скачать книгу бесплатно
– Мария, это очень серьезно. Никто не должен знать…
– Пейо, если я сказану на работе, что мой сын – маленький спящий вулкан с настоящей лавой внутри, меня отправят лечиться принудительно. Думаешь, я стану рисковать тобой и своей работой, ради того, чтобы похвастаться, что у меня есть кастрюлька, которая варит сама? Чтобы мой ребенок снова лишился матери? Для всех я вышла замуж за важного сеньора и живу черте где в горах, но такая молодец, что все-таки вернулась на работу, хоть дорога и стала занимать уйму времени. Кто ж знает, что школа фактически под боком, только границу перейти.
Арригориага смотрел на жену и молча дивился. Он еще не видывал представителей Оставленного мира с таким ясным, спокойным умом, с такой силой воли и рассудительностью. За это можно было простить смешливое отношение к магии и неприятие многих порядков его мира. Он и прощал. И все были счастливы. Мария Анхелес работала, смотрела за имением, которое когда-то показалось ей великоватым для семьи из трех человек, но которое муж упорно называл «скромным загородным домом», любила своего немногословного упрямого Пейо, вдоволь набалтываясь и насмеиваясь с разговорчивым веселым сыном, которого сразу стала считать своим.
Алва рос, окруженной вниманием и лаской. Он улыбался миру доверчивой улыбкой родной матери, переняв от приемной живую заинтересованность во всем новом. Его воспитанием равно занимались и отец, и мачеха, уравновешивая необходимую строгость снисхождением к мелким проделкам. Мысль о том, что где-то, не так уж и далеко, в Стране Басков, живут его родные дедушка с бабушкой, так и не пожелавшие познакомиться с внуком, никогда его не волновала. В семье о них не говорили, лишь раз, будучи проездом неподалеку, отец показал Алве на виднеющийся в горах замок, скупо пояснив, что это родовое гнездо семьи Арригориага. Алва с интересом разглядывал башни, уходящие ввысь, словно еще одни горные пики. Разглядывал, пока замок не скрылся из глаз. А как скрылся, тут же и думать о нем забыл. Ему всего хватало. У него была семья, был дом, всегда согретый веселым испанским солнцем, был сад, словно созданный для игр с приятелями, которых он заводил с легкостью, присущей большинству огнемагов, была его комната, выходящая окнами на подъездную аллею, освещенную вечерами нежным серебряным светом магических светляков, были книги.
Арригориага-старший, снискавший славу упорного, несговорчивого, но очень перспективного молодого ученого, постепенно заставил магические научные круги считаться с собой. Всплывающие тут и там недоработки педагогической системы, на которые он не просто указывал, но и находил методики их исправления, не могли не привлечь внимание министра магического образования Испании. Не переставая журить Пейо за жажду слишком быстрых и радикальных перемен, которые могут быть опасны для старого, доброго, построенного на вековых традициях магического мира, министр прислушивался к мнению Арригориаги, а подчас и сам испрашивал совета.
Однако, вопреки сложившемуся о нем мнению, Пейо Арригориага совершенно не желал быстрых и радикальных перемен. Он знал, как медленно и неохотно избавляется любое общество от устаревших, но привычных пережитков своего прошлого, и чудес не ждал. Более того, он был приверженцем идеи, что любая реформа не имеет права быть осущественной, пока не будут исследованы все ее возможные плюсы и минусы, не будут скрупулезно просчитаны все риски, не будет собрана доказательная база, свидетельствующая о полной необходимости внедряемых изменений.
Опала настигла ученого враз, мгновенно, сразу после его выступления на международной конференции с докладом, посвященном все больше волнующей его теме дискриминации детей по виду и силе одаренности, берущей начало в семейном воспитании и поощряемой самой системой магического образования в европейских школах. Призывая отказаться от пренебрежительного отношения к магам со средним и слабым потенциалом, он одновременно указывал на опасность того, что маятник общественного мнения непременно качнется в противоположную сторону, и они должны быть готовы к пресечению уже начавшего образовываться культа вечной обиженности обделенных, магов без дара.
Реакция министра не заставила себя ждать.
– По-вашему, правительству выгодно поощрять дискриминацию? По-вашему, наши предки, ушедшие из не-магического мира, полного жестокости и социальной несправедливости, построили новый, точно такой же? По-вашему, наше основанное на уважении магических традиций общество не способно воспитывать? Вы влезаете во внутреннюю политику других стран, ваша жажда реформ уже подрывает устои, посягает на фундаментальные основы европейского общества!
Арригориагу перестали приглашать сначала на совещания, затем на крупные международные симпозиумы, затем почти перестали печатать.
Но в уныние Пейо не впал. Пустоту, образовавшуюся вокруг него вследствие опалы, он воспринял как очень вовремя появившееся свободу и целиком погрузился в исследование проблемы. Болезненность, с которой было воспринято ее обнаружение, послужила лишним доказательством того, что он на верном пути и сейчас он имеет дело лишь с верхушкой айсберга. Предстояла долгая серьезная работа. Предстояло самостоятельно собрать доказательную базу своей правоты, от которой не смогут отвернуться, которой невозможно будет пренебречь. Предстояли годы исследований, но это было ничто по сравнению с предоставившейся ему возможностью заставить магическое сообщество сделать еще один шаг на пути к созданию мира справедливости.
Глава 3
Написав, запечатав и отправив письмо домой, Арригориага так углубился в мысли об отце, что вздрогнул, когда услышал над ухом голос вошедшего в их комнату Анатоля.
– Что случилось?
– Повторяю, пугливый мой. Когда лорд Алва соизволит вернуться в школу?
– Через шесть недель, день в день.
– Сколько? Это же больше, чем каникулы? А учеба?
– Есть учебный план, его завтра дадут. Там тоже придется учиться, посещать лекции, только работы буду сдавать потом, здесь.
Анатоль уже успел развалиться на кровати, и, конечно, не на своей. Посмотришь – лентяй лентяем, а меж тем, без его помощи Алва бы не вытянул и трети взваленных на себя ради попадания на фестиваль курсов.
Все факультативы, сдача которых не требовала очного присутствия, постепенно перешли к французу. Анатоль, смешивая в одном непринужденном предложении изящные обороты урожденного аристократа и брань подростка парижских трущоб по другую сторону портала, прогонял Алву из-за стола и садился помогать. То ли дело было в сильном потенциале, унаследованном от целой вереницы предков одаренных магов, то ли это была его личная суперспособность, но юный наследник рода де Лакруа одинаково легко решал и задачи, от одного вида которых у Арригориаги ум заходил за разум, и писал полные воды работы по философии магии.
– Первые каникулы врозь? – произнес Анатоль.
Алва кивнул:
– Выходит, что так.
– Мне это не нравится.
– Мне тоже, но ведь если бы поехал ты, а не я, бы все то же самое, только в обратную сторону.
Возразить было нечего, Анатоль молчал. И все-таки смутное беспокойство, не имеющее ничего общего с завистью, не покидало его.
Они сдружились еще до школы. Их отцы, встретившись как-то на благотворительном вечере, пришлись друг другу по душе и общими взглядами, и схожим чувством юмора. Министр торговли магической Франции и баскский ученый, не сговариваясь, приняли обоюдное решение общаться исключительно неформально, не прибегая ни в каких вопросах к помощи друг друга. Их сыновья, у баска единственный, у француза младший после трех дочерей, сошлись еще быстрее. Оба смешливые, дружелюбные, избегающие ссор, они быстро стали неразлучны. Будучи ровесниками, поступили в одну школу, а уж отцы позаботились о том, чтобы и комната им досталась одна на двоих.
«Держись Арригориаги младшего, может он хоть сможет оказать на тебя влияние. Серьезный сын умнейшего ученого, тебе есть, чему у него поучиться», – напутствовал Анатоля в школу де Лакруа-старший.
«Анатоль способный и ответственный юный маг. Дружба с ним тебе пойдет на пользу», – писал сыну Пейо.
Они хохотали, показывая друг другу письма из отчих домов.
– Слышишь, серьезный сын умнейшего ученого? Чему же у тебя поучиться? Падать по ночам от смеха с кровати? Или как оговориться и назвать злющего месье Бертлена мадмуазель, чтобы он вышвырнул тебя из класса?
– Дружба с тобой мне точно на пользу. Кто еще мог научить меня чтению магических формул наоборот с целью узнать, что будет?
У них никогда не было никаких тайн друг от друга, и теперь Алва терзался первым собственным секретом: в первый раз он пускается в свое собственное приключение один, без де Лакруа, и рад этому. Анатоль, едва не запустивший собственную учебу ради помощи другу и недавно схлопотавший крупное дисциплинарное взыскание за то, что заснул прямо на занятии по целительству, оставался за бортом. Алва понимал, что друг расстроен, хоть и не показывает вида, и все же не мог отделаться от мысли, что там, на фестивале, друг ему бы только мешал. Алва впервые в жизни ехал куда-то с серьезной целью, с тайным заданием, которое, как бы он не хотел, он не мог открыть Анатолю. Слово, данное отцу, перевешивало долг дружбы.
С тех пор, как Алву стали допускать за взрослый стол на приемах и званых обедах, которые отец устраивал, сообразно своему положению в обществе, Алва внимательно вслушивался во все разговоры. Рассуждения отца о возникающих тут и там признаках неравноправия, о том что никуда не годится пренебрегать магами только потому, что их потенциал не дотягивает до условной цифры или же дар не такой, какой ожидали его родители, о том, что образовательные программы должны быть предоставляемы одинаково всем ученикам вне зависимости от силы их способностей, что такие качества, как усердие, трудолюбие, самодисциплина вполне могут возместить недостаток природных магических способностей, запали Алве в душу.
Опала, постигшая отца, казалась ему величайшей из несправедливостей. Помочь ему он, школьник, ничем не мог и мучился этим. Все наставления отца он выполнял, как ему казалось, безукоризненно. Усердно учился (время от времени отвлекаясь на то, чтобы вместе с Анатолем подшутить на учителями, подкинув в сумку кому-нибудь из них пару пенных бомб), старался взять из учебного плана, ограниченного указанным в его личном деле средним потенциалом, все возможное. Огненный дар, развивая который, он мог бы увеличить силу своей магии, был под запретом и помочь ничем не мог.
«Это несправедливо, Алва», – сказал как-то однажды ночью Антуан, имея ввиду, конечно, отношение к огню. По давнему обычаю, заведенному еще с первого курса, они перед сном устраивались поболтать. Обсуждали все на свете, хохотали, зажимая себе рот, чтобы не быть пойманными на нарушении режима. Но в тот раз Анатоль был серьезен. Алва прекрасно помнил, с каким удивлением рассматривал неожиданно нахмуренное лицо друга. Тонкие темные брови сошлись у переносицы, серые глаза смотрели без привычного смеха, даже вечная непослушная копна кудрявых светлых, достающих до плеч волос, вдруг улеглась, открыв высокий бледный лоб, сейчас наморщенный в раздумьях.
– Это несправедливо, Алва, – повторил твердым голосом Анатоль, – Почему ты, одаренный, должен скрывать свою способность и фактически приравниваться к обделенным?
Алва вспомнил, что говорил ему по этому поводу отец.
– Мой дар опасен. Ты же знаешь, огонь это непредсказуемая стихия. Управлять ею полностью невозможно. Даже неразвитый, он влияет на характер. Я вспыльчивый, например, и это от него.
– Хочешь сказать, что если бы развивал, то в ссоре мог бы меня спалить? Не поверю, не старайся.
– Не хотелось бы проверять, знаешь ли. Но дело не в этом. Если бы я был обделенным, ты бы стал со мной дружить, вот также, как дружишь сейчас?
Анатоль, сидевший по-турецки в ногах на постели, уставился на него так, что Алва невольно засмеялся.
– Ладно, ладно, я знаю, что стал бы. Вот в этом то и дело. Какая разница, есть у меня дар или нет. Я это я. Ты это ты. В по-настоящему справедливом обществе так и должно быть. Так и будет когда-нибудь. Каждому найдется достойное его дело, хоть с даром, хоть обделенному.
Де Лакруа выпрямился, потягиваясь.
– Идеальный мир? Отец говорит, это утопия.
– Если так каждый будет говорить, конечно, ничего не выйдет. Каждый из нас должен стараться сделать все, что в его силах, чтобы исправить несовершенства этого мира.
Анатоль задумчиво покивал, соглашаясь, пристраиваясь поудобнее.
– Я слышал как-то краем уха… Это правда, что род Арригориага ведет свое начало от потомков семьи Кабрера? Тех самых, которые ушли самыми первыми в новый, в наш мир?
Алва пожал плечами, натягивая на себя одеяло и высвобождая ногу, на которую бесцеремонно уселись.
– Думаю, это больше семейная легенда. Они были испанцами, а мы баски.
– Они были испанцами в том мире. А в этом их младшая дочь поселилась как раз в Стране Басков.
– Ты хочешь все-таки сделать меня познатнее? Сознайся уже.
Теперь уже засмеялся Анатоль, на том серьезный разговор о несовершенствах этого мира и окончился. Разговор окончился, а мысли в голове Алвы еще долго не давали ему покоя. Что может сделать он, сделать прямо сейчас, кроме прилежной учебы и дружелюбия, которым он одаривал всех, до кого мог дотянуться, не разделяя социального положения, вида дара и уровня магии?
Во время первых же каникул, вернувшись домой, он первым делом пошел к отцу и, стараясь сдерживать природную эмоциональность, чтобы придать заготовленной речи максимальную серьезность, напрямую спросил, чем может быть полезен отцовскому делу борьбы с несправедливой системой, коверкающей их мир. Отец лишь отмахнулся, повторив свои обычные слова о том, что сейчас главная задача Алвы это учеба, учеба и контроль над огнем.
Отец отмахнулся, но сын не отставал. Раз за разом, разговор за разговором, Арригориага-младший твердил о своем желании помогать отцу в его исследованиях, помогать чем может, не может же быть, чтоб он был совсем бесполезен.
И однажды отец сдался. Закрыв дверь в библиотеку, которую часто использовал в качестве рабочего кабинета, Пейо усадил сына в кресло.
– Ты знаешь, насколько сложно сейчас мое положение, – начал разговор он. – Любой ученый не имеет права на ошибку скоротечных выводов, но мне нельзя ошибиться никак. У меня будет только один шанс заставить научное сообщество выслушать себя. Ты знаешь все, что я думаю насчет положения дел в современной системе образования. Но я уверен еще и в том, что дело гораздо сложнее. Высокопотенциальные семьи изначально воспитывают детей в системе устаревших ценностей, а после отдают своих наследников в школы, где эту уже заложенную в детские умы и души систему подхватывает государственное образование. Вы попадаете в школы в самом сложном возрасте, когда уже начинаете потихоньку жить своим умом. Ну, или тем, что называете своим умом. Но что будет, если воспитанный в презрении к, скажем, обделенным, высокопотенциальный отпрыск высокопотенциального семейства с сильным даром, попадет в кардинально другие воспитательные условия? Сможет ли он впитать новую систему ценностей? Что, если он, например… забудет то, что ему втолковывали в раннем детстве? Дети рождаются без убеждений, мы сами даем им понятия о том, что хорошо, а что плохо. Когда, в каком возрасте уже невозможно изменить то, что заложено семьей?
Алва слушал, забывая дышать. Еще ни разу отец не говорил с ним, как с равным, также горячо, как обычно говорил только с редкими близкими друзьями, которых теперь совсем не осталось.
– В Британии грядет первый в истории фестиваль, на который будут приглашены лучшие ученики европейских школ. Его примет школа Сакретейшен, это элитная школа для очень одаренных волшебников. Все шансы попасть в число приглашенных у тебя есть, потому что на самом деле ты парень толковый. Постарайся туда попасть и обзавестись там другом, которого потом ты познакомишь со мной. И недурно будет, если ты будешь вести дневник путешественника, где будешь записывать наиболее впечатлившие тебя детали магии разных народов.
Алва только кивал в ответ. Раз надо, значит надо. Когда он поступал по-другому?
– Разумеется, ты должен заниматься там как следует, чтобы не опозорить ни имени школы, которую будешь представлять, ни своей фамилии. Но я хочу попросить тебя еще кое о чем. Это должно остаться строго между нами. Строго, ты понимаешь меня, сын? Об этом нельзя говорить никому, даже твоему распрекрасному во всех отношениях де Лакруа, который, скорее всего будет твоим прямым конкурентом за эту поездку.
Дождавшись короткого серьезного обещания, что тайна поручения останется тайной, отец встал из-за стола и подошел к подростку.
– Ты должен жить там, не закрывая глаз. Наблюдай. Как ведут себя представители других школ, какие настроения преобладают и у каких именно магов, все записывай. Один Эдифьер не может считаться показателем, мне нужны сведения и об остальных европейских школах. Ты хорошо чувствуешь людей, Алва. К тебе тянутся, с тобой откровенничают. Используй свои качества. И, главное, повторяю, главное, подружись там с тем, кого сочтешь самым ярким представителем высокопотенциальной семьи, воспитанного соответственно тем самым устаревшим морально-этическим нормам, с которыми я борюсь. Подружись и пригласи к нам в гости. Это все, что тебе нужно сделать. Больше вопросов не задавай, я все равно не отвечу. Справишься?
Алва задумался. Судя по тому, как отец излагал свою просьбу, это поручение было действительно важным для его работы. Значит, подвести его никак нельзя. Он справится.
– Друг нужен один? – спросил он как-то совсем по-детски.
Отец вдруг улыбнулся. Тяжеловатое, обычно строгое лицо его вдруг помолодело, в глазах на мгновение промелькнул и скрылся золотой отблеск азарта.
– Можно двух. Но не больше. Ты у меня молодец. Это, наверно, единственный вопрос, на который я могу ответить и… тот, которого я от тебя ждал.
Вернувшись в школу, Алва, не теряя ни единого дня, включился в гонку за право поехать на фестиваль.
Глава 4
Через два дня, после того, как Алва увидел свое имя в кристалле Кошачьего Глаза, он прибыл в составе делегации Эдифьера на Туманный Альбион. Ничего общего ни с родной гористой Страной Басков, ни с солнечной полной цветов Францией, величественная и холодная Британия не имела: бледное предзимнее солнце еле теплилось в белесом небе и освещало окружающий пейзаж в серых тонах. Серыми были улицы, камни, которыми те были вымощены, серыми были здания, серой была река, и серыми же были люди. Серый тут присутствовал во всех своих оттенках и вариациях. Серый – цвет холодного превосходства и чопорности.
Арригориага с интересом крутил головой, стараясь рассмотреть и проникнуться новой атмосферой. Темные башни Сакретейшена показались ему понастроенными хаотично, без всякого порядка, негостеприимными и мрачными. Сам воздух здесь был пропитан непривычной магией, тотчас показавшейся баску резкой и въедливой, будто утренний сырой ветер, налетающий со стороны полулеска, что располагался справа от нагромождения остроконечных крыш. Подойдя ближе к монументальному замку, Алва заметил, что определенный порядок в расположении башен школы, все-таки был. Соединенные наружными переходами, галереями с колоннами, первоначально показавшиеся ему несуразными, башни составляли единое целое – круг, внутри которого кипела своя собственная, отдельная от всех жизнь.
Поймав на себе любопытный взгляд встречающего его старшекурсника, Арригориага дружелюбно улыбнулся и кивнул в сторону школы.
– Много времени уходит на то, чтобы запомнить, где тут что?
– Да уж порядочно! Но вам-то это ни к чему, на фестиваль выделен только главный корпус. Ну, разве появится желание побродить по территории в Мрачную Башню или еще куда, но вас в этом случае будут сопровождать, не потеряетесь.
Пытаясь запомнить расположение учебных корпусов, лестниц, переходов, Алва вполуха слушал явно отрепетированный рассказ провожатого о предстоящей здесь жизни: комната на четверых, завтрак, обед, занятия, список факультативов, свободное время, отбой строгий и режим не нарушать, а то можно и фестиваль покинуть досрочно.
Комната, в которую его определили на проживание, оказалась просторной, но темноватой. Трое его новых соседей уже устраивались во всю, шумно переговариваясь и смеясь. Скинув вещи на оставшуюся свободной кровать, Алва принялся знакомиться.
Джозо, самый старший, в черной военной форме Кригвельта, невысокий, худой, со странным тихим голосом, который, тем не менее, был хорошо слышен даже среди самого громкого веселья. Рядом с ним шумно хохотал смутно знакомый по Франции Чиро, старшекурсник в темно-винном пиджаке Эдифьера. Чиро приветствовал Арригориагу как старого знакомого, хотя Алва едва ли мог припомнить пару-тройку встреч в школьных коридорах. Третьим соседом был Науэль, ровесник Алвы, темненький, подвижный, со странным выражением лица, которое баск счел забавным, – одновременно высокомерным и плаксивым.
Природное дружелюбие и привычка быстро сходиться с людьми помогли и на этот раз. К обеду он уже знал, что Джозо среднепотенциальный маг, но уже получил какую то значимую в Кригвельте награду, что Чиро уже нашел здесь все необходимое и даже больше для игры в мяч, так что по полдня будет пропадать на тренировках, а у Науэля здесь планы на очень серьезную научную работу, но ее тему раскрывать он не собирается даже под пытками.
Хлопоты первого дня утомили Алву сильнее, чем он думал: выбор новых учебных предметов было сделать непросто, так как, во-первых он с непривычки запутался в названиях, а во-вторых, неожиданно оказалось, что учебные программы разных школ заметно отличаются. Составление и регистрация нового плана занятий отняла несколько часов своими многочисленными формальностями, тогда как во Франции это делалось за несколько минут. Библиотекарь, ведшая подбор необходимых учебников, была совсем не улыбчива и не любезна и только заметила Алве, что если тот порвет или заляпает выданные книги, он будет платить так же, как и студент Сакретейшена. Оставшееся время заняли беседы с приставленными к нему студентов Сакретейшена, поиски аудитории, в которой должна была пройти лекция-знакомство с преподавательским составом. Все это вместе забрало всю жизненную энергию баска, и к вечеру Алва был полностью выжат.
Решительно отложив написание писем о том, как он устроился, отцу и другу на завтра, Алва, упал в кровать и устремил взгляд на потрескивающий в камине огонь, фоном слушая болтовню соседей.
Запертый в железном панцире небольшого камина огонь, дарил помимо естественного тепла, еще умиротворение и уют смотрящему на него баску. Бездумно глядя на пламя, Арригориага машинально играл с ним, заставляя оранжево-красные языки на поленьях принимать формы то странных цветов, то забавных животных.
– Неплохо. Какое это заклинание?
Алва вздрогнул, выныривая из собственных мыслей. С соседней кровати, оторвавшись от фолианта, взятого в библиотеке, на него вопросительно смотрел Науэль.
– Что?
– Заклинание. Ты заставлял огонь принимать разные формы только что.
– А-а! Да никакое, Науэль. Просто балуюсь.
– Рисуешь огнем без заклинания?
Чтобы новый знакомый не решил, что Алва просто не хочет делиться знаниями, пришлось коротко объяснить:
– Я огнемаг.
– Кто-кто? – брови Науэля взлетели вверх в изумлении, – они вообще еще есть?
– Раз я есть, значит есть.
– Их нет, – авторитетно покачал головой убежденный Науэль. – Джозо, скажи ему, что никаких огнемагов нет.
Арригориага невольно засмеялся. Было забавно наблюдать, как ему доказывают, что его же самого не существует. Но Джозо, особо не отрываясь от разговора с Чиро, прервал его смех, рассудив спор небрежно, не поворачиваясь, но при этом категорично:
– Они запрещены, а значит их не существует.
Алва почувствовал острейшее желание встать и разъяснить соседям разницу между «запрещены» и «не существует», но ссориться в первый же день с соседями по комнате, с которыми ему предстояло жить практически полтора месяца, не входило его планы. Поэтому он промолчал, про себя не переставая дивиться, как быстро в их маленьком коллективе нашелся вожак, главенство и непререкаемость слов которого никем не оспаривалось.
Наутро Алва старался вести себя как обычно: принимал участие в общей болтовне, шутил, смеялся над чужими шутками, никак не показывая, что минувший инцидент повлиял на атмосферу в комнате. Несмотря на плотный график, времени, которое ему приходилось проводить с новыми приятелями, было более чем достаточно. Все утро до занятий, завтраки, обеды и ужины за общим для них столом, вечера.
Однако, уже на второй день Арригориага подметил странное снисходительно-покровительственный тон, который избрал для общения с ним новоявленный лидер их маленькой группы. К нему обращались, словно к ребенку, быстро завели манеру трепать по голове. Это раздражало, но вежливые протесты Джозо игнорировал, а доводить дело до открытого конфликта не хотелось. Но, ссора все-таки произошла.
Пытаясь разобраться в новых учебниках и соотнести их разделы со своим учебным планом, Алва не до конца расслышал, что оживленно и гордо рассказывал Науэль про свою таинственную научную работу, кажется, каким то боком связанную с магическим животными и растениями. Ему послышалась откровенная чушь и, не удержавшись, баск засмеялся, нагнувшись над книгами.
– Ты что ржёшь? – тотчас возмутился магозоолог.
– Мне послышалось, что ты сказал «кот-вантуз»!
