Кукла наследника Какаяна

скачать книгу бесплатно


После этих слов матушка была вынуждена смириться с моим присутствием, а я наблюдал за съемками без всякого смущения, как равноправный участник творческого процесса.

Для того, чтобы убедить Тому (так звали мать очаровательной школьницы) в абсолютном целомудрии эротического искусства, Филипп предложил ей остаться в студии. У него, как известно, не было никаких секретов, а Нателле (так звали девушку) будет легче расслабиться при маме, с которой она никогда не расставалась и даже вместе спала.

Сначала Писистратов заставлял Нателлу садиться на диван, барахтать в воздухе ногами и ползать по полу, не снимая сбруи. Девушка, показавшаяся мне восхитительной с первого взгляда, мгновенно оцепенела и стала неуклюжей, так что неловко было смотреть. Она уже вызывала не романтические иллюзии, а досаду, мне хотелось набросить на неё телогрейку и вытолкать взашей. Но Писистратов работал и работал, с каждым щелчком аппарата ухудшая результат. И чем более страдальческий, вымученный вид принимала модель, тем более раскованным, азартным становился фотограф. Я бы сказал, что, в отличие от Нателлы, Писистратов был прекрасен. Усомниться в компетентности такого маэстро было невозможно.

– Теперь поработаем топлесс, – предложил Писистратов, надевая специальные подлокотники и наколенники, наподобие тех, в которых катаются на роликах. Я понял, что предыдущий раунд фотосессии был всего лишь разминкой.

– Не рановато без лифчика? – доброе лицо матери отвердело.

– Сорокалетнюю грудь она будет показывать врачу, – изрек Филипп. – А для того, чтобы девочке было проще, ты встанешь напротив неё зеркальным отражением и будешь раздеваться, как раздевалась передо мной в далекие восьмидесятые.

Писистратов включил томную музыку, мать и ночь стали раздеваться, а я отвернулся к экрану. Эта невыносимая сцена напоминала дезинфекцию в тифозном бараке.

– Соблазняем меня топлесс, – режиссировал Писистратов. – Нателла, у тебя есть знакомый мальчик, которого ты хотела бы соблазнить? Представь себе, что этот мальчик подглядывает за тобой в душе. А за Томой подглядывает Николай Басков. Вы прекрасны, вы гордитесь своим телом!

Филипп положил мне руку на плечо. Я с удивлением обнаружил, что натурщицы вихляются сами по себе – он и не думал их щелкать.

– Все на автомате, – шепотом пояснил он. И громко скомандовал:

– Медленно снимаем трусы!

Из дверцы за бархатной портьерой вразвалочку вышел мощный негр в кожаных плавках, с плеткой в руке. Этот парень иногда заходил в магазин «Нежность». Его звали Иван. Он учился в колледже изящных искусств и подрабатывал на дискотеках стриптизером. То есть, его настоящее африканское имя было гораздо интереснее, но для удобства он всегда представлялся: «Иван из Африки».

– Работаем с партнером а-ля труа, – объявил Писистратов. – Представьте себе, что вы соперницы. Вы обе хотите этого огромного негра и пытаетесь его соблазнить.

– Ма, я не буду с негром, – заныла Нателла.

– А чем прикажешь платить за твой колледж? – прикрикнула мать и с отвратительной улыбкой стала тереться щекой о кожаную выпуклость Ивана.

Я щелкнул мышкой и увидел свою красавицу на фото, свисающую с шеста наподобие курицы-гриль, нанизанной на вертел. Волосы девушки ниспадали на пол, лицо было искажено неестественной улыбкой перевернутого человека, но все же это несомненно была она – двойница Аманды.

– Серафима из Челябинска. Я тебе её подгоню, – пообещал из-за спины Писистратов.

Он тут же стал набирать телефон кукольной девушки, а я краем глаза увидел очередную сцену фотосессии. Все трое обнажились, негр Иван вилял бедрами, безуспешно пытаясь раскочегариться, а мама силком тянула руку хнычущей девчонки к его жутким причиндалам, словно к раскаленной сковороде.

– Алё. Серафима? Это дядя Филипп звОнит, – сказал Писистратов в трубку и подмигнул мне.

Несмотря на свою неземную красоту, Серафима оказалась простой уральской девкой из деревни Фер-Шампенуаз Челябинской области. Возможно, прапрабабушка Серафимы была умыкнута из покоренной Франции каким-нибудь уральским казаком, и в этом был секрет её изящества. Но манеры и запросы Серафимы были самые немудрящие, уральские.

– Меня Серафима зовут, можно Сим-Карта, – представилась она.

А затем сообщила, что минет в её интерпретации стоит триста пятьдесят рублей, один час любовных утех – вдвое больше, а целая ночь восторга – всего полторашку. Когда же я ответил, что пригласил её по другой части, она совсем растерялась, ибо ни с какими другими мужскими запросами пока не была знакома. Я предложил её чего-нибудь выпить. Она обрадовалась и попросила маленькую бутылочку импортного пива, чтобы не потолстеть. Сразу было видно, что она не привыкла к людской щедрости и рада хоть просто посидеть без физического труда.

Мы разговорились. Сим-Карта была студенткой колледжа культуры и искусств, где её научили ловко кувыркаться и лазать по шесту, прежде чем исключить за глупость. У бабушки в деревне Фер-Шампенуаз остался её ребеночек, прижитый от местного словесника в пятнадцать лет. Учитель, этот краевед, эстет и педофил, дал ей, так сказать, путевку в жизнь, приохотив к прекрасному. Сим-канрта с восторгом вспоминала свои школьные годы и занятия художественной самодеятельности, которые, в конце концов, довели учителя до тюрьмы.

Пол ребеночка не уточнялся. Сим-Карта его не видела почти четыре года, но регулярно высылала ему деньги от своих трудов и мечтала забрать к себе в город, когда купит жилье. Покупка собственной квартиры была идефиксом Серафимы, ради которого она даже отказывалась от группового отдыха в Египте за счет предприятия. Впрочем, ей нравилась её работа – как на сцене, так и вне её. Она считала, что делает полезное дело, и относилась к своим клиентам с пониманием. Среди них были люди достойные: священники, артисты, видные коррупционеры. На всякий случай я тут же уточнил, не приходилось ли ей ублажать некого Какаяна, но это имя ей ничего не говорило.

Разговор перешел на книги. Оказалось, что весь свой досуг девушка посвящала запойному чтению, предпочитая лакированные произведения жанра «фэнтези» дамским романчикам, которые она считала вопиющим искажением действительности.

– А ты… что читаете? – спросила она меня одновременно на «ты», как клиента, и на «вы», как интеллигентного человека.

– «Франкенштейн» – слышала?

Серафима пожала плечами. И вдруг меня осенило:

– Читала «Три толстяка»?

Девушка так и взвилась.

– Ты чё! Мы в школьном театре представляли эту постановку.

– Кого же ты там представляла? – чужим голосом спросил я.

– Куклу наследника Тутси, – просияла Серафима и прошлась по кафе походкой заводной куклы.

Она ничуть не удивилась моему предложению. О цене мы столковались так легко, что я пожалел о своей поспешной щедрости. Я пообещал выдать девушке семь тысяч перед началом операции и столько же по её успешном завершении. То есть, после её замены механической копией. Когда и каким образом произойдет эта замена, я пока не знал. Но для меня, как для приговоренного к смертной казни, и несколько дней оттяжки казались целой вечностью. И я, как беременная школьница, надеялся, что через несколько дней все рассосется само собой. К счастью, Серафима не спрашивала меня о сроках контракта. У меня даже сложилось впечатление, что она рада самой возможности поблаженствовать в чертогах олигарха.

Успех переговоров превосходил все мои ожидания. Мы настолько остались друг другом довольны, что в качестве бонуса девушка предложила продемонстрировать мне свои уникальные способности. Для этого мы должны были немедленно отправиться через дорогу, в новый торговый центр «Грёзы Кахора». Но если нас встретит кто-нибудь из её знакомых, надо говорить для конспирации, что я дядя Саша из Челябы.

Насколько я себя помню, я впервые оказался на людях рядом с такой красотой. Серафима на каблуках была почти на голову выше меня, её смуглые ноги струнами уходили в головокружительную высь, а сквозь эфемерное платьице просвечивало символическое белье. Это зрелище было настолько диким посреди озабоченного дневного города, что на нас таращились прохожие. И вместо законной гордости я испытывал жаркий стыд.

Серафима рассказывала о своем новом номере, посвященном юбилею Куликовской битвы, в котором она и ещё одна девушка будут изображать поединок Пересвета с Челубеем. На них будут трусы и лифчики из настоящей кольчуги, которые они, с благословения епископа, будут срывать друг с друга копьями. А потом Серафима в роли Пересвета прикует Челубея к шесту и как следует выпорет плеткой.

Нервно посмеиваясь, я не смел прямо взглянуть на Серафиму, чтобы изучить её досконально, и лишь боковым взглядом улавливал её обнаженное коричневое плечико, на котором была изображена причудливая изумрудная змейка с рубиновыми глазами, раздвоенным языком жалящая собственный хвост. Это было невероятно: матовая кожа Серафимы отражала солнечный свет, как обивка кожаного дивана. На ней, даже с самого близкого расстояния, не было заметно ни малейшего изъяна, характерного для самой идеальной младенческой кожи: ни единой оспинки, царапинки или родинки, никакого тебе пушка или волоска. По сути дела, Серафима даже меньше напоминала живое существо, чем её пластмассовая копия Аманда.

И вдруг я совершил поступок, совершенно мне не свойственный. Я не удержался и ущипнул эту чужую девушку за руку. Отчего-то мне взбрело в голову, что при таком искусственном виде, она, должно быть, не чувствует и боли.

– Ты чё, мужик, я не пОняла! – некрасиво взъелась Сим-Карта. К сожалению, она была живая, слишком живая. Человеческая, слишком человеческая, – сказал бы на моем месте Фридрих Ницше.

Я присел на кованую ограду напротив магазина «Грезы Кахора» и закурил. Через минуту на витрине отдела женской одежды, между манекенами, появилась Серафима, которая успела густо накраситься. Девушка заговорщицки «сделала мне ручкой» и тут же замерла в заманчивой позе. Я ужаснулся. Мне казалось, что её немедленно разоблачат, обматерят и выволокут вон. Что меня вместе с нею отпинают свирепые охранники. Что прохожие будут останавливаться и со смехом тыкать в неё пальцами. Что зря я затеял всю эту авантюру с куклой.

Ничего подобного не произошло ни через минуту, ни через десять, ни через полчаса. Моя задница уже отсохла сидеть на железе, я весь изъерзался, искурил оставшиеся сигареты, а она даже не шелохнулась. Наконец, и сам я, сравнивая её с соседними манекенами, перестал понимать, кто есть кто и какая из этих пластмассовых фигур только что дефилировала со мной по улице. Очевидно, Серафима погрузила себя в какой-то профессиональный транс, который мог продолжаться столько времени, за сколько уплачено. Скорее я сам упал бы в обморок от изнеможения, чем она шевельнулась

Я указал пальцем на часы и скрестил руки перед грудью. Серафима, только что не подававшая признаков жизни, скорчила забавную рожицу и сделала реверанс. Проходившая мимо загорелая баба с двумя клетчатыми капроновыми мешками в руках испуганно вздрогнула, энергично плюнула и посмотрела на меня с классовой ненавистью. По возрасту она могла быть моей одноклассницей.

Сразу после открытия магазина мы отправили коробку с Амандой в Долину Бедных, и я стал ждать разоблачения. Я подскакивал в своей тумбе от каждого телефонного звонка и пытался угадать, с кем и о чем сейчас говорит Франкенштейн. Каждый раз мне мерещилось, что речь идет о кукле и обо мне. А каждый новый посетитель казался мне порученцем Какаяна, пришедшим по мою душу.

Несмотря на все таланты моей дерзкой сообщницы, я теперь сомневался, что ей удастся надуть прожженных Какаянов. Жизнь не сказка. Что если она чихнет, вскрикнет от боли, захочет в туалет? Сколько времени она сможет обходиться без воды и пищи? А ну как злой мальчишка захочет оторвать ей ножку или выковырнуть глазик?

Рабочий день близился к концу, но я все не верил в свое избавление. Очевидно, меня не трогали лишь потому, что куклу не успели распаковать. Или бедную Сим-Карту сейчас пытают гориллы Какаяна, выколачивая из неё подробности. А может, она решила, что лучше получить половину суммы живой, чем полную – мертвой. И сбежала в Челябинск.

Какаян позвонил в самом конце рабочего дня. На сей раз это был именно он, а не галлюцинация. Через приоткрытую дверь директорского кабинета я совершенно отчетливо услышал, как Франкенштейн угодливо произнес:

– О да, Ахав Налбандянович, я весь внимание.

Как бы в качестве разминки я подошел к двери и увидел в щелочку, что Франкенштейн стоит за своим столом навытяжку, с выпученными глазами, и слушает бесконечный монолог на той стороне провода. Этот односторонний разговор продолжался минут пятнадцать. Он показался мне чтением моего обвинительного приговора. Затем Франкенштейн сказал:

– Рад стараться.

И положил трубку.

Он выскочил из своего кабинета так бурно, что я чуть не схлопотал дверью по лбу. Продавщица перестала сметать пыль с электропенисов на верхней полке и замерла с метелкой в руке, подобно Лотовой жене. Мне показалось, что Франкенштейн сейчас ударит меня по лицу и, хотя его удар не мог причинить мне большого вреда, я подался немного в сторону.

– Это по вашу душеньку, Александр Сергеевич, – Франкенштейн оскалился всем своим челюстно-лицевым аппаратом, словно хотел расхохотаться или зарыдать, но не мог. Его землистое лицо покрылось зелеными и бордовыми пятнами. Он впервые назвал меня на «вы», по имени-отчеству, и это было страшнее отборного мата.

– Сегодня, в шестнадцать часов тридцать две минуты по московскому времени завершилось испытание электронно-механической сексуальной куклы «Аманда» производства Японской империи, – левитановским голосом объявил Франкенштейн. Он определенно сбрендил. – Студент Анастас Какаян, двадцати одного года, вступил в контакт с устройством «Аманда» в присутствии родственников, гостей и специалиста по психиатрии, после чего достиг эрекции через сорок одну минуту и эякуляции в течение двадцати двух секунд. По всем психофизиологическим параметрам аппарат «Аманда» значительно превзошел девушек биологического происхождения, дающих эрекцию в одном случае из сорока и эякуляцию – в нуле случаев. Наш покупатель, всемогущий Ахав Какаян, рыдает на том конце провода от счастья. Его единственный сын спасен.

Крупнейшая сделка секс-индустрии за всю послеоктябрьскую историю нашего города прошла блестяще. От лица совета директоров ООО «Нежность» объявляю благодарность стрелку ВОХР Александру Перекатову за монтаж, наладку и настройку куклы «Аманда», а также всем продавцам, грузчикам, уборщицам магазина и моим родителям, без которых эта сделка не состоялась бы.

Франкенштейн крепко схватил меня шарнирами рук за плечи и оглушительно чмокнул в ухо.

В тот вечер мы заперли магазин на учет, напились шампанского и устроили чемпионат по фехтованию на телескопических пенисах сначала между мужчинами, потом между женщинами и наконец – в смешанном разряде. Франкенштейн был настолько пьян, что пообещал выделить мне материальную помощь в размере двадцати окладов. Впрочем, на следующий день он пришел на работу задумчивый и больше не вспоминал об этом.

С каждым днем страх разоблачения беспокоил меня все меньше. Я откладывал ремонт Аманды со дня на день и, наконец, решил оставить поломанную куклу себе на память.

II

У меня на службе круглые сутки молотил портативный телевизор, и я вынужден был просматривать все передачи подряд, чтобы убить время во время дежурства. Поэтому публичная карьера Аманды развивалась, можно сказать, у меня на глазах.

Вскоре после того, как Аманда под именем Магдалины обвенчалась с Анастасом Какаяном в кафедральном соборе города, чета Какаянов выступила в утреннем телешоу «Чём свет не спамши». Я разогревал пиццу в микроволновке и пропустил начало передачи. В кладовку, которая служила нам «комнатой отдыха», доносились только голоса участников: бесперебойный ор ведущего, густое мычание какого-то мужика и звонкий выразительный девичий голосок. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что серебристый голос респондентки принадлежит Аманде. С тех пор, как мы познакомились, она катастрофически поумнела или, что более вероятно, научилась пользоваться телесуфлером. При этом её внешнее сходство с куклой ещё усилилось. Только теперь это была мультимедийная кукла, говорящая и действующая по воле неведомого аниматора.

Вопреки народной молве, Анастас не производил впечатления полоумного. Это был тучный, пятнисто румяный, кудрявый юноша с добрыми глазами барана и приоткрытым мокрым ртом. Он говорил не совсем внятно, как человек после инсульта, но его речь была в целом понятна и, в общем, разумна. Впрочем, говорить ему почти не приходилось. В студии он служил лишь приложением эффектной жены.

– Как вы относитесь к утверждению, что все блондинки похожи на кукол? – провокационно спросил ведущий Артур Позоров и змеисто улыбнулся маской лица.

– На самом деле все куклы похожи на блондинок, – лучезарно ответила Аманда, волнующе меняя расположение своих бесконечных ног.

Я сделал звук погромче. Неужели это моя Сим-Карта, которая двух слов не могла связать без неопределенного артикля «бля»?

– Анастас, что вы цените в женщинах больше: красоту или ум? – допытывался ведущий.

– Красоту… и ум, – вязко ответил Стасик и заржал. Слюна юноши отлетела на холеное лицо ведущего, которое еле заметное дернулось, но ничего идиотского в ответе не было.

Позоров попросил Аманду рассказать романтическую историю знакомства с мужем. И девушка призналась, что в первый их совместный вечер Стас принял её за манекен.

– Это был день рождения Стасика, было слишком много гостей, шампанского и все такое, – щебетала Аманда. – Я зашла в одну из спален второго этажа, приглушила свет и встала вот так. Стас, очевидно, не мог понять, почему в его комнату принесли манекен. Он стал меня трогать здесь, и здесь, и здесь, а я терпела, чтобы не прыснуть от смеха – мне было так щекотно. А потом я тоже потрогала его – там. С тех пор мы неразлучны.

Все-таки мне показалось, что окаянные губы Аманды не совсем синхронны словам. Что-то подобное бывает в переводных фильмах, когда рот актера произносит “fuck”, а голос переводчика гнусавит «черт-черт-черт». Более того, слово «неразлучны», кажется, прозвучало после того, как рот красавицы закрылся. Но обычному зрителю такие тонкости не были заметны.

Честно говоря, Анастас своим косноязычием только подпортил общее впечатление передачи. В дальнейшем Аманда стала появляться на экране почти каждый день, но без спутника. Она превращалась в одну из телевизионных див, которых знает вся страна. Но никто, кроме специалистов, не знает, что это за существо и откуда оно взялось. Каждому было понятно, что это чудо природы могло вознестись так высоко всего двумя способами: через постель или родственные связи. Но эта аксиома никого не смущала, а скорее вызывала завистливое уважение. О могущественной тени отца Какаяна никто не вспоминал. Такие фигуры на экран не лезут.

– Аманда? – говорили зрители, увидев девушку на обложке журнала, в рекламном ролике или ток-шоу. – Это которая кукла?

– Может, и кукла, а дом на Рублевке, – был ответ.

Интеллигенты бесновались при виде бездарной блондинки, взявшей такой верх, но с точки зрения рейтинга это было даже хорошо. Ненависть интеллигенции свидетельствует о любви народа. Когда телевизионному эксперту надо было узнать компетентное мнение о тенденциях трусиков текущего сезона, проблеме эвтаназии, клонирования или детского насилия, всегда обращались к Аманде. И она выдавала в точности, что требовалось. На неё всегда было приятно направить камеру. И каждый, кто брал за труд выслушать хоть одно её высказывание без предубеждения, с удивлением констатировал:

– Она не такая уж дура!

Порой мне начинало казаться, что история с подменой секс-куклы лимитчицей из Челябинской области – плод моего воображения. В журнале «Мог» я прочитал, что Аманда разошлась с юным Какаяном из-за его склонности к домашнему насилию, и её новый избранник – король растворимой каши Дольцын, владеющий также британским футбольным клубом и издательским домом «Ы». Любовь Аманды и пылкого Дольцына, отображенная в программе «Женская доля», разразилась очень своевременно, накануне эмиграции Ахава Какаяна в Великобританию и выдачи ордера на его арест. После этого моей знакомой предложили роль ведущей в шоу «Мандат», и она выдвинула свою кандидатуру на пост депутата Государственной думы от нашего избирательного округа.

Стоит ли пересказывать то, что городили в своих листках противники Аманды накануне выборов? Ей инкриминировали все, что только может взбрести в голову параноику, охваченному безумной ненавистью, от шпионажа до скотоложества. Её обвиняли в том, что она соблазнила наследника Какаяна по расчету, но и в том, что она его бросила по любви. В том, что она слишком глупа, и в том, что она кандидат философских наук. В том, что она слишком распутна, и в том, что отказывала мужу в постели. Несмотря на некоторые нюансы, выдающие почерк того или иного журналиста, общая схема критики оставалась примерно одинаковой. Суть её была настолько безумна, что вплотную приближалась к истине. Она заключалась в следующем.

Аманда Дольцына-Какаян вовсе не та, за кого себя выдает. Она не дочь военного и учительницы, закончившая психологический факультет Гуманитарного университета и получившая степень кандидата философских наук по теме «Философия красоты». Она не мастер спорта по художественной гимнастике, не увлекается горными лыжами, не знает пять иностранных языков и не была девственницей до знакомства с Какаяном в возрасте 24 лет, как утверждает пресс-релиз. На самом деле она родилась в какой-то деревне, лишилась девственности в одиннадцать лет, не смогла закончить девятилетку из-за умственной отсталости, не умеет читать и писать. Она употребляет наркотики, трижды судима и зарабатывала на жизнь на панели. Но самое главное – она не человек.

Самое главное, что при всех своих недостатках Аманда представляет собой очень сложную и дорогую модель сексуальной куклы с программным управлением, которую практически невозможно отличить от живой девушки. При помощи компьютерной анимации и дистанционного управления этот хитрый механизм не только может имитировать человеческую речь на экране, но и выступать на сцене и даже отвечать на вопросы в «живом» диалоге с электоратом. Понятно, что в первом случае используют заранее заготовленную фонограмму, а во втором за куклу отвечает замаскированный пиарщик, передающий правильные ответы в режиме он-лайн.

Если Аманда победит на выборах, то нашу богатую историческими традициями область будет представлять в парламенте не просто безграмотная проститутка или неодушевленный механизм, которому нет дела до нужд коренного населения. За проектом «Аманда» скрываются могущественные воротилы международного капитала, которые хотят запустить свои хищные лапы в закрома нашего многострадального региона и, по сути дела, пустить с молотка его природные ресурсы, обрекая население на нищету, алкоголизм и вымирание.

Эта самая А-Манда не что иное как инструмент геноцида нашего народа, его, так сказать, Троянский конь.

Читая эти опусы, написанные с ненавистью, доходящей до сладострастия, я понимал, что все попадания авторов в цель являются не более чем художественным озарением. Никто из них не называл (а следовательно – и не знал) имени Серафимы, реального места её рождения, учебы и т. д. Никто не знал (и не мог использовать) информацию, откуда взялась кукла Аманда, как она попала в замок Какаянов и сделалась законной супругой Анастаса. Наконец, никто не мог свести концы с концами и внятно объяснить, почему гуттаперчевая говорящая кукла с дыркой и красивая глупая блондинка из захолустья – одно лицо.

Именно в этом, а не в недостатке отпущенных средств заключалась причина провала клеветнической кампании.

Наслаждаясь очередным памфлетом какого-нибудь Ивана Правдюка или любуясь выступлением Аманды на заседании благотворительного фонда сирот с ограниченными возможностями, я думал, а сколько бы я мог огрести, если бы раскрыл конкурентам всю правду о Сим-Карте в мельчайших деталях? И какой суммы оказалось бы достаточно, чтобы я этого не делал? Каким способом меня бы заставили молчать – финансовым или физическим?

Как ни крути, а получалось, что выгода от моего откровения была очень сомнительна, а опасность – слишком реальна. Жизнь сторожа стоила гораздо меньше самого скромного вознаграждения в этой игре.

После продажи Аманды дела Франкенштейна пошли вовсе не так хорошо, как он воображал. В конце концов, сумма сделки была не достаточно велика для серьезного прорыва и быстро растворилась в текущих расходах. А вторая кукла, привезенная директором для закрепления успеха, так и залежалась в девках на складе. Увы, в нашем городе не было второго алюминиевого короля с умственно отсталым двадцатилетним сыном, играющим в куколки. А с началом предвыборной кампании магазин «Нежность» стал преследовать злой рок в лице компетентных органов.