Шолох. Академия Буря

Потому что больше всего на свете она ненавидела ловушки.

Подвохи. Капканы. Западню. Двойное дно и двойные замки – и не важно, с какой целью сделанные.

Ненавидела, когда все нормально – и вдруг рвется по шву, с треском, неожиданно.

Будь то целая жизнь, перечеркнутая в одночасье, как тогда, в порту; или мирный разговор, растоптанный жутким напоминанием.

Весь водопад, их идиллия, легкие брызги и свежий ветер в одно мгновение разлетелись болью. Берти этого не видел, а у нее цифры на ребре будто зашевелились, смеясь.

Тебе ведь не нужны эти правила детективов, детка. Ты все равно не будешь работать в сыске. Никогда. Не успеешь. Ты все равно больше не увидишь материк, и не попробуешь постоять с транспарантом перед дворцом, и не узнаешь, что это за Линда и что за шрам; все это глупость, дурость, время истекает, и как смеешь ты наслаждаться жизнью, когда впереди – чернота?..

Найт зарычала от бессилья.

Голден-Халла, обескураженный, открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот самый момент раздался топот, и ватага первокурсников влетела в пещеру с воплями: «Мы не успели!», «Вы соврали!», «О, еда!» и так далее. Они мгновенно набросились на рыбу, Берти и пса, окружили костер, хохотали и вопили, обжигались и ругались…

Найт развернулась и молча пошла прочь, пользуясь сумятицей.

Огр Рычгинс так и сидел на берегу.

– Что, «пятерка» – можно и сваливать? – ухмыльнулся он.

Ладислава, не ответив, выхватила свои вещи из корзины и побежала к академии так быстро, как могла, стараясь не думать, не слышать, не вспоминать.

Сердце ее отсчитывало удары: на один меньше, еще на один меньше, еще на один…

Тик-так.

11. Морган пьет

Нинделовская премия – самая престижная международная премия по магическим дисциплинам, вручается ежегодно в конце зимы.

Энциклопедия «Доронах»

Морган Гарвус приоткрыл дверь в пыточную и, не переступая пока порога, всмотрелся в фигуру, съежившуюся в пентаграмме:

– Он успокоился? Отлично. Это все на сегодня. Вставайте, Фрэнсис.

Остаточная магия защитной формулы под потолком медленно осыпалась прахом. Очередные два изгнания не удались, колдовство восточных племен не сработало.

Фрэнсис не шевелился. Тогда Морган подошел, мыском лаковой туфли ткнул в плечо юношу, лежащего лицом в стену, в окружении потухших свечей.

– Вы там живы вообще?

– Д… да.

Фрэнсис пытался восстановить дыхание. Внутри все горело, легкие как будто качали ртуть, а не воздух; по венам бежал раскаленный металл. Сцепив зубы до скрежета, чтоб не застонать, Фрэнсис перевернулся на живот, отжался от пола и медленно поднялся.

В глазах было темно. В пыточной тоже, но в глазах темнее.

Едва заглохший демон теперь, при возвращении Моргана, снова начал рычать – обессиленно и зло.

– И сколько их еще? – хрипло спросил де Винтервилль, колченого подгребая к столику в углу камеры и с трудом смыкая пальцы вокруг стакана с водой. Кости ломило, будто его раз за разом били током. Вокруг рта юноши запеклась кровь – не его, а кролика, подброшенного в роли кормежки.

Живого кролика. Пушистого. Не мяса, как раньше. Это было куда хуже… Если Гарвус хотел, чтобы Винтервилль возненавидел своего демона – то с помощью кролика он сделал верный шаг.

– Кого «их»? – холодно осведомился Гарвус. Один из его маг-браслетов слегка потускнел: долгое колдовство утомило чародея.

– Сколько осталось способов изгнания?

Морган бросил взгляд на множество цветных закладок, торчащих из книги «Демонологикон» и других, не менее ценных пособий по Пустошной Сущности, растущей в молодом Винтервилле.

– Около шестидесяти.

Стакан жалко треснул в сжавшейся руке близнеца. На виске у юноши набухла и пульсировала вена. Белки глаз покраснели. Взмокшие волосы прилипли к воротнику сорочки.

Морган оглянулся на подопечного и поджал губы:

– Я вижу, что вам тяжело дался сегодняшний день. Теперь мы снова будем пробовать по одной формуле за раз.

– Наоборот: по три, – тихо, но жестко возразил Фрэнсис. – Закончим быстрее.

Морган сузил глаза:

– Похвальная готовность. Мне и самому хочется достать образец поскорее, но… Это чревато. Нам нельзя слишком давить на демона, потому что нет существа сильнее, чем существо, загнанное в угол. В таком безвыходном положении демон может «взорваться», сменить ипостась насильственно и… – Гарвус пожал плечами. – Одни боги знают, что случится дальше. Да и ваше тело может не выдержать столько пыток.

– Я обязательно сообщу, если буду на грани смерти, – съязвил близнец, глядя, с каким тщанием Морган убирает в чемоданчик свои инструменты: шаманские и колдовские пополам с инквизиторскими. Раскрытый блокнот доктора уже пестрел зарисовками демона, сделанными едва ли не с восхищением…

– Надеюсь, мастер, вы не настолько увлечетесь процессом, чтобы этого не услышать. А то я вижу, что вам нравится наш спецкурс, – почти выплюнул Фрэнс.

– Пока демон внутри вас – нет, не нравится. Он неудобен.

Морган захлопнул чемоданчик и бесшумно покинул подвал.

Стоило ему закрыть за собой дверь, как демон внутри умолк. Фрэнсис облегченно выдохнул и пошел к умывальнику: надо смыть кровь.

И не смотреться, нет, не смотреться в зеркало…

* * *

Вскоре по всей академии пробило половину седьмого вечера.

Закончились основные пары, и только строка «Некромантия» (проводится в подвальном склепе) горела в расписании мягким золотым цветом: символом актуальности. Большинство студентов, утомленные, сидели в Трапезной или разбрелись по Полуночному крылу. Преподаватели – по коттеджам.

А Морган Гарвус играл в бильярд на втором этаже замка, в комнате отдыха.

Его плащ-летяга, книги и чемоданчик в беспорядке валялись на старом топчане, затянутом клетчатым пледом. Рукава серой водолазки были закатаны до локтя. Светлые волосы небрежно зачесаны набок.

Морган был того типажа, о котором принято говорить «очень привлекательный мужчина», после чего томно хихикать и обмахиваться веером. Моргана дико бесило такое определение. Жаль, что он не родился уродом – вот о чем нередко сожалел профессор, когда очередная адептка, в какой бы стране это ни было, пыталась повеситься на его белую шею.

В комнату отдыха прошмыгнула служанка-уютница. Она брякнула о журнальный стол поднос (кувшин с кнасским самогоном и целый ряд рюмок) и тихо, побыстрее, подальше от неприятностей выскользнула обратно.

Морган проигнорировал ее появление. Мысли его были об одной только работе.

Работа как высшая цель. Как счастье. И одновременно – как предмет ужасной боли, неуверенности в себе, широкого эмоционального кача, который швыряет тебя от ощущения «я почти что бог» к ощущению «я хочу умереть прямо сейчас, потому что я ничтожество, недостойное воздуха, которым я дышу».

С другой стороны, лучше так, чем жить в тишине и глухоте стабильности, верно? Нервы даны нам на то, чтобы их сжигать, ибо смысл добраться до глубокой старости, не использовав свой механизм человека на максимум?.. Есть игрушка – играй.

Но это себя Морган был готов доводить до последнего порога, безжалостно уничтожать по кусочкам. А вот других… Даже если все во имя науки, тут остаются кое-какие вопросы.

Прахов прах. Что за бесхарактерность.

Доктор Гарвус выругался под нос, натер мелом кий, пропустил его за спиной под локтями и с треском запустил сложный шар в лузу.

– Кар-р! – оценил ворон, сидевший на подоконнике.

Морган повторил удар, снова успешно. На третий раз он ошибся. Тогда доктор Гарвус налил себе самогона и, сделав такой жест, будто чокается с птицей, залпом выпил.

Еще удар. Попал. Не попал. Выпил. Не попал. Выпил. Попал. Все в мрачнейшей, тяжелой сосредоточенности, в топком молчании.

Вдруг дверь в комнату отдыха открылась.

В проеме появилась любопытная рыжая голова. При виде Моргана, на сей раз браво пьющего с локтя, брови Голден-Халлы упозли под самую челку.

– О! Надираетесь, коллега? – Берти с размаху плюхнулся на диван, закинул одну вытянутую ногу на другую и скользнул быстрым взглядом по чемоданчику.

Морган не удостоил его ответом.

Золотистый пес сыщика протрусил к подоконнику с птицей и, тявкнув, припал там на передние лапы, будто охотясь или вызывая к игре. Ворон встопорщил крылья и, переступая коготками, демонстративно отвернулся к окну.

– Тяжелый день? – предположил Берти, когда доктор Гарвус приблизился к столику за очередной порцией спирта.

– Тяжелый вечер. Вам от меня что надо, Голден-Халла? – мрачно поинтересовалась звезда науки.

Берти пожал плечами. Потянулся к столу, взял кувшин, понюхал. Задумался: кедр, дуб, кожа, табак и – неожиданно – ромашка. Прям много ромашки. Кнасское пойло. Значит, несмотря на звание «самогон», градусов в этой штуке не так уж много.

Что ж. Как раз можно вписаться в вечеринку.

Берти налил уже две рюмки и улыбнулся:

– От вас мне ничего не надо, Морган. Но я люблю приходить сюда иногда и, собственно, играть в бильярд. До сего вечера эта была моя вотчина, мои владения. Я так привык к этому, что теперь пребываю в растерянности: конкурент объявился! Однако! И что же мне с вами делать?

– Можете со мной сыграть, – великодушно предложил Морган, обводя зеленое сукно так широко, будто это были заливные поля и волшебные рощи его личного королевства. – Только не плачьте, когда я разобью вас в пух и прах. Я не собираюсь вытирать ваши нежные слезки, сразу предупреждаю.

Берти пружинисто вскочил, легко сдернул со стены кий и сделал выпад фехтовальщика:

– Сразимся! – и попрыгал на Моргана, размахивая деревяшкой, как очень длинной шпагой.

Гарвус саркастически поднял бровь, а рыжий, не доскакав до него полметра, резко крутанулся и, почти не целясь, забил дальний угловой.

– Пейте! – воссиял Голден-Халла.

Морган выпил.

Но следующий шар – предполагаемый дуплет – остался на поле. Рюмку себе наполнял уже Берти. Потом снова Берти и трижды – Морган.

Только некоторое время спустя они поняли, что правила у них какие-то порочные: что бы ни происходило на столе, кто-то все равно хлестал самогон.

Мир будто замедлился, воздух стал гуще, а все вокруг – значительнее и симпатичнее. Морган краем глаза посмотрел на свое отражение в темном зеркале на стене. Теперь он, пожалуй, был рад своей внешности. Мастер тайн заправил прядь волос за ухо, и отражение – верный друг – сделало то же самое, чуть плывя.

Морган слегка улыбнулся. В голове шумело. Ему все еще было хреново, и впереди будет только хуже, но прямо сейчас жизнь казалась не такой уж поганой. Иллюзия, конечно. Но все-таки.

Есть шанс, что весь мир – иллюзия, верно? В этом случае главное – заткнуть своего внутреннего параноика и дать голос оголтелому мечтателю в самой своей глубине…

– Эх, коллега! – беззлобно расхохотался Голден-Халла, глядя на то, как Морган флиртует с зеркалом.

Сыщик расслабленно упал обратно на диван, чуть не придавив собственного пса, который свернулся там улиткой меж подушек и дрых, посвистывая на вдохе.

– Ладно я – шалопай, и все это знают; но вы-то! Айсберг! Колосс! Холодильный погреб! Должно быть, вечер и впрямь не ахти, раз вы тут так развлекаетесь? – подмигнул сыщик.

Морган хмыкнул и грациозно опустился в кресло напротив. Рюмку он болтал в руках на манер бокала с виски.

– Господин Голден-Халла. Я вас вижу насквозь: давайте без этих ваших детективных штучек.

– «Штютчек», хех! – сыщик передразнил восточно-лесной выговор профессора, приобретенный тем за годы учебы и работы в Лесном королевстве. – Это не допрос. Я спрашиваю просто так.

– Но что такое «просто так» в безграничном пространстве причин и следствий? – Морган пожал плечами. – Добавьте к уравнению подсознание, и вы поймете – никакого «просто так» не существует…

– Ой, здравствуйте, господин теоретик! – заржал Берти.

Морган тоже заржал, хрипловато.

Ворон на подоконнике сокрушенно бухнул крыло на глаза. Позор-р-рище.

Отсмеявшись, Берти налил им еще и, чокнувшись, объяснил:

– Мне просто интересны люди. Их ощущения, истории, мотивы. Интересна жизнь. И не-жизнь. И нежить. И смерть. Все интересно, прах побери! Я тот странный чокнутый парниша, кто, кажется, забыл выйти из возраста любознательного чада – куда ни гляну, все-то хочется понять, изучить, опробовать. Боги-хранители зажмотили мне ответственности, зато сыпанули восторгов с лихвой… Пою осанну миру круглосуточно, аж стыдно, несерьезно, ну.

Сыщик глянул в окно, за которым уже угасли последние всполохи заката.

Потом перевел взгляд на умиротворенного Гарвуса:

– Хотя я могу не объяснять вам свой страстный роман со Вселенной. Наверняка вы сами крутите те же шашни: иначе б вам сложно было стать мастером тайн.

– Кручу, – благосклонно согласился Морган. – Хотя я не вполне верю в чистую душу этой девицы. Она весьма соблазнительна, но я знаю – у нее острые зубы. Всех партнеров она рано или поздно сожрет. Как самка богомола.

– Однако вы в игре.

– В игре. Еще бы! Но я всегда начеку. Не знаю, как строится ваша любовь со вселенной, но моя подружка явно любит пожестче.

– О, Морган, ничего себе вы подняли градус!

– Моя цель – познать ее потенциал как можно глубже. Для этого надо быть объективным. Отставить жалость. Иногда исследования включают такие неприятные вещи, как вскрытие – не только тайн, но и живых существ. Это бывает мерзко. Хочется отступить.

– Поэтому напиваетесь?

– Что?

– Новая тайна не понравилась?

– Пеплов сыщик! Идите к демонам в печенку.

– Ай, как грубо. После такого мне остается либо начистить вам морду, либо подружиться с вами, и в обоих случаях вам хана: дружу я, как и дерусь, очень рьяно.

– Идите к демонам в печенку, – с чувством повторил Морган.

Это звучало так… освобождающе.

Они снова чокнулись. Вселенная, как огромный черный фонарь, еще какое-то время затемняла их разговоры кружевом непостижимости, но после уступила место другим темам. Постепенно диалог перекочевал в область психологии, поэзии, рассказов о себе и своем прошлом… Сильно отфильтрованных, правда, что с одной стороны, что с другой.

С некоторым удивлением Морган заметил, что «этот сыщик», в первые дни не вызывавший у него ничего, кроме глухого раздражения, не так уж плох. Точнее даже хорош. Очень хорош. Что, впрочем, тоже раздражало – в каком-то новом смысле.

Потом беседа неизбежно сместилась на работу и преподавание.

Берти советовал Моргану продемонстрировать на лекциях, что он – «свой парень», потому что в долгосрочной перспективе студенты усваивают материал лучше, когда он исходит «от дружественного объекта». Морган советовал Берти заткнуться. И переехать в Шолох – дескать, там таких восторженных придурков море, Голден-Халла будет как рыба в воде. Берти спрашивал, почему Морган сам там не живет, и Морган долго ржал оттого, что его завуалированно сочли «восторженным».

– Нет, никаких больше столиц. Моя мечта – хижина.

– Хижина, Морган?

– Хижина. В изумительно пустынном поле. Или в горах.

– Горы тебе больше пойдут, ледышка.

– Спасибо за мнение.

– Только обязательно снежные горы, слышишь?

– Договорились. Однажды – обязательно.

– А почему не сейчас? Мечты достойны того, чтоб сбываться.

– Мечты – да. А вот я еще не заслужил.

Пес и ворон уже давно ушли из бильярдной. Какое-то время они вместе патрулировали коридоры Бури, а потом, вполне по-человечески кивнув друг другу («наши хозяева непостижимы»), разошлись по разным сторонам.

Берти растекся на диване, как амеба-тусовщица, и ладонью подпер щеку:

– А что значит «не заслужил»?

– То и значит. – Морган залпом осушил рюмку. – Мне почти сорок лет, а я еще ничего не достиг. Вообще ничего. Вывод: я пока недостоин счастья.

Берти аж закашлялся самогоном.

– Это называется «ничего»?! – опешил он, изумленно уставившись на коллегу. – Ты колдуешь великолепно; ради тебя открыли новый курс в Буре; твое имя у всех на слуху. А еще у тебя пожизненный контракт профессора в Шолохе – даже при том, что ты там не живешь. Не наглей, Гарвус!

Морган поморщился:

– Ты сыщик, Берти, поэтому знай: реальным «чем-то» в научно-магическом мире называют только Нинделовскую премию. Нет ее – нет ничего. Соответственно, по мнению общества, я не состоялся как профессионал.

– В задницу общество!

– Нет, ты послушай. Каждое мое исследование, каким бы филигранным оно ни было, сталкивается с одной и той же реакцией: «да, это изумительно, ох, невероятно; вы доказали существование морской девы Мули Атерх, но, позвольте, что нам с этим делать? Ну дева и дева. Пусть плавает. Доктор Морган, все важное уже давно открыто, вам некуда больше сунуть свой тощий нос. Смиритесь с тем, что ваши работы никому не нужны, и катитесь в бездну!» – спаясничал Морган и застонал, прижав прохладное стекло рюмки ко лбу, как снежок.

– Но ведь это не так? – Берти пожал плечами. – Судя по всему, твои работы очень нужны.

– Кому, интересно?

– Тебе, Морган.

Пауза.

Гарвус поднял глаза на собеседника. Взгляд у рыжего был пугающе серьезный. Но мгновение спустя Голден-Халла добавил уже со смешком:

– …Ну, я надеюсь, раз жрешь этот терновник с таким остервенением!

– Что нужно мне, – прорычал лектор в ответ, – так это доказать всем, что ТММ чего-то стоит. Сделать потрясающее открытие – им назло, – а потом уже уехать с чистой совестью – и зажить…

Берти поцокал языком.

– Если твоя мечта – хижина, я бы уехал уже сейчас. А доказывать что-то кому-то – фи! Морган, жизнь у нас одна. И прожить ее надо в свое удовольствие, а не отплясывая джигу перед теми, кому ты не нравишься – в отчаянной попытке изменить их вердикт.

– Почти тост получился, – скептически хмыкнул Гарвус.

– Так выпьем же! – осклабился рыжий.

…Когда часы на Башне Алого Ордена пробили одиннадцать, Морган с трудом сфокусировался и осторожно поднялся из кресла. Берти не среагировал: он сладко спал, закинув голову на спинку дивана. Морган надолго задумался, глядя на него.

Потом навис над коллегой и сделал быстрый пасс руками: вспыхнула тонкая серебристая формула. Берти засопел еще слаще. Морган осторожно, по стеночке, пошел прочь из бильярдной.

* * *

Путь сиятельного доктора Гарвуса вел в кабинет зельеварения, то есть на самую верхушку Пугливой башенки. Час был неурочный, но даже в учебном Рассветном крыле еще тлели угольки студенческой жизни.

Так, в красно-синем провале витражного окна, чуть мерцающего на лунном фоне, Морган засек целующуюся парочку. Он с трудом вспомнил, что это первокурсники: огромный медведоподобный парень и очень красивая темнокожая брюнетка. Эта встреча не вызвала у Гарвуса проблем.

Следующая – да.

По лестнице ему наперерез сбегала Тисса, согбенная под грузом котелков. Когда близняшка увидела профессора, у нее отвисла челюсть.

– Доктор Морган! – ахнула она, поправляя съехавшие от удивления очки. – Почему вы в таком непотребном виде? Что с моим братом?

Морган независимо оперся плечом о каменную стену.

– Все нормально с вашим братом.

– Но вы так безобразно пьяны! С ним точно все хорошо?

– Так идите и сами проверьте! – поморщился Морган. – Что вы по ночам шляетесь? Вам заняться нечем? А ну мигом в спальню!

– У меня был спецкурс по зельям, – Тисса поджала губы.

На нее, дочь архиепископа, выросшую в соседних покоях от королевских отпрысков (ну и пусть они редкостные гады, все равно – уровень), еще никто никогда не орал.

Морган молча прошел дальше.

А Тисса поспешила в Хромую башню. Ее непоколебимая вера в Моргана только что резко пошатнулась. А что, если доктор Гарвус и впрямь не так хорош, как принято думать; как пообещали отцу, когда они искали лучшего асеринского специалиста по тайнам? Мало ли что там Морган нахимичит с братом?

…Архиепископу Ноа де Винтервиллю полетело второе докладное письмо от любящей, взволнованной дочери. С подробным отчетом.

– Ну, я надеюсь, папа оценит мою инициативу… – пробормотала Тис.

А на сердце у нее уже потеплело, авансом.

Да наверняка оценит. Должен оценить!

* * *

– Морган! – прошипела леди-ректор Элайяна, открыв дверь на стук. – Вы почему в таком виде?!

Боги-хранители, и она туда же.

– Есть что-нибудь отрезвляющее?

Эльфийка выругалась, ушла в глубину кабинета и через минуту вернулась с пахучей дымящейся настойкой.

Морган побултыхал эликсир меж пальцев. Пить он не спешил. Не хотел расставаться с безопасным отупением, вызванным алкоголем. С приятным послевкусием беззаботного трепа.

– Я готов. Но есть шанс, что я его убью, – наконец сказал Гарвус.

– А еще есть шанс, что он убьет вас, – эльфийка нахмурилась. – Покажите класс, будьте добры. Вы ведь хотите признания, в кои-то веки?

– Если что: я предупредил вас, Элайяна.

Морган залпом осушил эликсир. Глаза его мгновенно потеряли туман и здраво, холодно заблестели.

– Отлично. И будьте добры больше не раскисать, – строго сказала ректор и захлопнула перед профессором дверь.

Морган постоял какое-то время, пожевал губами. Потом спустился вниз, вышел в Фонтанный Двор и пронзительно свистнул ворона.

– Карр! – осудил тот, слетая на плечо хозяина.

– Когда ты уже выучишь человечий, а?.. – досадливо цокнул языком Морган.

12. Авансцена Бури

Интуиция – это способность анализировать данные быстрее, чем осознавать их. Если ваше сердце чему-то упрямо противится, не будьте идиотом – прислушайтесь.

Хранитель Теннет

Ранее в тот же день, за несколько часов до вечеринки двух лекторов, когда солнце стояло еще высоко, а четырехлапый бильярд спал, непотревоженный, не знающий, что его вскоре ждет, Ладислава Найт прибежала в академию после Сыска.

Она стрелой пролетела сквозь Бурю. Рыцарские доспехи удивленно поднимали забрала ей вслед, и флажки в их руках колыхались, как на арене легкоатлетов.

Найт выбилась из сил перед самым финишем. Уже на родном, припыленном старостью этаже Хромой башни она внезапно устала: поплелась понуро, мысками цепляя друг дружку.

Второе дыхание осторожно постучало девушку по плечу –пс, надо? – но она лишь отмахнулась.

Тогда подал голос каменный дракон:

– Эй, студентка-с! Спасибо за камешки-с-с.

– Пожалуйста, – буркнула Найт, не поворачивая головы.

– Они были не лучшего сорта-с, но… Я готов ответить на твой вопрос-с-с. Правда, я сам мало знаю-с.

Найт сделала еще пару шагов по инерции, потом остановилась и звонко хлопнула себя по лбу.

Точно! Со своими бедами и этим дурацким Голден-Халлой она совсем забыла про тайну Фрэнсиса… Во дает.

Девушка подошла к ящеру. Он, поймав ее на крючок интереса, теперь со спокойной душой завел унылую волынку:

– Ты в следующий раз, будь добра-с, не приноси булыжники с пляжа! Они чокнутые мальца. Рассказывают отвратительные истории. А мне бы молчунов – ну или чего-нибудь новенького, а…

Найт наклонила голову набок:

– Рассказывают истории? Ты о чем, ящер?

Дракон протяжно вздохнул и неспешно уложил шипастую морду на лапы. Он бы обругал девушку – чисто так, по привычке, но вовремя заметил, что глаза у студентки опухли от слез. Дракон был вредный, конечно, но лишний раз расстраивать людишек не любил. Когда грустили в его присутствии, опустошение почему-то чувствовал он. Хотя, казалось, чему там пустеть – в монолитной каменной туше?

– Некоторые камни Этерны живые-с. Когда я их ем, они рассказывают или показывают мне истории-с. Пляжные булыжники говорливы, но глупы – это худший вариант. Ибо я не хочу напитываться глупостями. Так что будь добра-с, находи либо молчаливые экземпляры, либо поинтересней-с. Первая партия меня разочаровала.

– Пословицу про дареного коня и его зубы тебе никто не рассказывал, я правильно понимаю? – фыркнула Найт и тихонько утерла последнюю слезу – контрабандную.

Дракон нахмурился. Его огромные кустистые брови, когда-то с любовью вырезанные скульптором (у нормальных драконов бровей нет, но скульптор вдохновлялся образом своего дедушки), свелись в один мраморный козырек, полный непонимания.

Найт с удовольствием восполнила образовательный пробел ящера.

– Итак, что там с Фрэнсисом и Тиссой? – полюбопытствовала она после.

Дракон лукаво подмигнул и растянул пасть в щеристой улыбке: «Ну, значит, так-с-с», когда Лади вдруг подпрыгнула:

– Нет! Стой! Не говори!

– Почему-с? – растерялся ящер.

– Я передумала… – протянула девушка удивленно.

Она действительно передумала.

Ей настолько не понравилось то, что Голден-Халла узнал о ней больше, чем ей бы хотелось раскрыть, что теперь Лади не готова была повторить ту же штуку с Фрэнсом. Она представила, как они с Фрэнсисом сидят на свидании, и вдруг она выдает ему, что знает его тайну, – и у Фрэнсиса меняется лицо, Фрэнсис встает, уходит, злится – совсем как она сегодня… Нет, не надо такого.