скачать книгу бесплатно
– Если я нигде не числюсь, это не значит, что не работаю. Жить-то нужно.
– Робби, если у тебя финансовые проблемы, я могу тебе помочь. Ведь мы же друзья.
– Не будем об этом. Мне нужно на месяц съездить к отцу, в Орегон.
Ушел к себе, задумался. К отцу действительно нужно бы съездить. Сколько же лет я не посещал дом? Кажется, двенадцать или тринадцать. Нет, после окончания службы я заскочил к отцу, оставил у него почти все полученные от дядюшки Сэма деньги, сказал, что двадцать тысяч – подарок сестре на свадьбу, а остальные просил поберечь для меня. Он уговаривал остаться, обещал взять компаньоном в фирму. Я только внутренне посмеялся. Ни за что не останусь в этом убогом поселке. Не намерен следовать семейной традиции – строить на полученные деньги дом, жениться, заводить кучу детей, не вылазить неделями из леса. Это не для меня. А ведь когда уезжал на призывной пункт, намеревался после службы вернуться, жениться, как все наши ребята. И девушка у меня была. Только она не дождалась меня, вышла замуж через год. Когда снова увиделись, у нее было уже двое детей.
Тут же вспомнил службу. Первые двенадцать недель – тяжелые. Непрерывная муштра, все более тяжелые физические нагрузки. Для меня это было не так уж сложно. В первые месяцы работы у отца, когда пахал вместе с рубщиками, было не менее тяжело. И нельзя было показать себя папенькиным сыночком. Но некоторые городские парни из больших городов, подписавшие контракт, – кто из-за проблем с полицией, кто романтики ради – ломались, перли к капеллану, просили помочь комиссоваться.
По семейной традиции я вначале был настроен вернуться в горы, получаемые деньги старался не тратить. Не понимал ребят, тратящих деньги на проституток. Ведь в Штатах полно нормальных девушек и женщин, всегда можно заполучить подругу на ночь, нужно только найти подход к ней. А в зарубежных командировках было не до женщин. И к чрезмерным выпивкам меня не тянуло. Не снимал жилье, хотя на это можно было получить у начальства деньги. А на что еще нужно тратить в армии деньги? Все обеспечивает хозяйственная часть.
Наши лесные парни всегда выбирали службу с максимальной зарплатой, поэтому шли в морскую пехоту. А я еще прошел по своим показателям в командование специальных операций. Кстати, не путайте эту службу с морскими котиками, совершенно разные задачи. Хотя пару раз испуганное высокое начальство бросало и их, и нас на несвойственные нам операции. После учебных двенадцати недель попал в батальон, расквартированный в Кемп Пендлентон, Калифорния. Не имею права ничего рассказывать о службе. Но побывали ребята нашей роты, в том числе и я, во многих местах: в Гаити, Афганистане, на Филиппинах и в Ираке. Были кое-где еще, но об этом нельзя даже упоминать. И везде нас бросали первыми – правда, быстро заменяли другими морпехами. Даже во время службы в резерве срывали с места. Тем более что в резерве – наиболее подготовленные мужики. И меня тоже отправляли, но за рубеж только один раз. Была большая заваруха, забрали и нас, хотя это не положено.
Ежегодно я откладывал из зарплаты десять, потом двадцать тысяч. Ведь за время пребывания в командировках платили больше, а тратить в Афгане или Ираке почти не на что. Пять лет в морпехах да три года в резерве, да полученный бонус и выходное пособие. К тому же все эти деньги не облагались налогами. В общем, привез я отцу после службы сто кусков капусты, в том числе двадцать для сестры, оставил себе чуть больше десяти. Он сказал, что мои восемьдесят надежно вложит. Сестра тогда уже была невестой, так что для нее двадцать тысяч были совсем нелишние. Ведь жених по здоровью не мог пойти в армию. И отец заявил мне, что отдаст ей деньги только на свадьбе.
После выхода из резерва поехал в Лос-Анджелес. Немного покрутился там, познакомился в барах с кучей ребят. Шапочные знакомства в основном, но некоторым я еще позднее, когда переехал в Южные штаты, позванивал. Точно так же в одном из баров познакомился со своей будущей преподавательницей хороших манер. Я уже писал, что сбежал от нее через полгода. Тогда как раз и деньги у меня кончились.
Один из приятелей устроил меня в охрану к «мексиканцу», как он говорил. Мексиканец Кинтеро оказался колумбийцем, и за те полгода, которые я на него проработал, довелось повидать многое. Хорошо хоть, что на разборки он меня не посылал. Да я, наверное, и не согласился бы. Он приставил меня к своей четырнадцатилетней дочери Доменике охранником. Девка уже почти зрелая, ей хочется развлечений, наркотиков, плясок до утра, секса. А тут над душой стоит здоровенный солдафон, твердит о приличиях, о папашиных запретах. Пыталась она меня соблазнить, чтобы потом управлять мной – вероятно, кто-то из таких же подружек посоветовал. Для меня уже тогда работа была важнее секса, не обращал внимания на ее заигрывания. Но она все равно пожаловалась папаше. Тот дочке не поверил, но выгнал меня со службы. Хорошо, что за это время получил представление об охранных системах, применяемых на гражданке.
Следующие пять лет занимался то одним, то другим. Лишь бы хватало денег на жизнь. Не хотелось возвращаться к отцу и брать у него свои деньги. Обнаружил у себя способности к покеру, и это давало мне возможность пять лет сводить концы с концами. Разобрался с психологией и психикой женщин в возрасте тридцати пяти – пятидесяти лет. Это тоже помогало. И категорически отказывался вмешиваться в темные дела.
Но все же, как реагировать на предложение Ицика? Немного страшновато – я уже не двадцатипятилетний морпех, не ценящий свою жизнь, не боящийся ни черта, ни дьявола. Но, с другой стороны, двадцать шесть тысяч – сумма весьма заманчивая. Это помогло бы мне продержаться еще с полгода минимум. Так ничего и не решил, отложил было все на завтра. А тут и Бетти пришла, стала объяснять, что и как будет в клубе завтра, как нужно будет себя вести. Слушал ее вполуха и вдруг понял, что согласиться придется. Не хочу выслушивать от женщины указания. Решил, что с Бетти придется расстаться сразу же после завершения контракта с Ициком.
Следующий день был нестерпимо долгим. Пришлось сидеть в первом ряду, почти напротив Ицика, и делать вид, что мне интересно. На самом деле присматривался к выступающим. Внутренне играл в игру – кто из гостей может желать Ицику смерти, и не находил. Все улыбаются, после того как бойкий распорядитель называет фамилии, по очереди произносят тосты в честь «нашего славного дорогого Исаака Моисеевича». Только некоторые – видимо, близкие друзья – называют его Ициком. Все они смешались у меня в голове. Запомнил только шустрого Слоана Спайдинга – постоянного кандидата на пост мэра Нью-Олбани от демократов и солидного республиканца Дэвида Гудмана – бывшего сенатора от штата. Возможно, запомнил, так как они выступали одними из первых, и я удивился, что оба эти еврея так не похожи друг на друга. Среди выступающих было много евреев, и это неудивительно, так как Нью-Олбани – один из городов со значительной долей еврейского населения. Но и афроамериканцы были представлены. Один темнокожий пастор в числе первых десяти зачитал свои поздравления. А позади Ицика сидел, почти не двигаясь, Джозеф. Врача я не заметил.
После этого долгого трепа все отправились в другой зал, где были уже накрыты столы. Теперь я сидел справа от Ицика через одного гостя. Бетти была рядом с мужем, слева от него. Опять разглядывал гостей, но ничего интересного не заметил. В клуб в этот день посторонних, даже членов клуба, не пускали, так что почтенные гости были единственными, кто создавал здесь шум. И шум этот по мере того, как продвигался обед, становился все сильнее. А как иначе, если за столом из ста пятидесяти гостей было не меньше сотни евреев.
Но все мучения когда-нибудь заканчиваются, завершился и торжественный обед. Наиболее важные из гостей начали пробиваться к Ицику, чтобы попрощаться. Я сказал ему несколько слов о своем согласии, когда мы вернулись домой. Бетти прошла ко мне, еще раз предложила остаться на недельку. Я только пожал плечами. Мы с Джозефом уже обговорили, как я попаду ночью в дом. Поэтому попросил Бетти проводить меня в аэропорт.
По дороге Бетти начала было снова высказывать претензии по поводу моего слишком быстрого отъезда. Пришлось прямолинейно заявить ей:
– Ты что, хочешь, чтобы я вообще больше не появился у вас? Не порти мне настроение. Мне и так предстоит не слишком радостная встреча с предком. Опять будет просить не уезжать. А что мне там делать?
Кажется, она поверила, что я лечу в Орегон. В аэропорту я довольно грубо отшил Бетти, когда она попыталась купить мне билет:
– Я тебе не жиголо, не лезь, куда тебя не просят.
Обиделась, но только на минуту. Загладил инцидент, крепко прижав к себе и поцеловав в шейку. Направил к выходу, похлопав заодно по попке. После ее ухода отправился искать бар или ресторан. Нет, есть не хотелось, но почему бы не скоротать время за столом или у стойки? Долго шел мимо всевозможных бизнесов. То пиццерия, то прокат автомобилей, то отель гостеприимно открывает двери жаждущим отдыха. Приземлился в ресторане Max and Erma’s. Занял место у стойки, лениво выбираю выпивку. Рядом плюхается на высокий табурет блондинка. То, что она блондинка, причем некрашеная, заметил сразу, ведь села спиной ко мне. Блондинка и блондинка, мне-то что… Остановил свой выбор на бурбоне «Ноб Крик». Заказал сразу две порции, чтобы не повторять заказ. К моему удивлению, блондинка резко обернулась ко мне:
– Не заинтересована, сама могу заказать.
– Помилуйте, мисс, не имел в виду ничего подобного. Я так привык заказывать себе.
А блондинка не так уж плоха. Лет тридцати пяти или чуть больше. Нормально упакована, без кричащей безвкусицы. Кольцо с солидным камнем на безымянном пальце правой руки. Вряд ли она православная. И лицо еще достаточно свежее. Снова извинился, представился:
– Простите неуклюжего бывшего морпеха. Не хотел вас обидеть. Я – Роберт.
Давно заметил, что упоминание моего военного прошлого действует на не слишком молодых дам активно, то есть это заинтересовывает их, увеличивает для меня шансы на знакомство. Не знаю, что их привлекает, возможно, морпехи в их представлении – сильные мужики, самцы. Впрочем, это на самом деле так. И эта блондинка не стала исключением.
– Нет, я не обиделась, просто устала очень. Да еще и мой рейс долго ждать. Лучше бы машину взяла, до Луисвилла всего две сотни миль.
Начало есть, правда, не представилась. Вероятно, даже внутренне еще не решила для себя, нужно ли продолжать разговор. Мне уже поставили два бокала с бурбоном. Но я не спешил отдаться ему:
– Еще лучше было бы супругу приехать и забрать вас домой.
Посмотрела на меня внимательнее. Естественно, вполне можно понять мои слова как заброшенную удочку.
– Вы уж определитесь, называть меня мисс или говорить о супруге.
– Только если вы поможете мне.
Сам не знаю, для чего затеял эту игру слов и намеков. Ведь ни в какой Луисвилл не поеду, у меня здесь, в Нью-Олбани, дела. Но почему бы не заиметь еще одну знакомую в Луисвилле? Бывал и там, не такой уж плохой город. Блондинка подняла правую руку, показала кольцо:
– Видите, все ясно?
– Да, ясно. Муж очень любил вас.
– С чего вы это взяли?
– У меня же глаза есть. На кольцо не поскупился.
Рассмеялась:
– Нет, кольцо я сама себе купила, у муженька средств на такое не хватило бы. Кстати, я не представилась – Роуз.
– Очень приятно, Роуз. Но вы так и не заказали себе, я вас отвлек. Все-таки осмелюсь предложить вам второй бокал. Или заказать шампанское?
Она опять рассмеялась. Абсолютно все женщины, по крайней мере до пятидесяти лет, выглядят значительно симпатичнее, когда смеются.
– Ладно, давайте бокал, не буду разорять вас на шампанское. А вы куда летите? К супруге?
Ну очень грубый намек. Могла бы без этого обойтись. Только совсем уж истосковавшийся по сексу мужик станет заигрывать с женщиной, направляясь к жене. Или сексоголик. Надеюсь, что не выгляжу сексоголиком. Скорее всего, подкалывает меня, ускоряет события. Поднял обе руки вверх, покрутил их, внимательно разглядываю:
– Вроде не окольцевали меня еще…
– Ну вы, мужчины, всегда притворяетесь холостяками. Впрочем, какое это имеет значение: через час разойдемся в разные стороны. Или раньше.
– Да, конечно. Вам лететь в Луисвилл, а мне в Юджин. Но мы могли бы обменяться телефонами.
Да, обменялись номерами телефонов, я рассказал пару смешных, на мой взгляд, историй из морпеховских побасенок, допил бурбон. Роуз потихоньку тоже опорожнила свой бокал. Потом мне пришлось рассказать, что я делаю здесь. Все просто, навестил в Нью-Олбани приятеля по службе в морской пехоте. У него здесь маленький бизнес с ювелирными украшениями: в основном мелкий ремонт, но и приторговывает. На жизнь не жалуется. Проговорился, что живу в Нэшвилле, работаю в службе безопасности небольшой фирмы. Не знаю, поверила ли, но дополнительно не пытала. Пришлось и ей колоться. Оказывается, у нее в Луисвилле художественная галерея, приезжала в Колумбус договориться с другой известной галереей об обмене картинами местных художников. Нужно же что-то новое выставлять. Обмолвилась, что и в Нэшвилле бывает. Смотрит на меня, – наверное, ждет, что я предложу свидание. Не уверен, что это мне нужно, проигнорировал. Прогулялись по территории аэропорта. А тут и регистрацию на ее рейс объявили. Распрощались без поцелуев и пожеланий встреч. А мне еще несколько часов ждать до времени выезда в Нью-Олбани. Нашел зал ожидания и подремал пару часов.
В три часа ночи я подъехал на такси к углу Янтис Драйв и Аштон Грин. До Кинг-Джордж-Драйв отсюда сотня футов и до дома Ицика столько же. Подошел к входу со стоянки машин юго-восточного крыла, нырнул в приоткрытую дверь. Там меня ждал Джозеф. Проводил до комнаты, в которой оборудован центр наблюдения. На дюжину экранов выводятся картинки с камер наблюдения. Джозеф разъяснил управление всем этим хозяйством – ничего особенного, у Кинтеро были устройства не хуже; сказал, что оружие и разрешение на него принесет завтра. Показал комнату для дневного отдыха и термосы с едой, обещал приходить каждую ночь после того, как все в доме улягутся. Оказывается, восточная часть дома уже несколько лет не используется, двери сюда обычно закрыты. Здесь мне придется провести неизвестно какое количество дней и ночей.
Молли
Июнь мало что изменил в моей жизни. Только то, что Билл переехал к нам, то есть к Ребекке. Пришел однажды с чемоданом, взлохмаченный. Сказал, что супруга выгнала его из дома. Добренькая Ребекка тут же предложила ему гостевую комнату, в которой раньше жила я. Так что теперь мы втроем в квартире. Но в живописи ничего не изменилось. Главное, с маслом у меня никак не наладятся отношения. Не устраивает цветовая гамма – когда попыталась нарисовать что-то на холсте, поняла, что грунт положила неправильно. И даже не знаю, в чем ошибка. Снова вернулась к плотной бумаге. Мазки то слишком жиденькие, то слишком уж размашистые. Помалюю, помалюю и рву очередной испорченный лист. Это о живописи. А в жизни все вроде нормально. Только Ребекка и Флоренс заинтригованы: как же это так, мы с Биллом живем в одной квартире, общаемся вечерами, но между нами ничего нет. Особенно пристала однажды с этим Флоренс:
– Молли, тебе уже двадцать лет, а у тебя еще нет мужчины! Это ненормально. Видела я этого твоего Билла. Конечно, ничего особенного в нем нет, замуж за него не посоветовала бы, но нельзя же совсем без мужчины обходиться!
– Обходилась и дальше обойдусь. Не нужны мне мужчины.
– Но ты и девушками не интересуешься. Ждешь принца на белом «Мерседесе»?
Не знаю… может быть, я действительно жду чего-то необычное? Память подсказывает – такого, как Роберт. Разозлилась сама на себя. Никакие Роберты мне не нужны. Вернее, я не нужна Роберту. Он ни разу мне не позвонил и не позвонит. Я тем более звонить ему не собираюсь.
Глава V
Июль
Роберт
Ночью после моего поселения в юго-восточном крыле Джозеф не смог принести заказанные МК 23 «Штурмовой» с глушителем и английский Fairbairn-Sykes. К «Штурмовому» я привык на службе, очень удобный, проверенное, надежное оружие. Молодцы немцы, хорошо делают. А английский тонкий длинный нож идеален, когда нужно работать совсем бесшумно. На мой взгляд, он лучше даже стандартного ножа «морских котиков». Джозеф оправдывался, что пистолет удалось заказать только в Колумбусе, но клялся, что следующей ночью я его получу. Про нож промолчал. Следующей ночью принес МК23 вместе с патронами, шестью тысячами долларов и документами на оружие. Посмотрел разрешение штата Огайо на ношение оружия. Оказывается, есть у меня право ношения и скрытно, и открыто, так как я уволен со службы с почетом. Вот ведь дотошный Ицик, или, скорее, его адвокаты. Докопались и до этого. Но нож у меня появился только через несколько дней. Два раза я спускался в подвал, проверял громкость стрельбы, вроде все нормально.
Весь остаток июня тянулась однообразная жизнь. Днем отсыпался, временами читал книги, которые мне приносил Джозеф. Ночью дежурил у экранов пульта. Что тут дежурить? Временами проезжают машины. Однажды увидел через случайно незакрытые шторы эротическую сценку в доме напротив. Но это ведь не через стекло, все смутновато, неинтересно. Ночью мимо дома никто не ходит, нет ничего, что взбодрило бы. Виски нельзя, приходится пить много кофе. Звук телефона я убрал полностью после ночного звонка Бетти. Не хватало еще, чтобы ее звонки всполошили дом. Она еще пару раз звонила, но я не отвечал – нечего ей сказать. А больше ни от кого звонков не было.
Начал злиться. Ничего не происходит, того и гляди Ицик откажется платить двадцать кусков. За что платить, если ничего не будет сделано? В конце июня Джозеф передал мне от имени Ицика, что следующие дни – самые тревожные. Ему девятого июля нужно вылетать в Бостон. Если ничего не произойдет, мне придется ехать вместе с ним. Вроде о таком не договаривались, но все лучше, чем ночные бдения у пустых экранов. С ума можно сойти от такого удовольствия. Это еще повезло, что я из Орегона. Житель старых штатов не смог бы сидеть столько ночей у экранов.
Но глубокой ночью с пятого на шестое июля на экране увидел нечто новое: сначала мимо медленно проехала машина с затемненными окнами. Бывает, но почему так медленно? Потом минут через десять в том же направлении прошел человек. Прошел так, что его лица не было видно. Вот же как! Видно, что смотрит на наш дом, а лица не разглядишь. Это мне не понравилось. Сразу сошла обычная сонливость. Схватился за оружие, готов действовать. Непрерывно оглядывал по очереди все экраны – ничего. Успокоился только минут через двадцать. Почему через двадцать? Этого времени вполне достаточно, чтобы обойти всю улицу Кинг Джордж Драйв по кругу и снова выйти к нашему дому.
Ничего не случилось и следующей ночью. Думал, что это была случайность, но слова об отъезде Ицика девятого числа беспокоили. И в три часа ночи восьмого июля я увидел ИХ. Сразу понял, что это мои клиенты. Почему? Они прошли мимо дома по другой стороне улицы, глядели на темные окна нашего дома. Зачем приличным людям глазеть на чужие окна? Прошли, вернулись уже по нашей стороне. Один остался у парадного входа северо-западного крыла, второй прислонился к стене у юго-восточного парадного входа, третий завернул за угол дома, по автомобильной площадке прошел к тому входу, через который меня три недели назад запустил в дом Джозеф.
Все понятно. Два парадных входа имеют крепкие стальные двери и металлические решетки. Их открывать долго. У запасного входа – только дверь. Кто-то рассказал бандитам о доме все. Вполне возможно, бандиты могут отмычкой справиться с замком. Мне даже обувь не нужно было менять: всегда на дежурстве в мягких тапках сижу. Бросился вниз, притаился у запасного входа. Я в темноте, глаза к темноте привыкли, бандит войдет с освещенной площадки. У меня преимущество. Жду, пистолет в кобуре, в левой руке отличный нож. Наконец бандит справился с замком. Тихо открывает дверь. Мне нужно, чтобы он закрыл ее за собой, чтобы его партнеры на улице не услышали возможный крик. Дверь закрывается, я правой ударяю бандита в солнечное сплетение, левой в темноте наношу удар в правый бок. Мужик здоровенный, не слабее меня. Только согнулся немного от удара – не знаю, задел ли нож что-то важное, хотя я чувствовал, что он глубоко входит в тело. Бандит еще не прочувствовал ранение, только острую боль, пытается ударить меня снизу, но я чуть уклонился, ведь я его вижу, а он меня нет. Бью его ребром ладони туда, куда нас бесконечно долго учил бить в учебке сержант. Бью по удобно подставленной мне шее, там, где подходит первый позвонок. Он начинает валиться. Бью еще раз. Свалился. Ощупываю его, ищу оружие. Забираю пистолет, вытаскиваю прикрепленный к его ноге нож. Выдергиваю свой нож – из раны пульсирует струйками теплая кровь. Вероятно, задел артерию или вену.
Бросаю его – теперь он не опасен. Бегу к парадной двери моего крыла. Через глазок вижу второго бандита, спокойно ждущего, когда первый откроет ему дверь. Да, мужик спокоен. Но в руках у него пистолет, направленный на дверь. Выхватываю свой МК23 из кобуры, нечего с этим церемониться, он не задумываясь откроет огонь, если заподозрит, что дверь ему открыл не его приятель. Я тоже не собираюсь размышлять. Тихо открываю дверь решетки. Левой рукой поворачиваю ключ металлической двери и в приоткрывшуюся щель стреляю мужику в голову. Вдруг на нем бронежилет? Мужик падает. К сожалению, третий бандит, стоящий у северо-западного парадного входа, слышит в ночной тишине выстрел. Ни я его не вижу, ни он меня. Но он теперь готов к встрече.
Прижимаюсь к стене, чуть выглядываю, пригнувшись, за угол. Бандит тоже высовывается, всматриваясь в происходящее около моего парадного входа. Возможно, он видит что-то, но не думает, что это моя голова. Автоматически три раза стреляет по высоте, где должна появиться моя грудь. Я стреляю ниже уровня бронежилета. Попадаю. Позднее выяснилось, что попал в верхнюю часть правой ноги. Бандит отшатывается за угол, пытается понять, насколько тяжелое ранение. В любом случае ему нужно уходить – продолжение акции невозможно. Он не намерен узнавать, что с «коллегами», бросается в сторону, где стоит машина – и подстреленная нога подводит, бандит падает. Ощупывает ногу, убеждается, что кровотечение сильное, пытается снятым ремнем перевязать ногу, но рана слишком высоко. В это время я уже добрался до угла, за которым он раньше скрывался, заглядываю за него. Бандит как на ладони, прекрасно освещен уличным фонарем. Стреляю два раза. Он вскинулся и затих. Осторожно продвигаюсь к нему, держа его голову на прицеле. Это излишне: оказывается, вторым выстрелом я попал ему в голову.
Бегом возвращаюсь к первому бандиту. Включаю свет, держа его на мушке, около бандита слишком большая лужа крови. Он, на мой взгляд, не жилец. Еще чуть шевелится, но сознание не включено. Бегу в комнату Джозефа, прошу оповестить Ицика. Откуда-то появилась вечно молчаливая женщина, я так и не узнал ее имени, с ужасом смотрит на меня, ведь я перепачкан кровью бандита. Джозеф не раздумывает ни минуты, торопится к хозяину.
Через час в доме уже полиция, врач констатирует смерть всех трех бандитов. Следователь опрашивает меня, я рассказываю всю историю, мне нечего скрывать, я работал на законных основаниях, а рядом с бандитами найдено оружие. Ицик предпочитает не вмешиваться. Даже уехал в свою спальню после обмена любезностями со следователем. Еще через час появилось полицейское начальство, молчит, по недовольному лицу видно, что начальника подняли с постели. Прибывший адвокат Ицика разговаривает со следователем. Полицейский начальник ушел в спальню Ицика – вероятно, он знал о готовящейся засаде. Рассвело, хотя солнце еще не взошло. Тела бандитов многократно сфотографированы и увезены. Мне бы сейчас в ванну да завалиться спать. Но нельзя, еще не все процедуры завершены.
Вечером Ицик сообщил, что получено разрешение полиции ему и мне вылететь завтра на несколько дней в Бостон. Но после возвращения мы обязаны снова встретиться со следователем в качестве свидетелей.
В Бостоне переночевали без происшествий. Ицик взял с собой, кроме меня, только Джозефа. Утром едем в просторном авто на собрание акционеров. Ицик предупредил, что сегодня десятое, и я должен охранять его весь день, поэтому в машине распоряжался я. Посадил Джозефа у правого окна заднего сиденья, сам сел у левого, приоткрыв его так, чтобы можно было стрелять. Ицик сидит между нами, полностью прикрытый нашими телами. Сзади идет еще одна такая же машина, но с полностью зашторенными окнами. Считал, что нападение может быть только слева, с обгоняющей машины или со встречной. Предосторожности оказались излишними – никто на нас не напал. В вестибюле здания передали Ицика местной охране, сами расположились в соседнем кафе.
Сидеть до звонка от Ицика пришлось более часа. Наконец мы его забрали, вернулись в отель. Видно, что Ицик полностью удовлетворен ходом дел. Я это понял окончательно, когда он велел Джозефу передать мне деньги. Ицик не утерпел, похвастался:
– Прижал я друзей. Заявил, что не допущу нового выпуска, у меня ведь блокирующий пакет акций. Заставил выкупить весь мой пакет, да еще и затребовал премию в десять процентов. А фирме позарез нужны новые деньги, куда им было деваться, пришлось согласиться. Так что у меня теперь проблема – куда вкладывать полмиллиарда.
Я почесал затылок – действительно, проблема. Я бы с подобной не справился. Он добавил:
– Вам, Роберт, придется еще пару дней задержаться для беседы со следствием, но не думаю, что у нас будут проблемы. И вы можете ехать куда хотите или погостите еще некоторое время у нас.
Вот ведь сказал: «У нас проблемы». Проблемы могут быть только у меня. И то думаю, что не превысил пределы самообороны. Надеюсь, что полицейское начальство и местный следователь будут все оценивать благоприятно для меня.
Возвращались опять частным самолетом. Я спросил Ицика, его ли это самолет, но он только пожал плечами:
– Зачем мне самолет? Чтобы Бетти на нем летала к тебе? Я редко летаю, предпочитаю оставаться дома, дешевле арендовать самолет на несколько дней.
В аэропорту нас встречала Бетти. Несколько предыдущих дней она отсутствовала – так постарался организовать Ицик. Пропустила трагические события. Теперь набросилась на меня, не обращая внимания на Ицика и Джозефа:
– Так ты все эти дни был у нас дома! И ничего не сказал мне. А я-то переживала, почему ты не отвечаешь на звонки. Черте что думала.
Ясно, о чем она волновалась. Но мне теперь все равно, пусть думает, что хочет. Еще пара дней, и я улечу в Орегон.
Немного помотал мне нервы следователь, многократно спрашивая одно и то же. Но я быстро заметил, что делает это он «без души». Положено для записи беседы со свидетелем многократно перепроверять детали. Мне было легко не сбиться, так как все время говорил правду. Сбиваются, начинают противоречить себе, когда, забывая одну ложь, громоздят другую. Поэтому я успокоился, помогал ему выполнить его часть работы. Когда беседовать закончили, спросил, имею ли я право оставить у себя оружие, предоставленное заказчиком. Он только пожал плечами: «Хозяин купил для тебя, у него и спрашивай». У Ицика я даже спрашивать не стал.
Потом, когда после ужина ушел в свою комнату и попытался уснуть, ничего у меня не получилось. И не потому, что жарко. Снял с себя все, лежал под простыней голый. Но все время всплывали детали, которые я рассказывал следователю. Нет, меня не мучила совесть за трех погибших здоровых мужиков – они знали, на что идут, получили за это авансы, делали свою опасную работу. Я тоже делал свою работу, тоже рисковал получить пулю в лоб. Или им не повезло, или я более аккуратный работник. Меня не будут преследовать воспоминания о них. Если бы не сегодняшняя долгая беседа со следователем, когда пришлось многократно рассказывать, как происходило дело, я бы уже почти забыл обо всем, размышлял бы о поездке в Орегон.
Не мучают же меня кошмары Афгана, Ирака, Гаити, хотя и там было много неприятных, порой ужасных эпизодов. Только Филиппины… Да, о Филиппинах не хотелось бы вспоминать, но это не от меня зависит. Там нас послали выручать какую-то идиотку, сунувшуюся во время гражданской войны помогать «бедным, страждущим нашим собратьям». Нашли мы ее убитой вместе со всей деревней, в которой она пыталась организовать помощь молодым матерям. Нашли истерзанную, а потом заколотую и с перерезанным горлом. Собственно, мятежники поступили так со всей деревней, включая стариков и детей. Особенно досталось женщинам. Мужчины деревни отступили перед мятежниками. И когда мы ворвались в деревню, перестреляв большинство мятежников, увидели эти растерзанные тела, и не только не запретили мужчинам деревни прирезать раненых и сдавшихся мятежников, но делали то же самое.
Одно дело – война, сражение вооруженных мужчин. Тут скажется, кто лучше подготовлен, кто лучше вооружен, кто уверен в праведности своего дела. Никогда не спрашивали себя, зачем нас послали в чужую страну, это дело политиков. Наше дело – выполнить приказ и вернуться живыми. Но мирных людей-то для чего трогать? Они ни в чем не виноваты.
Долго ворочался, ведь уже привык спать днем, бодрствовать ночью. И вдруг скрипнула дверь. Мгновенно вылетели прочь все неприятные мысли, приподнялся над подушкой, готовый отпрыгнуть в сторону, среагировать на любую угрозу. Но к кровати почти бесшумно подплыла Бетти. Успела по дороге от двери сбросить с себя ночнушку, нырнула под простыню. По-хозяйски устроилась надо мной и предалась любимому занятию…
Через два дня я все-таки уехал. Но не в Орегон, а в Нэшвилл. Хотел решить, что делать со съемной квартирой: отказаться или продлить контракт. Наведался к майору – оказывается, к нему стал ходить богатенький мужик. Ну как тут не пощипать хорошего человека! Три раза заезжал к майору. Но четвертый раз не получилось. Неожиданно позвонила Роуз, невинным голоском говорит, что у нее дела в Нэшвилле, не хотел бы я встретиться? Что ж, хоть я и не сторонник максимы «Не в наших правилах отказывать женщинам», но слишком мягок – не смог отвертеться. Договорились встретиться вечером в галерее Warehouse 521 на Хетер-Плейс. Она сразу же сказала, что потом приглашает меня посидеть где-нибудь в ресторане, послушать музыку. Черт побери, у меня что, на лбу написано, что женщины должны водить меня в ресторан, что, я сам не могу оплатить?! Немного разозлился, но вежливо ответил, что согласен, но в ресторан приглашаю я.
В галерее я нашел Роуз быстро. Поздоровались, но она тут же сказала, что еще минут двадцать должна заниматься своими делами. Пожал плечами:
– Конечно, дорогая, работа – главное. Я пока похожу, полюбуюсь картинами.
Действительно, ходил, рассматривал все эти выставленные художества. Оказывается, чем больше художник чудит, тем больше его творчество ценится. Иногда просто смешно смотреть на «украшающие» стены нелепицы. В уголке небольшого зала увидел Молли. Удивился – хотя чему удивляться, она же пытается рисовать. Наверное, пришла посмотреть работы. Не стал подходить – о чем говорить? Да и с дамой я здесь. Но стал чуть в стороне, наблюдаю. Интересно, что она будет смотреть.
Заодно и ее рассмотрел. Почему-то вспомнилась Северная Ирландия, жаркое лето, девушка в окне дома напротив. Мы были задействованы в операции против ирландских террористов. Англичане не больно-то любят вмешательство американцев в дела на их территориях. Но Ирландия для Штатов – не какая-нибудь «Индо-Бразилия», у каждого американского ирландца куча родичей и приятелей в Ирландии. И террористы шмыгают туда-сюда. Вот мы и сидели втроем четыре дня в небольшом домике, бесцельно ждали приказа. Матерились, что питаться приходится консервами, даже разогреть их на очаге не разрешалось – дымок над нежилым домом могли заметить. А рыжая девушка в доме напротив была весьма хороша. Парни скрипели зубами, когда она вечером появлялась в освещенном окне почти неглиже. Дурацкое воспоминание…
А Молли смотрела на три похожие акварели с видом аллеи, цветов и деревьев вдали. Небольшую картину маслом я сначала не заметил, так как она на нее не смотрела. Об этих акварелях Молли оживленно разговаривала с солидной дамой. Неожиданно они обе рассмеялись, и Молли повесила на две акварели карточки «Продано». Вот так да, значит, она уже не только смотрит! Теперь внимательно посмотрел на акварели. Не похоже на соседние картины. Не знаю термин, но довольно жизненно. На картине маслом пейзаж с видом на реку, но смотрится она как-то тускло. Хотел подойти, поздравить с продажей, но тут ко мне вернулась Роуз, очень довольная, – оказывается, договорилась с хозяйкой о взаимодействии. Проговорилась, что будет чаще приезжать в Нэшвилл.
Не среагировал, хотя, возможно, она ждала каких-то слов. Не дождалась, предложила поехать в Ets Restaurant. Возможно, это рядом с ее отелем. Но я возразил, что the Stillery Midtown лучше. На самом деле не уверен в этом, так как в предложенном ею ресторане не был и даже не знаю, где он. Но я приглашаю, я и должен определять все. К тому же с самого начала нужно показать, кто в доме хозяин. Посидели в ресторане, послушали не очень-то хорошего певца, завершили вечер у Роуз в номере.
Роуз задержалась в Нэшвилле на неделю, хотя дел у нее здесь, на мой взгляд, никаких не было. Надо было бы прервать наш совместный отдых раньше, просто по возможности оттягивал отъезд в Орегон.
Молли
Все-таки я не права, когда думала, что масло мне никогда не подчинится. Одолеваю. Медленно, но осваиваю то одно, то другое. Жалко, что столько времени приходится тратить на добывание хлеба насущного. Самые светлые часы теряю в кафе Флоренс. Только раз в неделю у меня выходной, когда почти все время можно отдать работе. Может, я зря называю для себя часы борьбы с красками работой. Как выразился Билл, когда я случайно огорченно призналась, что вся дневная работа пошла насмарку: «Работа – это то, за что деньги платят». Конечно, мне за мою возню с красками никто деньги не платит. Нет у меня ничего, что можно было бы выставить на продажу. Пока удалось научиться смешивать цвета так, как задумано, – маленькое, но достижение. Теперь разобраться бы с перспективой. Почему в акварелях у меня не было этой проблемы? Что здесь мне мешает? Снова и снова рисую одно и то же. Каждый раз убеждаюсь в ошибке.
Билл посмотрел однажды, он старается не вмешиваться в мои штудии, забрал у меня кисть и поправил что-то. И картинка ожила. Ничего не сказал, ушел к себе. А я долго выверяла те незначительные изменения, которые он внес. Тут же повторила рисунок и удивилась – получилось. Начала другой вариант – снова попала в точку. Все, нет и этой проблемы. Сказала для себя, что нужно выехать на настоящий пленэр, работать с незнакомым видом, желательно сложным. Поговорили с Биллом. Он предложил выехать на природу к известному ему месту на Камберленде. Перед полагающимся мне днем отдыха я договорилась с Ребеккой. Заготовила все, что ей может потребоваться на следующий день, и мы отправились после работы в путь на машине Билла.
Ехали целый час. Это на карте было близко, но дороги прямой нет, приехали ближе к вечеру. Место чудесное, на берегу широкого устья Спенсер-Крик при впадении в Камберленд. Великолепный вид на лесок на том берегу, на разбросанные домишки или фермы. Пока я разглядывала открывающиеся виды, Билл поставил палатку. Я хотела сразу сесть за мольберт, но Билл сказал, что вечерний пейзаж мне пока рано пытаться рисовать. Предложил отложить учебу на завтра, а пока искупаться. Купаться не очень хотелось, хотя я и взяла с собой купальник. Билл начал возиться с костром, а я залезла в палатку, переоделась, иду к воде, пробую ее ногой – теплая. Оборачиваюсь – пришла в смятение: Билл идет к воде абсолютно голый. Наверное, у меня на лице было такое изумление, что Билл с удивлением спросил:
– Что с тобой? Ты что, голого мужика не видела? Член тебя смущает?
Ничего не ответила, отвернулась, бросилась в воду, отплыть от него подальше. Обернулась, а он стоит еще около воды, нисколько не стыдясь своей наготы. Так и не приблизилась к нему в воде, я ведь плаваю хорошо – по крайней мере, лучше Билла. И выскочила из воды раньше него, бросилась в палатку. Только начала переодеваться, он заходит тоже в палатку, прижимается всем телом:
– Замерз, вместе теплее. Сейчас я презик надену.
А я ведь уже сняла с себя все мокрое. Какой там холод – от него жаром пышет. Бормочет что-то. Не успела опомниться, как мы уже лежали на моем брошенном платье. В первом сексе, когда его не ждешь и не желаешь, ничего приятного. Сначала боль. Потом терпела его, пыхтящего. Никаких мыслей, только желание: «Скорей бы это кончилось». А Билл, закончив, с досадой говорит:
– Ты как колода, никакого движения.
