скачать книгу бесплатно
Мне оставалось лишь произнести дежурную фразу, которой обычно заканчивались наши разговоры: «Хорошо, батюшка, немедленно займусь».
Несмотря на обещание, я не занялась флотом немедленно. Завелась у меня в голове тревожная мысль, которая требовала обдумывания. Мой родной брат Иосиф женился против отцовской воли, за что отец его выгнал, и даже имя его запретил упоминать в доме. Здесь, в столице, я нашла его, чему очень рада. Жаль только, что он даже думать не желает о примирении с отцом. Мой брат – моряк. Я не знаю, военный ли он, но у него в доме я видела дагерротипию, который Иосиф сразу убрал. Там, на морском побережье были брошены на песок отрубленные человеческие головы, а над ними сфотографировались веселые моряки, богато увешанные оружием, и мой брат был среди них. Что это было? Дагерротипия на память? Похоже, что плавания моего брата – не мирный труд по перевозке грузов из одного порта в другой. Но брат сказал: «Это были неприятности», и я забыла об этом. А вот теперь вспомнила. Надо спросить у Иосифа, в каком он чине – военном или нет.
А еще, брат мог написать мне ответ на то сумбурное письмо, которое я послала в расстроенных чувствах, после дуэли Генриха, когда я металась по дому, не имея возможности ничего сделать, и не зная, умрет ли Генрих от раны или его отправят на виселицу. Я ведь так и не проверила почту за эти несколько дней!
Я немедленно послала слугу на почтамт, и в условленной ячейке действительно меня ждало письмо. Брат ответил на мое послание кратко, но текст письма сказал мне, что я влипла в большие неприятности:
«Огорчен твоими проблемами. Соболезную пострадавшему. Не сомневайся, что отомстить обидчикам сестры палубный мастер Иосиф Галицкий всегда сумеет. Еще пять дней я в городе. В мое отсутствие передавай письма адмиралу Грейсману с пометкой «от Крошки».
Поразмыслив, я решила, что отцу не солгала. Разве палубный мастер – это офицер? Вроде нет. Как боцман или шкипер. Однако, подозрения оставались.
Я потребовала себе газету и еще раз внимательно прочла статью. Ссора с людьми Оглы… его самого не было случайно… победители скрылись… Если это был Иосиф с друзьями, то хорошо, что они скрылись, и хорошо, что они скоро отплывают. Но все же… Среди погибших есть члены знатных фамилий. Они будут искать убийц и что-нибудь обязательно найдут, ведь идеальных преступлений не бывает…
Однако, прежде чем начать беспокоиться, следует удостовериться. Я посмотрела на дату письма и посчитала дни. Воскресенье – как раз пятый день, и я успею заехать к брату и попрощаться перед отплытием. Раньше никак не получается. Завтра, в четверг – прослушивание музыкантов. В пятницу – последние приготовления к вечеринке. В субботу – прием, а у меня еще программа не готова, и эти… фанты и шарады, как Поль говорил, – не сделаны.
Приняв такое решение, я приступила к выполнению отцовского наказа. Я вызвала Гвадьявату, чтобы он просветил меня относительно флотских реалий.
Мне нравилось беседовать с Гвадьяватой. Пока я готовилась к вступительным экзаменам, я привыкла к разговорам с ним. В его присутствии мне было как-то очень спокойно. То ли потому, что рядом с его бедой иные неприятности виделись не значительнее, чем пыль на солнце. Или потому, что с ним можно было говорить о чем угодно, за исключением его «запретов».
Я позвала Гвадьявату мысленно, и он явился, аккуратно одетый, вежливый, в ипостаси безупречного слуги. Я заговорила с ним, вся еще в своих мыслях:
– У меня много вопросов. Но я начну издалека. Батюшка приказал мне ознакомиться с флотом. Расскажите мне о флоте Кульчицких. Присаживайтесь, пожалуйста.
Он сел. Я взглянула на него, и мне стало неуютно. Всего лишь пара мелочей: его выправка, которой позавидовал бы любой военный, казалось, что отекла как подтаявший снег, и второе – Гвадьявата говорил, не поднимая глаз, глядя в пол.
Он рассказал мне о флоте Кульчицких:
– Сейчас у Кульчицких несколько фелюг и три шлюпа – «Дуб», «Можжевельник» и «Остролист». Шлюпы ходят под флагом Либертарии, а фелюги – под флагом Тавриды. Есть еще шхуна «Елена», принадлежащая старому хозяину, но она уже давно стоит на консервации в Северном порту. Шхуна «Елена», на которой плавал Ваш дед, тоже ходила под флагом Тавриды. У старого хозяина был каперский патент Пятиградья. Он совершил плавание в Северное море, после чего шхуна не использовалась. Архив о плавании шхуны «Елена» хранится здесь, в сейфе.
Он продолжил рассказывать о нашем южном флоте:
– Фелюги – рыболовецкие суда, которые не выходят за пределы Таврического моря. Этим хозяйством занимается управляющий Михаил Сатырос. А шлюпы ходят дальше, но их плавания капитаны обсуждают непосредственно с хозяином Севастьяном.
Он перечислил мне капитанов. Я их немного знала – они часто появлялись у нас в Таврической усадьбе.
– Странно, что морские суда названы именами деревьев, – удивилась я.
– Названия давал сам старый хозяин. При его жизни был еще большой охотник «Леди», но он не вернулся из рейда.
Я начала выспрашивать то, что не понимала:
– Является ли капитан корабля офицером?
– Капитан корабля – это морской термин, означающий должностное лицо, возглавляющее экипаж гражданского или военного судна, и несущее ответственность за его действия. Необходимым и обязательным считается обладание судоводительским образованием и наличие морского звания капитана. Правильнее говорить – командир корабля.
– Ну а все-таки, командир корабля – офицер?
– Офицер – это должностное лицо вооружённых сил. Человек, который специально готовился к военной службе, получал специальное образование.
– Я так и думала, если должность вооруженных сил государства, то «офицер», а если частный случай – то нет. А вот, Вы говорите, что у дедушки Жоржа был каперский патент. А кто такие каперы?
– Каперы – это частные лица, которые с разрешения верховной власти воюющего государства могут использовать вооруженное судно, также называемое капером, приватиром или корсаром, с целью захвата торговых кораблей неприятеля, а иногда и судов нейтральных держав. То же название применяется к членам их команд.
– Во времена дедушки наше государство с кем-то воевало?
– Мне об этом не известно.
– Что входит в обязанности «палубного мастера»?
– Мне об этом не известно.
Он еще многое рассказал о флотском хозяйстве Кульчицких, но говорил монотонно, механически, глядя в пол. Я чувствовала нарастающую неловкость.
– Гвадьявата, мне нужен Ваш совет…
– Приказывайте, хозяйка.
Я нахмурилась. Гвадьявата редко называл меня хозяйкой. Раньше он делал это случайно, но сейчас, я точно знала, он сказал так специально. Я испытала раздражение и одернула его:
– Г-н главный аналитик Дома Кульчицких я прошу не называть меня так!
Он ответил неожиданно резко:
– Паненка Светлана Кульчицкая, Вам пора перестать делать вид, что Вы общаетесь со мною как с равным!
«Ого, как он заговорил!» – подумалось мне, – «Небось, моему отцу он не посмел бы такое высказать. За что он меня упрекает? За то, что я ему сочувствую и стараюсь смягчить его положение? Как неблагодарно!»
Я попыталась оставить неприятную тему:
– Гвадьявата, немедленно прекратите…
– Прикажете меня наказать?
Вот этим он меня достал, у меня от ярости даже в глазах потемнело. Я подскочила как ужаленная и буквально зарычала на него:
– Как Вы… как ты смеешь! мне указывать! как ты смеешь!
Он тоже встал, и с поклоном ждал, пока я выговорюсь. А я остановила слова, уже слетавшие с языка, в последний момент поняв, что он ждет, когда паненка Светлана Кульчицкая произнесет «Пошел вон, четверка» с холодным отцовским презрением…
Мои отец и брат… Молодому Севастьяну наверняка Гвадьявата помогал готовить уроки, а потом преданно служил, и служит до сих пор. Сам Гвадьявата говорит, что никого не учит, но на самом деле я у него учусь. И брат, наверное, тоже учился… Брат теперь его ненавидит, отец – презирает… Что же мы, Кульчицкие…
Я с трудом перевела дыхание, подыскивая нужные слова. Ага, вот оно! Женская сила – в слабости и коварстве, и потому я ответила ему так:
– Гвадьявата, не смейте надо мной издеваться! Если Вы будете вести себя так несносно, то я Вам страшно отомщу. Я подарю Вам птичку в клетке, чтобы Вы тоже почувствовали себя рабовладельцем!
Сказала и ушла, хлопнув дверью. Надеюсь, мне удалось его удивить.
Я вернулась в свои комнаты и, слегка успокоившись, записала в дневнике:
«Бедный высокоумный слуга, лишенный права на свободу, как просто мне было увидеть в Вас человека, и также просто мне было бы отнестись к Вам как к вещи. И как сложно мне не сорваться… Полагаю, здесь речь идет о моей чести».
Я вырвала листок и адресовала его Гвадьявате. Вот так. Все, что может быть сказано, может быть сказано.
1ая неделя, четверг
