юная женщина с девочкой направились в сторону Дворцового.
Я пошел следом за ними, стараясь разглядеть, хороши ли у нее ноги.
Угрюмое затишье многотысячной толпы, расходящейся после праздника, стеной окружило меня, сделав более явственными шумы людских шагов и дыханий. Приближалось время ссор и драк. И кто не желал ссор и драк, торопливо уходил с места празднества.
«Зачем я иду за ней?» – спросил я себя.
И продолжал идти.
Мы достигли моста, пересекли мостовую и двинулись по тротуару. Я то приближался к ним, то отставал от них; дважды они терялись в людской скученности. И когда они терялись, я думал: «Значит, не судьба!» – и сейчас же в волнении начинал искать их. На Невском проспекте они сели в переполненный автобус. Я втиснулся следом за ними. Давка была ужасная. Я с трудом удерживался на нижней ступеньке входа в автобус. Двери за мной не закрылись – я сам мешал их закрытию, и, оглядываясь, я видел, как внизу подо мной в мокром блеске несется темная мостовая.
«Чем все это кончится?» – подумал я и вдруг почувствовал, что порядочно пьян.
Нажимая на впереди и выше меня стоящего человека, я сделал рывок вперед. В этот момент автобус круто повернул, пассажиры под действием центробежной силы полетели на левую сторону салона, и я, воспользовавшись этим, поднялся по ступенькам.
Я ухватился за вертикальный металлический шток, стараясь высмотреть: где она?
«Рядом!» – чувствовал я.
Но, сдавленный пассажирами со всех сторон, я не мог даже пошевелиться.
Мне повезло внезапно: автобус повернул еще раз, и опять все переменилось. Тяжелый узел ее волос возник прямо возле моего подбородка. Я вдруг оказался прижатым к ее спине.
Защищая руками от толкотни и давки, она обнимала перед собой девочку, которая ростом была ниже и глядела темными любопытными глазами снизу вверх.
Я подмигнул ей.
Девочка улыбнулась.
Так мы ехали долго.
От волос юной женщины веяло ароматом шампуня, сушеными травами и еще чем-то знойным, солнечным, что я уловил обонянием сразу же в первом вдохе и что смутило меня. Мое воображение представило эти волосы рассыпанными по белой наволочке подушки в ночном сумраке моей комнаты. И сейчас же совершенно точно я понял, что это так и будет. Что я и она уже приговорены кем-то к ночному сумраку моей комнаты, что мы непременно окажемся в этом сумраке вдвоем.
Она обернула ко мне лицо и посмотрела на меня даже не удивленно, но вопросительно.
И опять свет, соскользнувший с ее темных сверкающих зрачков и белоснежных белков, омыл меня, и я испытал сразу два чувства: стыд за то, что она прочла мои мысли, и восторг перед ее красотой.
Я ВЛЮБИЛСЯ МГНОВЕННО!
Несколько пассажиров пробирались к выходным дверям.
Меня опять оттеснили от нее.
Из глубины человеческого леса выдавилась старуха с личиком в кулак и в черном платке вокруг этого траурного личика.
– Сыночек, ты меня выпустишь на остановке? – прошептала она.
Автобус затормозил.
Влекомый выходящими пассажирами, я спрыгнул на асфальт и сразу очутился в толпе людей, штурмующих автобус. Едва те, что вышли, оказались на тротуаре, как вся эта толпа ринулась в двери.
Вдруг створки дверные со скрипом закрылись.
Я бросился за автобусом, треснул ладонью по его уплывающему, забрызганному грязью боку, но он обдал меня черным выхлопным облаком и, набирая скорость, начал удаляться.
Я видел, как он уменьшился, мигнул красными огнями; свора автомашин, мчавшихся следом за ним, закрыла его совершенно.
Шарф из-под распахнутой куртки свисал с моей шеи до самых колен.
Я отер носовым платком испачканную ладонь и побрел к трамвайной остановке.
Робко посыпал холодный дождь. Вокруг унылых фонарей появились нимбы.
Сильнейшая волна счастья внезапно стремительно подняла меня на высоком гребне.
«Это она была!» – донеслось сквозь никелированное сверкание дождя из далекого тупика опустевшей улицы.
5. Погоня
Я вошел в свою комнату, не зажигая свет, снял мокрую куртку и накинул ее на спинку стула.
Я знал: нельзя включать свет. Иначе то, что сейчас есть, то, что я с собой сюда принес, – исчезнет.
Прижав лоб к оконному стеклу, я долго смотрел вниз на перекресток, не видя ни пересечения улиц, ни станции метро. Потом взял со стола чайную чашку – пальцы сильно дрожали, и я обрадовался тому, что они сильно дрожат.
Так вот что таил в себе этот день!
В каждом мгновении человеческого бытия сосредоточена, реализуется, действует вся уже прожитая им жизнь. Но я уверен: не только прожитая, прошлая, но и еще не прожитая, будущая. Мы плохо знаем, как на нас, на наши поступки и желания воздействует наша будущая жизнь. Но воздействие ее – несомненно. И я в те огромные секунды, когда в автобусной давке она обернула ко мне свое лицо и наши глаза посмотрели в глубину друг друга, ощутил, как широко, сильно, властно устремился в меня поток моей жизни из моего будущего.
Окно эркера, всё в каплях дождя, тускло вспыхивало передо мной.
Вдруг дикая мысль вломилась в мою голову: меня могут опередить! Прямо теперь, в эту минуту с нею рядом может оказаться другой мужчина, и она успеет влюбиться в него, пообещать ему выйти за него замуж, не ведая того, что я – единственный владелец ее лица!
И, испугавшись, я сразу понял: больше не увижу ее, не отыскать мне в пятимиллионном городе женщину, не зная даже имени ее!
Но тут же стало ясным и другое: не может быть, чтобы я ее не нашел! Сегодня помимо здравого смысла действует главный закон вещей – художественный. И если она – это она, я найду ее.
Мучительное перевозбуждение охватило меня. Я стал как бомба, готовая взорвать весь город.
«Поезжай на то место, где ты расстался с нею, и иди наугад! – внушал мне этот закон. – Она явилась в эту жизнь для тебя, потому что она изначально, из вечности твоя. Ты не можешь не найти ее. Отдайся безумию всецело! Решись! Справедливости нет, но есть судьба. Судьба выше разума. Ибо разум в тебе, а судьба над тобой. Поступи вне разума! Сегодня к тебе благоволение».
«Не могу вне разума», – почувствовал я.
Озаряемое разноцветьем фейерверка, происходящего где-то вдали на периферии моего зрения, где шевелилось море человеческих голов и розовели во мгле слоистого дыма ракетные корабли, ее лицо ожило…
Я достал бутылку водки, налил полную чашку и залпом выпил.
И еще налил и еще выпил.
«Сегодня!» – звенел вокруг меня напряженный воздух.
Сбегая с четвертого этажа по мелькающим ступеням лестницы, я уже понимал, что мне без взгляда ее глаз, без ее волос, напитанных пряным запахом трав и зноем солнечных лучей, без переливчатости складок одежды, волнуемой движениями ее тела, в коем живая жизнь ее и моя жизнь новая – не смочь бысть. Это пища моя!
Дорога была длинной.
Длинной невыносимо!
По всем улицам города промчался трамвай. Он перелетел через все мосты.
Но я этой дороги не помню.
– Вне разума! – твердил я себе.
Что-то огромное распахнулось в моей душе, узрев невиданное блаженство любви к женщине, которая она.
Под дождем, готовый как угодно долго идти в любую сторону этого каменного людского поселения, лишь бы приблизиться к ней, увидеть ее, объявить ей, что не только отныне, но всегда она была единственно моя, предначертанно моя, я стоял на той самой остановке, где час назад потерял ее.
…Тяжелый торец автобуса, оседая на задние колеса, дохнул в меня удушливым сгустком выхлопного газа и сейчас же сделался маленьким, призрачным…
Я пошел навстречу своей судьбе.
«Простите! Простите меня! – говорил я. – Но поверьте: я отдаю себе отчет в том, как должно быть странно для вас мое появление перед вами ночью. Как оно нелепо. Но я пересек весь город, чтобы увидеть вас. Я вас искал, потому что знал, что вы есть и что я должен вас найти. И вот сегодня – конечная точка. Ответ. Только, умоляю вас, не пугайтесь! Я никогда не смогу причинить вам никакого зла. Скажите мне ваше имя!»
Она подняла на меня свой взгляд, и я увидел яркую белоснежность белков и блеск карих зрачков.
Столько сверкающего света струилось от нее!
Такой ослепительный поток!
Горизонт улицы сваливался то влево, то вправо – меня водило из стороны в сторону. И я был рад тому, что я пьян. Разве мог бы я сейчас делать то, что я делал, если бы был трезв?
«Я хочу услышать ваше имя, – продолжал я. – Я хочу его произнести. Вы не представляете, как велик для меня его смысл! Мне дано совершить нечто огромное. Я отвечу на вопрос, что было перед нашим рождением и что будет после нашей смерти. Всеобщим рождением и всеобщей смерти. И для чего все это с нами произошло. Для чего одни строили, а другие рушили, одни жертвовали, а другие стали жертвами. Я это свое предназначение почувствовал еще в раннем детстве. Я им жил. Но и любовью к вам. И тут – вот какая правда. И в ней корень и основа. Я чувствую, что только через любовь к вам я и могу это совершить. Вы – воплощение того ответа в земном, в женском образе!»
Попавшийся мне навстречу прохожий шарахнулся от меня. Я сообразил, что он испугался оттого, что я говорю вслух. Я обернулся и крикнул ему вдогонку:
– Никогда ничего не бойся!
И опять я шел по незнакомым улицам, воспринимая как должное, кем-то заранее запланированное на моем пути рекламы на крышах, обнаженные деревья, газетные киоски, мокрые красные флаги, торчащие из металлических держателей на фасадах зданий. Дождь кончился. Лужи обрели зеркальную гладкость. Помню, я остановился и стоял под деревянными буквами «РЕМОНТ ЧАСОВ». Они были выкрашены толстым слоем золотой краски, а стена, к которой они прикреплялись, была оштукатуренной, серой. И они сумрачно блестели на ней, а в стеклянной витрине висел на проволоках бутафорский циферблат с нарисованным контуром башни Адмиралтейства и с фанерными черными стрелками, которые вечно показывали без пяти двенадцать.
Я понимал: то, что я сейчас делаю, находится за пределами нормы поведения человека разумного. Я это ясно понимал и именно потому делал. Я всегда был уверен: подлинные истины лежат за гранью разума. Именно разум – смирительная рубашка высшего познания. И я, совершая неразумное, ненормальное, не чувствовал себя сумасшедшим или психически больным человеком, но чувствовал другое: сегодня мне разрешено постичь больше, чем было разрешено постичь вчера и будет разрешено постичь завтра. Почему именно сегодня – тайна! Но я еще с утра почувствовал: наступает день поступков. Я начал ощущать это особенно сильно, когда наконец решился разорвать с Юлией отношения и пошел к ней и разорвал их, и еще сильнее и ярче – на набережной, перед самой встречей с юной женщиной.
И вот чудесное окружило меня. Оно было в том, что я шел, и в том, что аляповато блестели буквы на серой стене. И шагая в священном забытьи, в каком-то полуреальном молитвенном состоянии, я с радостью ощущал доселе не ведомое мне доверие к своей интуиции. Я ощущал ее не как бесплотную мою фантазию, но как нечто живое, живущее, как еще одну кроме меня самого во мне личность.
Вдруг кто-то произнес в центре моего мозга:
