скачать книгу бесплатно
Она чуть-чуть помолчала, потом перевела взгляд на другую фигуру.
– Климов… Ох, Климов… Прости, что я тебя во все это втянула. – Голос ее задрожал. – Ты вообще офигенный, хотя и невероятный зануда, конечно. Не нужно было придумывать про какие-то тусовки, потому что я и без того…
Изображение поплыло, силуэты стали похожи на искаженные вороньи головы, а потом пропали.
– Связи все равно не хватает, кодом не получается выправить. Мы ведь трех человек теперь, так сказать, транслируем, – расстроился Петр. – Нужно мощности…
– Да-да, – кивнула Саша. – Как раз этим занимаюсь.
Донесся приглушенный звукоизоляцией звонок. Саша махнула Петру и вышла из комнаты.
На пороге стоял упитанный подросток в очках, его круглое лицо было взрыхлено прыщами разной спелости.
– Никому не говорил? – спросила Саша строго. – Переписку удалил? Друзьям не разболтал?
– Божечки, нет! Удалил! – заверил он. – Родителям ни слова, а друзей у меня и нету… Неужели тут правда хранится черная аркада? Ух, какая ты высокая… То есть прости, я не это…
Саша понимающе кивнула.
– Аркада в той комнате. Но покажу ее, только если побьешь меня в «Бомбермена». Ты взаправду хорош в старых играх?
– Да я вот с таких пор!.. – возмутился парень, показывая ладошкой на высоте колена. – Я, если хочешь знать, твои тексты уже много лет читаю! С них все и началось. А статья про черную аркаду – это чистый космос. Мы с мамой и папой на вылазку ездили, в палатке от дождя прятались, вслух читали – ух, жуть! А вообще, – парня прорвало, словно он наконец-то встретил того, кто готов был его выслушать, – меня в школе травят, типа, не рублю в рэпе, шмотки из колхоза, жиртрест, задрот прыщавый…
– Я поняла, – Саша успокаивающе похлопала его по плечу. – Иди в комнату, включай приставку, а я пока… – Она заколебалась, сердце как будто прижало тисками, слова застряли в горле, вспомнились удушливые школьные дни, «одуваны», «доски», «микрофоны»; почудилось правильным сейчас же прогнать парнишку, закончить все, вернуться в пустой мир к пятну на бежевом пальто и…
– Чего? – нетерпеливо уточнил пацан.
– …а я пока заварю нам чай.
Артем Гаямов. Десятый вал
1
Лед расползался по стене. Искрился инеем и выпускал все новые морозные щупальца, жадно вгрызающиеся в крашеный бетон. Зловеще потрескивал, подбираясь сразу и к загаженной плите, и к заваленной грязными тарелками мойке, и даже к едва успевшему вскипеть чайнику. А мобильный в этот самый момент, будто поддразнивая, запел голосом Цоя: «Белый снег, серый лед».
– Алло.
– Жилин, у меня проблемы.
– Поэтому ты сменила номер? Опять.
– Сменила, не сменила – они все равно находят.
– Кто они?
– Коллекторы. Кто же еще?! Названивают, гадости говорят. К матери заезжала, так там весь подъезд исписан – должница, сука, мразь и так далее. Сколько у тебя денег?
– У меня? Нисколько. Сегодня пенсию сниму.
– Жилин, ну что ты как дед?! Пенсию – слушать противно. Тебе всего сорок.
– Так что теперь? Пенсию не получать?
– Да получай, получай свою пенсию. Только я тебя про деньги спрашиваю. Тыщ двести хотя бы.
– Откуда их взять-то? Работы нет. Каждые пять минут всех на удаленку отправляют. Здоровому не устроиться, не то что с инвалидностью.
– Жилин, что ты сопли развел?! Сам два метра в длину, метр в ширину, чисто шкаф, а туда же – пенсия, инвалидность. Не поможешь – так и скажи. Хочешь, чтоб твою жену, мать твоих детей изнасиловали и убили вонючие коллекторы – так и скажи!
– Бывшую жену. А детей у нас нет. Да и как я помогу? Ну, хочешь – приеду, морды набью?
– Нет, Жилин, это мы уже проходили. Мне нормальная помощь нужна. Нормальная, понимаешь? Законопослушная помощь. Продай чего-нибудь или кредит возьми.
– Это мы уже тоже проходили.
– Ну не знаю тогда. Старуху какую-нибудь охмури.
– В смысле?
– В смысле, бабке одинокой мозги запудри. Они щас все зашуганные с этой самоизоляцией. Прикинься волонтером. Помоги там с продуктами, с лекарствами неделю-другую, а она на тебя квартирку перепишет. Только обязательно говори, что ты привитый.
– Я и так привитый.
– Ой, Жилин, какой ты правильный! Аж зубы сводит! Ладно, пока.
Жилин косо глянул на стену – ледяные щупальца слабели и таяли, поблескивая каплями воды, холод стремительно отступал, капитулировал.
– Ир, поговори со мной еще чуть-чуть.
– Вот еще! Поможешь, тогда поговорим. Чао!
2
На лестничной клетке под открытым настежь окном яростно металась швабра. Пахло морозом и гнилью в равных пропорциях. Жилин хмуро поежился и, указывая на распахнутую створку, многозначительно заметил:
– Не май месяц.
– Ште?
Швабра замерла, узкие глаза зло уставились снизу вверх. Под этим колючим взглядом Жилин машинально оправился и как можно солидней повторил:
– Я говорю – не май месяц.
– Ни май. Дикабр.
– Вот именно, а вы – окна нараспашку. У меня на кухне стена, смежная с лестницей, – вся ледяная.
– Прям ледом пакрылас? – Уборщица коротко оскалила серые зубы, а потом картинно поморщилась и пояснила: – Ваняет. Вес падъест праванял. Нада праветриват.
Тряпка смачно плюхнулась в ведро, грязная вода выплеснулась Жилину на ботинки, и швабра снова заелозила по полу. В груди что-то возмутилось, разгорелось, забурлило. Захотелось выматериться, разораться, проклятое окно заколотить гвоздями, а уборщицу с серыми зубами хорошенько макнуть в ее же серое ведро. Но уже через секунду запал пропал сам собой. Жилин шагнул в распахнувшуюся пасть лифта и нажал шершавую, исцарапанную единицу.
Кабина бодро рванулась вниз, но вдруг замедлила ход, задумалась, а потом и вовсе застыла, повиснув между этажей. Лифт ломался так часто, что давно было пора ходить по лестнице, но Жилину, в общем-то, нравилось застревать. Нравилось представлять, что железная паскуда заглотила его живьем и теперь неторопливо переваривает. Вот-вот с потолка польется разящий машинным маслом желудочный сок, пол покроется блестящей слизью, а металлические стены задрожат и примутся жадно сосать из Жилина все, что только можно, – витамины, микроэлементы, силы, мысли, чувства и воспоминания. До тех пор, пока не останется одна лишь куча дерьма. И тогда двери откроются.
– Ой!
Продрав глаза, Жилин обнаружил, что стоит, привалившись к стене. Из открытых дверей растерянно таращилось морщинистое лицо с честными голубыми глазами. Увидев, что человек очухался, старушка поспешно натянула маску.
– Ничего, я привитый.
Жилин сам не понял, зачем это сказал, и, выходя из лифта, рассеянно почесал макушку.
– А я тоже, я тоже, – с готовностью подхватила старушка. – Вакцинировалась и хожу себе спокойно – и в магазин, и в аптеку, и за пенсией. А вот деда моего не заставишь – сидит сиднем и слушать не желает. Ни про ковид, ни про прививки, ни про что.
Она старательно вглядывалась в Жилина, будто пыталась вспомнить, как его зовут, хотя знакомы они не были. Сталкивались иногда в лифте или у почтовых ящиков, но никогда раньше не разговаривали.
– У вас на этаже не воняет?
– Ой, не знаю. – Старушка на миг задумалась и дернула плечом. – Может, воняет, может, нет. А должно, да? Может, я принюхалась?
– Мусорник забит, – твердо заявил Жилин. – Службы прочищать должны. А эта, – он махнул рукой вверх, – только и знает, что проветривать.
– Ну проветривать тоже надо, – добродушно закивала старуха, входя в лифт. – Я своему деду вечно твержу – открой, мол, окошко, подыши воздухом. А он хоть бы что – в телевизор уткнется, и как с гуся вода.
Она все талдычила про своего деда, даже когда кабина уже закрылась и, гудя, понеслась наверх. А Жилин сбежал по ступенькам и столкнулся в дверях подъезда с уборщицей.
– Как? – Он удивленно остановился. – Вы ж только что наверху мыли.
– Ште? – Узкие глаза зло уставились снизу вверх.
3
– Мужчина, вы кого ждете?
– Я в сто двадцатый, к Иван Игнатичу.
– В сто двадцатом санобработка, а Иван Игнатич принимает на втором этаже. Кабинет двести семь. С табличкой «офтальмолог».
Медсестра сказала это с интонацией «какие же все тупые», и Жилин почувствовал себя неловко, а по дороге в искомый кабинет даже покраснел. Действительно, почему было самому не догадаться, что его лечащий психиатр перебрался на этаж выше и заделался офтальмологом?!
– Заходите, милости просим. Что ж вы, мой хороший, опаздываете? А часики тикают, доктор ждет. Присаживайтесь.
Иван Игнатич, лысый круглолицый коротышка, всегда держался крайне радушно, вечно улыбался и коверкал слова уменьшительно-ласкательными суффиксами. Жилину он казался этаким тюзовским Дедом Морозом, под маской которого прячется усталый, пьющий актер, ненавидящий и свой театр юного зрителя, и всех юных зрителей в придачу.
– Ну, как поживаете? Как здоровьице? А то таблеточки сильные принимаете – побочечки могут выскакивать. Галлюцинациями не страдаете?
– Нет.
– Настроеньице не скачет?
– Нет.
– Мысли странненькие не посещают?
– Нет.
– Сонливость внезапная?
– Нет.
Жилин машинально твердил это «нет», уже даже не слыша вопросов, и опомнился, только когда Иван Игнатич ласково пожурил:
– Милый мой, кончайте отнекиваться, выключайте автопилотик. Раз у вас все так хорошо и радужненько, давайте просто поговорим. О вещах отвлеченных, нейтральных. К примеру, что вам снится?
– Снится? Мне? Ну так, – Жилин пожал плечами и принялся яростно скрести ногтем сиденье своего стула, а когда проковырял обивку насквозь, смущенно прикрыл дырку рукой. – Ирка снится, Чечня снится. Снится, что иду без маски, а вокруг все заразные – кашляют, чихают, сморкаются, да еще орут – слюной брызжут.
– Ну такое щас многим снится. – Психиатр беспечно отмахнулся. – А вот как насчет чего-нибудь странненького? – Скрипнув креслом, он подался вперед. – Такое, что вроде и ваше, а вроде и чужое какое-то. Необычное, понимаете меня?
– Необычное? – Жилин почесал затылок, а потом, словно забыв, где находится, встал и прошел к окну. Сказал не оборачиваясь: – Волна снится. Огромная, размером с дом. Набегает издалека и так ме-е-едленно, будто в рапиде. А люди сидят и смотрят. Как в театре, только вместо сцены – волна. Она уже прям над ними нависла, а они все сидят и смотрят.
– Кошмар, значит?
– Кошмар? – задумчиво повторил Жилин и покачал головой. – Да нет, наоборот. Во сне волна кажется чем-то хорошим. Будто бы накроет, проглотит, и тогда станет как-то… Полегче, что ли?
Он отошел от окна и сел обратно за стол, стараясь не встречаться глазами с психиатром и уже сожалея о своей внезапной откровенности. Иван Игнатич с полминуты молчал, задумчиво напевая под нос нечто среднее между Jingle Bells и «В лесу родилась елочка», а потом заключил:
– М-да, тревожненько. Амитриптилинчик придется удвоить. Щас выпишу рецептик, внизу шлепнете печать.
– А я вот читал, – прозвучало робко, сипло, и Жилин кашлянул, прочищая горло. – Читал в Интернете, что в Израиле контузию насовсем вылечивают. И не таблетками, а физиотерапией там, массажами.
Маска вдруг соскользнула с лица психиатра и растворилась в воздухе. Улыбка Ивана Игнатича стала неприятной, взгляд – ледяным, а губы, едва шевелясь, как у чревовещателя, произнесли:
– Может, вам в Интернете и лечиться? Или в Израиле.
На пару секунд повисла тяжелая пауза, а потом психиатр будто опомнился, нацепил снова привычную, разношенную маску и затараторил:
– И не хмурьтесь, не унывайте. Как говорят – здоров, не хвор, а хвор – не приговор. Всего доброго вам! Ко мне придете уже после праздничков. Да, почти через месяц. А до тех пор буду занят. Нагрузочку мне лишнюю навесили. Сами понимаете – ковид.
– Ковидик, – машинально поправил Жилин, выходя из кабинета.
Денег, конечно, не дали. Рыжий, похожий на гигантского хомяка парень битый час что-то вбивал в компьютер, а потом, деловито шепелявя, сообщил:
– К сожалению, в кредите отказано.
– А если в другом… – начал было Жилин.
– Нигде не дадут, – оборвал рыжий. – У вас кредитный рейтинг – красный.
Красный! А каким еще он мог быть после пяти совместных лет с Иркой?! Это с древнегреческого «Ирина» переводилось как «мир» и «спокойствие», но у древних греков, видимо, были свои, совсем другие Ирины.
