скачать книгу бесплатно
– Я его отвязал, – пояснил Граймс, – но он не последовал за нами.
– Бальдур, сюда! Ко мне, малыш! – хрипло окликнул Уолдо.
Пес, остававшийся внутри корабля, услышал голос хозяина, приподнял голову и придушенно гавкнул. Он все еще чувствовал устрашающую немочь, но пополз на брюхе, силясь исполнить приказ. Граймс вовремя оказался у дверцы и увидел, что происходит.
Пес дополз до края своей полки и сделал неуклюжую попытку ринуться туда, откуда слышал хозяйский голос. Он попробовал применить единственный известный ему способ передвижения: оттолкнулся задними лапами – и полагал, что вылетит через открытую дверь и прекратит полет, упершись передними лапами в контейнер. Но вместо этого рухнул с полуметровой высоты на пол кабины, неловко принял удар на непружинящие передние лапы и притом болезненно взвизгнул.
Теперь он лежал пластом там, где упал, голоса не подавал, но и не пытался двигаться, а дрожал всем телом.
Граймс наклонился над ним, осмотрел, убедился, что животное не покалечилось, и вышел из кабины.
– С Бальдуром небольшая авария, – объяснил он Уолдо. – Ничего серьезного, но бедный чертяка не умеет ходить. Лучше оставь его в кабине.
Уолдо с усилием покачал головой:
– Хочу, чтобы он был со мной. Пусть раздобудут носилки.
Граймс позвал двух человек на подмогу, договорился с водителем машины медпомощи насчет носилок и приказал помощникам нести собаку. Один из них заворчал:
– Не нравится мне это. Собака выглядит злобной. Посмотрите, какие у нее глаза.
– Нет-нет, – заверил его Граймс. – Она просто перепугана до потери сознания. Давайте я подержу ее за голову.
– А что с ней? То же самое, что и с этой жирной тушей?
– Не-е-ет, с ней все в порядке, здорова как бык. Просто ей в жизни не приходилось ходить. Она на Земле в первый раз.
– Окосеть, будь я трижды проклят!
– Знаю один такой случай, – охотно отозвался второй носильщик. – Про псину, что выросла в Лунополисе. Так она первую неделю на Земле вообще ходить не могла – только ползала, выла и делала под себя.
– В точности как эта, – мрачно отозвался первый.
Носилки с Бальдуром поставили рядом с контейнером Уолдо. А тот с неимоверным усилием приподнялся на локте, вытянул руку и положил на голову собаке. Пес лизнул хозяйскую руку и разом перестал дрожать.
– Так-то вот, дружок, – прошептал Уолдо. – Здорово худо, а? Ну ничего, держись.
Бальдур вильнул хвостом.
Четверых отрядили нести Уолдо и еще двоих – собаку. Грэмпс Шнайдер ожидал на пороге своего дома. Ни слова не сказал, когда процессия приблизилась, просто дал знак, чтобы Уолдо внесли в дом. Носильщики с собакой замялись.
– Его тоже, – сказал Шнайдер.
Когда прочие удалились – даже Граймс вернулся к машине, – Шнайдер заговорил:
– Добро пожаловать, мистер Уолдо Джонс.
– Спасибо за привет, дедушка Шнайдер.
Старик любезно кивнул, не говоря ни слова, и подошел к носилкам с Бальдуром. Уолдо хотел было предупредить его, что для незнакомых зверюга опасна, но какое-то странное стеснение – наверное, поле тяготения на нервы подействовало – помешало ему вовремя заговорить. А потом он увидел, что зря беспокоился.
Бальдур перестал тихо поскуливать, поднял голову и лизнул Грэмпса Шнайдера в подбородок. И радостно завилял хвостом. Уолдо почувствовал внезапный укол ревности; ведь до этого за псом никогда не водилось, чтобы он проявил дружелюбие к незнакомым людям без особого приказа хозяина. Это была нелояльность, даже более того – измена! Но Уолдо подавил приступ раздражения и хладнокровно расценил это происшествие как свой тактический успех.
Шнайдер отвел в сторону собачью морду и тщательно осмотрел собаку, поталкивая, поглаживая, вытягивая ей лапы. Приподнял Бальдуру губы, глянул на десны. Оттянул веки, заглянул за них. Покончив с осмотром, подошел к Уолдо.
– Пес-то и не хвор, – сказал Шнайдер. – Просто у него ум за разум зашел. С чего бы это?
Уолдо рассказал о необычном прошлом Бальдура. Шнайдер выслушал, покивал – причем Уолдо не мог сказать, понял он его или нет, – и внимательным взглядом окинул Уолдо.
– Нехорошо, когда взрослый парень лежкой лежит в постели. Давно это с тобой?
– С рождения, дедушка.
– Это нехорошо.
Шнайдер обошелся у Уолдо точно так же, как и с Бальдуром. Уолдо с гораздо большим трудом сносил чужое прикосновение, чем обычный, здоровый, но легко возбудимый человек, однако выдержал это по причинам вполне прагматическим. Чувствовал, что как-то надо втереться, умаслить этого странного старикашку. И что его не стоит раздражать.
Чтобы отвлечься от унижений, которые он терпел по собственной воле, и побольше узнать о старом шарлатане, Уолдо обшарил взглядом его комнату. Это была совмещенная гостиная-кухня. Узковатая, но довольно длинная, она была тесно заставлена. Весь кухонный конец занимал то ли огромный очаг, то ли камин, однако теперь он был заложен кирпичом, а в его дымоход сквозь дырку шла жестяная труба от плиты с механической подачей угля. Плита углом заходила в камин слева. Соответствующее место справа занимала тумба с небольшой мойкой. Вода подавалась в мойку ручным насосиком, рукоять которого торчала из-за тумбы.
Судя по обстановке, решил Уолдо, либо Шнайдер старше, чем выглядит, что просто невозможно себе представить, либо унаследовал этот дом от кого-то, кто уже век как помер.
Жилой конец комнаты был загроможден и заставлен, что просто неизбежно в небольших помещениях. Кругом были книги: в нескольких шкафах, стопками на полу, россыпью на стульях – так, что вот-вот свалятся. Старинный, заваленный бумагами деревянный стол представлял собой пьедестал для давно устаревшей механической пишущей машинки и занимал целый угол. Над ним на стене висели богато украшенные часы-ходики в виде домика. Над циферблатом имелись две дверочки; именно в тот момент, когда Уолдо разглядывал часы, из левой выскочила резная деревянная птичка, раскрашенная красной краской, четыре раза пропела «фью-фью» и тут же спряталась. Следом из правой дверцы явилась серая птичка, трижды лениво прокуковала и вернулась на место. Уолдо решил, что очень хорошо бы заиметь такие часы; разумеется, их маятник и гиря во «Фригольде» не работали бы, но часы легко можно приспособить на центрифугу, дающую ускорение в одно g, где у них будут как бы те же условия для работы, что и на поверхности Земли.
Ему даже в голову не пришло поставить скрытый источник питания для имитации работы маятника; Уолдо любил, чтобы механизмы работали так, как задумано.
Слева от часов висел старомодный бумажный табель-календарь. Какого года, было не разглядеть на темном фоне, но повыше была отчетливо видна надпись крупными буквами «ВСЕМИРНАЯ ВЫСТАВКА В НЬЮ-ЙОРКЕ – НА ПАМЯТЬ О МИРЕ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ». У гостя глаза чуток округлились при взгляде на нечто вколотое в подушечку для булавок на краю стола. То была круглая плоская пластмассовая штуковина с заколкой для крепления к одежде. Она была так близко, что Уолдо смог прочесть надпись на ней:
ЗА СВОБОДНЫЙ СЕРЕБРЯНЫЙ ДОЛЛАР ШЕСТНАДЦАТЬ К ОДНОМУ[9 - Значок с такой надписью – и примета времени, и характеристика его хозяина Грэмпса Шнайдера. Это значок-лозунг, призывающий к введению в стране биметаллизма с фиксированным отношением один к шестнадцати, а также свободной чеканке серебряной монеты. Биметаллизмом именуется система двойного денежного эталона, при которой деньги одновременно базируются и на золоте, и на серебре. При биметаллизме с фиксированным курсом соотношение стоимости этих металлов жестко внерыночно фиксируется казной. В США биметаллизм закончил существование в 1873 г., когда основной единицей был объявлен золотой доллар. Но борьба за его возвращение продолжалась еще долго, причем основное предлагавшееся соотношение было именно один к шестнадцати (хотя рыночное к тому времени достигло уже одного к сорока). Биметаллизм и свободная чеканка позволили бы фермерам и мелким предпринимателям отдать свои долги банкам «дешевыми» деньгами, то есть фактически произошла бы инфляция без пересчета долгов: золотые монеты мгновенно исчезли бы из оборота, их скупили бы за серебро и спрятали. В итоге получился бы серебряный стандарт без государственной монополии на эмиссию денег. Активную борьбу за такое нововведение вели либеральные интеллигенты, сторонники У. Дж. Брайана, многократного и неудачливого кандидата в президенты.]
Но тогда Шнайдер, стало быть, очень стар!
Дверной проем с арочным верхом вел в другую комнату. Что там находилось, было не разглядеть, арку закрывала занавеска из крупных раскрашенных бусин на ниточках.
Комната была полна различных запахов, многие из них отдавали стариной и затхлостью, но ничем мерзким не пахло.
Шнайдер выпрямился и поглядел на Уолдо:
– Нет у тебя в теле никакого изъяна. Давай вставай и ходи.
Уолдо слабо покачал головой:
– К сожалению, не могу, дедушка.
– Тебе надо дотянуться до силы и приказать, чтоб она тебе служила. Ну-ка попробуй.
– К сожалению, не знаю, как это делается.
– В том-то и вся закавыка. На свете нет ничего определенного, если кто не знает. Ты отослал свою силу в Иномир. Тебе надо дотянуться до Иномира и стребовать ее назад.
– Но где этот «иномир», дедушка?
Шнайдер, казалось, засомневался, отвечать ли. А потом сказал:
– Другой мир. Его нельзя увидеть. Он и тут, и там, и повсюду. Но прежде всего вот здесь, – постучал он себя пальцем по лбу. – Ум помещается в нем и через него управляет всем телом. Постой-ка.
Он порылся в стенном шкафчике, вынул какую-то баночку. В баночке было снадобье, похоже мазь, и он принялся натирать себе руки этой мазью.
Закончив, вернулся к Уолдо и опустился рядом с ним на колени. Взял обеими руками Уолдо за запястье и принялся ласково растирать.
– Пусть ум успокоится, – приказал он. – Почувствуй силу. Иномир близко, и силы в нем полным-полно. Почувствуй ее.
Массаж оказался донельзя приятен утомленным мускулам Уолдо. То ли от снадобья, то ли просто от рук старика по телу пошла упоительная теплая волна.
«Будь он помоложе, я бы его в массажисты нанял, – подумал Уолдо. – У него магнетическое прикосновение».
Шнайдер выпрямился и сказал:
– Полегчало, а? Теперь отдохни немного, пока я кофе сварю.
Уолдо с приятным чувством откинулся на свое ложе. Уж очень он устал. Не столько сама по себе езда дала по нервам, сколько хватка проклятого поля тяготения, в которой он чувствовал себя, как муха в патоке. Пассы Грэмпса Шнайдера принесли облегчение и навеяли сон.
Должно быть, он и в самом деле задремал, так как последнее, что он помнил, это Шнайдер, бросающий в кофейник яичную скорлупу. А в следующую секунду старик уже стоял перед ним с кофейником в одной руке и дымящейся чашкой в другой. Отставил их, взял три подушки, подложил их Уолдо под спину и протянул чашку. Уолдо с трудом вытянул обе руки, чтобы ее взять.
Шнайдер отвел чашку в сторону.
– Не-е-ет, – с укоризной сказал он. – И одной руки больше чем хватит. Делай, как я показывал. Потянись в Иномир за силой.
Он взял правую руку Уолдо, поднес пальцы к фаянсовой дужке, сомкнул их на ней, поддерживая руку Уолдо своей. А ладонью левой ласково провел по руке Уолдо от плеча до самых кончиков пальцев. И опять по руке прошла теплая волна.
И Уолдо с удивлением обнаружил, что держит чашку одной рукой. Вот это да! Ко времени, когда он семнадцать лет назад покинул Землю, у него уже сложилась неизменная привычка ничего никогда не пытаться удержать одной рукой. Разумеется, во «Фригольде» он частенько управлялся одной рукой со всякой мелочью и без помощи «уолдо». Видимо, годы упражнений сказались, хватка улучшилась. Отлично! Настоящий триумф!
Почувствовав прилив задора, он пил из чашки, держа ее одной рукой и стараясь изо всех сил не пролить кофе на себя. А кофе был вкусный, ничего не скажешь. Такой же вкусный, как и тот, что он сам себе готовил из самых дорогих экстрактов. Уж если совсем честно сказать, возможно, даже вкуснее.
Когда Шнайдер предложил ему к кофе свежеразогретую коврижку с коричневой сладкой корочкой, которая благоухала корицей, он настолько разошелся, что взял ее левой рукой, не спрашивая, куда бы отставить чашку. И, положа локти на край контейнера, поочередно то откусывал, то запивал, то запивал, то откусывал.
Разговор за чашкой кофе заканчивался, и, похоже, пора было начать разговор касательно декальбов. Шнайдер не стал запираться, что знает Маклеода, и припомнил, хотя и смутно, случай, когда он наладил Маклеодово «помело».
– Хью Дональд – славный парнишка, – сказал он. – Машины я не люблю, но чинить детям разные штуки – это одно удовольствие.
– А не расскажете ли мне, дедушка, каким образом вы отремонтировали машину Хью Дональда Маклеода? – спросил Уолдо.
– Что, у тебя есть такая же, поломанная, и ты хочешь, чтобы я ее починил?
– У меня полным-полно таких поломанных, я взялся их починить, но, должен признаться, не знаю, как это сделать. И приехал, чтобы узнать, как это получается у вас.
Шнайдер призадумался:
– Это трудно. Показать-то можно, но не так существенно то, что ты делаешь, как то, что при том думаешь. А это только с опытом приходит.
Должно быть, на лице Уолдо изобразилось слишком большое недоумение, потому что старик пояснил:
– Говорят, на все на свете можно смотреть так, а можно эдак. Это как бы правда, но не вся, потому что смотреть можно хоть сотней способов. Некоторые годятся, а некоторые нет. Кто-то из древних говорил, что все на свете либо существует, либо нет. Это не вся правда, поскольку кое-что одновременно и существует, и не существует. Кто с опытом, тот способен и так смотреть, и этак. Иногда вещь, предназначенная для этого мира, не предназначена для Иномира. А это важно, поскольку живем-то мы в Иномире.
– То есть как это «живем в Иномире»?
– А как же еще нам жить-то? Ум – не мозг, а ум – существует в Иномире, а до здешнего мира дотягивается через тело. Это один из верных способов глядеть на вещи, хотя есть и другие.
– Значит, есть несколько способов рассматривать приемники де-Кальба?
– Правильно.
– А будь у меня с собой прибор, который не работает, вы показали бы мне, как надо на него глядеть?
– Да нужды нет, и притом я не люблю, когда машины в доме. Лучше я тебе нарисую.
Уолдо вздумалось было настоять, но он подавил в себе этот порыв. «Ты пришел сюда, смиренно прося о наставлении, – сказал он себе. – Не учи учителя, как тебя учить».
Шнайдер раздобыл карандаш и лист бумаги и сделал очень аккуратный и очень тщательный эскиз пучка антенн и главной балки аэромобиля. Эскиз был довольно точен, хотя в нем и недоставало нескольких существенных, но второстепенных деталей.
– Вот эти пальцы, – сказал Шнайдер, – проникают глубоко в Иномир, чтобы зачерпнуть силу. А что зачерпнули, то вот по этому столбу, – указал он на балку, – передают туда, где сила используется, чтобы машина двигалась.
«Прекрасное аллегорическое объяснение, – подумал Уолдо. – Если принять, что „Иномир“ – это синоним гипотетического эфира, оно звучит если не полно, то безукоризненно». Но ему стариковы речи ничего не объяснили.
– А Хью Дональд устал, – продолжал Шнайдер, – и какая-то маета его ела. Вот он и выискал одну из худых правд.
– То есть вы хотите сказать, – раздельно произнес Уолдо, – что машина Маклеода вышла из строя по той причине, что он тревожился на этот счет?
– А из-за чего же еще?
К ответу на этот вопрос Уолдо был не готов. Стало очевидно, что старик целиком в плену каких-то странных суеверий; тем не менее он мог бы показать Уолдо, что именно надо делать, хотя и не знал почему.
– А что вы сделали, чтобы изменить положение?
– Да ничего я не изменял! Я просто глянул с другого боку.
– Но как глянули? Мы нашли там какие-то пометки мелом…
– Ах те? Они помогали мне сосредоточиться в нужную сторону, а больше они ни к чему. Я рисовал их вот так, – он взялся водить карандашом по эскизу, – а сам в это время представлял себе, как пальцы тянутся за силой. Ну они и потянулись.
– И это все? И больше ничего?
– Зачем? Хватит и этого.
«Либо старик сам не понимает, каким образом он произвел ремонт, – рассудил Уолдо, – либо он тут вообще ни при чем, а имеет место чистое, хотя и удивительное совпадение».
Пустая чашка давно стояла на краешке контейнера, ее вес приходился на металл, пальцами Уолдо ее только придерживал. Увлекшись разговором, он позабыл про нее, и чашка выскользнула из ослабевших пальцев, упала на пол и разбилась.
Уолдо вконец расстроился:
