Улыбнись мне, Артур Эдинброг

– Да, – жёстко отрезал Артур.

Но в подробности вдаваться не стал. Бор всплеснул руками.

– Вилка, скажи этому придурку, что он нас всех убьёт, а!

Я посмотрела на Артура. Он был серьёзен как никогда.

– Ты действительно думаешь, что это возможно: вот так взять и создать новую формулу? – спросила я.

Он посмотрел мне в глаза и кивнул.

– Все годы учёбы в Форване я упражнялся в этом – Вилка, ты видела мой кабинет за Тучевой дверью. Я пробовал разные плетения. Сначала простые. Потом сложнее и ещё сложнее, на грани возможностей – и на грани того, чтобы меня не засекли маг-детекторы университета. Ведь все считали, что я ещё не готов. Мне и самому так казалось: я думал, что то, что создаю я, заведомо несравнимо с работами папы. Я – новичок, я – дитя. Он – умудрённый годами и опытом великий маг, знаменитость – и то оступившийся под конец. У меня и мысли не было ставить нас в один ряд. Когда я практиковался в своём кабинете, я всегда остро чувствовал, что это глупость, «не считается», топорные эксперименты юного невежды, так, «шутки ради». Я был уверен, что только после окончания учёбы я получу доступ к истинным знаниям. Что лишь здесь, в Антрацитовой библиотеке, я подойду наконец к той огромной пропасти, что разделяет меня и настоящих мастеров – и потом, годы спустя (и то если повезёт), я преодолею её. Но только что я изучил бумаги своего отца. И… В них нет ничего грандиозного. Те же сомнения, что были у меня. Те же поиски. Где-то изящные решения, где-то откровенно картонные. И комментарии королевских магов – они тоже совершенно… обычные, что ли. Как отзывы театральных зрителей: где-то есть толковые замечания, но по большей части вкусовщина из серии «а вот я бы предпочёл здесь сделать иначе, не люблю стихию воды, люблю землю, фу, ваше решение мне не нравится». В общем… – Артур замялся и прикусил губу. – Грааль оказался просто чашкой. Хорошей, добротной, но всего лишь чашкой. И я думаю, что смогу сделать такой же сам.

Тр-р-р-р-щ-щ-щ-щ…

Очередной подземный толчок расколол пол библиотеки пополам. Длинная трещина побежала от самой лестницы до дальнего конца зала. В неё, быстро наполнившуюся неведомо откуда взявшейся затхлой водой, попала одна из ножек стола Эрика Эдинброга – и по наклонной столешнице вниз покатились бумаги и перья, книги и свечи.

Я было дёрнулась, но ребята остались сидеть.

Записи утонули, канув в неизвестность…

Я посмотрела на Артура. Глаза у него были глубокие и очень печальные. И как будто виноватые.

Наверное, это не так-то легко – взять и развенчать своих кумиров. Признать, что нет никаких «великих», «знаменитых» или хотя бы «взрослых». Что все мы, по сути, одинаковы. И разница лишь в том, какую ответственность мы готовы нести: идти по чьим-то стопам или прокладывать новый путь, ведя за собой…

Для Артура это было прощанием с прежней верой. С отцом. И с юностью.

– Итак, ты предлагаешь сделать новую «чашку», – сказала я. – А если что-то пойдёт не так?

– Тогда весь наш керамический бизнес накроется медным тазом, – невесело усмехнулся Артур, и я подумала, что мы громоздим метафоры уже чисто из-за отчаянья.

Больше сюра богу сюра.

– Но мне кажется, что с моей новой формулой всё же больше шансов на победу, чем со старой, – закончил Эдинброг. – Вернее, с ней они в принципе есть. Хоть какие-то.

Прозвучало это как-то не слишком оптимистично.

Я посмотрела на Артура. На Бориса. На кота и на гномий лифт, который поскрипывал и постанывал на старых тросах, на пол библиотеки, испещрённый тонкой сетью трещин. Надо же. Возможно, именно эти интерьеры – и эти люди – станут последним, что я вижу в своей жизни. Если мы сейчас выйдем наверх и там сразу же проиграем…

А мы выйдем, конечно. С тем или другим плетением. Ибо что ещё остаётся?

Что ещё остаётся, если миру – конец?..

– Эх, – сказал Борис, с хрустом почесав в затылке. – Не люблю, конечно, когда моя жизнь зависит от всяких там доморощенных гончаров, но что уж тут поделаешь. Из двух зол выбираю свежее, то есть тебя. Давай пробовать новое плетение.

– А ты что думаешь? – Артур повернулся ко мне.

– Я согласна, – сказала я. – Создавай свою формулу, Артур. Я верю, что ты справишься. Кто, если не ты?

Несмотря на то, что рядом с нами были кот и Борис, Артур наклонился и легонько поцеловал меня.

– Спасибо, – сказал он. Грустная улыбка приподняла уголки его губ. – Я рад, что ты в меня веришь.

И снова лестницу и все здание мотнуло, будто пятничного забулдыгу. Артур приобнял меня за плечи и помог сначала не рухнуть вниз, а затем встать на ноги.

– Мне кажется, пора начинать, – нахмурился Борис. – А то спасать будет нечего. И, кстати, гений: а мы-то что должны делать? Стоять подле тебя, как два секьюрити? Отмахиваться от Тварей? Фотографировать на память?

– Не совсем, – усмехнулся Эдинброг. – У вас простая и сложная роль одновременно. По сути, вам надо просто взять два артефакта, а потом набраться терпения. В процессе лично ты, Борис, пожалуйста, не забывай о своих недавно оглашённых приоритетах: про заботу и выживание.

– Вау! – хмыкнул землянин. – Ну-ну. Так и быть, подержу над тобой зонтик, если вдруг дождь польёт.

– А я? – спросила я. – Я же твой фамильяр. Мне надо применять какие-то формулы?

– Нет, – Артур покачал головой. – Как я и сказал: просто наберись терпения. Связь между нами есть – и этого вполне достаточно.

Новый подземный толчок – и трещина в полу неприятно расширилась. Уорхол высоко и испуганно мяукнул и петардой взвился Артуру на плечи. Тот попробовал отодрать кота от себя, но безуспешно.

– Ну как хочешь, котяра, – пробормотал колдун. – Так, пора выходить!.. Пока я заканчиваю подготовку, Вилка, пожалуйста, принеси вон тот череп, – он указал на один из ближайших к нам книжных шкафов. – Борис, а ты вон тот хрустальный шар.

– Зашибись, – буркнул землянин. – А сам-то ты их почему не взял с собой, пока на лестницу не поднялся?

– Я очень рассеянный, – шутливо покаялся Эдинброг. – Так что на тебя вся надежда. Не подведи!

Отченаш нахмурился этой внезапной и неуместной игривости Артура, но потом пожал плечами и покорно пошёл вниз. Я следом.

Когда я подняла череп с книжной полки, то вдруг увидела, что от него бегут едва заметные нити заклинания – тонкие паутинки, мерцающие на свету. Они разбегались по столу, спускались на пол и касались самых разных предметов в библиотеке, которые так же стали мерцать, когда я нарушила равновесие системы.

Чёрт. Кажется, это были остатки того заклинания с летающей «галактикой», которое так обнадёжило нас, а потом пропало. Или, точнее, стало невидимым…

– Артур, тут остались чары! – напряжённо крикнула я.

– И у меня! – солидарно изумился Бор, поднявший свой хрустальный шар. – Это нормально?!

– Да, – глухо сказал Эдинброг. – Вполне.

И не успела я оглянуться на него, как все-все ниточки-паутинки, опутывавшие помещение, вдруг вспыхнули, как изумрудное пламя, заполнили собой библиотеку и поглотили мир.

Шшшшшшшурх.

* * *

Ветер.

Тёплый и сильный ветер дул откуда-то сверху, время от времени щекоча меня своими лёгкими прикосновениями. Сильно пахло хлебом, солью и краской.

Я резко открыла глаза и села.

Я оказалась посреди пшеничного поля. Точнее даже сказать –внутри пшеничного поля – с учётом того, что колосья были гораздо выше меня. В руках я всё ещё держала дурацкий череп. Резко выдохнув, я вскочила на ноги.

Пшеничное поле с одной стороны оканчивалось пронзительно-синим морем, с другой – зелёными холмами, на которых росли аккуратные домики с черепичными крышами. В воздухе порхали бабочки, издалека доносилась мелодия чего-то вроде лютни.

– Артур! – заорала я, прижав руки рупором ко рту. – Артур!

Колосья неподалёку зашевелились, и из них поднялся Борис Отченаш с перекошенным от удивления лицом. Пару мгновений мы смотрели друг на друга, а потом уже хором начали орать:

– Артур!! Эдинброг!! Какого чёрта?!Аааааартур!

Но нам отвечал только тёплый хохочущий ветер, как будто какой-то оранжевый сам по себе.

– Я… я не понимаю… – начала было я, но Отченаш перебил меня:

– У тебя из кармана какая-то записка торчит, сейчас вывалится.

О.

Я трясущимися пальцами достала бумажку – раньше её там точно не было. И она могла там появиться только в момент, когда Артур приобнял меня, поднимая с лестницы.

– Читай вслух, – попросил Бор.

И я прочитала.

«Привет. Вилка, ты в другом мире. Всё верно.

Я всё-таки смог задать координаты с точностью до материка и знаю – это хорошее место, в какой бы стране ты ни оказалась. Уверен, тебе понравится. Ты упоминала этот мир в наших беседах.

Прости, что не предупредил и не получил твоего согласия на принудительную эмиграцию. Причина проста: ты бы его не дала, предпочтя остаться в Гало, а потом уйти вместе. А такой вариант… Скажем так, не оптимален. Я не хочу находить любимого человека, чтобы потом тащить его в бой. Мне не понять романтики жертвы, желания героически погибнуть вместе, красоты последнего синхронного вздоха под стопой врага.

Некоторые вещи нужно делать только в одиночестве.

Конечно, я надеюсь, что сейчас мне удастся закрыть порталы. Но если вдруг нет, если окажется, что всё это происки отчаяния и гордыни, или у моей формулы тоже будет ужасный побочный эффект, я хочу, чтобы ты была в безопасности. Я могу рискнуть миром, но я не стану рисковать тобой. И хоть это звучит, как бред романтичного сумасшедшего, по сути, с моей стороны это чистый расчёт. Зная, что у тебя всё хорошо, я буду лучше бороться: я не стану оглядываться, мне не придётся бояться за тебя. И, главное, у меня появится стимул обязательно победить, а потом найти тебя в этом новом мире. Я смогу. Я найду. Ведь наша с тобой связь никуда не денется, мой фамильяр.

А пока наберись терпения… и… обязательно верь в меня, ладно?

Иногда это очень важно – знать, что в тебя кто-то верит.

Я люблю тебя, Вилка.

Прощай.

P. S. Борис, заботься о ней. Но не слишком. А то убью. Найду и убью, честное слово».

– Какой идиот, – дочитав и выдержав паузу, трясущимися губами начала я. – Какой долбаный идиот заканчивает такое письмо словом «прощай»?!

– Да уж. У него, по ходу, совсем нет чувства языка… – пробормотал ошарашенный Борис. – Потому что последняя фраза так и подмывает, напротив, переборщить с заботой о тебе: чисто чтобы вновь увидеть его самовлюблённую рожу – пообещал же, ну… Эй. Да не плачь ты, Вилка. Всё будет хорошо.

Но я плакала.

Я опустилась обратно в пшеницу и плакала долго-долго.

Прощай. Вот козлина. Прощай!..

Борис сначала сидел рядом, потом наматывал вокруг меня угрюмые круги, как сторожевой пёс, потом сходил к столбу-указателю неподалёку и вернулся в большой растерянности.

– Что? – всхлипнула я. – Что ещё?

– Ну… – протянул землянин. – География тут забавная. На столбе есть указатели на «Коххо-Пьоджере, Тилирию, Лайонассу» и «Восточный Хейлонд, Лайонассу». Я же правильно помню, что это названия из фэнтези-книжек о Шолохе?

Он помнил правильно.

Я издала странный хлюпающий смешок, затем упала на спину и заорала в розовеющее вечернее небо:

– Я ненавижу тебя, Эдинброг!!! Я ненавижу тебя за то, что ты не здесь!

С полей взвились птицы. Испуганно вздрогнуло пугало. На далёкой ферме захлебнулась лютня, а Бор покосился на меня, как на больную, и тяжело вздохнул.

Это были не просто названия из книжек, а города из книг, которые всегда грели моё сердце. О которых я действительно говорила Артуру. Какое странное чувство: попасть в любимую сказку, но без любимого человека.

– Ладно, – ещё чуть погодя я вытерла слёзы и поднялась. – Давай попробуем найти какое-то место, где сможем дождаться Артура. Только, Бор, никому не говори, что мы с другой планеты. Тут таким никто не промышляет.

– Да без проблем. Я смотрю, ты приободрилась?

– Просто раз уж он смог настолько чётко направить нас сквозь вселенную, то и с формулой разберётся, – сказала я скорее для себя, чем для Бориса.

– Ммм. Формальная логика не согласна с твоим утверждением, – прищурился финансист. – Но вот сердце целиком и полностью «за».

И мы двумя потерянными, поддерживающими друг друга фигурками зашагали по холмам. Закатное солнце подталкивало нас в спины, незнакомые земли простирались впереди. Где-то там, за горизонтом мира, Артур держал свой бой. А нам оставалось лишь ждать. И, наверное, верить в лучшее.

Гад он всё-таки, этот Эдинброг.

Упёртый и одинокий гад…

Эпилог

Прошло три месяца.

Вера в лучшее таяла день ото дня, и теперь, когда на пшеничных полях закончилась жатва, мои надежды бродили среди стогов белоснежными грустными привидениями. Я видела их блеклые тени всякий раз, когда выглядывала в кухонное окно на ферме «Медовая Патока», где жили мы с Борисом.

Это вышло случайно.

Мы пришли на ферму просто потому, что она располагалась ближе всего к месту нашей телепортации. Там мы познакомились с госпожой Илаей Чентри – взбалмошной, но весёлой молодой вдовой, хозяйкой огромного поместья, где она скучала среди слуг после гибели мужа (какого-то тилирийского криминального авторитета: подробности мы предпочли не знать).

Для нас Илая Чентри стала спасением. Мы для неё – отдушиной.

Наша наспех сочинённая легенда – что мы, дескать, чужеземцы, путешествовали в дилижансе, на нас напали разбойники, и теперь мы ждём потерянного друга, – была шита белыми нитками, но Илая не допрашивала нас и не пыталась уличить во лжи.

– Если мой муж чему-то меня и успел научить, пока не умер, – говорила она, высоко вскинув точёные брови, – так это тому, что в чужие секреты лучше не лезть. Мне приятно ваше общество, господа: я ещё не встречала настолько забавных чужестранцев. Поэтому, хранителей ради, спокойно живите на ферме – пустых комнат у нас полно. Но помните: я неплохо владею мечом, а мои слуги верны мне и по тилирийским законам чести будут мстить за меня и вам, и вашим родным до седьмого колена. Так что будьте паиньками, – подмигивала Илая.

– Горячая штучка! – восхищался Бор. И иногда по ночам на цыпочках уходил в хозяйскую спальню.

Впрочем, помимо «забавности», мы оказались ещё и полезными.

Борис консультировал хозяйку по финансовым вопросам, а к концу второго месяца начал продавать свои советы и жителям соседних имений тоже. Я же чувствовала себя нелепой и бессмысленной ровно до тех пор, пока не наткнулась на комнату со старыми, запылёнными картинами, завешанными простынями. Из-за неподходящих условий хранения они были в жутком состоянии, хотя свет и цвет, сюжеты и композиции намекали на то, что это были работы настоящих мастеров.

– А, – сказала Илая. – Мой муж иногда получал холсты в качестве оплаты за некоторые… ммм… неофициальные дела. Но он не оставил распоряжений о том, как быть с картинами дальше. А мне самой не хватает знаний и связей, чтобы разобраться ещё и с этим вопросом. У тебя есть идеи, Вьилка? – у неё был забавный акцент.

– Для начала стоит их отреставрировать, – прикинула я, глядя на полотна. – Я не большой мастер, но если вы разрешите – я могу попытаться.

– Развлекайся! – улыбнулась Илая.

Развлечения были её религией.

Так я начала заниматься реставрацией картин. А потом внезапно начала рисовать сама.

Артура. Снова и снова. По памяти. Илая говорила, что мне удавалось как-то особенно изображать глаза колдуна. Будто портрет на тебя действительно смотрит, куда бы ты ни шёл.

Думаю, причина этому была простая.

Я рисовала глаза Артура со всем возможным тщанием по той единственной причине, что пыталась в них, нарисованных, найти ответ: как? Как ты мог это сделать? Если верил в себя, почему же всё-таки не позволил мне помочь с порталами, чтобы затем уйти вместе? Если не верил… Здесь я обычно переставала спрашивать и начинала плакать.

Каждый вечер на закате я выходила в поле и долго, пристально смотрела на блестящую кромку Жемчужного моря. Иногда мне чудилась мужская фигура вдали, и тогда я вскрикивала и неверяще бросалась вперёд. Но раз за разом это оказывался то мираж, то какой-нибудь из заблудших селян.

– Он не вернётся, – с этими словами я скреблась в комнату к Борису. – Слишком много времени прошло. Он не вернётся…

Финансист шумно вздыхал, швырял в меня шерстяным пледом и до утра сидел со мной, болтая какую-нибудь оптимистично-зажигательную чушь.

– Вернётся. Он просто держит паузу, чтобы получилось эффектнее. Ты же знаешь: он тот ещё выпендрёжник.

– Но что он может делать так долго, если победил Тварей?.. Он же знает, в каком мы мире. Почему… – я сглатывала слёзы. – Почему он не приходит, Бор, если жив?

– В этом мире около двух десятков стран, как я выяснил из энциклопедии. Поди каждую обойди.

– Тоже верно… Но… Чёрт! Всё-таки нет ничего хуже незнания!..

– М-да? То есть ты бы предпочла сейчас выяснить, что он мёртв, а не жить с надеждой? – беспощадно предлагал землянин, и меня передёргивало. – Ну, Вилка, прекращай уже. Он же сказал: наберитесь терпения. Да и вообще: у него ведь кот! А те, кто с котиками, не гибнут. Это же аксиома, м-м? Если не Артур, то сам Уорхол там всех уже раскидал, зуб даю. Правой лапкой… Потом левой… И хвостом по щам. Ну что ты, Вилка… Будет. Не плачь.

Но я всё-таки плакала. Постепенно от веры моей не осталось ни долбаного гроша.

* * *

Однажды после очередного такого разговора, когда Бор, устав играть в няньку, уютно вырубился прямо на полу возле Скорбного Кресла, я тихонько пошла на кухню.

Рассвет ещё только примеривался и разминался: солнце пока не выползло из-за холмов, но красная кромка уже подсветила изумрудную синусоиду холмистого горизонта. Я босыми ногами прошлёпала к холодильнику (на магической тяге) и вытащила оттуда крынку с местным аналогом кефира. А потом вместе со своей нехитрой тарой решила пойти на улицу – сесть под деревом и смотреть, как вновь рождается день.

Наш девяносто третий день в Лайонассе.

В груди у меня что-то горестно ёкнуло… Я старалась не слушать подобных ударов своего печального сердца: я боялась, что у меня всё-таки есть пресловутая интуиция, и эти провалы ритма сердечной мышцы означают что-нибудь плохое. Например, что мой, фамильярий, хозяин мёртв.

А в этот раз сердце совсем уж бесчинствовало. Трепыхалось, как птица, свихнувшаяся по весне. Плохой знак.

Тревожный.

– Чёрт, – прикусила губу я, потёрла грудь и распахнула дверь из кухни во двор.

И в следующий момент сердце ударилось одновременно со всей мной: оно об грудину, а я – об косяк. Потому что стоило двери открыться, как мне под ноги бросилось что-то серое и пушистое.

Я охнула, пытаясь вернуть потерянное равновесие. Я ещё не выучила все виды местных животных, и в первый момент мне показалось, что на меня кинулось эдакое ожившее перекати-поле.

Но потом перекати-поле сказало:

– Мяуууу!!!!

И тогда я выронила крынку.

Потому что я слышала эти самоуверенные «мявы» очень много раз. Аж в двух мирах – узнаваемы до неприличия.

Ту-дух. Ту-дух. Ту-дух.

– Уорхол!! – взвизгнула я, падая на колени, стискивая кота в руках и вертя его туда-сюда, чтобы окончательно убедиться в его реальности.

– Мррр! – возмутился Уор, которого я интересовала куда меньше аппетитной лужицы кефира.

А до меня вдруг дошло, что сам по себе мой котик точно не умеет ходить между мирами. Хоть что-то – а лучшекто-то (тут всё внутри окоченело, испугавшись ложной надежды) – должно было ему помочь.

Я выпустила кота и, выбежав на крыльцо, завертела головой, щурясь и ёжась на прохладном рассветном ветру. Ферма была безмолвна и спокойна, пугало на пшеничном поле улыбалось слегка жутковатой улыбкой, а розоватое, пока ещё тёмное море на западе чинно белело пеной.

– Артур?.. – шёпотом спросила я.

Но так меня не услышал бы даже кот.

– Артур? – погромче, но всё равно недостаточно убедительно.

И тут что-то буквально заставило меня резко повернуться направо, туда, где над бесконечными тилирийскими холмами разгоралось алое зарево. И в его тревожном свечении чётко виднелся силуэт – пижонски приодетый молодой мужчина с встрёпанными волосами, которые он то и дело машинально поправлял.

– Артур! – взвизгнула я во весь голос и побежала навстречу – босиком по ледяной росистой траве, вместе с ветром и отступающим в ночь туманом.

Он обернулся на крик.

На мгновение он будто бы засомневался, не уверенный в том, что это действительно я, а если я, то не убью ли я его, часом? Но потом тоже сорвался мне навстречу, уже улыбаясь и чуть виновато – и одновременно гордо – вскинув брови:ну? Я же говорил, что справлюсь, не правда ли?

Он бежал всё быстрее.

Быстрее.

Быстрее.

Быстрее.

Привет.

Мы не то чтобы встретились – мы буквально столкнулись на гребне холма, заросшем клевером и ромашками. Я с разбегу врезалась Эдинброгу в грудь, и он от неожиданности закашлялся, а потом приподнял меня и закружил в лучших традициях голливудских фильмов – это так глупо смотрелось в кино, но оказалось так радостно в жизни.

– Как ты мог?! – бормотала я, боясь расцепить объятия – а вдруг он снова исчезнет? – Как ты мог нас бросить?!

– Я же сказал, – его медовые глаза улыбались. – Есть вещи, которые надо делать только в одиночку… Так получается намного лучше.

– Тогда будь добр огласить весь список, чтобы я была готова, знаешь ли! – Я захлёбывалась возмущением. – А то завтра утром проснусь, а ты опять свалил – дескать, завтракать тоже надо только в одиночестве…

Он рассмеялся. Господи, я и забыла, какой у него восхитительный смех.

– Нет, – сощурился Эдинброг. – Думаю, спасением мира тот список, в принципе, и заканчивается.

– Значит, ты спас их?

– Конечно, спас. Мы же вроде расстались на том, что ты в этом и не сомневалась, а?

– Ага, вот только мы расстались три месяца назад! Чем ты вообще занимался всё это время?!

– Сначала выздоравливал после битвы – меня всё-таки потрепали… Нет! Не делай такие страшные глаза, Вилка: я рад, что тебя не было рядом во время боя, потому что иначе я бы спасал тебя, а не себя, и сам точно окочурился бы в процессе. А так – сплёл формулу, получил комплект боевых ранений, мирно полежал в догорающих развалинах столицы… Там меня нашел Ойгонхарт – его привели в чувство стрелы Каприза, пропитанные транквилизаторами, и, оклемавшись, мастер-дракон поспешил на помощь. Он доставил меня в Форван, и там меня после некоторых трудностей смогли привести в чувство. Каприз тоже остался жив, здоров и потом даже умудрился прийти ко мне в лазарет с целью от души меня обругать – без особой причины, просто по усвоенной некогда привычке. Мы чуть не подрались, но потом вполне мило попрощались. Ну, если фразы вроде «Эдинброг, катись в свою преисподнюю поскорее, пока тебя не взяли под стражу» и «Надеюсь, однажды кто-нибудь всё-таки вправит тебе мозги, раз мне это так и не удалось» можно считать милыми.

Я сначала рассмеялась, а потом нахмурилась.

– А что стало с Амандой?

Артур развёл руками.

– Не знаю. Её никто так и не видел после обрушения зеркальной сети. Возможно, она нырнула в портал вместе со своими новыми друзьями: успела до того, как я зашил ткань бытия.

– Ну и чёрт с ней, – великодушно объявила я. – А ты? Что было с тобой дальше?

– Как только с меня сняли швы, я вновь попрощался с Мэгги (кажется, на сей раз она даже не поверила, мол, опять наверняка вернёшься) и отправился искать вас, – улыбнулся Артур. – Признаться, я довольно долго вспоминал, что именно я изобрёл, чтобы переместить вас в Лайонассу… Тогда я действовал по вдохновению, и в трезвом уме, не обременённом героикой, повторить это оказалось непросто. Но мне всё-таки удалось. А здесь… – он пожал плечами и оглянулся. – А здесь ощущение нашей связи привело меня в Тилирию. Но в рамках страны уже пришлось прибегнуть к вербальным поискам: я долго ходил по городам и сёлам и везде спрашивал, не видел ли кто двух слегка эксцентричных, но обаятельных чужаков с непонятным акцентом? Один из которых злостный прохиндей, а вторая – самая прекрасная девушка во вселенной.

– М-да. Неудивительно, что с таким описанием ты долго не мог нас найти.

– Да ну тебя. Всего-то полтора месяца потратил.

– Ты здесь уже полтора месяца?!

– Ага. И, кстати, по дороге на вашу ферму я видел столько красивых мест… – Глаза его затянула мечтательная дымка. – Ты ещё не успела попутешествовать по материку?

– Издеваешься?! Я тебя ждала! Я вообще боялась отойти от этого дурацкого поля, всё надеясь, что однажды ты вывалишься над пшеницей, как дурацкое и бессовестное НЛО!.. Да ты хоть понимаешь, Ван Хофф Чокнутый, как я… как я… – я задохнулась от чувств.

– «Люблю тебя»? – с вежливым лукавством подсказал Артур.