Россия в глобальном конфликте XVIII века. Семилетняя война (1756−1763) и российское общество

скачать книгу бесплатно

Лаудон, лучший австрийский генерал Семилетней войны, родился в российской Лифляндии в 1717 г. и начал военную службу именно в России, проведя под началом Миниха и Ласси Войну за польское наследство и Русско-турецкую войну 1735?1739 гг. После последней войны капитан Лаудон попытался решить служебные конфликты в Петербурге, но понимания не нашел и оставил русскую службу. Первым его планом было поступить на прусскую службу, но и здесь он встретил отказ Фридриха II (уже после Семилетней войны, принимая Лаудона, прусский король выражал сожаление о своей ошибке в отношении безвестного тогда молодого офицера). Лаудона взяли на службу австрийцы, назначив его капитаном в пандурский полк, своеобразный аналог егерского, состоявший из хорватов и сербов. Пройдя Войну за австрийское наследство, Лаудон встретил Семилетнюю войну подполковником тех же хорватских полков и быстро начал расти в чинах, отличившись многими удачными действиями как военачальник.

Стремительная карьера Лаудона в воюющей австрийской армии – чужестранца, не имеющего влиятельного патрона или родни, не представлявшего знатный род, не выделявшегося ни статной фигурой, ни чрезвычайным умом, как видно по письму, очень интересовала Чернышева. Причиной сообщения им канцлеру о своей встрече с Лаудоном явно стало скрытое желание возвращения австрийского генерала на русскую службу, которое Чернышев вынес из разговора с ним. Описав несколько хаотичным языком (предложения неожиданно заканчивались и столь же неожиданно начинались) проблемы иностранца в австрийской армии, вознесенного войной на высшие посты, интриги начальства Лаудона и его подчиненных против генерала, отзывы Лаудона о русской армии, владение им русским языком, слова генерала о том, что он русский, его благожелательные воспоминания о командовании русскими солдатами, Чернышев завершает свое многостраничное письмо (первая часть которого уделена тяжести проделанной им «несносной дурной дороги, какой я нигде никогда вообразить себе не мог» и проблемам австрийской военной логистики в целом) прямым предложением пригласить лифляндца обратно на русскую службу.

Отношение канцлера Воронцова к этому предложению дипломата неизвестно. В любом случае последовавшая через месяц после получения этого письма смерть Елизаветы Петровны, фактический переход России при Петре III на сторону Пруссии и последовавший при Екатерине II выход России из войны похоронили подобные планы, и Лаудон остался на австрийской службе, где дослужился до звания генералиссимуса.

Завершая, можно согласиться с отмечавшейся ранее иностранными историками значимостью исследования русских документов для выяснения причин войны. Документы Архива внешней политики Российской империи представляются одними из важнейших источников для осмысления не только причин войны в Европе, но и хода и значения Семилетней войны. Дипломатические источники и их исследование важны прежде всего для российского исторического сознания, в котором до сих пор господствуют нарративы о Семилетней войне как о войне, чуждой российским интересам и вообще России, личной прихоти императрицы Елизаветы Петровны, обиженной на прусского короля. Из дипломатических документов мы видим стремительно растущее влияние России в Европе, ее готовность стать вершительницей судеб Старого Света и признание этой будущей роли европейскими странами.

Помимо политических аспектов Семилетней войны, в материалах АВПРИ находятся и ранее не исследованные документы военной специфики, в силу связи русских командиров и русских дипломатов в столицах европейских стран – и об обстоятельствах сражений и походов, и о положении русских пленных, а также материалы личного характера, в которых можно увидеть и эпистолярные навыки людей середины XVIII в., и взгляды российских дворян на ход войны, военную логистику и взаимоотношения военных, дипломатов, придворных и их монархов.

Мария Александровна Петрова

ГЕРМАН КАРЛ ФОН КЕЙЗЕРЛИНГ И НЕСОСТОЯВШИЙСЯ СОЮЗ РОССИИ И СВЯЩЕННОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ В ГОДЫ ВОЙНЫ ЗА АВСТРИЙСКОЕ НАСЛЕДСТВО И СЕМИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ

Формулирование задач и возможных перспектив германской политики России в правление наследников императора Петра Великого (1672–1725) происходило на фоне драматических событий Войны за австрийское наследство 1740–1748 гг. и Семилетней войны 1756–1763 гг. Первая повлекла за собой вторую, а непосредственным поводом к серии кровопролитных столкновений в центре Европы стал отказ правителей некоторых европейских держав (Пруссии, Франции, Испании, Сардинского королевства) и штатов Священной Римской империи (Баварии, Саксонии, Пфальца) признать права эрцгерцогини Марии Терезии (1717–1780), дочери скончавшегося 9 (20) октября 1740 г. императора Священной Римской империи Карла VI (1685–1740), на владения Австрийского дома Габсбургов. Эти права были зафиксированы в специальном законе о престолонаследии 1713 г. – Прагматической санкции, которая при жизни императора, словно предвидевшего, что у него не будет наследников мужского пола, была признана всеми вышеупомянутыми правителями кроме курфюрста Баварии Карла Альбрехта (1697–1745). Женатый на племяннице Карла VI эрцгерцогине Марии Амалии, он считал себя законным наследником императора, а после его смерти стал претендовать и на престол Священной Римской империи, который с 1453 г. занимали исключительно представители династии Габсбургов.

Война за австрийское наследство началась 5 (16) декабря 1740 г. вторжением прусского короля и курфюрста Бранденбурга Фридриха II (1712–1786) в Силезию – одну из густонаселенных и экономически развитых провинций Габсбургов. 22 февраля (4 марта) 1741 г. в войну вступил французский король Людовик XV (1710–1774), летом – Карл Альбрехт и другие игроки. Марию Терезию на первых порах поддержали денежными субсидиями Великобритания и Республика Соединенных провинций. Чтобы не допустить участия России в войне на стороне Австрии, с которой она с 1726 г. находилась в союзе, версальский двор сыграл на реваншистских настроениях шведов, желавших вернуть потерянные в результате Северной войны 1700–1721 гг. земли в Прибалтике. 28 июня (8 июля) 1741 г. Швеция объявила войну малолетнему императору Ивану VI Антоновичу (1740–1764). 25 ноября (6 декабря) 1741 г. он был свергнут цесаревной Елизаветой Петровной (1709–1761) при поддержке, в том числе финансовой, французского посланника Жака Иоахима Тротти маркиза де Ла Шетарди (1705–1759) и шведского посланника барона Эрика Матиаса фон Нолькена (1694–1755). Шведы рассчитывали на вознаграждение, однако ни до, ни после переворота Елизавета Петровна не подписала никаких обязательств территориального характера и войну не прекратила. Поступить иначе она не могла, это было бы равносильно добровольному отказу от столь тяжело доставшегося ей трона. Заключенный 7 (18) августа 1743 г. Абоский мирный договор несколько расширил границы России на северо-западе, но, чтобы сохранить отношения с ближайшим соседом, шведам были возвращены остальные территории, завоеванные в Финляндии.

Елизавета Петровна, испытывая настороженность в отношении союзной Австрии, связанной к тому же родственными узами с ее предшественником Иваном VI[197 - Отец Ивана VI, герцог Антон Ульрих Брауншвейг-Вольфенбюттельский (1714–1774), приходился двоюродным братом эрцгерцогине Марии Терезии, но, правда, и родным братом супруге Фридриха II Елизавете Кристине.], и благодарность к Франции, довольно долго определялась с выбором внешнеполитического курса, что объяснялось, с одной стороны, необходимостью прочно утвердиться на захваченном престоле, а с другой – наличием в окружении императрицы разных «партий», поддерживавших не всегда бескорыстные контакты с иностранными дипломатами. В современной историографии подробно изучено, каким образом, несмотря на симпатии к Франции и первоначально нейтральную позицию в отношении Пруссии, императрица под влиянием вице-канцлера (с июля 1744 г. канцлера) Алексея Петровича Бестужева-Рюмина (1693–1766) все больше убеждалась в отсутствии у нее общих внешнеполитических интересов с Людовиком XV, а также в необходимости дать отпор главному возмутителю европейского спокойствия Фридриху II[198 - Черкасов П. П. Двуглавый орел и королевские лилии: становление русско-французских отношений в XVIII веке. 1700–1775. М., 1995; Лиштенан Ф.-Д. Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740–1750. М., 2000; Нелипович С. Г. Союз двуглавых орлов: русско-австрийский военный альянс второй четверти XVIII в. М., 2010; Анисимов М. Ю. Россия в системе великих держав в царствование Елизаветы Петровны (1741–1761 гг.). М., 2020.]. В первой половине 1740?х гг. Россия постепенно возвращалась к прежним союзам – с Великобританией (декабрь 1742 г.) и Саксонией (январь 1744 г.). В мае 1745 г. начался первый обмен мнениями о возобновлении союза с Австрией, осуществившемся через год[199 - Анисимов М. Ю. Россия в системе великих держав… С. 246.]. К этому возвращению Елизавету Петровну подталкивали и события на международной арене.

13 (24) января 1742 г. баварский курфюрст Карл Альбрехт, провозгласивший себя после захвата Линца и Праги в ноябре – декабре 1741 г. эрцгерцогом Австрии и королем Богемии, был избран императором Священной Римской империи под именем Карла VII, однако развить успех ему тогда не удалось: уже в феврале австрийцы вторглись в Баварию. 31 мая (11 июня) 1742 г. Фридрих II к ярости своих союзников вышел из войны, заключив в Бреславле прелиминарный мир с Марией Терезией, по которому закрепил за собой завоеванные Нижнюю Силезию и богемское графство Глац. Новое положение вещей было подтверждено Берлинским мирным договором 17 (28) июля 1742 г., подписанным при посредничестве Великобритании. Это позволило России 16 (27) марта 1743 г., не разрывая договора с Австрией, заключить союз с Пруссией ради сотрудничества в польских и курляндских делах[200 - После ареста и ссылки Э. И. Бирона в ноябре 1740 г. престол Курляндии и Семигалии (вассального герцогства Речи Посполитой) пустовал, и России было важно провести своего кандидата на грядущих выборах, для чего она нуждалась в поддержке Пруссии. См. подробнее: Емелина М. А. Российско-прусский договор 1743 г. // Вопросы истории. 2018. № 11. С. 100–109.], а затем 1 (12) ноября 1743 г. по приглашению Австрии и Великобритании, к этому времени начавшей воевать против Франции, «приступить» к Берлинскому договору, т. е. подтвердить переход Силезии под власть Пруссии[201 - Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. СПб., 1874. Т. I: Трактаты с Австриею. 1648–1762. С. 132–133.]. Однако уже в августе 1744 г. под предлогом помощи императору Фридрих II снова вторгся во владения Габсбургов, на этот раз в Богемию, причем провел свои войска через Саксонию, хотя и запросив на это разрешение курфюрста, но затем проигнорировав полученный от него официальный отказ. 5 (16) сентября после двухнедельной осады Прага капитулировала.

В Петербурге с большой тревогой следили за тем, как прусский король нарушает Берлинский договор, но предпочитали пока не вмешиваться в конфликт. В это же время Фридрих II предложил племяннику и наследнику Елизаветы Петровны великому князю Петру Федоровичу (1728–1762) как герцогу Гольштейн-Готторпскому присоединиться к направленному против Австрии Франкфуртскому союзу, заключенному 11 (22) мая 1744 г. Карлом VII, Францией, курфюршеством Пфальц и вольным городом Франкфуртом-на-Майне. Официального ответа наследника российского престола не последовало. К концу 1744 г. австрийцам при поддержке саксонцев удалось вытеснить пруссаков из Богемии и заключить договор о союзе с Великобританией, Саксонией и Республикой Соединенных провинций[202 - Анисимов М. Ю. Россия в системе великих держав… С. 163–174.].

Поскольку участия России в войне добивались обе противоборствующие стороны, Елизавета Петровна сумела извлечь пользу из создавшегося положения и приступила к решению крайне чувствительной проблемы, доставшейся ей от предшественников, – признания российского императорского титула теми государствами и государственными образованиями, которые болезненно восприняли появление на международной арене еще одной империи, опасаясь изменений в утвердившейся иерархии светских правителей Европы и их церемониальном общении. В 1742 г. российский императорский титул признали Англия и Австрия, в 1744 г. – Франция (верительная грамота посланника Луи д’Юссона д’Алиона от 1 августа 1744 г. была вручена Елизавете Петровне только в феврале 1745 г.[203 - Лиштенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 340–341.]) и в 1745 г. – Испания[204 - См. подробнее: Некрасов Г. А. Международное признание российского самодержавия в XVIII в. // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе: сборник статей, посвященный Льву Владимировичу Черепнину. М., 1972. С. 381–389.]. Речь Посполитая признала императорский титул российских государей только в 1764 г. после избрания королем Станислава Августа Понятовского (1732–1798). Пока на польском престоле находились представители саксонской династии Веттинов, сделать этого не удавалось из?за противодействия польского сейма, однако курфюрсты Саксонские российский императорский титул признавали, а Фридрих Август II (польский король Август III, 1696–1763) подтвердил его в союзном договоре с Елизаветой Петровной, заключенном 24 января (4 февраля) 1744 г.[205 - Полное собрание законов Российской империи. М., 1830. Т. 12. С. 17–21. № 8866.]

Едва ли не самым важным для российских государей было признание их нового статуса Священной Римской империей. Почти два года – с февраля 1742 по январь 1744 г. – Елизавета Петровна через канцлера Алексея Михайловича Черкасского (1680–1742), а после его смерти вице-канцлера А. П. Бестужева-Рюмина и тайного советника Карла фон Бреверна (1704–1744) вела переговоры с Карлом VII о внесении императорского титула в текст кредитивной (верительной) грамоты его представителя в Петербурге, полномочного министра барона Иосифа Марии Николауса Игнаца фон Нейгауза (Josef Maria Nikolaus Ignaz Freiherr von Neuhaus, 1698–1758)[206 - См. подробнее о ходе переговоров: Петрова М. А. Признание императорского титула российских государей Священной Римской империей: проблема и пути ее решения (первая половина 1740?х годов) // Новая и новейшая история. 2022. № 6. С. 43–59.]. В качестве компромиссного для обеих сторон был выбран предложенный Фридрихом II вариант: Карл VII соглашался выдать грамоту с титулом из своей Личной канцелярии (Hofkanzlei), пообещав с течением времени добиться от всех имперских штатов выдачи аналогичной грамоты из Имперской (надворной) канцелярии (Reichs(hof)kanzlei), находившейся в ведении курфюрста Майнца как эрцканцлера империи, с условием, что этот жест не повлечет за собой перемен в церемониальном общении монархов и их дипломатических представителей[207 - Копию кредитивной грамоты на лат. яз. и ее перевод на рус. яз. от 7 июля 1742 г. см.: Архив внешней политики Российской империи (далее – АВПРИ). Ф. 32. Сношения России с Австрией. Оп. 1. 1743. Д. 4. Л. 40, 43–44. Даты документов в тексте статьи указаны в соответствии с оригиналом: в делопроизводстве Коллегии иностранных дел использовался старый стиль, иногда двойные даты; европейские документы датированы новым стилем.].

4 (15) января 1744 г. Нейгауз вручил Елизавете Петровне свою верительную грамоту, а 27 июля (7 августа)[208 - Отпуск кредитивной грамоты от 27 июля 1744 г. на рус. яз. и ее перевод на лат. яз. см.: АВПРИ. Ф. 32. Оп. 1. 1744. Д. 1. Л. 3–5, 6 – 6 об.] она назначила полномочным министром к императорскому двору посланника в Дрездене, тайного советника графа Германа Карла фон Кейзерлинга (Hermann Karl von Keyserlingk, 1695/1696–1764), знатока международного и имперского права, одного из выдающихся дипломатов своего времени и главного героя настоящей главы. Уроженец древнего вестфальского дворянского рода, переехавшего в Курляндию, вассальное герцогство Речи Посполитой, барон Кейзерлинг родился в Блидене, учился в гимназии в Данциге и университете Кенигсберга в Восточной Пруссии. Там ему преподавали юрист И. С. Бекенштейн и историк Г. З. Байер, впоследствии академики Санкт-Петербургской академии наук. По возвращении в столицу Курляндии Митаву в 1720 г. Кейзерлинг был представлен вдовствующей герцогине Анне Иоанновне (1693–1740), племяннице российского императора Петра I, и получил чин камер-юнкера, вероятно по протекции ее будущего фаворита Эрнста Иоганна Бирона (1690–1772), попавшего ко двору в 1718 г. благодаря другому представителю династии Кейзерлингов – Иоганну Генриху (? – 1734), ландмаршалу и канцлеру Курляндии.

Покинув в 1726 г. придворную службу, Герман Карл стал ландгауптманом (главой земского округа) Кандау, скорее всего в связи с женитьбой на Агате Элеоноре фон Фиркс, в скором времени родившей ему троих детей. В январе 1730 г. курляндское земство направило Кейзерлинга в Петербург с поздравлениями по случаю восшествия на престол новой российской императрицы Анны Иоанновны. По ее предложению он поступил на российскую службу с сохранением польского подданства, став в июле 1731 г. вице-президентом Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел, а в августе 1733 г. – президентом Академии наук[209 - См. автобиографию Г. К. фон Кейзерлинга от 2 (13) июля 1754 г.: «Скаски» елизаветинской России / Публ. К. А. Писаренко // Российский архив: история Отечества в свидетельствах и документах: Альманах. М., 2007. Вып. XV. С. 104. См. также: [Чечулин Н. Д.] Кейзерлинг // Русский биографический словарь / Под наблюдением А. А. Половцова. СПб., 1897. Т. VIII: Ибак – Ключарев. С. 601–602; Baltisches biografisches Lexikon digital: https://bbld.de/000000007013884X, дата обращения 29.07.2022.]. Назначение было воспринято академиками с энтузиазмом, и за несколько месяцев Кейзерлингу удалось многое сделать для упорядочения научной и издательской деятельности вверенного ему учреждения, в частности увеличить его финансирование[210 - См. очерк Г. И. Смагиной о деятельности Кейзерлинга на посту президента Академии наук: http://www.ras.ru/presidents/d052c3f9-a753-421b-92ea-00f0d3b3b1bd.aspx, дата обращения 29.07.2022.].

В декабре 1733 г. судьба курляндского дворянина сделала неожиданный поворот, дав ему возможность проявить себя на дипломатическом поприще: в разгар Войны за польское наследство 1733–1735 гг. в чине действительного статского советника и в ранге полномочного министра он был направлен к саксонскому двору в помощь посланнику Карлу Густаву Лёвенвольде (после 1686 – 1735) и немало поспособствовал утверждению на польском престоле нового курфюрста Фридриха Августа II и изгнанию его соперника Станислава Лещинского (1677–1766), избранного королем частью шляхты в 1733 г., но не успевшего короноваться. В Речи Посполитой Кейзерлинг защищал и интересы Бирона, которого по настоянию российского двора курляндское дворянство в 1737 г. избрало своим герцогом. Как пишет И. В. Курукин, дипломат «неизменно оставался одним из самых полезных и доверенных людей фаворита, но при этом не рвался ко двору, сумел сохранить на фоне безудержной лести многих придворных свое лицо и известную дистанцию в отношениях с могущественным приятелем, чьи действия не всегда одобрял. И Бирон эту черту ценил». Их переписка носила доверительный характер[211 - Курукин И. В. Бирон. М., 2006. С. 158–159.]. В 1736 г. барон Кейзерлинг получил от Фридриха Августа II орден Белого орла, а в конце 1741 г. (когда курфюрст был викарием Священной Римской империи, т. е. исполнял обязанности императора после смерти старого и до избрания нового) – титул графа Священной Римской империи, который Елизавета Петровна позволила ему принять[212 - См. об этом в реляции Кейзерлинга из Дрездена от 20 февраля (3 марта) 1742 г. и в рескрипте ему от 13 марта 1742 г. // АКВ. М., 1873. Т. 1. С. 268, 274.].

Отзыв Кейзерлинга из Дрездена в 1744 г. формально выглядел как повышение, ведь он должен был ехать ко двору императора Священной Римской империи, но на самом деле новое назначение следует расценить скорее как знак недоверия Елизаветы Петровны. Она считала, что «при начинаемом в Польше сейме, для здешних интересов, как по причине Курляндскаго, так и других многих и важных дел, весьма потребно было б тамо гораздо надежнаго министра иметь», и назначила на этот пост русского по происхождению дипломата – графа Михаила Петровича Бестужева-Рюмина (1688–1760), старшего брата Алексея Петровича, в июле 1744 г. ставшего канцлером, а также поручила Коллегии иностранных дел найти «способную персону», чтобы заменить российского резидента в Варшаве поляка Петра Голембовского[213 - АКВ. М., 1873. Кн. 6. С. 123.].

Отзыву Кейзерлинга из Дрездена должен был обрадоваться Фридрих II. Он считал, что дипломат больше предан интересам саксонского двора, а не российского и получает от курфюрста солидный пенсион[214 - См. письма Фридриха II А. фон Мардефельду от 2 августа, 7 сентября 1743 г. // PC. Berlin, 1879. Bd. 2. S. 393–394, 416–417.]. Провозгласив курляндца одним из виновников заключения союзного договора между Австрией и Саксонией в ноябре 1743 г., прусский король был уверен, что тот действует в сговоре с А. П. Бестужевым-Рюминым без ведома императрицы[215 - Устная резолюция Фридриха II на письмо Г. фон Подевильса от 30 декабря 1743 г. // Ibid. S. 497.], и потому с начала 1744 г. неоднократно требовал от своего посланника в Петербурге барона Акселя фон Мардефельда (Axel Freiherr von Mardefeld, 1691–1748) использовать любую возможность и не жалеть денег, чтобы свергнуть как можно скорее вице-канцлера и добиться отзыва Кейзерлинга, «который, помимо своей пристрастности к этому [саксонскому] двору, еще и крайне настроен против меня и определенно является автором всех проектов, которые этот двор пытается осуществить против меня»[216 - Фридрих II – А. фон Мардефельду, 30 марта 1744 г. // Ibid. Bd. 3. S. 69. См. об этом также в письмах от 11, 18, 21 апреля, 7 мая // Ibid. S. 88, 96, 106, 120.].

Мог ли Мардефельд влиять на кадровые назначения в Петербурге или сама Елизавета Петровна усомнилась в преданности находившихся на ее службе иностранных подданных, нам неизвестно, но для самой императрицы события, последовавшие за рокировкой на дипломатических постах, имели весьма важные последствия. Кейзерлинг оставался в Дрездене до начала 1745 г. и уже перед самым отъездом в Мюнхен получил известие о скоропостижной смерти Карла VII 9 (20) января, которая фактически отменила его назначение. Тогда дипломат обратился в Петербург с предложением направить аккредитованного представителя во Франкфурт-на-Майне, где в ближайшее время по традиции должна была собраться на выборы главы Священной Римской империи Коллегия курфюрстов, и там добиться от них признания российского императорского титула. Елизавета Петровна благосклонно отнеслась к высказанной идее и доверила эту миссию именно Кейзерлингу. Он также получил указания хлопотать о признании семнадцатилетнего великого князя Петра Федоровича как герцога Гольштейн-Готторпского совершеннолетним на год раньше, чтобы тот мог вступить во владение своими землями, находившимися под управлением опекунского совета. Еще одной задачей дипломата было оценить расстановку сил в Священной Римской империи в преддверии выборов. Перечислив в рескрипте от 16 февраля 1745 г. неугодных России (прусского короля и саксонского курфюрста) и маловероятных (баварского, ганноверского и пфальцского курфюрстов) кандидатов, Елизавета Петровна тем не менее заявила, что вмешиваться в выборы не намерена, и велела Кейзерлингу в разговорах с имперскими дипломатами всячески подчеркивать ее беспристрастность в этом деле, но просила аккуратно выяснить, не вернется ли императорская корона в Австрийский дом, т. е. не может ли она достаться супругу Марии Терезии – Францу Стефану (1708–1765), великому герцогу Тосканскому, урожденному герцогу Лотарингскому[217 - АВПРИ. Ф. 83. Сношения России с Имперским собранием. Оп. 1. 1745. Д. 4. Л. 1–14.]. В первоначальном проекте рескрипта прямо говорилось, что Франц Стефан или его сын эрцгерцог Иосиф (1741–1790) были бы наиболее предпочтительными для России кандидатами[218 - Кандидатура эрцгерцога Иосифа даже не рассматривалась имперскими штатами ввиду его малолетства.], но фразу об этом императрица велела исключить из текста, решив подождать новостей из Франкфурта и узнать, к кому склоняются сами курфюрсты[219 - Протоколы приемов императрицей Елизаветой Петровной руководства Коллегии Иностранных дел в 1745 г. / Публ. К. А. Писаренко // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.: Альманах. М., 2007. Т. XVI. С. 76–77.].

Подход Кейзерлинга к решению главной задачи, ради которой его посылали во Франкфурт, был сугубо формальным, даже бюрократическим и состоял в том, чтобы передать в Коллегию курфюрстов кредитивную грамоту, содержавшую императорский титул, и получить в ответ рекредитивную (отпускную) с таким же титулом, не прибегая к каким бы то ни было переговорам о столь деликатном предмете, затрагивавшем достоинство российской императрицы. В случае успеха дипломат собирался действовать аналогичным образом и на рейхстаге Священной Римской империи – собрании представителей всех входящих в ее состав штатов. Этот подход был одобрен, и 9 (20) апреля 1745 г. Коллегия иностранных дел подготовила для Кейзерлинга верительную грамоту[220 - Подробнее см.: Петрова М. А. Герман Карл фон Кейзерлинг и признание императорского титула российских государей Священной Римской империей германской нации в 1745–1746 гг. // Вестник МГИМО-Университета. 2021. № 14 (6). С. 97–102.].

Между тем 11 (22) апреля 1745 г. сын покойного императора Карла VII, баварский курфюрст Максимилиан III Иосиф (1727–1777), заключил сепаратный мир с Марией Терезией на основе довоенного статус-кво, отказавшись от титула короля Богемии и эрцгерцога Австрии и притязаний на императорскую корону. После этого в Версале попытались реализовать план избрания в императоры саксонского курфюрста Фридриха Августа II и возвращения польской короны свергнутому в 1735 г. Станиславу Лещинскому. Россия выступала против такой рокировки, поскольку стремилась сохранить свое влияние в Польше в союзе с дружественной саксонской династией Веттинов[221 - Анисимов М. Ю. Россия в системе великих держав… С. 179.]. Планам французов не суждено было сбыться: после вторжения Фридриха II в Саксонию 14 (25) августа 1745 г. курфюрсты, во многом в отместку ему, 2 (13) сентября избрали императором супруга Марии Терезии Франца Стефана под именем Франца I. 23 сентября (4 октября) состоялась его коронация. Курфюрст Пфальца Карл IV Теодор (1724–1799), представитель одной из линий баварской династии Виттельсбахов, и прусский король Фридрих II как курфюрст Бранденбурга не принимали участие в выборах в знак протеста против единственного кандидата. Однако уже 14 (25) декабря 1745 г. по Дрезденскому мирному договору с Австрией и Саксонией Фридрих II признал Франца I императором в обмен на сохранение довоенного статус-кво, вновь закрепив за собой Силезию и графство Глац. В апреле 1746 г. курфюрсты Бранденбурга и Пфальца публично заявили о своем присоединении к выборам, признав их состоявшимися[222 - Whaley J. Germany and the Holy Roman Empire. Oxford, 2012. Vol. 2: The Peace of Westphalia to the Dissolution of the Reich. P. 380.].

Приезд Кейзерлинга во Франкфурт в середине мая 1745 г. вызвал оживление среди дипломатов Священной Римской империи. Избирательные послы курфюрстов (включая представителей Бранденбурга и Пфальца, которые покинули город накануне выборов) от имени своих государей выразили надежду на установление добрых отношений с Россией. Пфальцский посол жаловался на разорение земель курфюршества австрийскими войсками, а сохранявший нейтралитет архиепископ Майнца – на бесцеремонные требования продовольствия и фуража со стороны французов. В июне саксонский курфюрст как викарий империи пожаловал совершеннолетие великому князю Петру Федоровичу[223 - См. циркулярный рескрипт от 15 июня 1745 г. об этом, адресованный всем российским дипломатам: АВПРИ. Ф. 83. Оп. 1. 1745. Д. 3а. Л. 114–115.], что впоследствии утвердил император Франц I[224 - См.: Wahlkapitulation Franz’ I., Frankfurt am Main, 13. September 1745 // Die Wahlkapitulationen der r?misch-deutschen K?nige und Kaiser 1519–1792 / Bearb. von W. Burgdorf. G?ttingen, 2015. S. 470.]. Только 14 (25) августа 1745 г., после того как на выборы съехались все собиравшиеся голосовать послы, Кейзерлинг передал свою верительную грамоту в канцелярию курфюрста и архиепископа Майнца, а 25 сентября (6 октября) 1745 г. Коллегия курфюрстов выдала ему в ответ рекредитивную грамоту, в которой он был назван полномочным министром императрицы и самодержицы Всероссийской. Грамоту подписали собственноручно курфюрст Майнца Иоганн Фридрих Карл фон Оштайн (Johann Friedrich Karl von Ostein, 1689–1763) и курфюрст Трира Франц Георг фон Шёнборн (Franz Georg von Sch?nborn, 1682–1756), а также первые избирательные послы курфюрстов Кельна, Баварии, Саксонии, Брауншвейг-Люнебурга (Ганновера) и королевы Богемии[225 - Оригинал грамоты и конверт с печатями на нем. яз. см.: АВПРИ. Ф. 83. Оп. 1. 1745. Д. 2. Л. 1 – 4 об.]. 2 (13) октября 1745 г. известительную грамоту о своем восшествии на престол Елизавете Петровне направил император Франц I, именуя ее императрицей[226 - Оригинал грамоты на лат. яз. см.: Там же. Ф. 32. Сношения России с Австрией. Оп. 2. Д. 134. Л. 2 – 2 об., 5 об. (так!).].

Хлопоты Кейзерлинга о признании титула продолжились в 1746 г. в Регенсбурге, где для утверждения итогов выборов собрался рейхстаг. 25 июня (6 июля) 1746 г. он направил в Директорию этого учреждения (Reichtagsdirektorium) сначала кредитивную грамоту, затем 1 (12) декабря по местной традиции еще и отзывную, а 5 (16) декабря 1746 г. получил рекредитивную. В ней имперские штаты заверяли императрицу и самодержицу Всероссийскую Елизавету Петровну в своей искренней дружбе и благодарили ее за отправление на рейхстаг полномочного министра, который «по своим преизящным и отличным качествам, особливому искуству и истинности в своих негоциациях» им весьма приятен был[227 - Копию грамоты на лат. яз. и ее перевод на рус. яз. см.: Там же. Ф. 83. Оп. 1. 1746. Д. 4. Л. 1–2, 5 – 8 об.].

Миссия Кейзерлинга имела неожиданные последствия для германской политики России в целом. Еще 4 (15) июня 1745 г. он сообщил Елизавете Петровне, что курфюрст Майнца ничего так не желает, «как чтоб дружба между обоими Империями не токмо во веки пребывала, но и теснеишим образом к толь наивящему общему благу, безопасности и пользе наипаче сопряжена и утверждена быть могла», ибо тогда все «неприятели мира», взирая на «такой узл дружбы», не станут по своему произволу нарушать безопасность и тишину в Германии[228 - Там же. Оп. 1. 1745. Д. 4. Л. 143 об. – 144. Здесь и далее цитаты из реляций и писем Кейзерлинга даны по переводам с немецкого языка, сделанным в Коллегии иностранных дел сразу по получении.]. Уже после вручения Кейзерлингу рекредитивной грамоты курфюрст высказался через своего министра о том, что России и Священной Римской империи необходимо заключить «взаимную дружественную и оборонителную алианцию» (eine solche mutuelle Freundschafts- und Defensiv Alliance) для совместной защиты от врагов на севере и на востоке (вероятно, речь шла о Франции и Османской империи) и что Коллегия курфюрстов готова способствовать этому на рейхстаге. Дипломат подчеркивал, насколько важной является позиция архиепископа Майнца как первого курфюрста и эрцканцлера империи, который председательствует в коллегии, «на сеймах Директорию отправляет и следовательно первоначальствующий и инструмент всем имперским действам есть»[229 - Реляция Кейзерлинга от 9 (20) октября 1745 г. // АВПРИ. Ф. 83. Оп. 1. 1745. Д. 5. Л. 250 об. – 252 (нем. оригинал л. 229 об. – 231).]. Новоизбранный император Франц I, по слухам, тоже намеревался способствовать созданию этого союза, который мог бы служить «общей безопасности и благополучию»[230 - Письмо Кейзерлинга А. П. Бестужеву-Рюмину от 9 (20) октября 1745 г. // Там же. Л. 259 об. – 260.]. Когда же в ноябре 1745 г. до Франкфурта дошло известие, что Елизавета Петровна в силу оборонительного договора с Саксонией 1744 г. собирается выставить 12-тысячный корпус в помощь Фридриху Августу II, представители некоторых курфюрстов выразили надежду, что таким образом удастся сокрушить злобные намерения Франции и ее союзников. Так, министр курфюрста Майнца высказывал мнение, что это ускорит заключение союза между Россией и Священной Римской империей[231 - Выписка из реляции Кейзерлинга от 5 (16) ноября 1745 г. // Там же. Ф. 32. Оп. 1. 1745. Д. 10. Л. 3 об. – 5.].

Кейзерлинг тоже считал Францию главным врагом империи. На его глазах она пыталась вмешаться в выборы императора, ссылаясь на право гаранта Вестфальского мира 1648 г. и объявляя себя выразителем мнений имперских штатов и защитником имперской конституции[232 - См. анонимный мемуар на фр. яз., присланный в квартиру Кейзерлинга во Франкфурте, и его возмущенные комментарии по тексту в письме А. П. Бестужеву-Рюмину от 11 (22) июня 1745 г. // Там же. Ф. 83. Оп. 1. 1745. Д. 4. Л. 170 – 171 об., 176 – 179 об.]. Версальский двор требовал проводить процедуру строго по букве Золотой буллы 1358 г., установившей среди прочего порядок выборов императора. Кейзерлинг считал, что гарантия Франции распространяется только «на дела о вере и принадлежащие к тому имперские уставы» (die Religionssache und dahin geh?rige Reichs-Satzungen), а не на фундаментальные имперские законы (Fundamental-Gesetze des Reichs), каким являлась Золотая булла, не упомянутая в Вестфальских договорах[233 - Ведомости из Франкфурта от 20 (31) августа 1745 г. // Там же. Д. 5. Л. 62 об. – 63, 75 – 75 об.]. На самом деле все обстояло гораздо сложнее. Франция заключила с империей Мюнстерский договор, а Швеция – Оснабрюкский договор, одновременно гарантировав не только свои международные обязательства, но и систему соглашений между имперскими штатами. Следовательно, обе державы могли обсуждать и религиозные вопросы, и вопросы войны и мира. Вестфальские договоры в историографии принято рассматривать как конституционный акт империи наряду с другими фундаментальными законами, включая Золотую буллу, которая, кстати, была упомянута в обоих договорах. На практике право гарантии было ограничено положением о том, что все споры должны были рассматриваться сначала в имперских судах, а функции гарантов запускались только в том случае, если спор не был разрешен мирным путем в течение трех лет[234 - См. идентичные формулировки статьи § 116 Мюнстерского и статьи XVII (§ 6–7) Оснабрюкского договоров. http://www.pax-westphalica.de/ipmipo/index.html, дата обращения 29.07.2022. См. подробнее: Whaley J. Op. cit. Vol. 1: Maximilian I to the Peace of Westphalia. P. 630–631.].

В рескрипте от 7 декабря 1745 г. Елизавета Петровна, отмечая, что ни от одного из германских дворов, в том числе римско-императорского, она никаких предложений о союзе не получала, задала резонный вопрос: «в чем такой представляемой союз состоять и на что клониться будет?» Кейзерлингу предписывалось разговоры о союзе не инициировать, а в случае необходимости «держаться генеральных терминов», ссылаясь на отсутствие инструкций, и посоветовать курфюрсту Майнца напрямую обратиться в Петербург, заметив от себя, что российскому двору это предложение без сомнений «не неприятно будет»[235 - АВПРИ. Ф. 83. Оп. 1. 1745. Д. 3а. Л. 237 – 237 об.].

В реляции от 31 декабря 1745 г. (11 января 1746 г.) дипломат уточнил, каким образом может быть реализована идея союза. Поскольку император не имел права заключать договоры от имени империи, он мог или так называемым комиссариальным декретом предложить рейхстагу заключить союз с Россией, или подписать с ней договор от собственного имени, а потом пригласить империю к нему присоединиться, как неоднократно поступал Карл VI и обещал поступить Карл VII в вопросе о российском императорском титуле. Франц I вполне мог бы заключить такой союз, особенно если к нему обратится с просьбой об этом Коллегия курфюрстов, а курфюрст Майнца вроде бы собирался сделать это в самое ближайшее время. По мнению Кейзерлинга, союзный договор мог быть составлен лишь в самых общих выражениях, поскольку стороны должны были взять на себя обязательства на вечные времена, а «вносить подробности» в такой договор «неприлично»[236 - Там же. Оп. 1. 1746. Д. 2. Л. 9–11.].

Дипломат считал, что успех всего дела целиком зависит от императора Франца I, особенно в свете новых интриг Фридриха II. В начале 1746 г. прусский король неожиданно заявил о возможных претензиях Священной Римской империи на Лифляндию, завоеванную Россией у Швеции, под предлогом того, что эта территория когда-то принадлежала Тевтонскому ордену и до 1561 г. находилась в составе империи. Кейзерлинг, подкованный в истории, развеял все опасения российского двора, показав юридическую необоснованность подобных претензий. Прежде чем стать российской, Лифляндия была в составе Великого княжества Литовского, затем Речи Посполитой, а с 1660 г. – Швеции, и никогда Священная Римская империя, потерявшая эту провинцию в 1561 г., не пыталась предъявлять на нее права. Но чтобы препятствовать интригам прусского короля в этом вопросе, необходимо было заручиться поддержкой императора, «ибо без согласия и соспособствования оного, империя ничего решить ниже в действо произвесть не может», в том числе заключить союз с Россией. В случае реализации идеи союза право собственности России на Лифляндию будет признано всей империей через взаимную гарантию владений[237 - АВПРИ. Ф. 83. Оп. 1. 1746. Д. 2. Л. 130 – 136 об.]. Отметим здесь, что титул Елизаветы Петровны как княгини Лифляндской был внесен и Коллегией курфюрстов, и рейхстагом в рекредитивные грамоты Кейзерлинга без всяких обсуждений.

Время шло, а никаких конкретных предложений о союзе от имперских штатов не поступало, поэтому в мае 1746 г. перед отъездом из Франкфурта в Регенсбург Кейзерлинг решил посетить майнцского курфюрста, чтобы заручиться его поддержкой в деле признания титула на рейхстаге и еще раз обсудить возможность заключения союза. Курфюрст заверил дипломата, что во всех вопросах ему будет помогать представитель Майнца на рейхстаге[238 - Реляция Кейзерлинга от 2 (13) мая 1746 г.: Там же. Л. 160–162.]. В это же время в Петербурге завершились переговоры между Россией и Австрией о заключении союзного договора. Он был подписан 22 мая (3 июня) 1746 г. и направлен против Пруссии. По договору Елизавета Петровна признавала Дрезденский мир 1745 г., но с условием, что он будет считаться недействительным, если Фридрих II опять нападет на Австрию, а также на Польшу или Россию. Мария Терезия в специальном сепаратном артикуле обязалась «уговорить» своего супруга императора присоединиться к договору[239 - Мартенс Ф. Ф. Указ. соч. Т. I. С. 147–178.]. 14 (25) августа 1746 г. Кейзерлинг сообщил из Регенсбурга, что в частных беседах представители некоторых (неназванных) имперских штатов на рейхстаге дали ему понять, что ожидают от этого союза «много добра в разсуждении своей безопасности и тишины», а также желают, «дабы сие основанием к тесному союзу [России] с империею быть могло»[240 - АВПРИ. Ф. 83. Оп. 1. 1746. Д. 2. Л. 315–316.]. Однако сама Коллегия курфюрстов обсуждение этой темы на рейхстаге не инициировала, а у дипломата было много других хлопот – и по вопросу о титуле, и о включении Гольштейн-Готторпа в число имперских штатов, имевших индивидуальный голос в светской курии Коллегии имперских князей (Reichsf?rstenrat) на рейхстаге. Последнего он добиться не успел, поскольку по приказу из Петербурга торопился ехать к новому месту службы – в Берлин.

Признание российского императорского титула стало большим дипломатическим успехом России и личной заслугой Кейзерлинга, что по достоинству оценили и Елизавета Петровна, и канцлер Бестужев-Рюмин. Дипломат понимал, что в новых обстоятельствах может выговорить себе особые условия службы. Жалуясь канцлеру из Франкфурта на старость и слабое здоровье (ему было тогда около 50 лет), он просил обеспечить ему спокойный и, главное, постоянный пост, где он мог бы пробыть до конца своих дней, поскольку переезды требовали издержек на экипаж, заведение нового дома и плохо сказывались на самочувствии. Кейзерлинг был готов остаться при рейхстаге в Регенсбурге или отправиться куда-то еще, лишь бы быть на одном месте, заметив между прочим, что чем долее министр при каком-нибудь дворе пребывает, тем больше знаний он приобретает «о сентиментах и склонностях оного двора» и, таким образом, лучше исправляет порученные ему комиссии[241 - Письмо от 9 (20) октября 1745 г. // Там же. Оп. 1. 1745. Д. 5. Л. 260–262.].

В ответ на эту просьбу рескриптом от 11 мая 1746 г. Кейзерлинг был произведен в действительные тайные советники и назначен полномочным министром к прусскому двору[242 - Там же. Оп. 1. 1746. Д. 1. Л. 27–30.]. Дипломат не позволил себе комментировать новое назначение, но, скорее всего, был им разочарован, ведь в реляции от 4 (15) апреля он писал, что с первых дней правления Фридриху II были тесны границы его наследственных земель и все его предприятия направлены на то, чтобы сделать свою державу одной из первых и сильнейших в Европе, обладающей весом в мире. Король прекрасно понимал, что его цели не соответствуют российским интересам, и потому пытался склонять всех кого можно против России, чтобы она не препятствовала его замыслам[243 - Там же. Д. 2. Л. 130 – 130 об.].

Фридрих II, напротив, не скрывал досады по поводу назначения Кейзерлинга, но поскольку не мог ничего изменить, то решил переманить его на свою сторону. В письме военному и государственному министру графу Генриху фон Подевильсу (Heinrich von Podewils, 1696–1760) от 31 августа 1746 г. король отметил: «Эти люди знают, что я не люблю Кейзерлинга, и они правы, но вы должны их обмануть, сказав, что [это назначение] доставило мне большое удовольствие и что я расценил его как особый знак внимания со стороны императрицы, приславшей ко мне человека из семьи, члена которой я так любил и который недавно умер. И нужно говорить в таком тоне на публике»[244 - PC. Berlin, 1880. Bd. 5. S. 168–169.]. Фридрих II имел в виду своего ближайшего друга юности – троюродного брата российского дипломата барона Дитриха фон Кейзерлинга по прозвищу Цезарион, скончавшегося 2 (13) августа 1745 г.[245 - https://de.wikipedia.org/wiki/Dietrich_von_Keyserlingk; https://bbld.de/GND136144101, дата обращения 29.07.2022.] Однако уже в октябре 1746 г. прусский король с удовлетворением отмечал, что российский дипломат, вопреки курсу на сближение с Австрией, одобряет не все действия венского двора.

В августе 1746 г., накануне возобновления заседаний рейхстага, Мария Терезия попыталась добиться от Фридриха II гарантии Прагматической санкции в обмен на гарантию Дрезденского мира со стороны всех имперских штатов (Reichsgarantie), в которой прусский король был заинтересован. Берлинский двор в ответ заявил, что еще в 1731 г. покойный король Фридрих Вильгельм I (1688–1740) специальной декларацией обещал Карлу VI содействовать гарантии Прагматической санкции рейхстагом и слово свое сдержал: в феврале 1732 г. империя гарантировала дочери императора Марии Терезии австрийское наследство. Этой декларации предшествовали два соглашения – 1726 г. и 1728 г. – между королем и императором[246 - См. подробнее: Whaley J. Op. cit. Vol. 2. P. 159–162.]. Вновь возвращаясь к этому вопросу, венский двор хотел обезопасить себя от возможного нападения со стороны Пруссии, поскольку статьей 8 Дрезденского мира Фридрих II гарантировал Габсбургам только их владения в Германии (т. е. в Священной Римской империи). Статья 9 гласила, что король Великобритании, вновь выступивший посредником, приложит все усилия к заключению общего мира в Европе, участники которого должны будут гарантировать Фридриху II и Марии Терезии уже все их владения. Однако прусский король не собирался давать императрице-королеве никаких дополнительных гарантий. Более того, позиция Вены, видимо, подтолкнула его отозвать предложение, сделанное российскому двору 9 (20) мая 1746 г., «приступить» к Дрезденскому договору, став его гарантом. Вместо этого 29 августа (9 сентября) Фридрих II неожиданно предложил Елизавете Петровне присоединиться к Бреславльскому трактату 1742 г. и гарантировать ему Силезию и Глац. Императрица была удивлена сменой позиции прусского короля и отказала ему, попутно напомнив, что уже была гарантом Берлинского договора 1742 г и что еще на этапе переговоров о заключении Дрезденского мира в 1745 г. он отклонил предложение Марии Терезии о гарантии Россией этого договора. При этом Елизавета Петровна продолжала называть обоих монархов своими союзниками[247 - См. оригиналы и переводы сообщений прусского и российского дворов по этому поводу: АВПРИ. Ф. 74. Сношения России с Пруссией. Оп. 1. 1747. Д. 2. Л. 6 – 16 об.].

Кейзерлинг всегда считал, что право и правда в Войне за австрийское наследство были на стороне Марии Терезии, защищавшей свои земли[248 - См., например, письмо Кейзерлинга А. П. Бестужеву-Рюмину от 11 (22) июня 1745 г. // Там же. Ф. 83. Оп. 1. 1745. Д. 4. Л. 177 об. – 178.], но в ее споре с Фридрихом II о гарантии Прагматической санкции высказался в пользу последнего, считая, что не следует выдвигать дополнительных условий, когда имеющиеся договоренности были достигнуты с таким трудом. В беседе с пфальцским посланником на рейхстаге в октябре 1746 г. он даже якобы заявил, что венский двор предлагает ложное толкование статей 8 и 9 Дрезденского мира и что российский двор не будет помогать ему в этом деле, поскольку «наши договоры не распространяются на поддержку беззаконий». Фридрих II был весьма доволен таким ответом, решив, что ему удастся расположить к себе Кейзерлинга и извлечь пользу из общения с ним[249 - PC. Bd. 5. S. 206–207.].

Комментируя уже из Берлина это дело в официальной реляции от 3 (14) февраля 1747 г., российский дипломат высказывался о споре нейтрально, хотя позиция Пруссии в его изложении выглядит более обоснованной[250 - АВПРИ. Ф. 74 Оп. 1. 1747. Д. 4а. Л. 90–92.]. В беседах с графом Подевильсом он выступал за гармонизацию отношений между Берлином и Веной. Это укрепило короля во мнении, что Кейзерлинг будет со временем действовать в его интересах. Фридрих II приказал подобрать для дипломата золотую табакерку с бриллиантами и своим портретом, а также ружье или другое старинное оружие из Оружейной палаты (R?stkammer). При вручении подарка граф Подевильс должен был заверить российского министра от имени короля, что тот готов оказать ему любую услугу[251 - Фридрих II – Подевильсу, 17 мая 1747 г. Потсдам // PC. Bd. 5. S. 394.].

Позиция Кейзерлинга не осталась незамеченной и для австрийского двора, который через своих дипломатов – посланника в Берлине графа Йозефа фон Бернеса (Joseph von Bernes, ок. 1691 – 1751) и посла в Петербурге барона Иоганна Франца фон Претлака (Бретлаха, Johann Franz von Pretlack/Bretlack, 1709–1767) – пытался очернить его в глазах Елизаветы Петровны «всевозможными выдумками, изображая его бесполезным человеком, который под предлогом мнимых болезней не шевелится и от которого России никогда не будет никакой реальной пользы»[252 - Фридрих II – секретарю прусского посольства в Петербурге Конраду Генриху Варендорфу, 9 мая 1747 г. // Ibid. S. 385.]. Возможно, располагавший подобными сведениями Фридрих II несколько сгустил краски или Бернес потом переменил свое мнение о Кейзерлинге, но российский дипломат всегда отзывался с уважением об австрийском коллеге, а накануне его перевода из Берлина в Петербург в марте 1748 г. дал ему весьма лестную характеристику, позволяющую судить о том, что сам Кейзерлинг ценил в людях: «Главнейшее его [Бернеса] качество есть искренность и честное сердце (ein aufrichtiges und redliches Herz), а оному и все его поступки соответствуют. Он обходителен, во обхождении приятен, в содержании дружбы рачителен, а интриг ненавистник. Любит он честь своего двора, старается всегда о утверждении добраго согласия, а в произвождении дел представлении свои пристойнейшим и умереннейшим образом учреждать тщится. О знании его в штатских делах я доброе мнение имею, хотя он в совершенном основании наук не весма силен. Натуральная понятливость и искусство зрелости (т. е. опыт. – М. П.) разсуждениям остроту придали, которая сей недостаток награждает» (Eine nat?rliche F?higkeit und die Erfahrung hat der Beurtheilungs-Kraft eine Sch?rfe gegeben, die diesen Mangel ersetzet)[253 - Кейзерлинг – А. П. Бестужеву-Рюмину, 1 (12) марта 1748 г. // АВПРИ. Ф. 74. Оп. 1. 1748. Д. 5. Л. 243–244 (оригинал – Л. 241 – 241 об.).]. А вот нового прусского посланника Карла Вильгельма Финка фон Финкенштейна (1714–1800), прибывшего в Петербург в мае 1746 г., Кейзерлинг, правда с чужих слов, потому что сам не успел с ним познакомиться, характеризовал как человека льстивого и склонного к интригам, который при отсутствии глубокого и острого ума способен только на мелкие коварства. Кроме того, «он в науках не весма ж далеко углубился» и всем был обязан родственным и семейным связям[254 - Реляция Кейзерлинга от 9 (20) мая 1747 г. // Там же. Оп. 1. 1747. Д. 4а. Л. 222 – 223 об.].

Относительно Фридриха II Кейзерлинг никаких иллюзий не питал. В письме А. П. Бестужеву-Рюмину от 2 (13) мая 1747 г. он писал, что иметь дело с берлинским двором, «где владычествующая страсть корыстливости все основателныя доказателства и представлении опровергает», для иностранного министра весьма неприятно и даже прискорбно, поскольку в таком месте он не может приносить пользу своему двору, и намекал на то, что хотел бы служить при другом, где его ревность и труды принесли бы больше плодов[255 - Письмо от 23 июня (4 июля) 1747 г. // Там же. Л. 246 – 246 об.]. Спустя месяц граф Бернес доверительно сообщил Кейзерлингу, что Фридрих II хочет пригласить его на свою службу. Выражая канцлеру недоумение по этому поводу, российский дипломат заявил, что никогда не примет подобного предложения, хотя его личные обстоятельства далеко не блестящи: «Мысли мои противятся такому двору служить, где верность и вера толь мало уважаются»[256 - Там же. Л. 325 об. – 326.]. На оба эти сообщения Бестужев-Рюмин никак не отреагировал.

С течением времени Кейзерлинг уже не высказывался столь категорично о прусском короле (возможно, свою роль сыграли подарки), разгадав в какой-то степени загадку этого человека: во всех своих предприятиях Фридрих II поступает так, чтобы ни у кого не возникало даже мысли, что он делает что-либо против своей воли и особенно по воле иностранного двора. Хуже не было оплошности настойчиво просить его о какой-то мелочи, тогда он отказывал сразу, даже если сам изначально хотел предложить просителю гораздо больше. Дипломат советовал воспринимать прусского короля таким, какой он есть, отдавая себе отчет в том, что другим он не станет, и потому подстраиваться под обстоятельства и действовать по возможности тонко[257 - Кейзерлинг – А. П. Бестужеву-Рюмину, 22 августа (2 сентября) 1747 г. // Там же. Д. 4б. Л. 56–57.].

Основываясь на прусских источниках, Ф.-Д. Лиштенан пишет, что Кейзерлинг «не нравился королю, однако отличался таким корыстолюбием, что при соответствующей оплате не наносил Пруссии прямого вреда». Надеясь провести в Бранденбурге остаток дней, он купил там дом и жил на широкую ногу, тратя в год по 20 000 экю: «хотя его услуги стоили недешево, пруссаки могли на него положиться»[258 - Лиштенан Ф.-Д. Указ. соч. С. 245.]. Последний вывод мало подтверждается российскими источниками. Никаких секретных поручений из Петербурга дипломат в 1747–1748 гг. не получал, скорее, делился наблюдениями о текущих делах: о перспективах прусско-шведского сближения; реакции германских государств на Рейнский поход российского корпуса, снаряженного на английские военные субсидии весной 1748 г. в поддержку австрийцев, терпевших поражение от французов; о начавшихся в марте мирных переговорах по итогам Войны за австрийское наследство и подписании 19 (30) апреля прелиминарного и 7 (18) октября окончательного Ахенского договора между Францией, Великобританией и Республикой Соединенных провинций, к которому 19 (30 октября) присоединилась Австрия. К участию в переговорах Россию не пригласили, главным образом из?за противодействия Франции, отношения с которой были разорваны в июне 1748 г. на восемь лет. Отмечая поспешность заключения мира, Кейзерлинг философски заметил: «Однако ж толь доброе дело, какое есть мир, никогда не вовремя не приходит, ежели только с надлежащею предосторожностию всякой повод к новым неприятелствам избегается»[259 - Кейзерлинг – А. П. Бестужеву-Рюмину, 7 (18) мая 1748 г. // АВПРИ. Ф. 74. Оп. 1. 1748. Д. 5. Л. 321 – 321 об.]. Среди прочего он из Берлина хлопотал о расширении каналов информации, предлагая учредить пост во Франкфурте – городе, «производящем великии корреспонденции», и даже нашел подходящего человека – старого банкира Леерса, готового взять на себя функции резидента[260 - Кейзерлинг – А. П. Бестужеву-Рюмину, 23 января (3 февраля) 1748 г. // Там же. Л. 145 – 145 об.], но ответа на это предложение не последовало.

Именным указом от 9 декабря 1748 г. Елизавета Петровна назначила Кейзерлинга полномочным министром в Дрезден – «в разсуждении вашего при оном напред сего по долговремянной бытности имевшаго кредита и знакомства, не менше же и для вашего доволнаго искуства в министерских делах». Причиной стал отзыв из Петербурга графа Финкенштейна и назначение на его место советника посольства Бальтазара Людвига фон дер Гольца (Balthasar Ludwig von der Goltz, 1722–1750). Чин советника посольства соответствовал военному рангу полковника или подполковника, а чин действительного статского советника, который носил российский дипломат, – полного генерала (General en chef)[261 - Там же. Д. 4. Л. 84 – 87 об.]. Императрица не могла допустить такого несоответствия и назначила в Берлин бывшего полномочного министра в Париже, канцелярии советника Генриха Гросса (1714–1765)[262 - См. о нем: Анисимов М. Ю. Вюртембержец Генрих Гросс – дипломат Елизаветы Петровны // Новая и новейшая история. 2021. Вып. 5. С. 60–70.], уроженца Вюртемберга, недворянского происхождения. Служивший в Дрездене граф М. П. Бестужев-Рюмин был переведен послом в Вену.

6 (17) февраля 1749 г. Кейзерлинг сообщил графу Подевильсу, что с сожалением покидает пост в Берлине, хотя рассчитывал остаться здесь до конца жизни, добавив в раздумье, что, возможно, этого бы не произошло, если бы королю «было угодно заполнить вакансию государственного министра Финкенштейна другим человеком такого же характера и достоинства». Фридрих II велел сделать дипломату при отъезде как можно больше комплиментов, но одновременно выразить сожаление, что российский и прусский дворы не слишком хорошо понимают друг друга[263 - PC. Berlin, 1881. Bd. 6. S. 380.].

Так были разрушены надежды Кейзерлинга на спокойную старость. Все пришлось начинать сначала. Дом он, вероятно, продал, потому что уже в 1750 г. купил у первого министра саксонского двора графа Генриха фон Брюля (Heinrich von Br?hl, 1700–1765) имение Гаусиг в провинции Баутцен. Но и в Дрездене надолго задержаться не получилось. В марте 1752 г. Елизавета Петровна решила отозвать посла М. П. Бестужева-Рюмина из Вены, поскольку в деле переселения австрийских сербов в Российскую империю он проявил излишнюю настойчивость и вызвал недовольство Марии Терезии. Кейзерлингу пришлось исправлять ошибки коллеги[264 - См. подробнее: Анисимов М. Ю. Российская дипломатия в Европе в середине XVIII века: от Ахенского мира до Семилетней войны. М., 2012. С. 113–129.].

В письмах вице-канцлеру Михаилу Илларионовичу Воронцову (1714–1767) сначала из Вены, а затем из Дрездена, где после отзыва М. П. Бестужев-Рюмин жил несколько лет, он не жалел красок, чтобы расписать пороки и слабости своего преемника на посту в Вене – человека ленивого, но «комодного» (с легким характером) и избалованного. М. П. Бестужев-Рюмин постоянно намекал на нечистоплотность Кейзерлинга и некие его «виды» во вред России (в сговоре с саксонским министром графом Брюлем), упрекал дипломата в том, что он когда-то служил Бирону, недоумевая, как польский подданный вообще может быть российским представителем в Польше, получать от короля земельные владения (в Литве и в Пруссах под Слуцком[265 - Точность этих сведений нуждается в проверке. О приобретенных Кейзерлингом на свои средства владениях в Баутцене М. П. Бестужев-Рюмин не упоминает.]) и при этом пользоваться расположением сильных мира сего как в России, так и за ее пределами, к примеру добиться для сына Генриха (1727–1787) чина рейхсгофрата (имперского надворного советника) в Вене[266 - АКВ. М., 1871. Кн. 2. С. 263, 279–280, 289.].

Личная жизнь курляндца также не давала покоя М. П. Бестужеву-Рюмину: в 1755 г. в Вене Кейзерлинг при живой жене и законных детях жил с некой женщиной из Тироля, недворянского происхождения, имел от нее дочь и добивался от венского двора пожалования обеим баронского титула. Получив отказ, он продолжил хлопотать по этому делу, и Мария Терезия разрешила произвести их в дворянство с уплатой обыкновенной таксы, что стоило дипломату тысячу гульденов. «Метреса» (т. е. любовница) садилась с гостями за стол, пользовалась посольским экипажем, в общем компрометировала посла, а в его лице и российский двор[267 - Там же. С. 292.]. Обвинения, высказанные М. П. Бестужевым-Рюминым, можно расценивать как продолжение дискуссии, развернувшейся в начале елизаветинского царствования, о том, могут ли иноземцы честно служить России и не следует ли заменить их национальными кадрами. Но к этим аргументам явно примешивалась обыкновенная человеческая зависть, вызванная потерей престижного поста в Вене. Кроме того, М. П. Бестужев-Рюмин при живой жене А. Г. Бестужевой-Рюминой (? – 1751), сосланной на каторгу по обвинению в заговоре против Елизаветы Петровны в 1743 г., жил с уроженкой Саксонии Иоганной Генриэттой Луизой фон Гаугвиц и обвенчался с ней в 1749 г., не получив разрешения императрицы на брак.

Совсем другое свидетельство о пребывании Кейзерлинга в Вене оставил в 1753 г. будущий польский король Станислав Август Понятовский, с семьей которого дипломат подружился еще в начале 1740?х гг. в Дрездене. К юному Станиславу он тогда искренне привязался и даже в свободное от службы время преподавал ему логику и математику, называя своим учеником, а в 1750 г. настоял, чтобы родители отправили Понятовского в Берлин к опытному врачу Либеркюну для лечения (как оказалось, успешного) желудочных спазмов. В австрийской столице Кейзерлинг прослыл чудаком и домоседом, запустившим дела и проводившим время главным образом за книгами и беседами с учеными. С министрами императорского двора он общался только в случае крайней необходимости. Однако, по мнению Понятовского, это была лишь видимость, необходимая для того, чтобы успешно заниматься шпионажем[268 - Mеmoires du Roi Stanislas-Auguste Poniatowski. St.-Pеtersbourg, 1914. T. 1. P. 36, 71.].

В 1752 г. в переписке Кейзерлинга с Коллегией иностранных дел вновь возникла тема союза между Россией и Священной Римской империей, как раз накануне переезда в Вену. Находившийся при дипломате секретарь посольства, прусский подданный Георг Генрих Бютнер (в русских источниках также Битнер, Georg Heinrich B?ttner), обратился к А. П. Бестужеву-Рюмину с просьбой назначить его резидентом в Регенсбург. Брат Бютнера Якоб Фридрих служил в Петербурге статским советником в Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел. Кейзерлинг еще в 1745 г. по случаю получения обоими дворянского диплома Священной Римской империи «препоручал их в милость» канцлера[269 - АВПРИ. Ф. 83. Оп. 1. 1745. Д. 4. Л. 330 – 330 об.]. Бестужев-Рюмин, сомневаясь в целесообразности создания постоянной российской миссии при рейхстаге, все-таки решил посоветоваться с дипломатом, как с человеком, лучше других разбиравшимся в имперских делах. Главный же вопрос канцлера состоял в том, является ли заключение союза между империями по-прежнему актуальным, если учесть, что ни Коллегия курфюрстов, ни ее председатель архиепископ Майнца с официальным предложением к российскому двору так и не обратились[270 - Выписка из письма А. П. Бестужева-Рюмина Кейзерлингу от 19 мая 1752 г. // Там же. Ф. 32. Оп. 1. 1745. Д. 10. Л. 13.].

4 (15) июля 1752 г. Кейзерлинг составил пространный ответ, призванный убедить Бестужева в необходимости заключения союза между Россией и Священной Римской империей. В этом ответе он попытался аргументировать три принципиальных, по его мнению, соображения. Первое заключалось в том, что союз с империей придаст большую силу союзам России с Австрией и морскими державами исходя из того, что главными врагами Священной Римской империи на протяжении двух столетий были Франция и Османская империя. Поэтому Австрия и морские державы всегда подталкивали имперские штаты к тому, чтобы объявить имперскую войну (Reichskrieg) против общего врага, так как эти войны всегда были более успешны. Последняя имперская война против Франции была объявлена в 1734 г. во время Войны за польское наследство.

Рассуждая о Германской империи (а именно так он ее называл), дипломат использовал традиционный образ тела (корпуса) и членов, сильных и слабых, которые тянут его в разные стороны, препятствуя нормальной жизнедеятельности: «имперския чины никакой политической системы не имеют, и всякой туда обращается, откуду он или какой выгоды уповает, или где какого вреда опасается, почему и не безплодно употребляются как француския денги, тако и пруския угрозы; а из сего разделения членов и происходит, что весь корпус слаб и силы его невидны». На самом деле, полагал Кейзерлинг, «империи в силах недостатка нет», дело состоит только в том, «дабы оныя воедино совокупить», а «союз с Россиею наиудобнейшее к тому средство есть»[271 - Там же. Л. 17–17 об.]. Важнейшие шаги в направлении такого союза, по его мнению, уже были сделаны при подписании оборонительных договоров с отдельными имперскими штатами: Ганновером (его курфюрст являлся одновременно британским королем), Саксонией, Австрией (Богемией). Остальные имперские штаты, особенно духовные, в скором времени должны были присоединиться к новому объединению, так как им особенно тягостны «прусские и французские законодательства».

Второе соображение дипломата заключалось в том, что Россия не получает от союза с Австрией и малой толики той пользы, которую она могла бы иметь, находясь в союзе со всей империей. Дом Габсбургов, избавленный от участия в имперских войнах, мог бы оказывать помощь России в случае конфликтов с Османской империей, Швецией и Данией. Сама же империя взяла бы на себя обязательство прилагать старания, чтобы никто из имперских штатов не нарушал «тишину и безопасность России и ея союзников», а если это произойдет, найти способы для нейтрализации зачинщика. Наконец, союз с Германской империей мог бы придать большую прочность всей союзной системе Российского государства, особенно в свете того, что оно находится в союзе с отдельными имперскими штатами.

Напрямую в тексте об этом не говорилось, но из его содержания следует, что Россия должна была занять в империи место Франции или Швеции – гарантов Вестфальских мирных договоров 1648 г. Влияние Версаля Кейзерлинг оценивал крайне негативно, отмечая, что некоторые имперские штаты стали «жертвой французского интереса»[272 - АВПРИ. Ф. 32. Оп. 1. 1745. Д. 10. Л. 20 об.]. Наиболее ярко это проявилось в начале 1740?х гг., когда императором был избран курфюрст Баварии: другие курфюрсты голосовали за него по большей части по принуждению, «против своей склонности» и интересов империи. Этого никогда бы не произошло, если бы «слабейшие чины» находились в союзе с какой-либо сильной державой (читай – Россией), что позволило бы им сопротивляться «посторонним и предосудителным видам» более сильных игроков в Германии[273 - Там же. Л. 21 об.].

Таким образом, важнейшим фактором консолидации империи объявлялся союз с Россией, заключенный на вечные времена независимо от итогов выборов императора, хотя дипломат полагал, что сохранение короны за Австрийским домом является «существительным артикулом российской системы»[274 - Там же. Л. 22 об.]. «Империя не умирает, – писал он, – а кончина верховной ея главы ни в ея штатском учреждении, ниже в принятых ея обязателствах никакой отмены не делает, будущей император обязан быть имеет оные подписать и содержать»[275 - Там же. Л. 24.]. Это ключевой тезис Кейзерлинга, его принципиальная позиция, так или иначе отраженная и в других принадлежавших ему текстах: несмотря на многочисленные сложности и противоречия, ресурсы империи не исчерпаны, она способна разрабатывать механизмы защиты имперских штатов на основе действующего законодательства и решать внутренние конфликты. Правда, обращает на себя внимание тот факт, что дипломат не говорил напрямую об угрозе, исходившей от Пруссии, о которой он упоминает лишь трижды и каждый раз в связке с Францией, называя последнюю виновницей происходивших в империи бед. В частности, он еще из Берлина писал в 1747 г., что версальский двор подстрекает Фридриха II нарушить Дрезденский мир[276 - См. реляцию от 24 января (4 февраля) 1747 г. // Там же. Ф. 74. Оп. 1. 1747. Д. 4а. Л. 72.]. Возможно, в 1752 г. Кейзерлинг действительно верил, что прусский король уже удовлетворил свои амбиции завоеванием Силезии и Глаца и не рискнет начать новую войну, хотя разрыв отношений Петербурга и Берлина в октябре 1750 г. скорее свидетельствовал об обратном[277 - Анисимов М. Ю. Российская дипломатия в Европе в середине XVIII в.… С. 180–194.]. Говорить о личных симпатиях дипломата к Фридриху II, как мы видели, не приходится. Поэтому остается предположить, что он мыслил в традиционной парадигме противостояния Габсбургов и Бурбонов в империи. Завершая письмо от 4 (15) июля 1752 г., Кейзерлинг высказал мнение, что для заключения союза с империей России нужен резидент на рейхстаге и лучшей кандидатуры, чем Г. Г. Бютнер, не найти[278 - АВПРИ. Ф. 32. Оп. 1. Д. 10. Л. 25.]. Однако никаких решений по итогам рассуждений дипломата тогда не последовало.

К вопросу об учреждении постоянной миссии России в Регенсбурге Елизавете Петровне пришлось вернуться в 1756 г. – после смены союзов в Европе, вошедшей в историю как «дипломатическая революция»[279 - О происхождении термина «дипломатическая революция» см.: Яковлев Н. Н. Дипломатическая революция 1756 г.: быль и небыль // Яковлев Н. Н. Россия и Британия. М., 2000. С. 169.], и начала Семилетней войны 1756–1763 гг. 19 (30) сентября 1755 г. Великобритания подписала очередную конвенцию с Россией о военных субсидиях. Целью Лондона была защита своих владений на континенте – курфюршества Брауншвейг-Люнебург (Ганновер) – и изоляция Франции, для чего 5 (16) января 1756 г. он также заключил союзный договор с Берлином (Вестминстерскую конвенцию). Фридрих II охотно дал гарантии не нападать на Ганновер, чтобы иметь еще одного союзника в Европе. 1 (12) февраля 1756 г. Елизавета Петровна ратифицировала субсидную конвенцию, но с условием, что российские войска для защиты Ганновера могут быть использованы только против прусского короля, которого к этому времени в Петербурге рассматривали как главного своего врага. Известие о заключении Вестминстерской конвенции, полученное через два дня после ратификации субсидной конвенции, выбило почву из-под ног А. П. Бестужева-Рюмина, долгие годы выступавшего главным сторонником союза с Великобританией и умевшего убеждать императрицу в целесообразности его сохранения. Предел доминированию канцлера во внешней политике был положен созданием в марте 1756 г. нового коллективного правительственного органа – Конференции при Высочайшем дворе. Весной 1756 г. втайне от Бестужева-Рюмина вице-канцлер Воронцов провел успешные переговоры о восстановлении российско-французских отношений. Параллельно шел процесс сближения вековых противников – Австрии и Франции, историческое примирение которых было зафиксировано Версальским оборонительным договором от 20 апреля (1 мая) 1756 г.[280 - Анисимов М. Ю. Российская дипломатия в Европе в середине XVIII в.… С. 147–163.]

Заключение Вестминстерской конвенции привело российского посла в Вене Кейзерлинга в замешательство. 4 (15) мая, еще не зная о подписании австро-французского договора, переговоры о котором велись в строжайшей тайне, он написал канцлеру Бестужеву-Рюмину откровенное письмо, в котором были такие строки: «Сохранение старой системы, состоящей в тройственном союзе между Россией, Австрией и Англией, до сих пор было главным предметом моих усилий не только вследствие всех предшествующих… рескриптов, но и по собственному моему убеждению, поскольку я считал [этот союз] выгодным для интересов и славы ее императорского величества и ее империи» (перевод мой. — М. П.). Дипломат попытался угадать, как будет развиваться российско-австрийское сотрудничество в новых условиях. Ему казалось, что Великобритания вскоре устанет от войны с Францией и заключит мир, в результате которого сложится коалиция Лондона, Версаля и Берлина, направленная против Вены и Петербурга, как это уже однажды было в 1725 г. (так называемый Ганноверский союз, противостоявший Венскому союзу Австрии и габсбургской Испании; к последнему в 1726 г. присоединилась Россия). Швеция и Османская империя сразу войдут в эту коалицию, присоединение Саксонии и Баварии – дело времени. Кейзерлинг считал, что Австрия не пойдет на сближение с Францией, которая уже нанесла дому Габсбургов непоправимый ущерб, всякий раз демонстрируя вероломство и пренебрежение достигнутыми договоренностями. В отношении России Версаль также всегда действовал недружелюбно, неоднократно пытаясь поссорить ее с Австрией[281 - АВПРИ. Ф. 32. Оп. 1. 1756. Д. 3. Л. 198–200.]. Мы видим, что даже опытные дипломаты ошибаются в своих прогнозах.

Размышляя в реляции от 22 июня (3 июля) 1756 г. о причинах, побудивших Вену заключить Версальский договор, Кейзерлинг предположил, что таким образом Мария Терезия пыталась удержать и сохранить «перевес как по религии, так и по императорской власти в Германской империи». Но для французской короны это означало бы отказаться от самой себя. Кроме того, она могла лишиться доверия протестантских дворов[282 - Там же. Л. 356 – 358 об.]. Действительно, получалось, что теперь протестантскому союзу Пруссии и Великобритании противостоит союз католических держав – Австрии и Франции. В июле 1756 г. лондонский двор даже разослал промеморию имперским чинам, в которой пытался развеять слухи о том, что прусско-английский союз создан для притеснения римско-католической веры. Это укрепило Кейзерлинга во мнении, что главное намерение венского двора «к тому клонится, чтоб превосходящую силу не токмо в римской вере, но и в императорской власти приобрести», и оставлял на волю императрицы решить, будет ли это противоречить интересам ее империи и греческой веры (православия) или наоборот[283 - Реляция от 31 июля (11 августа) 1756 г. // Там же. Д. 3а. Л. 26–27.]. О том, что Мария Терезия нуждалась еще в одном союзнике против Пруссии, дипломат не писал, как и о целях Людовика XV. Между тем современная историография утверждает, что «дипломатическую революцию» следует расценивать как консервативную модификацию французской политики, направленной на поддержание мира в Священной Римской империи. Ключевым элементом этой политики была функция гаранта, которую Франция выполняла с 1648 г. В 1756 г. она увидела угрозу имперской конституции со стороны Пруссии и поэтому выступила на стороне Австрии в Семилетней войне. Это означало, что Франция отныне ориентировалась, скорее, на компромисс в империи, что позволило ей значительно сократить финансовую поддержку антигабсбургской оппозиции[284 - Externbrink S. Nach der «diplomatischen Revolution». Funktion und Aufgaben der franz?sischen Reichstagsgesandtschaft. Zeitenblicke. 2012. 11 (2). 19. http://www.zeitenblicke.de/2012/2/Externbrink/index_html, дата обращения 29.07.2022.].

В самой Вене сближение с Францией вызвало неоднозначные суждения: некоторых его противников, выступивших публично, даже посадили под караул. Критике подвергся вдохновитель и создатель союза граф Венцель Антон Кауниц-Ритберг (1711–1794), с 1753 г. австрийский государственный канцлер, служивший до этого три года послом в Париже. В письме А. П. Бестужеву-Рюмину от 25 мая (5 июня) 1757 г. Кейзерлинг сообщал, что в Вене немало тех, кто склоняется к прежней союзной системе, даже император Франц I и особенно имперский вице-канцлер граф Рудольф Йозеф фон Коллоредо-Вальдзее (Rudolph Joseph von Colloredo-Waldsee, 1706–1788), испытывавший давление со стороны французского посла. Российский дипломат считал, что новые идеи заглохнут так же быстро, как и возникли, и не верил в успех Кауница, называя его недостаточно опытным и искусным: «Я говорю это ни в коем случае не во вред ему, а лишь для того, чтобы доказать, что он не тот человек, который мог бы совершать великие дела, о которых мечтает»[285 - АВПРИ. Ф. 32. Оп. 1. 1756. Д. 3. Л. 263 – 263 об.]. Однако этот прогноз также не оправдался, и досада Кейзерлинга была велика. Во всяком случае, в источниках зафиксирован факт, что он впоследствии иногда мог позволить себе не выходить к Кауницу, когда тот к нему приезжал[286 - См.: Биографические заметки о портретах русских деятелей XVIII века // АКВ. М., 1887. Т. 33. Приложение. С. 27. Заметки составлены по памяти Михаилом Семеновичем Воронцовым (1782–1856) на основе услышанного им от отца, Семена Романовича Воронцова (1744–1832), племянника вице-канцлера, с 1758 г. канцлера М. И. Воронцова.].

После нападения Фридриха II на Саксонию 18 (29) августа 1756 г. Кейзерлинг не мог не признать, что старая система союзов ушла в прошлое, и вновь напомнил Елизавете Петровне о своей миссии при рейхстаге в 1746 г. и об идее союза между Россией и Священной Римской империей. После начала войны средние и мелкие имперские штаты, как католические, так и протестантские, опасались за свои права и особенно религиозную свободу. Дипломат понимал, что эти опасения, в сущности, неосновательны, но, чтобы ни одна из сторон конфликта не могла сыграть на них, считал, что нужно воспользоваться моментом, заверив имперские штаты в неизменном покровительстве российской императрицы и учредив при рейхстаге постоянное представительство[287 - Реляция от 21 сентября (2 октября) 1756 г. // АВПРИ. Ф. 32. Оп. 1. 1756. Д. 3а. Л. 149–150.]. Такие же просьбы через некоторое время Елизавете Петровне высказали Мария Терезия и саксонский курфюрст Фридрих Август II, вынужденный под натиском прусских войск бежать из Дрездена в Варшаву.

7 (18) ноября 1756 г. этот вопрос был вынесен на обсуждение Конференции при Высочайшем дворе в Петербурге. Ее члены напомнили Елизавете Петровне об успешной миссии Кейзерлинга во Франкфурте и Регенсбурге в 1745–1746 гг. и зачитали его мнение 1752 г. о целесообразности создания миссии при рейхстаге, отметив, что сейчас она необходима как дополнительный канал связи, а после войны позволит России сохранить за собой право «вступаться в дела» своих союзников и отстаивать интересы великого князя Петра Федоровича как герцога Гольштейн-Готторпского[288 - См. записку в доклад, составленную по итогам обсуждения: СИРИО. СПб., 1912. Т. 136. С. 390.]. 12 (23) ноября резидентом в Регенсбург с производством в надворные советники и жалованьем в 3 тыс. рублей был назначен рекомендованный ранее Кейзерлингом секретарь посольства в Вене Георг Генрих Бютнер[289 - Там же. С. 409. См. рескрипт Бютнеру от 31 декабря 1756 г. с сообщением о назначении: АВПРИ. Ф. 2. Внутренние коллежские дела. Оп. 1. Д. 85. Л. 364 – 364 об.]. В инструкции, направленной ему 28 января (8 февраля) 1757 г., содержались выдержки из реляций его шефа, в которых говорилось о предложении Коллегии курфюрстов вынести на обсуждение рейхстага вопрос о союзе с Россией, так и не реализованном в 1746 г. Поскольку предложение это состояло «в генеральных только словах», Елизавета Петровна, «хотя и не несклонна была согласиться на толь полезное дело», «за нужно почесть не изволила иметь тамо своего министра», особенно в мирное время. Но после нападения Фридриха II на Саксонию и Богемию интересы Священной Римской империи и ее членов требуют сплотиться с другими державами, чему призвана способствовать и новая российская миссия в Регенсбурге. Если бы рейхстаг или отдельные штаты обратились к Бютнеру с предложением о союзе, ему следовало отвечать, что Елизавета Петровна «по всегдашнему и истинному участию своему в благополучии Германския империи не несклонна быть изволит на сие поступить», но при этом «искусным образом» выяснить, в чем именно такое предложение может состоять, действуя с осторожностью, чтобы инициатором предложения выступила Коллегия курфюрстов. Дипломат должен был также информировать российский двор о передвижениях воинских контингентов противника и действиях имперских посланников на рейхстаге, тесно сотрудничать с дипломатами союзных Австрии и Саксонии и дружественной Франции. Отметим, что на этом этапе Бютнера не уведомили о присоединении России 31 декабря 1756 (11 января 1757 г.) к австро-французскому оборонительному договору[290 - АВПРИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 85. Л. 350 – 356 об. Публикацию документа см.: Петрова М. А. Международное положение России в начале Семилетней войны в инструкциях Коллегии иностранных дел резидентам в Регенсбурге и Гданьске // Новая и новейшая история. 2021. № 1. С. 181–195.].

6 (17) января 1757 г. рейхстаг объявил Фридриху II имперскую войну (Reichskrieg), а 11 (21) марта католическая Франция и протестантская Швеция как гаранты Вестфальского мира выпустили совместную декларацию, выражая глубокую обеспокоенность нарушением мира в империи и обещая употребить все свои силы, чтобы защитить религиозную свободу в Германии, пресечь разорение ее территорий и добиться возмещения нанесенного войной ущерба[291 - Реляция Кейзерлинга от 28 марта (8 апреля) 1757 г. // АВПРИ. Ф. 32. Оп. 1. 1757. Д. 6а. Л. 31 об. – 32.]. Эта декларация вошла в текст заключенной между Стокгольмом и Версалем конвенции о защите шведских владений в Померании, к которой присоединилась и Вена. 5 (16) ноября Елизавета Петровна по приглашению трех дворов также «приступила» к этой конвенции, желая прекращения кровопролития и «всех тех пагубных следствий, кои от сей для насыщения безпредельного властолюбия и никаких законов неимеющего своевольства своего Королем Прусским начатой неправедной войны уже произошли» и впредь произойти могут[292 - Мартенс Ф. Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 216–224.]. Хотя Россия фактически встала на одну ступень с гарантами Вестфальского мира, никаких предложений о союзе с империей ни от Коллегии курфюрстов, ни от рейхстага в годы войны так и не поступило.

Кейзерлинг оставался послом в Вене до 1761 г. Хотя он всегда считался человеком А. П. Бестужева-Рюмина, после опалы и ссылки канцлера в феврале 1758 г. дипломат сохранил и свой пост, и влияние на дела, став фактически главным советчиком нового канцлера – М. И. Воронцова, никогда не занимавшего дипломатических постов и не очень хорошо разбиравшегося в хитросплетениях европейской политики[293 - Анисимов М. Ю. Россия в системе великих держав… С. 328–330.]