скачать книгу бесплатно
а небо сквозь крупную клетку
сияет немыслимым светом, но где
находим упрямство остаться в беде,
на радость почившему предку?
Он думает – мысли пустой головы —
мы тоже погибли, мы тоже мертвы,
дыханье – обман и биенье
железного сердца – всего лишь мотор,
ненужная вещь, безнадежный повтор,
сплошное недоразуменье.
Что пишем, а что остается в уме,
что ищем, а что сохраняем во тьме,
вдали от признаний и чести.
Мы грешные люди – грехи на полу,
как тряпки навалены в каждом углу,
и вор-прокурор приглашает у столу,
чтоб нам сообщить об аресте.
«кости тогда назывались зернь а кабак кружало…»
кости тогда назывались зернь а кабак кружало
у каждого на груди по кресту и медной иконке
на Пасху священник читал смерть где твое жало
смерть внимательно слушала и посмеивалась в сторонке
все знали вечером водка губит а утром лечит
ее называли зеленым вином так оно легче
а тут проклятая зернь иже хлещет и кости мечет
и все равно что выпадает чет или нечет
так в позорной игре во хмелю и разбое
прошлых веков сегодняшний день рождался
что при феодальном что при советском строе
как сомкнулся капкан так до сей поры не разжался
впрочем наш железный капкан лучше канкана в париже
а что кровь на нем запеклась никому не мешало
это яснее в полночь когда смерть придвигается ближе
и из-под полы кажет острое древнее жало
«как хорошо креветке…»
как хорошо креветке
в коралловом лесу
сидит себе на ветке
качаясь на весу
а вес не больше грамма
поскольку молода
медуза вместо храма
да здравствует вода
соленая морская
тропическая синь
горячих рыбок стая
немного поостынь
медуза вместо храма
да здравствует вода
царевич Гаутама
захаживал сюда
он говорил о многом
о карме и судьбе
прозрачным осьминогам
планктонной голытьбе
о перевоплощенье
вся жизнь круговорот
и не прервет вращенье
ничей зубастый рот
а рты всегда в избытке
и зубы так остры
так медленны улитки
и рыбки так пестры
все движется покуда
персты в щепоть сложив
живет подводный Будда
и мир подводный жив
«в шестьдесят восьмом он был студентом сорбонны…»
в шестьдесят восьмом он был студентом сорбонны
и всюду носил цитатник мао к сожалению в переводе
но китайский позднее выучил потому что законы
революции строги особенно если не следовать моде
стричься коротко одеваться в подобие синей пижамы
чтобы все на одно лицо и на одну фигуру
чтоб под курткой была сокрыта грудь красавицы жанны
чтобы грудь плоскодонки сюзи не оскорбляла натуру
с возрастом он изменился сердце его смягчилось
в женщинах больше ценил интеллект чем груди
сюзи старилась рядом революции не случилось
что-то было конечно но что позабыли люди
он был профессором левым востоковедом
сопоставлявшим идеи мао с концепциями лакана
в этом наверное был резон но он мне неведом
философия представлялась чем-то вроде большого обмана
он говорил по-русски мы сидели в кафе в одессе
уже потерявшей «с» но не ставшей еще украiнським мiстом
был первый день Пасхи отовсюду Христос воскресе
я думал что был православным он думал что был атеистом
он расспрашивал о былом о жизни в советском союзе
где даже цитатник мао числился в тамиздате
рядом сидела молча все та же сюзи
и глядела на муравья окопавшегося в салате
«как изменились наши лица…»
как изменились наши лица
в непрочной памяти неверной
очарованье не продлится
и не помедлит день вечерний
но все же тютчевские строки
все чаще мне на ум приходят
чужого времени потоки
переполняют водостоки
на западе сиянье бродит
но тень ложится все плотнее
на сад стоящий в ожиданье
и мы гуляем по аллее
и жизнь тускнеет и страданье
переполняет мирозданье
прославим сумерки в которых
все растворится без осадка
судьба в попреках и укорах
страна в неправедных поборах
среди руин правопорядка
прославим свет любви последней
в которую вся жизнь вместилась
любви что постояв в передней
ушла и с нами не простилась
«ничего не понимаем…»
ничего не понимаем
фикусы торчат из кадок
перед каждым первомаем
истерический припадок
истерический весенний
гормонально-аморальный
возрождение растений
быт квартиры коммунальной
гром посуды или гаммы
из открытых пыльных окон
павший дед глядит из рамы
на красотки падшей локон
вдовы сидя на балконах
смотрят в небо с укоризной
там их мальчики в погонах
с их небесною отчизной
мир народам в кои веки
с негодяев взятки гладки
и стучит костыль калеки
по раздолбанной брусчатке
«стихи умирают как оплачивались построчно…»
стихи умирают как оплачивались построчно
время катится под уклон как ребенок с горки
треснули стены все что стояло прочно
покосилось осело необходимы подпорки
вот упираются бревна в известняковые стены
вот к контейнеру вынесли книги перевязанные веревкой
поколение как старый актер неохотно сходит со сцены
думали смерть убийца а она оказалась воровкой
«спитая простота святая пустота…»
спитая простота святая пустота
на знак воды ложится знак креста
на зрак беды ложится жар огня
«измучен всем не стал бы жить и дня»
изучен всеми поперек и вдоль
я расскажу вам что такое боль
не нужно слушать мыслить и смотреть
не забывайте сердце запереть
«я пытался действовать – мне говорили – не лезь!..»
я пытался действовать – мне говорили – не лезь!
я пытался сказать – мне говорили – молчи!
я уцелевшая щепка – в то время рубили лес.
лес пошел на дрова, и дрова спалили в печи.
дрова спалили в печи, и щепка осталась одна.
во дворе на траве, где раньше лежали дрова.
она отсырела и на растопку уже не годна.
бездействует и молчит – и в этом она права.
