скачать книгу бесплатно
«известна пьеса. выучены роли…»
известна пьеса. выучены роли.
суфлер забывчив – что поделать с ним?
свобода воли есть свобода боли,
которую мы людям причиним.
в театре кресла с плюшевой обивкой,
и занавес из бархата под цвет.
и билетерша дарит нас улыбкой,
фонарик наставляя в наш билет.
в руке программка, свернутая в трубку.
играет как всегда – состав второй.
пришел черед отравленному кубку.
отравленный клинок – не за горой.
пора, мой принц! не слышно оркестрантов.
в последний раз чуть дернулся кадык.
Горацио встречает оккупантов
рассказом о погибели владык.
«конь леченый…»
конь леченый
вор прощеный жид крещеный
одна цена
одна цена но какова она
потому что конь леченый лучше чем конь больной
разбойник прощеный Христом на кресте
лучше чем вор иной
жид крещеный Сам Христос пришедший к реке Иордан
где трижды водой окатил его пророк Иоанн
стара поговорка но не повторяй ее мне
говоря о товаре подумай сперва о цене
«когда дети малы они хороши и милы…»
когда дети малы они хороши и милы
глаза как маслины волосы вьются тоненький голосок
кто вас мальчики вытянул за письменные столы
с черными телефонами портупеи наискосок
галифе сапоги в кабинетах натерты мастикой полы
в завершение пуля в затылок если сам то в висок
кого из полуподвалов кого из высоких квартир
витражи в парадных мрамор лестниц в гостиной камин
в расстрельном подвале теперь обыкновенный тир
подвал глубок винтовок много а ты один
было можно подать документы но ты опоздал в ОВИР
и что теперь зарубежью до табачных твоих седин
и какое дело кому что дед работал в ЧК
а арестован-расстрелян был уже ГПУ
что от пощечины девичьей у тебя горела щека
что сын твой в форме ОМОНа служил разгонял толпу
что внук твой похож на того кудрявого мальчика
который святую русь разносил в щепу
расти мальчик расти душой не криви
хорошо учись пиши стихи себя не ласкай
потому что руки твои в наследственной вязкой крови
и в твоих ушах овчарок надсадный лай
расти мальчик работай прилежно и хорошо живи
на пляже летом лежи читай загорай
какие девы проходят к воде мимо подстилки твоей
они и сами подстилки но как объяснишь это им
и это карма сансара судьба до скончания дней
живем не тужим себя ни в чем не виним
«Море пахнет солью и йодом…»
Море пахнет солью и йодом.
Город пахнет распадом-разладом.
Это место намазано мёдом.
Это место становится адом.
Это место мечено кодом.
Это место истоптано стадом.
Люди смотрят под ноги и в карты.
Видно местность им не знакома.
Здесь в тюрьму как за школьные парты
всех сажают. Дальнейшее – кома.
Ходят парами жрицы Астарты.
Ходят тройками члены обкома.
Море пахнет всемирным потопом.
Город пахнет полуденным жаром.
Жизнь идет по нехоженым тропам.
Старость катится кегельным шаром.
Что поделать с таким хронотопом?
С кожей, траченой южным загаром?
Лето красное кажется черным.
Небо синее кажется белым.
Город кажется огнеупорным,
но принюхаться – пахнет горелым.
А хотелось бы, чтобы попкорном,
или персиком переспелым.
«солнечный свет сквозь листву винограда…»
солнечный свет сквозь листву винограда.
гудение утренних пчел.
жизнь прокатилась – ни склада, ни лада,
словно бы в книжке прочел.
из-под затертого переплета,
с высохших хрупких страниц.
птицы щебечут во время полета.
что нам до пения птиц?
что нам до пчелки, трудяги извечной?
на ножках желтеет пыльца.
что до вселенной, не столь бесконечной,
чтоб не дожить до конца?
вот и уходит ночная прохлада,
молча откуда пришла…
солнце, сияй сквозь листву винограда!
гуди, золотая пчела!
«Творенья старого поэта…»
Творенья старого поэта,
проснувшегося до рассвета,
когда в саду густой туман
росою падает на землю…
О чем ты шепчешь? Я не внемлю.
Старик – ты гений, я – профан.
Что мне рифмованные строки,
кто мне нелепые пророки
с нечесаною сединой,
как сжиться мне с твоим страданьем,
с твоим последним назиданьем,
переселяясь в мир иной?
Старик, прости, я сам не молод,
весь переломан, перемолот,
смешной изгой в своем дому,
пристыжен веком и обижен,
я сам не чесан и не стрижен,
живу, гнию не по уму.
Живу, гнию, сомненья прячу,
как в магазине недостачу
прикрыть пытается ловкач,
но суд идет – смешны попытки,
на выход, собирай пожитки,
и кто тебе, больному, врач?
Я сам – безродный, сам – калека,
из девятнадцатого века
листаю стихотворный том,
и милый ямб четырехстопный,
четвероногий, расторопный
звучит в мозгу моем пустом.
Есть в осени первоначальной
простор твоей строке прощальной,
и я, послушный книгочей,
лишь отзвук или отсвет, эхо,
твой раб, несчастный неумеха.
Прощай же, свет моих очей!
«И во дворе и на календаре – зима…»
И во дворе и на календаре – зима.
Холод цветет, чуть рассветет – сгущается тьма.
Коротки дни, ночи длинны, как чувство вины.
Люди больны, над собой не вольны в дебрях страны.
И, как всегда, как в иные года – чувство стыда.
В лужах декабрьских чернеет вода под корочкой льда.
Гитара, звени, мы с тобою одни, полночный романс.
Вспомнишь едва эти слова – снова впадаешь в транс.
Не говори, лучше бери за руку, обними,
Господи мой, этой зимой как остаться людьми?
Удастся ли мне не жаться к стене и не скользить по льду,
как стерпеть смогу, что город в снегу, а души – в аду?
Депрессия, грусть сильны, ну и пусть, или все это зря?
Встал на заре, на календаре – первое декабря.
Терпсихора
Вторая ода
1
Пандора! Ты открыла свой сундук.
Доныне деревянной крышки стук
в горах Кавказа отдается эхом,
и беды все, что стайка мотыльков,
летят – как видно, жребий наш таков —
пришел конец покою и утехам,
свободе от одежды и цепей,
от бурных рек, непаханных степей…
Так Зевс судил лентяям, неумехам!
Вот чаша скорби – до конца испей!
О юморист! Не суйся к нам со смехом,
не открывай широкозевный рот,
не выпускай на волю анекдот!
2
Пустой сундук. Но там, на самом дне
сидит Надежда – крылья на спине,
сандалики и платье из поплина,
а рядышком, немного в стороне —
она! она! Иль показалось мне?
О Муза! Ты прекрасна и невинна,
