скачать книгу бесплатно
Судя по тому, что на мне из одежды была только длинная мужская футболка, я предположила, что ночью все у нас прошло хорошо. Но Даня меня в этом разубедил. В действительности ему пришлось изрядно повозиться: сначала с моими пьяными выходками, вроде попытки созвать соседей на наше пати, а затем – с моим внезапно обмякшим телом. Обмякло оно, как это обычно бывает, вовсе не на кровати, где это было бы уместно, а где-то поодаль. В общем, было весело.
Даня казался джентльменом. Он не вдавался в подробности интимной стороны нашего знакомства и не сообщал, воспользовался ли он моим безотказным состоянием. Я так и не поняла, было ли вообще что-то между нами. Пропавшие куда-то трусики вроде бы намекали… Но вот Даня не намекал.
Понимая мое разбитое состояние, он не приставал, хотя глазами я прекрасно видела, что готов он был почти постоянно. Он ухаживал за мной, заботился, постоянно поправляя подушку и одеяло, и спрашивал, не хочу ли я чего-нибудь съесть или попить. Но, естественно, кусок в горло мне тогда не лез от слова «совсем».
Прохладный получасовой душ немного меня взбодрил, и я снова почувствовала себя человеком. Пока я приходила в себя под теплыми струями, я заметила, что на полках в ванной стояло много разных тюбиков, кремов, шампуней и тому подобной мыльно-рыльной продукции, едва ли предназначавшейся мужчинам. Либо он метросексуал, либо тут часто гостила женщина. Или даже женщины. Я ящичке под раковиной я обнаружила связку одноразовых бритв, несколько упакованных зубных щеток и даже пачку прокладок. Даня объяснил, что это все купил он сам, и лежит оно просто так, на всякий случай. Мало ли что понадобится неожиданным гостьям, вроде меня. Версию о том, что это табун бабенок планомерно захламляет его жилое пространство своими банными принадлежностями, он решительно отверг.
Кстати, именно в ванной комнате обнаружились мои сбежавшие стринги. Они висели себе спокойно на полотенцесушителе, будто бы сохли после стирки. Я совершенно не припоминала, чтоб я вечером что-либо стирала. Да и как бы мне в разгар веселья вообще могло прийти в голову что-то постирать? Позже Даня объяснил, что трусишки застирал он, потому что они валялись на полу, и он решил, что мне будет не слишком комфортно их потом надевать. Как и почему они оказались на полу, он был не в курсе.
В человека, который стирает твои трусы, невозможно не влюбиться! Даня сделал это на первом свидании.
Ванная комната была единственным помещением в квартире, где был сделан качественный современный ремонт, и где было действительно приятно находиться. Все остальное пространство представляло собой обычную неказистую хрущевку, однокомнатную и довольно тесную. К тому же не шибко прибранную. Впрочем, для молодого холостяка нора вполне себе подходящая. Тем более, съемная, а по сему и не предназначавшаяся для бережного обращения и усердного клининга. Еще мне в глаза бросился компьютер аж с тремя мониторами. Весьма навороченный, насколько я могла судить. Он был включен, но те иероглифы, которые красовались на экранах, мне совершенно ни о чем не говорили.
К моменту знакомства с Даней, мы с Антоном встречались уже почти три месяца. Все было чудесно, поэтому заводить с кем-то интрижки я не планировала. Тем более на корпоративной пьянке. И пусть я все-таки надела одно из своих, по меткому выражению Дианы, «шлюшьих» платьев, ей богу, не планировала. Я вообще не очень хотела идти, потому что у дочки в тот день сорвалось занятие по вокалу, и мне стоило бы остаться дома с ней. Но Настя у меня уже совсем взрослая, и чуть ли не силой выпроводила меня в клуб.
– Мамуля, я уже не маленькая. Сейчас съем котлеты, посмотрю немного мультики и спать лягу. А утром мы с бабушкой пойдем в парк. Так что спокойно иди, потанцуй и повеселись там от души. Ты тоже иногда должна отдыхать… Если что, телефон есть, напишу тебе, когда буду в кроватке…
Вот я и сходила. Повеселилась, бля.
По дороге домой в такси я поймала себя на мысли, что вовсе не чувствую себя некомфортно. Кроме тяжелого похмелья, разумеется… Я только что провела ночь едва ли не с первым встречным, будучи при этом в каких-никаких, но все же отношениях с Антоном, прекрасным и уже ставшим дорогим для меня мужчиной. Я была уверена, что люблю Аниона, но мне это совершенно не помешало. На удивление, мне было ок. Я не чувствовала себя какой-то грязной или противной самой себе. Я не чувствовала себя в чем-то виноватой. Почему-то мне было легко, никаких угрызений совести я не испытывала и ни о чем не жалела. Потусила и потусила… с кем не бывает…
Уже довольно давно я перестала примерять на себя такие характеристики как «шлюха», «шалава», «давалка» и прочие нелицеприятности данного типа. Перед самой собой я честна, и делаю то, что хочу и с кем хочу. Я никому ничего не должна и никому ничем не обязана. Мнение окружающих никогда не было для меня определяющим. Уж точно не мнение по поводу приключений моей вагины. Не то что бы мне было совсем плевать, что обо мне думают другие, но и подстраиваться под чужие представления о прекрасном у меня к тому времени уже не было никакого желания. Тем более ценой самозапретов и отказа себе в маленьких человеческих слабостях. Я просто перестала в какой-то момент видеть для себя хоть какую-то выгоду от постоянных попыток соответствовать чьим-то эталонам приличия. Я – сама себе эталон!
Не могу сказать, что такое со мной случилось в первый раз, и я никогда раньше не общалась с двумя мужчинами одновременно. Это было бы неправдой. Но раньше я как-то переживала и рефлексировала на этот счет, полагая, что это «измена», «предательство» и в целом не слишком благонравное поведение. И это я даже не беру в расчет секс, о котором в большинстве случаев и речи-то не шло. Банальное общение с «другим» уже казалось мне чем-то постыдным и предосудительным. Но не в этот раз. Возможно, мне просто надоело на пустом месте чувствовать себя плохой. Мне больше нравилось чувствовать себя женщиной. Возможно, какую-то роль сыграл характер наших отношений с Антоном. Да, мне было хорошо с ним, очень хорошо, но я никогда не рассматривала его как «своего» мужчину. При живой-то жене… Я никогда не строила на него планов, не задумывалась, как бы утащить его из семьи, занять чужое место, выйти за него замуж и все такое. Я вообще зареклась выходить опять замуж…
Сколько я ни думала, мне никак не удавалось подобрать подходящее определение, чтобы описать суть наших отношений. Антон мне не супруг, это понятно. Он мне не любовник, потому что мне ничего от него не было нужно. Ни в плане денег, ни в плане создания семьи. К тому же нас связывало что-то большее, чем просто секс. А это уже точно не про любовников… Можно сказать, мы были родственными душами, если души вообще существуют. Мне было приятно, легко и интересно проводить с ним время, я чувствовала к нему глубокую привязанность. Обычно так происходит общение между братом и сестрой. Или между друзьями. Но ведь друзья не трахаются… В общем, я запуталась… В любом случае я не чувствовала, что хоть в чем-то перед Антоном подотчетна и что не имею права провести время с кем-то еще. Тем более что он сам мне пел песни о сексуальной свободе. Его свободу я уважала, поэтому имела полное право рассчитывать на встречное уважение моей.
Я отмораживалась примерно неделю от Дани после нашей первой встречи. Слишком многое из нашего знакомства я хотела бы забыть. Но слишком многое он сделал незабываемым. Мне было трудно. Да и Даня был настойчив. Он бомбардировал меня смсками, звонил почти каждый вечер и один раз даже прислал мне цветы на работу. Не помню, чтобы я говорила ему, где работаю – наверное, он просто запомнил название нашей фирмы на корпоративе. В итоге я сдалась и согласилась сходить с ним покататься на лошадях.
И я снова вляпалась. Мне снова понравилось.
После того раза мы стали видеться чаще, и я окончательно смирилась. К Дане в гости я больше не ездила. Пару раз приглашала его к себе, когда появлялась такая возможность, еще пару раз мы перебивались койкой в дешевом отеле. Про Антона, естественно, я ничего не рассказывала, чтобы не травмировать, помимо своей, еще и Данину психику. Насколько я поняла, он был классических традиционных взглядов на отношения, и вряд ли одобрил бы мои полигамные секретики. Он все твердил мне про любовь, судьбу, необъяснимую связь и все такое. Однажды он даже сделал мне предложение руки и сердца. Но то, как он это сделал – как бы между прочим, – позволяло мне надеяться, что это было сказано в шутку.
Я не знала, как объяснить, что есть еще Антон, и что именно происходит между нами. Я и себе не могла этого объяснить. Но я четко понимала, что очень не хочу потерять Даню. Поэтому решила по своему обыкновению просто пустить дело на самотек. Иногда ничего не делать – это лучшее, что можно сделать.
Я знала, очень твердо знала, знала и ни на секунду не сомневалась, что делать выбор между двумя первоклассными самцами я не готова. Они оба очень быстро стали важными кусочками пазла, образующего мою жизнь, и отказ от любого из них был равносилен отказу от одной из своих почек.
И Антон, и Данила были потрясающе хороши. Но каждый по-своему. Они будто дополняли друг друга. В каждом из них меня привлекали совершенно разные качества. Один – степенный, уравновешенный и опытный мудрец, второй – бесшабашный весельчак. Один – глубокий, эрудированный харизматик, второй – голубоглазый сгусток энергии, которая сшибает с ног. Один – «волшебник в голубом вертолете», второй – «бедный художник», романтик, который отдаст последнее за букет алых роз.
Что их действительно объединяло – это ощущения, которые я испытывала, находясь рядом с каждым из них. Мне было хорошо! По-разному, но одинаково сильно хорошо. Я ждала встреч, я скучала, я хотела нравиться. Я хотела, чтобы со мной нравилось. И да, я очень сильно надеялась, что правда о нашем «треугольнике» как можно дольше останется моей тайной и не вскроется для двух остальных участников этого треугольника.
От разных «мудрых» знакомых я часто слышала, что когда девушка не знает, кого из мужчин выбрать, то лучшее, что она может сделать, – это свести их между собой, стравить, и пусть они сами разбираются, кто из них больше достоин. Условно говоря, в честном бою. Кому она больше нужна, тот и победит. Мне всегда было дико слушать подобные рассуждения. Я не одобряю все эти пещерные методы, ставящие девушку не в тешащую самолюбие позицию «над схваткой», как это может кому-то показаться, а фактически в позицию безвольной и безмолвной добычи для более кровожадного и безмозглого шимпанзе. От этого всего веет какой-то неандертальщиной, и для меня исход подобной «схватки» не мог бы служить показателем. Тем более, что исход «битвы» в действительности никогда не имеет значения, ведь девушка всегда выберет того, кого внутренне склонна выбрать. Если фаворит побеждает, то значит он молодец, доказал, что сильнее. А если проигрывает – вдвойне герой, получил тумаков за нее, пострадал во имя любви.
Я всегда была против любого насилия и любых конфликтов, я никому не желала зла. Тем более тем, кому я нравлюсь или кто нравится мне. Соперничество за самку – это всегда ворох проблем. Проблем, которых никто не заслужил.
И что это вообще значит: кому девушка больше нужна, тот и победит? Это совершенно не так работает. Побеждает либо тот, кто сильнее, либо тот, кто умнее, либо тот, кто хитрее. А крепость желания или сила любви – факторы из, в лучшем случае, пятого десятка.
Но это все мелочи и демагогия – я просто не хотела выбирать.
Конечно, надеяться на то, что мой воздушный замок никогда не рухнет, а правда никогда не выползет наружу, было наивно. Как известно, ни один, даже самый хитрый, план не выдерживает соприкосновения с действительностью. И, конечно же, со мной это случилось в самый неожиданный и максимально не подходящий момент.
В одной из многочисленных попыток Антону все-таки удалось уговорить меня познакомить его с дочерью. Я этого не хотела. Потому что – а зачем? Но я сама виновата: я постоянно трещала о том, какая она у меня умничка, лапочка и вообще золотце.
Поддавшись уговорам Антона, я подобрала удобное время, и мы отправились втроем в парк аттракционов, чтобы Насте не скучно было слушать наши взрослые разговорчики. Я представила Антона как своего хорошего друга из другого мира. «Другого» – потому что, хоть наши с ним миры иногда и пересекаются, но никогда не сольются в один. Отчего всегда особенно ценны моменты, когда у нас с дядей Антоном получается увидеться и провести время вместе. Настю, увлекающуюся фантастикой и популярной астрономией, такое объяснение вполне устроило, и она с легким сердцем отправилась кататься на кораблике-качели.
– Ты была права – девочка действительно чудесная, – взяв меня за руку, сказал Антон, – такая раскованная и непосредственная… Прямо как ее мама…
Она и правда у меня была безумно обаятельной плутовкой и органично сочетала в себе детскую прямолинейность с не по годам развитым чувством такта. Она не стеснялась, не зажималась, была приветлива и постоянно улыбалась. Антон сказал, что у нее моя улыбка. Не замечала, но, возможно, это и так. Глядя на Настину принцессочью мордашку, невозможно было не умиляться. Сердце Антона она растопила моментально, хотя не думаю, что для этого ей требовались какие-то усилия.
В отсутствие полноценного папы мужского внимания Насте очевидно не хватало, поэтому в присутствии мужчин она всегда вела себя хорошо и в целом тянулась. Наедине со мной или с бабушкой могла покапризничать или не слушаться, но при мужчине – никогда. Признаться, я немного переживала, пройдет ли первое знакомство гладко, но, к счастью, никакой напряженности не возникло вообще. Мы гуляли, ели сладкую вату, Настя показывала, чему их научили в танцевальном кружке, и все шло лучше некуда.
Тогда Антон впервые дал мне деньги. Мы отправили Настю на очередные покатушки, а сами присели на лавочке подождать. Антон не стал ходить вокруг да около и сказал просто:
– Кристина, я все же настаиваю на том, чтобы ты взяла у меня деньги. Раз ты не хочешь брать для себя, возьми хотя бы для дочки, – он протянул мне несколько пятитысячных купюр. – Бери-бери, купишь ей что-нибудь из игрушек или одежду какую… Наверняка уже что-то стало мало, и осенью-зимой понадобятся новые вещи. У меня у самого ребенок, я знаю, о чем говорю. Ты одна, ты молодая мама, и я хочу немного тебе помочь. Я буду рад регулярно тебе помогать.
– Антон, ну не надо, – по привычке стала отбрыкиваться я, – ты ведь знаешь, что я с тобой не из-за денег. Мне неудобно… Ладно там, в ресторан сходить… ты и так за меня везде платишь, подарки мне делаешь… Но чтоб так… деньгами, не нужно этого…
– Перестань, Кристи, я не разорюсь без этих денег, а тебе они будут подспорьем. Тебе они нужнее. В конце концов, я напрямую заинтересован в том, чтобы у тебя в жизни было все хорошо. И у тебя, и у дочки. Проблемы портят настроение, а их отсутствие – улучшает. Мне нужно, чтобы у тебя всегда было отличное настроение. И если что, некоторые наши свидания, обходятся мне гораздо дороже, чем эта скромная финансовая помощь.
Я не поняла, к чему Антон это говорит, и, нахмурив брови, вопросительно взглянула на него.
– А что ты удивляешься? – ухмыльнулся он. – Ты вроде не самая наивная девочка и прекрасно понимаешь, что все эти наши рестораны, театры и концерты в VIP-ложах не бесплатные. Послушай, я тебе не в упрек это ставлю – все нормально! Я сам тебя приглашаю, а если я приглашаю, значит, сам этого хочу. И затраты на твои довольные улыбки не являются проблемой. Наоборот, твои улыбки – это лучшие дивиденды от моих вложений. Но в магазинах ты не сможешь расплачиваться билетами на концерт. Ты не оплатишь Насте кружок танцев медальоном из ресторанного лосося. Тебе нужны деньги! Обычные деньги. Что тут оскорбительного, если я могу и хочу тебя немного поддерживать? Только немного. Я же не собираюсь тебя полностью содержать или возить тебе деньги чемоданами. Это просто минимальное проявление заботы, что в этом плохого?
– Ничего плохого, – не сдавалась я, – только таким образом поддерживают любовниц. Ты что, считаешь меня своей любовницей?
– Конечно же, не считаю! – неожиданно согласился со мной Антон, хотя я всегда предполагала, что именно за любовницу он меня и принимает. – Какая ты мне, к херам, любовница, если мы с тобой спим по большим праздникам? Я думал, мы друг для друга нечто большее…
– Все равно не нужно денег, – сказала я, но даже сама услышала в своем голосе колебание и неуверенность в том, что говорю.
– Да не глупи ты… Не смотри на это сквозь призму каких-то общепринятых категорий и клише, – произвел контрольный в голову Антон, – не пытайся искать тайный смысл там, где его нет. Я хочу помогать. Понимаешь? Я! Я сам этого хочу. Мне абсолютно все равно, кто делает так же и для кого. И уж тем более мне без разницы, как это называется. Любовница, не любовница – какая разница? Пусть называют друг друга как вздумается, мы-то тут причем? Я просто хочу помогать своей обожаемой девочке, хочу делать ей приятно. Я не покупаю тебя – это же смешные суммы для подобных покупок – и уж тем более не пытаюсь заплатить тебе за что-то. Это просто моя благодарность. И это меньшее, что я могу для тебя сделать…
Я все еще не соглашалась, но и возражения у меня будто бы закончились. Поэтому я просто молчала, слегка озадаченно улыбаясь.
– Давай так… – Антон чуть больше повернулся ко мне и вынудил посмотреть на него, – я буду тебе каждый месяц давать определенную сумму денег, которую ты сможешь тратить так, как тебе вздумается. Хочешь – сама в СПА сходи, хочешь – дочке кроссовки новые купи, а хочешь – на вино потрать к моему приходу. А то нам каждый раз приходится в магазин бегать… Не готова на себя тратить, хорошо – трать на нас.
– Вот это мне больше нравится, – тихо пробормотала я.
– Кристина, это твое дело. Деньги твои, и только тебе решать, как ими распоряжаться. Я не стану тебе указывать. Смотри, я считаю, что могу совершенно безболезненно давать, к примеру, сорок-пятьдесят тысяч. Каждый месяц. И я не обеднею, и тебе будет спокойней. Мы определим сумму, и будем строго ее придерживаться. И обоим будет проще планировать свой бюджет. Вот ты, кстати, говоришь, любовница… Нормальная любовница вытягивает из мужика деньги постоянно. И безлимитно. А мне приходится тебя еще и упрашивать. У нас все будет четко: допустим, сорок и ни копейкой больше. Ну что, согласна?
Безусловно, Антон был убедителен. Как и всегда. Мне по-прежнему было неловко принимать от него деньги, но, если вдуматься, ничего плохого, обидного или унизительного он действительно не предлагал и не говорил. Поэтому я решила плавно соглашаться.
– Ну я даже не знаю… А чем я смогу тебе за это отплатить? Что бы ты хотел взамен?
– Что взамен? – удивился Антон. – Да ничего я не хочу взамен. Ты это… ты вообще понимаешь смысл слова «помощь»? Или «поддержка»? Когда хотят помочь, то хотят просто помочь. Знаешь, почему добрые дела никогда не окупаются? Потому что они и не должны окупаться! Цель не в этом.
На секунду задумавшись, он добавил:
– Хотя знаешь, что… Если для тебя так важно, чтобы наше соглашение было взаимным, я знаю, что бы ты могла делать. Будет здорово, если бы ты взяла на себя заботы по придумыванию и продумыванию наших встреч. Да, точно! Мне бы это сильно облегчило жизнь. К примеру, ты могла бы искать и предлагать идеи, куда нам сходить, чем заняться… и заранее прикидывала бы, что для этого нужно. Не каждый раз, а хотя бы иногда, когда есть время. Или, например, ты могла бы сама находить по отзывам любопытный ресторан и сообщать мне, где забронировать столик. А лучше вообще сама забронируй. Или, допустим, захотела ты полетать на воздушном шаре. Вот и займись. Найди, узнай, проработай вопрос. А то я уже всю голову сломал, чем еще тебя развлекать. В Москве каждый день проходит куча всяких интересных мероприятий, но мы про них даже не знаем. Ищи, выбирай. Если тебе будет некогда или ты не захочешь, не надо. Пусть все остается, как есть. Я в любом случае буду рад, если ты почувствуешь себя чуть более счастливой благодаря дополнительным ресурсам. Вот и все. В общем, хватит, смотри, вот Настя возвращается. Бери деньги и бросай эти свои глупости.
Он засунул мне в сумку купюры и ловко переключился на девочку:
– Ну что, солнце, понравилось кататься? Не укачало тебя там?
Мы решили еще немного погулять, так как теплый солнечный вечер даже не собирался нас отпускать. Я взяла Антона под руку, и мы направились на поиски еще какого-нибудь интересного павильона.
И тут по левую сторону аллеи я увидела Даню. Он сидел на лавочке с планшетом в руках и пристальным взглядом просто высверливал, как перфоратором, мне во лбу дырку. Даже на внушительном расстоянии я видела, как его голубые глаза горели красным из-за плохо скрываемой ярости. От неожиданности я даже оступилась и едва не грохнулась на асфальт с высоты своих каблуков. Я будто оказалась в прострации. Я не знала, что будет. Я не знала, что делать.
К счастью, Антон, увлеченный обсуждением Настиных кукол, не заметил моего ступора и не видел, как Даня, вскочив со своей скамейки, быстрым шагом направился в нашу сторону. Его прелестное и всегда позитивное выражение лица на этот раз было обезображено гримасой ненависти, а свободная от планшета рука была крепко сжата в кулак. Меня вдруг резко охватило оцепеняющее ощущение надвигающегося пиздеца.
Все бы ничего, но со мной была дочь, и последнее, что ей стоило бы видеть, это разборки не известных ей мужиков. За Антона я была более-менее спокойна, он – человек уравновешенный и вряд ли станет устраивать сцены. Хотя кто знает… у меня еще ни разу не было возможности это проверить. Но Даня… от него можно было ожидать чего угодно. Молодой, горячий, да и фиг знает, что у него на уме. Я могла лишь догадываться, что он себе напридумывал относительно меня и какие добродетели уже успел мне приписать. Судя по выражению его лица, возвысил он меня в своих фантазиях хорошенько, и прямо сейчас весь этот мой хрустальный «ангельский» образ шумно и вдребезги разбивается в его голове на миллионы острых осколков.
Кажется, эти секунды длились вечность. Не отводя друг от друга глаз, мы сближались, и неизбежен был миг, когда мы поравняемся. И тогда может случиться непоправимое. Одним лишь своим видом, но зато очень доходчиво и отчетливо, почти по слогам, Даня посылал мне сигналы «су-ка», «сво-лочь», «мразь» и все то остальное, что он обо мне думает. Но смотрел он только на меня, и это немного обнадеживало. Виновата я, и только я. Его гнев не должен касаться ни Антона, ни тем более Насти. И мне оставалось только молиться, чтобы он это понимал…
Оказавшись на расстоянии нескольких шагов, Даня сквозь зубы процедил:
– Здравствуйте, Кристина Робертовна. Всего хорошего, Кристина Робертовна.
Я лишь глупо кивнула ответ, но глаза почти умоляли: «Прости меня, пожалуйста».
Глава 5. Перерожденная.
Я родилась в Москве в середине лихих 90-х, хотя вся их легендарная лихость меня вообще никак не затронула. Я воспитывалась в прекрасной интеллигентной семье, в которой была единственным ребенком и, как следствие, балованной малявочкой, поверхностью сдутых пылинок и светлым лучиком родительских надежд.
Мой папа, итальянец по происхождению, после развала совка и открытия границ с «проклятыми капиталистами» приехал в Москву на стажировку в «Аэрофлоте». Это было что-то вроде обмена специалистами с «AIitalia», я так до конца и не поняла. Здесь, в Москве, молодой и перспективный инженер Роберто познакомился с симпатичной аспиранткой истфака Людмилой, и у них завязался роман. В результате папиных стажировок, когда сам он уже благополучно умотал в Рим, появилась я. Мама надеялась перебраться в Европу, но обстоятельства сложились иначе, и паковать чемоданы пришлось папе. Дела в его авиакомпании шли не очень, поэтому он предпочел не дожидаться ее неизбежного банкротства и вернулся в Москву. Здесь ему не раздумывая предложили отличную должность в том же конструкторском бюро, где он стажировался. Все-таки «человек с Запада»… К таким в те времена относились с благоговением. Зарплата у него была хорошая, как для иностранного квалифицированного специалиста. Поэтому у мамы всегда имелась возможность работать там, где ей нравилось, а не там, где позволял диплом. Имея на руках аттестат полнейшей бесперспективности, она, новоиспеченный кандидат исторических наук, искала себя довольно долго. В итоге нашла свое призвание в частном преподавании итальянского языка деткам и не только.
В целом я росла счастливым ребенком, в любви, в заботе и в пристойных по тем временам условиях. В школе училась хорошо, почти отлично. Родители пробовали на мне все: я рисовала, пела, танцевала, ходила в кружок по шахматам, потом на теннис, пробовали даже отдать меня в детскую театральную студию. Осилила три года музыкалки по классу фортепиано. Ничего из этого всерьез меня не зацепило, но в любом случае вся эта детская активность не прошла даром.
Как и многих детей в «нормальных» семьях, мои «нормальные» родители до кучи учили меня «жизни». Почти в ежедневном режиме, нон-стопом. Вот уж что-что, а курс «что такое хорошо, а что такое плохо» я закончила полностью и с отличием. При этом родители не переставая твердили, что я должна всегда думать своей головой и принимать решения самостоятельно. И не видели в этом никакого противоречия.
С отцом, а иногда и с мамой тоже, мы объездили почти всю Италию. Пару раз мы побывали и в других городах Европы, но это было лишь эпизодически: тратить папин отпуск на путешествия куда-то, кроме Апеннин, было непозволительной роскошью. Вся его многочисленная родня жила в стране спагетти и пицц. И ездили мы туда не столько отдыхать, сколько повидаться. Поэтому все мои экскурсии по городам и весям бывшей Великой Империи были лишь побочным явлением. Осматривать достопримечательности мы могли лишь в перерывах между дядюшкой Доменико и тетушкой Франческой.
Я много раз говорила отцу, что все эти старинные соборы, развалины и прочие статуи меня не сильно увлекают, и мы можем побыть просто в гостях у его родственников. Шариться по руинам было вовсе не обязательно. Но он настаивал, потому что я должна просвещаться и окультуриваться. Как сейчас помню, во время поездки в Милан меня притащили окультуриваться в La Scala на какую-то бесконечную оперу. Тогда мне было ужасно скучно, и я даже задремала под конец. Не знаю, насколько уши шестилетнего ребенка способны воспринимать такую музыку, и что там откладывается в мозгу, но опера (да и в целом классика) мне до сих пор нравится.
Конечно, я не могла не замечать разницу между итальянками и нашими русскими аналогами. Особенно, когда стала постарше. Гуляя по улицам Рима, я любила разглядывать, как ухожены девушки, женщины и даже бабушки, как аккуратно они причесаны, как органично накрашены, как стильно и элегантно, но в то же время скромно они одеты. Потом, вернувшись в Москву, я сравнивала увиденное с безвкусными «боевыми раскрасами» русских наташ, не забывающих надеть «все лучшее сразу» даже для похода в магазин. Впрочем, стремление постсоветских девиц безудержно сиять каждым сантиметром своего тела после эпохи безликих галош и комсомольской пудры «Гвоздика» вполне объяснимо.
Еще больше, чем жертвы самодельного макияжа, меня поражали сверстницы, которые желали выделиться из толпы альтернативными методами, вроде розовых волос, серьги в губе или выбритых висков. Особенно колоритно смотрелись те, которые зачем-то записывались в панки, готы, эмо и тому подобные сомнительные секты. Выбор дикобразов, которым можно подражать, в то время был огромен. Девчонки совсем не стеснялись уродовать себя и, главное, не видели в своих преображениях ничего уродского.
Может быть, за исключением короткого периода в девятом классе, я не старалась что-то придумывать со своей внешностью и не стремилась оказаться в центре внимания любой ценой. Напротив, мне всегда очень импонировало, как просто, невычурно и со вкусом наряжались итальянки. Вот им я, наверное, немножечко пыталась подражать. В целом итальянки смотрелись совершенно «без наворотов». Казалось, они выглядели красиво только потому, что нарочно не старались выглядеть красиво. Притом что от природы российские девушки, на мой взгляд, в среднем куда более симпатичные.
С другого края от искусственно фриковатых модниц я не понимала «серых мышек» – тех девчонок, которые, как огня, боялись любой цветной одежды, ярких аксессуаров и вообще старались лишний раз ничем себя не выделять. Чтобы оставаться максимально безликими, слиться с общей массой и быть незаметными. Что может заставить девочку-подростка в пубертатный период выглядеть так, чтоб ее вообще не было видно на фоне хмурых пятиэтажек, объяснить себе я была не в состоянии.
Конечно, мне легко рассуждать. У моих родителей были средства, я носила только новые качественные вещи. Что-то привозила с собой из Италии. У многих девчонок вокруг ничего подобного и близко не было, поэтому каждая, что называется, работала с тем, что есть. К счастью, мне рано и доходчиво объяснили, что высокомерие – это грех и что нельзя плохо думать о людях, судя только по их внешнему виду. Поэтому я старалась просто не обращать внимания и жить своей жизнью.
С мальчишками я всегда легко находила общий язык, притом что вообще ни в чем не была пацанкой. Наоборот, я не имела ни единого шанса затеряться в любом коллективе парней. Чем старше я становилась, тем больше замечала, что мальчишки меня побаиваются, как побаиваются чересчур красивых и вроде как недоступных девочек. Конечно, те, кто меня знали, ничем подобным не страдали, но незнакомые ребята, как я могла наблюдать, все чаще стеснительно отводили глаза, когда я проходила мимо.
Я не была интровертом, но и особого стремления общаться со всеми подряд за собой никогда не замечала. Тусовки, беспорядочные коммуникационные связи, толпы народа, общение на разрыв и т.п. – все это меня не особо привлекало. В школе у нас сложилась небольшая компания из двух мальчишек и трех девчонок, и мы в основном держались друг друга, несколько обособленно от остальных. Гуляли, помогали друг другу с уроками, ходили в кино, ловили тритонов, лазали по гаражам, катались с горок и занимались другими важными делами, которыми обычно занимаются школьники. В целом наша дружная компания чувствовала себя самодостаточно, и в ком-то дополнительном не нуждалась. Напротив, с возрастом я все чаще начала подмечать, что это к нам хотят. Это другие дети пробуют с нами задружиться, чтобы тусовать вместе. Это они ищут общения с нами, а не мы с ними.
Конечно, мы не были никакой элитой класса. Мы не были суперумными или суперпопулярными. В любом классе есть самый клевый парень и самая красивая девочка. В нашем случае оба этих персонажа не входили в наш коллектив. Наша компашка состояла из вполне обычных детей, которые просто дружили. Без какой-либо причины или цели. Как это происходит у людей «на одной волне».
К своим восемнадцати годам я осознала, что выросла в весьма симпатичную, без ложной скромности красивую девушку. Возможно, это связано с тем, что я была плодом смешения генофонда представителей различных этнических групп. Так обычно бывает, когда мать и отец ребенка происходят из разных уголков планеты. Но возможно, эти проказы генетики даже и не требовались: что мой папа, что мама в молодости были очень красивыми. Особенно папа. Мне было в кого быть хорошенькой.
Я была невысокого роста, благодаря танцам стройная, с аккуратными, но довольно выдающимися формами. Мою голову покрывали густые темно-русые волосы, спадающие волнами чуть ниже лопаток. Когда можно было не забирать волосы в хвостик, я старалась их распускать. Как мне казалось, это придавало мне изысканности и шарма. Я никогда не любила челку, поэтому просила подстригать меня лесенкой или каскадом.
Прическа, которую я в те времена старалась носить, отлично подчеркивала мои большие карие глаза, которые уже тогда стреляли без промаха, если мне это было нужно. Губы не были пухлыми, но имели четкую изящную форму. Мне пришлось потренироваться, чтобы научиться немного надувать и вздергивать верхнюю губу до состояния неотразимости. Единственное, что мне не нравилось в свой внешности, – это нос. Длинный, крупный, острый итальянский носяра, да еще и с горбинкой. Пусть незначительной, но ужасно неприглядной. Фу! Какой-то явно инородный элемент на моей милой моське. Все вокруг мне говорили, что нос абсолютно нормальный, и я на него наговариваю. Но мне он все равно не нравился. И я не могла ничего с этим поделать. Ведь ни один фотошоп не исправит то, что ты сама в себе не принимаешь.
Благодаря занятиям в театральном кружке, я довольно неплохо научилась владеть своим телом и особенно мимикой. Мимика у меня живая, богатая и в широком диапазоне. Притом что я всегда была относительно спокойной, я могла без слов изобразить на лице практически любую эмоцию, как говорят, весьма натурально. Нет, я не пыталась таким образом кого-то обманывать или кривляться забавы ради. Просто яркая мимика и жесты помогают лучше доносить свою мысль до собеседника. В удовольствии хорошенько помахать руками во время разговора я тоже никогда себе не отказывала. А что вы хотите от наполовину итальянки?
В общем, я взрослела и расцветала. Нет, из меня не выросла идеальная красавица в классическом понимании нашей эпохи, но все же я была вполне себе четкой чикулей: вся такая складненькая, ладненькая и весьма симпатичная. На радость любому, кто на меня взглянет. Мне б еще немного милоты, и я вполне могла бы конкурировать с корги.
Я любила носить платья, но не слишком короткие, и, в отличие от большинства своих сверстниц, не брезговала надевать туфли на каблуках. Благо, красивые стройные ножки позволяли мне это делать без лишней вульгарности. Вообще, ноги у меня, строго говоря, не модельные – длины им однозначно не хватает. Но именно каблуки оказались самым простым и надежным способом это визуально исправить. Сперва было неудобно, но потом стерпелось-слюбилось и быстро вошло в привычку.
Не было у меня проблем и с лишним весом. Притом что я всегда охотно уплетала всякие вредные вкусности. На диете я побывала лишь однажды. На целую неделю я отказалась от сладкого, мучного, фаст-фуда и газировки. И спустя неделю потеряла… семь дней.
Говоря в целом, проблем с внешностью у меня не было – я одинаково легко нравилась и мальчишкам, и парням, и мужчинам.
Проблема состояла в том, что я была типичным тепличным цветочком, выращенном вдали от подлинных жизненных реалий, которые подстерегают нас во взрослой жизни. Я была абсолютно не готова встретиться с трудностями настоящей, а не вымышленной действительности лицом к лицу. И уже тем более не была готова узнать, что все совсем не так, как мне рассказывали и как мне самой представлялось. Я думала, что меня готовят к жизни во взрослом мире, а оказалось, что меня готовили к жизни во взрослом мире, которого не существует. А когда рушится привычная и понятная картина мира, это всегда больно.
Распускающийся бутон моей красоты с юных лет обильно поливали небылицами о большой и светлой любви, о доблестных рыцарях и сказочных принцах. Его удобряли романтическими мелодрамами, красивыми романами и возвышенными поэмами. Его аккуратно подстригали предостережениями и запретами, не позволительными приличному бутону. И, конечно же, четко и однозначно указывали на то солнышко, к которому нужно неуклонно тянуться, чтобы расцвести. А именно – выйти замуж и родить детей. Это главное и единственное предназначение бутона, и для этого необходимо цвети ярче и пахнуть слаще, чем другие растения на поляне. А еще нужно уметь распознать в рою пчел, слетевшихся на бутонью красоту, одну-единственную пчелу, которая намерена собирать нектар не разок, а до конца дней своих.
Грубо говоря, меня доверху напичкали всеми теми установками и стереотипными штампами, которые полагается знать каждой молодой девушке, еще не пробовавшей жизни, что называется, на вкус. Береги невинность; только после свадьбы; все мужики козлы; ему нужно только одно; если любит, будет ждать; если твой человек, сам догадается; не носи коротких юбок; не провоцируй; не заговаривай первой; отдашься – залетишь; отдашься другому – подцепишь заразу; дашь повод – прослывешь шлюхой; протянешь – останешься никому не нужной старой девой… и всеми остальными высокоморальными ориентирами, которые гарантированно сделают девушку несчастной.
Если отбросить с подобных проповедей всю романтическую шелуху, в сухом остатке получается следующее: моя вагина – это главное сокровище, за которым охотится все мужское население Земли, независимо от национальности, возраста и семейного статуса. Сокровище нужно спрятать в сундук, ключ съесть, а сам сундук зарыть как можно глубже и никому не показывать место. Мужчина – абсолютное зло, хотя может искусно притворяться. Но заблуждаться не стоит – его похотливая натура всегда при нем. И как только он обнаружит это свое истинное лицо (а он его обязательно обнаружит), он – враг! Но все не так плохо. Среди полчища голодных стервятников всегда есть один-единственный, который «предначертан судьбой» и который не стервятник. Его нужно просто сидеть и ждать, а когда он появится – правильно разглядеть, идентифицировать и тотчас заманить в свои сети. Каким-то чудесным образом необходимо немедленно отбросить многолетнюю привычку шарахаться от мужчин и воспринимать их как исчадье ада. Необходимо достать откуда-то из кармана все навыки соблазнения, которыми никогда раньше не пользовалась, и начать немедленно пользоваться ими виртуозно. Без всяких тренировок и апробирования на других, менее предначертанных объектах. Процесс прельщения должен происходить максимально пассивно, чтобы счастливчик сам все понял, сам догадался о своей избранности, испытал озарение и отправился на протяжении нескольких лет сворачивать горы, крошить драконов, доставать небесные тела и рыскать по полям в поисках цветочка поалее. И все это лишь в попытке заслужить хотя бы поцелуй. Разумеется, без каких-либо промежуточных поощрений. И в результате, когда достаточный набор доказательств любви будет собран, он просто обязан добровольно и с энтузиазмом заковать свой член в пояс верности и отдать ключик от него той, что соблаговолила выжечь ему на лбу клеймо «женат». И вот тогда всем будет счастье!
Конечно же, подростку такая правда жизни открывается заблаговременно лишь по большой удаче. Мне вот она не открылась, и я была обречена вступить в пору половозрелости в очках с таким слоем розового напыления, что линзы почти не пропускали серые лучи реальности. От этого даже самая пустяковая царапина была способна оставить на моей психике ноющую рваную рану или зияющую пробоину в сердце. Безнадежно оболваненная из самых добрых побуждений, я не имела ни малейшего шанса этого избежать.
Неожиданно для семьи я поступила в университет на факультет рекламы и пиара. Неожиданно для себя родители, имевшие на меня совсем другие планы, почему-то меня поддержали. Хочет ребенок слоганы придумывать – пусть придумывает. С другой стороны, понять их тоже можно – какая разница, кто будет рожать им внуков: пиарщица, учитель или сталевар. Карьера – дело мужчин, а девчонка пущай учится «для души». Все равно, вряд ли пригодится…
Студенческие годы постепенно растащили нашу школьную компанию по разным учебным заведениям, интересам и новым соблазнам. Мы виделись все реже и реже, и в новых условиях у каждого формировался свой отдельный образ жизни, где старым школьным друзьям вскоре перестало находиться место. Одним словом, наша дружба испытания сменой обстановки не выдержала. Что, в общем-то, не удивительно. От прежнего круга общения осталась только Диана, и то лишь потому, что мы жили в соседних домах. Я до сих пор считаю тех своих одноклассников друзьями. Даже друзьями детства, что равносильно знаку качества. Я никого не забыла и о каждом вспоминаю только с теплотой. С некоторыми иногда созваниваюсь. Но пересекаться в реальной жизни ни у кого из нас уже не осталось никаких причин. И, похоже, желания.
Среди однокурсников у меня тоже появилось несколько новых друзей и подруг. Разумеется, общие темы для дружбы у нас уже были совсем другие, не те, что в школе. Мы ходили вместе на дискотеки, устраивали пикники, совместно ездили на выходные в какой-нибудь соседний город погулять. Пробовали алкоголь и сигареты. Волонтерили для собачьего приюта. Впрочем, развлечения студентов куда менее разнообразны, чем у школоты. Одна лишь потеря интереса к недостроям, лужам и гудрону уже делает жизнь повзрослевшего ребенка пресной. Скукота!
Ребята, с которыми я сдружилась, были классные, и нам было весело вместе. Так что, дефицита общения у меня не было. Среди парней, входящих в нашу компанию, быстро отыскался «принц». Принца звали Костя. Он довольно рано выделил меня среди остальных девчонок и регулярно оказывал знаки внимания. Сначала робко и ненавязчиво, потом все более активно и недвусмысленно.
На тот момент я, само собой, еще была девственницей, от чего ни капельки не была в восторге. Другие девчонки в основной массе уже простились с этим балластом и вовсю наслаждались новыми радостями жизни, которые стали им доступны. Кто-то уже довольно давно. Но я была твердо уверена, что брать с них пример не стоит. Это нехорошо, это неправильно, и я должна просто еще немного подождать подходящего момента и подходящего парня. Поэтому где-то в подсознании я была рада, что появился Костя. Он мне совершенно точно нравился и внешне, и изнутри. Я возлагала на него большие надежды как на долгожданного дефлоратора. И вполне допускала, что он – именно тот, с кем я без всяких угрызений совести могу благополучно избавиться от противоестественного к восемнадцати годам груза своей невинности.
Бороться с гормонами трудно. Я была полностью здоровой молодой девушкой, все жизненно важные системы организма работали как надо, и все законные физиологические процессы протекали точно так, как это задумано природой. И длительный простой всего того хозяйства, что мы тысячелетиями таскаем под набедренными повязками, панталонами или стрингами совершенно точно никогда не предполагается. Нам даны уши, чтобы они работали, равно как кишечник, желчный пузырь, селезенка и любой другой орган. Почему в этом ряду лишь вагина является исключением, я до конца не понимала. Но зато безапелляционно знала.
Мои внутренние органы, железы и выделяемый ими секрет вытворяли в моем организме все, что хотели. Против моей воли эти эндокринные проказники наперебой пробуждали во мне желания, которым непозволительно было пробуждаться. И почему-то они ни разу не удосужились согласовать свою активность и свою функциональность с нормами благопристойности и морали. А мораль гласит, что это все эти ваши гормоны и либиды – полнейшая ерунда, и на всякую физиологическую чушь вообще не следует обращать внимания. Важно лишь не поддаваться низменным желаниям, упрямо напевать под нос Мендельсона и ни в коем случае не посрамить так называемую честь.
По большому счету, совладать с естественными потребностями организма не так уж сложно. Достаточно всего лишь замуровать себе задний проход пробкой от шампанского, желательно сразу на суперклей. Сшив хирургическими скобами губы, можно мгновенно отбить у себя всякое желание принимать пищу. Или, к примеру, совсем нетрудно подключить себя к слабенькому источнику переменного тока, чем навсегда избавить себя от соблазна поспать. Что уж говорить о куда более отвратительных блудливых надобностях…
Так или иначе, справляться с все более и более требовательными гормонами становилось труднее. Греющее чувство собственной правильности и нимб порядочности, надо признаться, помогали плохо. А вот душ и мои нежные пальчики оказались куда более эффективны. Довольно быстро я натренировалась делать это качественно и без ущерба для самоуважения. Ведь самое главное – не подпускать чудовище, ой, то есть мужчину! А делать все то же самое, но без его участия – это же не возбраняется, так?
Тем временем мы сближались с Костей все больше. Когда он впервые решился поцеловать меня, я поняла, что отныне и всегда хочу целовать только его. Я знала, что это любовь, и что все идет по плану. Я была уверена, что мы будем любить друг друга вечно, хотя мне многие твердили, что это возрастное и со временем пройдет. Но я упорно не верила. Ведь сказки не врут…
Костя был на удивление терпелив со мной и с теми тараканами, что паразитировали у меня в голове. Хотя на словах своего недовольства моими постоянными «стоп» Костя не скрывал и с моими старомодными принципами не соглашался. Вообще, их мало кто вокруг понимал, включая меня – на то они и принципы. Но мне до этого дела не было.
Во всем, что не касалось темы секса, Костя был великолепным парнем. Может быть, он и в теме секса был великолепен, но то мне было неведомо. Для первого серьезного опыта отношений он походил идеально: веселый, красивый, дерзкий, внимательный, не навязчивый, всегда полный идей. Он мог постоять за меня, всегда был готов помочь, если нужно. При этом достаточно воспитанный и начитанный. В нем не было и толики быдлячества или пошлости, которые я терпеть не могла. Мне нравился его юмор. Мне нравился его стиль одежды. Мне нравились его манеры…
