скачать книгу бесплатно
Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2019
Коллектив авторов
Журнал поэзии «Плавучий мост» является некоммерческим изданием, выпускается на личные средства его создателей, при содействии и участии издательств «Летний сад» (Москва, Россия) и «Waldemar Weber Verlag» (Аугсбург, Германия). Периодичность издания – один раз в квартал.
В этом выпуске: Андрей Коровин, "Кто теперь поэт"; Герман Власов, стихотворения; Юлия Белохвостова, "Утешь меня"; Ярослав Пичугин, "Земля в снегу"; Михаил Колесов, "Танцующий Заратустра" и многое другое.
Содержит нецензурную лексику.
Плавучий мост. Журнал поэзии. № 1/2019
© Редакция журнала «Плавучий мост», 2019
© Waldemar Weber Verlag, Аугсбург, 2019
© Авторы публикаций, 2019
Поэзия и время
Виталий Штемпель
Размышления на общие темы
Возраст и зрелость обычно связываются напрямую. Но если с физиологической зрелостью всё ясно, то творчество и зрелость – два довольно трудно соотносимые понятия. Творчество предполагает постоянный поиск новых путей. В то время как зрелость обязывает к стабильности, к недопущению ошибок. Отсюда и отношение к эксперименту становится осторожным, а наработанное годами принимает приоритетные формы. Исчезает спонтанность, а значит, и творческая новизна. Может быть, поэтому эпитет «зрелый» в оценке поэта у меня всегда вызывает некоторую настороженность. Речь здесь идёт, конечно же, не о технике стихосложения. Искусство версификаторства развито сегодня как никогда. Имеется в виду наличие особого зрения, позволяющего найти ту единственную перспективу, которая и делает изображаемую картину единственной в своём роде. Я бы не стал связывать это со зрелостью. Но если действительно Бог наделяет поэта неким особенным зрением, не правомерно ли будет сказать: это то зрение, которым он и сам видит сотворённый им мир? Не случайно Шиллер вкладывает в уста Бога слова, обращённые к поэту: «Когда б ты ни пришёл, небесные двери для тебя всегда открыты» (подстр. пер. В. Ш.). Это единственная сегодня привилегия поэта. Даже если она – самообман, который таит в себе творческая экзальтация. Когда-то на уроке литературы меня, шестиклассника, поразил рассказ о том, как Некрасов, гонимый голодом, заходил в ресторан, садился за стол и, прикрывшись газетой, ел бесплатный хлеб. О нет, не бедность будущего классика смутила меня! Бесплатный хлеб! Возможно ли такое? Это было из области невероятного. В деревне, где мне было предопределено родиться, жили почти сплошь люди ссыльные и депортированные. Цену хлебу здесь хорошо знали. Но даже и в то время перебои с хлебом были довольно часты. И тогда мы с мамой (я – в качестве символической охранной персоны) шли в соседнюю деревню и покупали хлеб в пекарне. Уже много позже я подумал о том, что именно «бедствующий» период жизни Некрасова и оказал решающее влияние на весь его последующий творческий путь, сформировал из него поэта национального. Это – тоже к вопросу о зрелости. Она не приходит сама по себе и не обретается за письменным столом. Иногда за неё платят жизнью. Именно «ссыльные» годы сделали Мандельштама поэтом вечности.
В наш прагматический век мы всё реже вспоминаем о Музе. А ведь это тот образ, без которого русская поэзия просто немыслима. Баратынский отказал ей во многих качествах, но выделил одно замечательное достоинство: лица необщее выраженье. Муза – как олицетворение не только поэзии в целом, но и творчества каждого отдельного поэта. С ней, и только с ней, поэт мог всегда разделить самые сокровенные мысли, поделиться своими сомнениями. Она поднималась вместе с ним на небеса и опускалась в трущобы действительности. Увы, как собеседник ныне она не востребована нами. Внешний мир увлекает нас куда более – мы просто не находим времени заглянуть в себя. И, как это ни больно признать, теряем «лица необщее выражение». Утрачивается то личностное, без чего невозможна творческая идентификация. Нет, это не призыв вернуться к языку XIX века. Поэзия не стоит на месте. Меняется и главная её составляющая – язык. Слово приобретает всё большее значение, всё большую многозначность. Нет сомнений: именно читатель должен идти за поэтом, а не наоборот. Именно читатель должен стремиться понять язык поэзии, а не поэт упростить его в угоду читателю. Но задача поэта – увлечь читателя, увести его в недра своего языка.
Выживет ли язык поэзии в условиях, когда минимализм sms-ок и знаковый лексикон компьютерного программирования всё более становятся нормой? Я не отношусь к оптимистам. Но во мне живёт убеждение: до тех пор, пока красота окружающего мира не оставляет нас равнодушными, поэтическое слово будет жить.
У каждого человека в руках своя свеча. У одних она гаснет ещё при жизни. У других – горит ещё долго и после неё.
Любовь (к женщине ли, к родине) – это пузырьки на сердце. Когда лопаются, остаются воронки. Долго не заживает. Может быть, в этом и заключается сущность поэзии.
Примечание:
Виталий Штемпель, поэт, переводчик. Руководитель проекта и редактор журнала «Плавучий мост». Живёт в г. Фульда.
Берега
Андрей Коровин
Кто теперь поэт
Коровин Андрей Юрьевич – поэт, прозаик, руководитель культурных проектов. Родился в Тульской обл. (1971). Окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Автор десяти поэтических книг. Стихи публикуются в поэтических антологиях, журналах «Арион», «Дружба народов», «Новый мир», «Октябрь», «Плавучий мост» (3–2016) и др. изданиях, переведены на десять языков мира, в том числе на английский, немецкий, польский, армянский, грузинский и другие языки. Руководитель Международного культурного проекта «Волошинский сентябрь», литературного салона в Музее-театре «Булгаковский Дом» (Москва) и других культурных проектов. Лауреат премий литературных журналов, кавалер Золотой медали «За преданность Дому Максимилиана Волошина» (2010). Живёт в Подмосковье.
«отцвели ночные одуваны…»
отцвели ночные одуваны
испустили свой пушистый дух
разбежались в небе тараканы
я успел увидеть только двух
расцвела сирень в моём садочке
у сирени чёрные глаза
я бы с ней дошёл до самой точки
но Конфуций вовремя сказал
как пройти до Старого Арбата
если сам ты молодой Арбат
молодость ни в чём не виновата
да и ты ни в чём не виноват
«слишком долго слишком сложно слишком высоко…»
слишком долго слишком сложно слишком высоко
закипает летний дождик словно молоко
по сиреневым бульварам рядовой Москвы
едут разные романы разных духовых
утлый ослик лопоухий как троллейбамбас
пересказывает слухи в образах гримас
вот и Пушкина убрали кто теперь поэт
на Тверском стоял бульваре
а теперь уж нет
всё закончится однажды Пушкин и Москва
все закончатся однажды важные слова
пусть скорее закипает дерзкий летний дождь
каплет каплет заливает молодую дрожь
«так широко так тяжко так телесно…»
так широко так тяжко так телесно
шагает дождь по свежей мостовой
так грузно переваливает чресла
над Пушкина железной головой
то в западных шагнёт микрорайонах
то на восток наступит не спеша
и прячутся в подъездах на балконах
собравшиеся выпить кореша
стекает в хлам побелка и известка
плывут куда-то письма и зонты
но нам-то что мы сделаны из воска
а гибнут только люди и цветы
«зебра стоит в переходе метро…»
зебра стоит в переходе метро
в джинсовой коже и пьяном пальто
с мятым блокнотом в кармане
плавающем в стакане
а у Тверской полосатая жизнь
точит бульдозер о землю ножи
есть ли душа у асфальта
или одна только смальта
выпрямись в голос подобьем ножа
и из убитой Москвы не спеша
выведи женщин и прочих
ангелов чернорабочих
«самолёты летают у самой Москвы…»
самолёты летают у самой Москвы
бесконвойные птахи
свищут ножницы крыльев поверх головы
словно дрыхнешь на плахе
замирает в ушах самолётовый гул
в небе рваная стрелка
самолёты ведь тоже уходят в загул
с бодуна с опохмелки
самолёт пролетит или вспыхнет звезда
мир почти обитаем
это ночь выбирает свои невода
в подмосковном китае
«в августе Москва живёт…»
в августе Москва живёт
от народа отдыхает
в августе Москва жуёт
запоздавшие трамваи
сыплет звёздами в ночи
самолётами взлетает
новой плиткою стучит
от жары случайной тает
что осталось от Москвы
лишь трамваи да поэты
липы выше головы
беззаконные кометы
«сумка версаче драная неживая…»
сумка версаче драная неживая
кожзаменитель синий куда-то едет
старость приходит скользкая ножевая
косо глядят попутчики и соседи
сколько ни копишь сумок а старость близко
видишь вокруг таджики в метро узбеки
дом электричка маршрутка всё зона риска
внуки несут на свалки библиотеки
драная сумка версаче где твоё жало
если кругом снега облака медведи
жизнь из тебя как молоко сбежала
лишь оболочка дальше куда-то едет
«Царицына глаза зелёные…»
Царицына глаза зелёные
как дирижабли надо мной
глядят печальные влюблённые
я взгляд их чувствую спиной
в них день и ночь переливаются
как марсианские пруды
дворцы картонные качаются
как две упавшие звезды
глаза зелёные коварные
Баженовские небеса
а мимо поезда товарные
былых любимых голоса
«по листопаду листопаду…»
по листопаду листопаду
скользящих букв неровный почерк
косые тени за ограду
ложатся линиями строчек
и над расплакавшимся прудом
руками всплёскивает птица
стать ветром осенью не трудно
срывая умершие лица
я всех друзей похоронивший
за их опасную заботу
стихи раздариваю нищим
как анекдоты
«на зонтиках свет клином не сошёлся…»
на зонтиках свет клином не сошёлся
моцарствуй дождь бетховенствуй вивальдь
