скачать книгу бесплатно
– Ну, подожди, скоро начнется. – успокаивала меня акушерка.
Мне выдали большой, дырявый халат, который по идее должен быть с поясом, но предыдущая роженица его потеряла, и поэтому мне приходилось все время его запахивать. На ноги надели тапки сорок последнего размера, когда у меня тридцать шестой. Как в армии прямо!..
Помню, мама учила, когда воды отойдут – не садись, ходи, быстрее родишь. Так больше и не присела. Маленькая стрелка часов остановилась на тройке, а большая пробежала ещё две цифры. Медики в своих документах записали: «Поступила в 15.25». В коридоре за столиком сидела акушерка, которая в это время осталась на смене одна. Хотя нет, еще санитарка была. Но она не в счет – весьма тугоухая и нерасторопная женщина. Я ходила взад и вперед, взад и вперед по коридору, каждый раз натыкаясь на свою акушерку Людмилу Владимировну, пока та не сказала: «Да посиди, ты, наконец!»
– А можно? – удивившись, поинтересовалась я.
– Конечно, можно! У тебя даже еще схваток нет. Хотя странно. Сейчас мы что-нибудь придумаем… – она порхнула в кабинет в своем белом халате.
Мне сделали несколько стимулирующих уколов, и процесс, как говорится, пошёл. Все заныло, заболело, но, видимо, у моего организма есть защитная реакция – смех! Мне больно, а я смеюсь, песни пою. Схватка начнется – постою, подышу, прошла – снова смешно. Санитарка, проходя мимо меня с эмалированным ведром, обернулась: «Ну, эта еще долго не родит! Всё-т смешно, вот, погоди, скоро не до смеху будет!.»
И, правда, скоро стало совсем не до смеху.
* * *
На протяжении схваток меня периодически приходил проверять мой врач-гинеколог. Мужчина невысокого роста, с сильными руками и черными, как уголь, глазами. Его на приеме всегда хвалили. Мол, внимательный такой, добрый, учтивый. А я все равно стеснялась, всегда думала: «Господи, хоть бы не у мужика рожать! Со стыда ведь сгорю! И вот на тебе – пожалуйста! Владимир Анатольевич! Собственной персоной! Ну что, Маруся? Стыдно? Нет? Не до этого? Не до этого!»
– Посмотрите, Владимир Анатольевич, как там? – завидев его в дверях своей палаты, попросила я.
Он уложил меня на кушетку и запихнул пальцы туда… Я почувствовала боль, а он сухо констатировал: «Все идет по плану». А потом обратился к акушерке: «Вызовете меня часа через два».
В моей голове даже не промелькнула мысль: «Почему именно через два?»
Я продолжала балансировать по коридору и считать половицы. Замечала, что в некоторых местах они расходятся, а многие доски так и вообще прохудились и не мешало бы их заменить.
Схватки шли за схваткой и всё учащались и учащались. Теперь у меня появилось новое занятие – я должна была засекать время между ними, а также их продолжительность и об этом сообщать Людмиле Владимировне. Это разнообразие внесло в мою жизнь оживление. И причём не только в мою, но и в жизнь медицинского персонала.
В перерыве, когда я могла дышать спокойно, умудрялась говорить по мобильнику, обзванивая всех родных и близких мне людей. Сразу скажу, что муж мне не поверил, что я в роддоме, и решил, что я, как обычно, прикалываюсь, сказав при этом, что на мои шутки «больше не ведётся», пока ему не позвонила моя мама и не сообщила об этом в другой форме, на что он испуганно ответил: «А что делать мне?»
Мама предложила ему короткий план действий, который уместился в одном слове: «Ждать»! Он же названивал мне и пытался как-то подбодрить и успокоить. Схватки учащались. Я выключила телефон.
– Людмила Владимировна, я в туалет хочу! Ой-ё-ёй, как хочу! – проговорила я скрепя зубами от боли.
– Сильно хочешь, говоришь?.. Да? – подошла она ко мне.
– Да! Очень сильно хочу! – держалась я за металлическую спинку кровати.
«Зинаида!» – крикнула санитарку Людмила. «Зинаида-а—?а», – позвала ее снова она. Та, как обычно, ничего не слышала. «Зинаида!» – со злостью в голосе прокричала в третий раз акушерка. «Ну, наконец-то! Где ты ходишь?!» – высказала откуда-то появившейся Зинке Людмила Владимировна.
– Простите, я не слышала, – оправдывалась та перед нами.
– Не до твоих объяснений. Готовь роженицу! – кинула ей акушерка.
Зинка притащила мне синие бахилы на ноги, такого же цвета сорочку и шапку. По кой леший мне ваша шапка?! У меня волосы и так в косу убраны…
– На чем рожать будешь? На кровати или на кресле? – приподнимала брови Людмила.
– На кресле. На нём ведь легче? – с надеждой в голосе проговорила я.
– Наверно, легче. Попробуй, – раздвигая его, соглашалась со мной акушерка.
И вот картина маслом. Лежу я на этом кресле. Зинка мне чулки какие-то натягивает, Людмила ногу держит, да приговаривает: «Тужься-тужься». А я и не понимаю: «Неужели сейчас всё начнётся.» Я как на это кресло забралась, мною такое спокойствие овладело, будто ничего мне больше и делать не надо. Все. Баста. Лежу – помалкиваю. От схваток устала уже. А акушерка опять за свое: «Тужься, Маша. Пробуй!» Санитарка мне под голову положила свою руку. Костлявую. Тонкую. Мне неудобно – жуть! А сказать ничего не могу и пошевелиться тоже не могу – боль дикая!
Влетает мой любимый гинеколог! Мужчина! О, как я тебя ждала! Оказывается, я тебя ждала.
– Почему не позвонили?! Я как чувствовал, что раньше начнется! Как чувствовал! Так, Маша, теперь ты поступаешь в мое распоряжение! Приказы здесь отдаю я, твоя задача – их четко выполнять! Если будешь что-то делать не так – буду орать, ругаться и топать ногами.
– Орите, мне-то что. Я к этому привычная, у меня мама такая же… – как будто само собой разумеющееся приняла я его слова.
Гинеколог оттолкнул капарукую санитарку, обхватил меня где-то под руками и подтащил наверх. «О, Господи, спасибо, что ты послал мне на роды мужчину! Сильного! Уверенного! Его уверенность передалась и мне!» – именно так я думала в тот момент.
«Маша, Маша. Отдышись! Отдышись и начинай сначала!» – говорили мне мои родильные помощники. А я запыхалась вся. Ведь и знаю, что вверх тужиться нельзя, а разве, когда выбьешься из сил, сможешь делать так, как надо? Вот и я не смогла. Лежу, и кажется, что голова сейчас лопнет, а глаза так и вылезут из орбит. Ну, думаю, и видок, наверно, у меня сейчас. Я взяла да и глазоньки-то свои прикрыла. А они такие горячие, что веки жжет!
«Маша! Машенька! Машуня!» – кричал меня врач. Напугался. Видно, подумал, что сознание потеряла. А я глаза открыла, да и спрашиваю нагловатым тоном: «Ну, чего? И глаза уж нельзя закрыть?!» «Ф-фу, – выдохнул гинеколог. – Ты и здесь в своем репертуаре. Маша, ты без шуточек вообще можешь? Давай тужься, недолго уже осталось». Тужиться-то я тужусь, а вот дыхания-то мне не хватает. Знаю, что носом нужно дышать, а ртом-то удобнее!
«Не дыши ртом! – заорал на меня врач. – Не дыши! Кому говорю, не дыши!» Закрыл он мой рот своей огромной пятерней и не отпускал, пока головка не показалась…
«Давай, Машуня, брюнетку родишь! Давай-давай! Ты сможешь!» – говорил мне врач. На мгновение мне показалось, что не смогу. Нет сил. Закончились. Но всё-таки я взяла себя в руки и решила сделать последний рывок – порвусь, так порвусь! Будь что будет! Мои ноги держали врачи и тянули их в разные стороны. Но моей силы было больше! Непроизвольно ноги притягивались друг к другу, и акушерка выпалила мне: «Ну и сильная же ты, Маруся»! «Так ведь я ж не специально», – поникла я. «Ещё бы ты делала это специально», – со смехом выпалила Людмила.
«Э-э-э-э!» – только и вырвалось из моей груди. Я поняла, что все-таки без разрывов не обойдется, и выдохнула так, как только хватило сил. Что-то большое прошло через меня и выплыло дельфином наружу. Родила. Но что же? Почему она молчит? Малышку унесли на другой стол. Он был подальше от меня.
«Дыши, дыши! Ну, малютка!» – хлопала новорожденную по попке и ножкам Людмила Владимировна. Сердце стучит, а не дышит! У меня всё как в тумане. Только слышу голоса: «Ну что ж ты! Ну, давай!» Зинка стояла в полуобморочном состоянии: такое ощущение, что она видит новорожденного в первый раз. Я молчала. Смотрела на акушерку, пытающуюся что-то сделать с моим ребенком, и молчала. Я выбилась из сил. Гинеколог вспомнил про меня и спросил настороженным голосом: «Укол делали?»
– Какой? – еле слышно произнесла я.
– Всё с тобой понятно.
«Зинаида, неси укол! Зинаида! Зинаида! Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Ты долго будешь стоять?» – кричал на санитарку мой любимый врач. Та метнулась за лекарством. «Держи жгут! Держи жгут! Я сказал, жгут держи!» – снова говорил он Зинаиде. Владимир Анатольевич ввел мне лекарство для сокращения матки. «Отпускай! Отпускай! Господи! Что за дурра?! Жгут отпускай! – слышала я сквозь пелену, стоящую перед глазами. – Ну, всё. Теперь синяк будет!»
Гинеколог снова убежал к моей девочке. Она все не дышала. Какой-то трубочкой он прослушал ее сердце – оно четко отбивало такт.
– Странно… Почему она не дышит?..
Малышке моей процедуры какие-то делают восстанавливающие, а я лежу на столе, трясусь как осиновый лист то ли от перенапряжения, то ли от избытка нервов – не знаю.
«Несите дыхательный аппарат! – слышу я. – Чёрт! Розетка не подходит!» После этих слов у меня онемели руки. Откуда-то прибежало много-много врачей, или мне так показалось в тот момент, что их было очень много. Мою малютку унесли в другой кабинет, я осталась наедине со своими мыслями и чувствами. Я дрожала от каждого шороха, прислушивалась к шагам, которые неслись из коридора, боялась, когда открывались двери в мою палату. И тишины я тоже боялась. Я не знала ни одной молитвы, и молилась своими словами. Я просила Бога, чтобы моя девочка выжила. И тут вспомнила – утром по телевизору показывали сюжет о Николае Чудотворце, будто б сегодня, 19 декабря, у него день памяти!
«Николай Чудотворец, помоги! Спаси! Прошу тебя!» – кричала я без слов. Хотите – верьте, хотите – нет – совпадение это, мастерство врачей или промысел божий, но девочка закричала! В палату вошла акушерка и сказала: «Маша, девочка дышит самостоятельно, двигается, глазки открыла, но ничего обещать не могу». Было такое ощущение, что после этих слов я и сама ожила, правда, въелось в сознание это зловещее «ничего обещать не могу». «А реанимацию вызвали?!» – спохватилась я. «Конечно, вызвали! Едут уже!» – таков был ответ на мой вопрос.
В родовую, где я до сих пор лежала с растопыренными ногами и льдом на животе, вошла тугоухая санитарка.
– Зинаида. Зинаида. Зинаида!!! – пыталась я до неё докричаться.
– А? Что? – полоротая женщина посмотрела на меня.
– Подайте мне, пожалуйста, мой мобильный телефон, – тихо попросила я её.
– Что? – не понимала она.
– Подайте, говорю, телефон! – с раздражением сказала я.
– А! Телефон! Вот… возьмите, – она протянула мне его.
Я включила свой мобильник – мне сразу наприходила куча непринятых вызовов, и я выбирала из списка контактов, кому позвонить. В это время зашел Владимир Анатольевич, и спросил добрым голосом: «Ну, кого радуем?»
– Радуем? Да разве радуем?.. Она же не дышит. – лежа на медицинском кресле, всхлипывала я.
– Как это не дышит? Она вон розовенькая у тебя вся лежит, сама дышит, ручками-ножками двигает! Ты, что, Машуня?! Всё будет хорошо. Дай-ка я тебя посмотрю, а то с этой беготней все про тебя и забыли, – подошёл он ко мне.
– О-о-о, да тут придётся зашивать. – нахмурив брови, произнёс гинеколог.
– Что? Правда? – с видом испуганного ребенка спросила я.
– Что ж я тебя обманывать, что ли, буду? Сказал «надо», значит – надо!
– Ну, раз надо, штопайте! – пыталась я шутить.
Он провёл мне антисептиком по ране. Я вскрикнула.
– Что ж ты кричишь-то? Рожала – ни звука не проронила, а тут что?
– Так щиплет очень. Больно же. – жаловалась я.
Я слышала, как скрипела иголка, прокалывая мою кожу, но было не больно. Было терпимо. Врач ушел.
– Але, мама! Ма-ма! – сдавленным голосом произносила я.
– Ну, как ты, доченька? Я звоню – у тебя все выключено. Что с тобой? Родила? Ну, не молчи! – встревожено твердила мать.
– Да, мама, родила. Только она не дышит. То есть не дышала сначала, – проглатывая ком горечи, отвечала я.
– А сейчас дышит? Сейчас дышит? Ну?! Не молчи! Ма-ша! Не молчи!
– Дышит, мама, дышит. Только врачи ничего не обещают. Говорят, что это ненадолго. Мама. – плакала я.
– Так! Не переживай! Все будет хорошо! Сама говоришь – дышит! Это самое главное. Сколько вес? Рост?
– Мама! Какой вес? Какой рост? Её еле откачали! – бросила я трубку. Очень хотелось заплакать, но я не могла себе этого позволить. За мной пришла Людмила Владимировна и перевела в послеродовое отделение. На улице была ночь. В палате стоял сумрак. Где-то в углу горела тусклая лампа, и ее свет падал на темно-зеленые стены палаты. В этом помещении я была не одна. Там лежала женщина с ребенком. Меня бросало в дрожь оттого, что рядом с ней в малюсенькой кроватке находился младенчик, а рядом с моей кроватью стояла… пустая люлька.
Как только я присела на кровать, почувствовала, что она сейчас же сломается. Медные пружины отпустили меня почти до пола, а потом подкинули вверх. «Ёпт!» – вырвалось из моих уст. «Машка, ты что ли?» – послышалось с другой кровати.
– Я. А ты кто? – вглядывалась я в туманную видимость.
– Ты что? Не узнала меня что ли? – выглянула она на свет.
– Ф-фу-ты! Аля?! Ты? Ну, ничего себе – встреча. А ты чего здесь делаешь?
– Я вчера родила! Второго! – улыбаясь во весь рот, рассказывала она.
– Здорово! Поздравляю! Ау меня видишь как. – укладывалась поудобнее на узенькой кроватке я.
– Что случилось? Я всю ночь не сплю. Слушаю. слушаю. А все тишина. Ни тебя, ни ребенка не слышно. Ты даже не кричала? – подсела она ко мне.
– А чего кричать-то? Зачем? – смотрела я снизу вверх.
– Ну не знаю, тут одна дак так орала!.. Я думала, у нее перепонки лопнут, – отвлекала меня Аля.
– Нет, я не из таких. Всё вытерпела. Теперь вот опять терпеть надо – ждать, что будет дальше, – озирала я зелёную палату.
– Успокойся. Все будет хорошо. Не волнуйся. Там, наверно, реанимация уже едет. Не переживай, – Алька заглядывала в окно рядом с моей кроваткой.
– Да. не переживай. – по инерции повторилось у меня.
Я ждала реанимацию. Минуты тянулись как часы. Вдруг по коридору промчались люди. Я поняла, что это приехали врачи из областной больницы. Через некоторое время ко мне подошла женщина-врач и спросила странным тихим голосом: «Встать можете?» Во мне все опустилось, и сдавленным голосом я сказала: «Могу». Я шла за ней по коридору и не знала, чего ожидать. Меня бросало из стороны в сторону и подташнивало от нервов.
За кучей разбросанных по столу бумаг восседала худенькая медсестра: «Разрешение на транспортировку ребенка и дальнейшее обследование подпишете?» «Ф-ф-фу! Слава Богу!» – вздохнула с облегчением я, взяв шариковую ручку из какого-то стеклянного стакана, приспособленного для этих нужд, и сделав пару закорючек в документе.
«Можете посмотреть на малышку», – предложила мне медицинская сестра. Я вошла в кабинет, в котором находилась моя доченька. Я видела ее в первый раз. Большие черные глаза, маленький носик, сама, как пуговка – такая маленькая-маленькая. «Ой, а моего и нет ничего. Вся в отца», – пронеслось у меня в голове. Она же лежала в каких-то проводках, которые были подсоединены к датчикам, измеряющим ее пульс, давление…
За мной снова пришли, чтобы я заполнила остальные документы. «Графа „Ф.И.О. пациента» – м-да, только родилась, а уже пациент, и вес у пациента „соответствует» новому званию», – подумала я. «Пациент» – два с половиной килограмма! Нарекла Варварой, не знаю почему, но мне казалось, что это имя сильного человека.
Когда молодые врачи из Вологды увозили Варюшку с собой, помню, я сказала: «Девочки, ради Бога довезите! Только довезите!»
Три дня Варя провела в областной реанимации, а я – в районной больнице. Я почти не спала. Меня предупредили, что узнавать о состоянии ребенка, я могу только один раз в день. Но мое сердце не выдерживало, и я звонила намного чаще. В ответ слышала одно и то же: «Состояние стабильное, дыхание пуэрильное, пульс в норме…» Тогда я спрашивала: «Так ей лучше? Уже можно не волноваться? Все будет хорошо?» И так хотелось, чтоб сказали: «Да, конечно, все будет хорошо»! Но, видимо, врачи или медсестры не вправе давать надежду, и как-то раз мне ответили грубо: «Женщина, у вас ребенок в реанимации! Какое хорошо?! О чём Вы говорите!»
Я положила трубку и уткнулась в подушку. Слезы катились горошинами, и белая наволочка быстро впитывала в себя мою горечь.
«Маша, к тебе мама пришла, выйди», – попросила меня молодая медсестра. Я встала, посмотрела в окно – глубокие сугробы белели пуще прежнего, голубые ели стояли все в снегу. Я вздохнула и пошла в коридор.
«Иди ко мне, моя девочка, – прошептала мама, обняв меня своими теплыми руками. – Всё будет хорошо. Варюшка теперь в области. Там врачи. Там аппаратура. Ее спасут. Учебу позже закончишь. Возьмешь академический и закончишь. Об этом дак даже и не думай».
– Мария! Обед! – позвала меня Людмила Владимировна.
– Иди, поешь. Чего еде пропадать? – сказала мама. – Я тебя подожду здесь.
Я поплелась в столовую. Она находилась рядом с выходом, да к тому же двери были приоткрыты, что позволяло мне слышать все, что происходит в том месте. В столовой стоял телевизор, по которому в момент моего прихода показывали передачу про детей – инвалидов. Один мальчик рисовал ногами, другой еле двигался, но решал наитруднейшие математические задачи… Меня переклинило. Есть не хочу – какая еда?! У меня ребенок в реанимации. Вдруг слышу, к маме подошла Людмила и говорит ей: «Ни-на, у девочки-то, наверно, кровоизлияние в мозг. Как бы дурой не была. Велика вероятность». В это время я отхлебнула из стакана глоток компота. Проглотить его уже не смогла. Выплюнула в цветок. Слезы градом высыпали на мое лицо. Я раскраснелась, но не проронила ни звука. Стояла в столовой и слушала дальнейший разговор.
– Да что ты такое говоришь-то, Люда? Все у нашей малышки будет хорошо. Я слышала, что в этот период у детей огромные компенсаторные возможности. Она выкарабкается, – повышала тон моя мать.
– Да хорошо бы, конечно. Но я ничего обещать не могу, – запиналась та.
– Да тебя ни о чем и не просят! – отрезала мама.
Я вытерла слёзы и, сделав вид, как ни в чём не бывало, вышла к маме. Та сидела раскрасневшаяся и пышущая жаром. Людмила ушла. Кто-то позвонил в звонок родовой. Я открыла. Стоял мужчина с цветами. «Я на выписку. К Кате!» – произнёс он. «Сейчас позову», – ответила я.
Мамочку с ребенком вывела Людмила. Радостный муж встречал жену с сыном, а мы с мамой, глотая ком обиды, по-прежнему сидели на лавочке и завидовали молодым.
«Почему у меня все не так? За что мне это»? – жалела себя я. Жаль, ответа дать никто не мог. Я вернулась в палату.
