скачать книгу бесплатно
– Вам обязательно понравится у нас, – продолжала Джи Хе, – добраться сюда непросто, но вы даже не представляете, что вас ждет!
Она не смолкала весь остаток пути до лагеря. Признаться, я не понимала и половины из того, что слышала. Катя, судя по ее отрешенному виду, и вовсе не слушала. Мы обе валились с ног от усталости и поэтому выдохнули, когда лес расступился, уступив место залитой лунным светом поляне, на которой возвышались постройки в традиционном корейском стиле.
Восемь домов-ханоков стояли по четырем сторонам света по два в ряд. Миниатюрные деревянные домики с островерхой крышей с загнутыми кверху углами и окнами, затянутыми рисовой бумагой, словно сошли с картинки «Загадочная и прекрасная Азия». Вокруг были еще постройки, но Джи Хе повела нас к одному из ханоков. В нос ударил запах костра: на площадке между домами было свежее кострище, вокруг которого стояло несколько низких деревянных скамеек. Еще пахло соевым соусом и кимчи – запахи, по которым в Москве легко отыскать корейский «щиктан» – кафешку.
Джи Хе поклонилась, приглашая нас войти в ханок. Мы поднялись на крыльцо, но, когда я попыталась втащить чемодан в дом, она остановила меня:
– Оставьте все здесь, вы слишком устали, чтобы разбирать чемоданы.
– Но нам надо переодеться, – возразила я.
– Не волнуйтесь, я приготовила для вас все необходимое. А сумки я отнесу на склад. Разберете их завтра. У вас будет время для этого.
Спорить не было ни сил, ни желания. Мы оставили чемоданы у крыльца и прошли внутрь. На полу единственной – и довольно тесной – комнаты были расстелены два матраса, покрытые цветастыми простынями. На каждом лежала небольшая подушка, тонкий плед и комплект чистой одежды. Рядом стояли две пиалы с водой и лежали белоснежные полотенца.
Традиционный уклад накладывал свой отпечаток: туалета в доме не было. Джи Хе проводила нас к невысокому деревянному сарайчику, который стоял поодаль от основных построек, ближе к лесу. На подходе в нос ударил острый запах аммиака – даже в темноте найти это место было нетрудно. Оказавшись внутри, я увидела высокую деревянную ступень с прорезью посередине. Первая мысль – заинстаграмить это чудо. Но усталость взяла верх.
Вернувшись в дом, я протерла лицо и грудь влажным полотенцем и переоделась. Комплект вещей, приготовленный для нас, состоял из черных тренировочных штанов и розовых футболок с надписью на корейском: «Молодость – сила будущего». Силы меня, казалось, покинули навсегда. Катя засопела, едва ее голова коснулась подушки, я тоже отключилась мгновенно.
Меня разбудил вой. Протяжный, сиплый, переходящий в стон. «Где я?» Сердце зашлось, как от быстрого бега. «Кто здесь?» По коже пробежали мурашки. Наконец глаза привыкли к темноте: никого. Катя спала, отвернувшись к стене. Действительно ли я слышала вой? Или мне приснилось? На бумажных окнах качались тени. До ушей не доносилось ни звука, кроме скрипа ветвей и вкрадчивого шороха листвы. Они и убаюкали меня.
День первый
Бом! Гулкий звук удара по металлу заставил меня подскочить. Бом! Бом!
– Доброе утро! – послышался с улицы звонкий голос Джи Хе. – Лагерь, просыпаемся! Всем доброе утро!
За окном было темно. Я попыталась нашарить рукой телефон, но хоть убей не помнила, куда сунула его.
– Чего так орать-то? – Катя терла заспанные глаза. – Сколько времени, вообще?
– Не знаю, – отозвалась я.
– Мы только легли! – негодовала сестра.
Я приоткрыла дверь и выглянула на улицу. Ночь уже прошла, уступив место предрассветным сумеркам. Где-то далеко за лесом по небу скользили красноватые отсветы.
Джи Хе снова ударила в гонг:
– Подъем! Подъем! Через пять минут все собираемся у дома новеньких!
Я быстро захлопнула дверь. В Катином рюкзаке нашлась расческа, и мы кое-как привели в порядок растрепавшиеся за ночь волосы и даже успели наскоро умыться до того, как зажглись фонари и на нашем крыльце началось движение.
Когда мы вышли, на пороге уже ждала Джи Хе и еще несколько человек. Остальные подходили, шаркая шлепанцами, надетыми на босу ногу, зевая и потягиваясь. Никого здесь, похоже, не вдохновил такой ранний подъем.
Всего их было десять, не считая Джи Хе. Шесть парней и четыре девушки. Все примерно нашего возраста, по виду не старше двадцати, и одеты одинаково – в треники и футболки, различавшиеся только цветом: у девушек – розовые, у парней – синие. Джи Хе выступила вперед:
– Итак, сегодня у нас в лагере пополнение. Из России к нам приехали две замечательные девушки – Катя и Рая. Пожалуйста, девочки, представьтесь.
Я сглотнула подступивший к горлу ком. Сестра нашлась быстрее.
– Всем здравствуйте! – сказала она с поклоном. – Я – Катя, мне девятнадцать. Это моя младшая сестра Рая.
Она указала на меня, и я тоже поклонилась.
– Это не заметно с первого взгляда, но мы – двойняшки, – продолжила сестра. – Я учусь на врача, а сестра – будущий архитектор. Мы выросли в России, но наша мама из семьи этнических корейцев. Наш прадед в тридцатые годы двадцатого века воевал за освобождение Кореи от японской оккупации. Он возглавлял партизанский отряд. Когда японцы назначили награду за его голову, он вынужден был вместе с семьей скрыться в СССР. Там родилась наша бабушка. Позже она вышла замуж за деда – тоже эмигранта с Корейского полуострова.
Джи Хе кивала и улыбалась, слушая, остальные стояли не шелохнувшись. Когда Катя рассказывала о том, что корейский язык не родной для нас и заранее извинялась за ужасное произношение, один из парней неприятно скривился. Высокий и мощный, как бык, в футболке, едва не трещавшей по швам на накачанном торсе, он выделялся среди остальных еще и обесцвеченными на манер кей-поп айдолов волосами, торчавшими в разные стороны. В его взгляде сквозила отталкивающая самоуверенность – про таких корейцы говорят «и от молнии прикурит».
Рядом с ним и чуть позади стоял парень пониже. Тоже крашеный, но в огненно-рыжий цвет. Парень то и дело потягивался, поеживался, переминался с ноги на ногу, как будто не мог и секунды устоять спокойно, да еще и жевал что-то. Я почувствовала, как засосало под ложечкой.
Когда Катя закончила, вперед вышли две девушки. Маленькие, неистово улыбающиеся, они по всем канонам азиатской мимимишности держались за руки. Ответное приветствие превзошло наши ожидания: девушки начали петь.
Это была своеобразная велкам-песня, смысл которой сводился к тому, что без нас все здесь были одиноки, и теперь всех нас вместе ждет новая жизнь. Девушки пели громко и старательно тянули высокие ноты. Джи Хе в такт размахивала длинными руками, словно дирижируя. Несколько раз она делала остальным знаки, пытаясь привлечь их к пению, но больше никто не присоединился.
Когда песня закончилась, повисла тишина. Спустя несколько секунд я наконец сообразила, что надо бы поблагодарить девушек. И кроме дежурного «камсамнида» – «спасибо», я добавила фразу, которую корейцы обычно произносят при первом знакомстве, когда попадают в незнакомый коллектив. Дословно она переводится как «Позаботьтесь обо мне!» и означает, что новенький как бы вверяет свою судьбу окружающим его людям. Я произнесла ее с поклоном, обращаясь ко всем. В ответ поклонились только Джи Хе и девушки-мимимишки.
Снова повисла неловкая пауза, которую прервала Джи Хе, предложив остальным представиться. В соответствии с корейской традицией в этом, как и во всем остальном, преимущество имеют старшие. Старшим оказался плечистый блондин. Его звали Пак Чан Мин. Назвав свое имя, он лишь усмехнулся в ответ на наше «Приятно познакомиться!» и отошел в сторону. Да уж, сама вежливость…
Следом шаг к нам сделал рыжий парень, стоявший рядом с блондином, но его опередил другой, и крашеный отступил, зыркнув на того исподлобья. Подошедший был высоким и крепким. От него, как и от Чан Мина, веяло силой, но он не казался перекачанным. Копна иссиня-черных волос, прямые брови и мужественное широкое лицо. И – неожиданно – родинка на щеке. Со Ю Джон. Я знала, что запомню его.
Ю Джон поздоровался сдержанно, но вежливо. А следом подошел рыжий. Не прекращая жевать, он представился, перемежая слова чавканьем. У меня живот скрутило от голода. Нам Тэк Бом. Неприятное имя, как и он сам.
Один за другим представились все остальные. Большинство казались абсолютно равнодушными. Кланяясь нам, одни зевали, другие чесались, третьи ковырялись в носу. И конечно, спали на ходу. Искренне радовались нашему приезду, похоже, только мимимишки. Они подошли последними, и мы узнали их имена: Чон Су А и Кан Ха Енг. Джи Хе попросила их до завтрака провести для нас экскурсию по лагерю, и девушки охотно согласились.
Я решила, что на этом общий сбор был окончен, но не тут-то было. Джи Хе объявила начало «Церемонии приветствия», и все присутствовавшие разом выстроились в ряд спиной к нам. Заметив, что мы с Катей все еще стояли на крыльце, Джи Хе поманила нас рукой. Мы пристроились к остальным.
Только теперь я заметила фотографию в широкой деревянной раме, закрепленную на информационном стенде с противоположной стороны двора. С портрета улыбался пожилой мужчина с густыми, но абсолютно белыми волосами. Его улыбка напоминала мышечный спазм: улыбался только рот, а взгляд с прищуром из-под толстых, словно мохнатые гусеницы, бровей в тусклом свете фонарей казался хищным.
– Каждый день в лагере начинается с того, что мы приветствуем нашего лидера – Ким Тэ Хо, основателя молодежного движения и нашей общины, – пояснила Джи Хе, указывая на портрет. – Сегодня вы присоединились к нам впервые и поэтому пойдете в конце. Просто повторяйте за остальными.
Мы с сестрой наблюдали, как каждый из присутствовавших вслед за Джи Хе по очереди подходил к стенду с фотографией и кланялся в пояс.
– Вполне себе по-корейски, – шепнула мне Катя, – кланяться фотке!
Мы с сестрой подошли последними. Под взглядами остальных мы обе поклонились портрету, и Катя отрывисто хихикнула. Джи Хе сверкнула на нас негодующим взглядом, но промолчала. Мне стало не по себе.
«Церемония приветствия» завершилась, и нас ждала экскурсия по лагерю. Су А и Ха Енг начали ее тут же, у стенда. Рядом с фотографией был закреплен лист ватмана, расчерченный по дням недели. Расписание. Узким ровным почерком Джи Хе заполняла графы ежедневно, распределяя время на занятия танцами, тхэквондо и английским языком. Все классы вел кто-то из живших в лагере, и каждый день расписание менялось. Свободного времени почти не было. Уже сейчас все были чем-то заняты: одни подметали территорию лагеря, другие ходили по ханокам, собирая постельное белье для стирки, третьи помогали на кухне.
Постройка, которую занимала кухня, была оформлена в традиционном стиле и стояла в паре десятков метров от жилых домиков. От ханока, в котором нас поселили, она отличалась лишь большим размером и стеклами, заменявшими рисовую бумагу на окнах. Столовая находилась здесь же, в смежном помещении.
Здание опоясывал плотный ряд массивных глиняных чанов – несколько таких же я видела во дворе, рядом с нашим ханоком. Ха Енг рассказала, что в них хранятся заготовленные впрок соевый соус, соевая паста и кимчи. Значит, накануне я не ошиблась, уловив знакомые запахи. Теперь, когда я ощутила их вновь вперемешку с ароматами, тянувшимися с кухни, живот зашелся протяжным урчанием. Катя понимающе взглянула на меня – мы обе толком не ели уже почти сутки.
Рядом с кухней располагались склад продуктов и медпункт. Эти два здания отличались от других: вместо крыши-пагоды с загнутыми кверху углами у них были обычные покатые крыши, покрытые черепицей. Поодаль стояло здание администрации, в котором, как рассказала Су А, находился кабинет Джи Хе. Она жила там же, в небольшой пристройке. Все остальные размещались в ханоках таких же, как наш, – в каждом по два человека.
Последним мы увидели деревянный барак душевых, к которому примыкала прачечная. Он располагался сразу за кухней. До завтрака еще было время, и мы с Катей решили провести его в душе.
Хлипкая дверь с защелкой-крючком, запах отсыревшего дерева, выцветшие клеенчатые шторки и неровный напор прохладной воды – но и это казалось счастьем после наших ночных приключений. Су А выдала каждой из нас по четыре свежие футболки с надписью: «Молодость – сила будущего». Все в лагере носили такие, как она объяснила, «чтобы почувствовать наше единство». Я сомневалась, что футболка способна помочь, но спорить не стала.
Тем временем Ха Енг принесла наши чемоданы и вместо безразмерных треников мы с Катей наконец-то натянули привычные джинсы. Разобрать вещи было решено уже после завтрака.
Мобильная связь не ловила, Интернета тоже не было. Меня беспокоило, что мы не могли сообщить родителям о том, что приехали в лагерь, – в последний раз я писала маме из аэропорта, сразу после прилета. Но Джи Хе сказала, что уже связалась с ней по телефону, указанному в анкете (подавая документы в лагерь, мы действительно оставляли контактные данные всех членов семьи). Джи Хе объяснила маме, что мы не сможем выйти на связь, и, по ее словам, та отреагировала спокойно.
Но на нашу просьбу купить нам местные сим-карты Джи Хе ответила отказом.
– По правилам лагеря, мы не пользуемся Интернетом и другими способами общения с внешним миром во время пребывания здесь, – сообщила она.
Вот это новости!
– Но в лагере действует внутренняя сеть для того, чтобы каждое утро вы могли получать перечень заданий на день, – добавила Джи Хе. – Я буду присылать его каждой из вас в какао-ток.
М-да… Мы с Катей обменялись взглядами, сказав все друг другу без слов.
«Ну что за?..» – закатила глаза сестра.
«Ты же знаешь, со своим уставом в чужой монастырь…» – развела руками я.
«Да это не монастырь, а концлагерь какой-то!»
И все же придется потерпеть.
Первое время без Интернета я постоянно ловила себя на ощущении, будто часть меня потеряна. Привычка в любой ситуации тянуться в карман за смартфоном прошла не сразу, заставив помучиться осознанием собственной беспомощности. Я решила тогда, что корейцы вряд ли смогут придумать что-то более странное, чем это дурацкое правило, но я их недооценила.
Когда мы высушили волосы, было только восемь утра, а значит, встали мы не позже шести. Небо уже посветлело, но солнце не спешило освещать лагерь – плотная стена леса укрывала его тенью, оберегая, как тайну. Впереди ждал вожделенный завтрак.
Пряный аромат защекотал нос, едва мы вошли в столовую, и рот мгновенно наполнился слюной. Нам пришлось подождать, пока все рассядутся, прежде чем занять места за длинным столом. Джи Хе сидела во главе, а мы оказались на отшибе, напротив Су А и Ха Енг.
Урчание моего живота не могло заглушить даже общее «Приятного аппетита!». Спустя мгновение я уже жевала кимпаб – традиционный корейский ролл с говядиной и овощами. Мы с сестрой счастливо переглядывались, набивая рты смесью салатов из черных грибов, спаржи и ростков фасоли. Грибы забавно хрустели на зубах, спаржа была на редкость сочной, а фасоль довольно пряной.
Мы обе были знакомы с корейской кухней не понаслышке: у нас дома часто готовились традиционные блюда, а у мамы получалось фантастическое кимчи. Но теперь я могла поклясться, что в жизни не пробовала ничего вкуснее. Видимо, дело было в приправах, потому что даже самый обыкновенный соус кочудян, который готовится из перца и соевой пасты, здесь казался совершенно другим на вкус. Необычным его делал сладковатый привкус, который имела и вся остальная еда. В России даже в традиционных щиктанах не попробуешь ничего подобного.
– Жаль, нет морковки по-корейски, – шепнула Катя, и мы обе прыснули со смеху.
Су А вопросительно посмотрела на нас. Пришлось объяснить, что в России самым известным корейским блюдом считается тонко нарезанная морковь с чесноком и перцем, приправленная уксусом.
– Но мы не едим такого… – пожала плечами Су А.
Мы снова засмеялись. Я рассказала, что морковка по-корейски – изобретение так называемых «советских корейцев» – эмигрантов, таких же, как наш прадед. Покинув родину, они вынуждены были на новом месте готовить привычные блюда из тех продуктов, что были доступны.
– О, я хочу попробовать это! – теперь смеялась и Су А.
Изумительные паровые пирожки пегодя таяли во рту. Я не заметила, как опустела моя тарелка с рисом, но не решилась попросить добавки. Ха Енг, сидевшая рядом, похоже, заметила это, потому что тут же принесла новую порцию. Они с Су А отличные девчонки. Вообще, мне, похоже, начинало здесь нравиться. Вот что значит поесть!
Не только мы с Катей, но и все остальные за завтраком заметно оживились: болтали, накладывали друг другу еду, смеялись и дружно нахваливали повара – им оказалась Да Вун, студентка сеульского кулинарного колледжа. Она таращила свои чересчур огромные для кореянки глаза, демонстрируя удивление, хотя должна была бы уже привыкнуть к похвалам, – как сказала Су А, чаще всего готовила в лагере именно она.
Позже я узнала, что в подарок на школьный выпускной семья Да Вун вручила ей вожделенный сертификат на блефаропластику, и ее широко распахнутые глаза были результатом операции. Вообще, многое из того, что я видела здесь, было не тем, чем казалось. Но тогда я и не догадывалась об этом.
После завтрака все разошлись кто куда, и у каждого было задание: выкос травы вокруг лагеря, мытье душевых и туалета, заготовка хвороста для вечернего костра. Мы с Катей помогали Да Вун убирать со стола и мыть посуду. Су А тоже осталась с нами, а Ха Енг ушла сразу после завтрака.
– Сегодня она в клинике, – сообщила Су А, складывая тарелки в огромную раковину, – вернется только после ужина.
– В клинике? – переспросила я, не уверенная, что правильно расслышала ее из-за шума воды.
Су А кивнула.
– Завтра отправят Ан Джуна, потом меня, а потом, если потребуется, пойдете вы.
– Это что – волонтерство? – спросила Катя, счищая с тарелки остатки налипшего риса в пакет для органических отходов.
Су А с сомнением взглянула на нее, как будто не вполне поняв вопрос, но ответила прежде, чем Катя повторила его:
– Да… Да. Точно, волонтерство.
– И что, эта клиника находится где-то здесь? – удивилась я.
– Да, – вновь кивнула Су А. – Неподалеку.
– Надо же! Казалось, тут такая глушь…
– Рая, сходи, пожалуйста, за кимчи, – перебила меня Да Вун, проверявшая наличие продуктов для приготовления обеда. – Видела большие глиняные горшки на улице?
Я кивнула.
– Возьми из любого. Нужно, чтобы кимчи постояло немного на воздухе. На обед будет суп кимчиччиге, когда его готовят, дают кимчи немного подышать.
Я улыбнулась – мама тоже так делала. Да Вун выдала мне большую алюминиевую кастрюлю, которую мне предстояло заполнить острой капустой. Я вышла из кухни и прошла через столовую к выходу.
Но стоило мне ступить на крыльцо, как послышался лязг цепи и приглушенный рык, а затем, словно из-под земли, передо мной выросло нечто черное, косматое и настолько огромное, что кастрюля выпала из моих рук и, со звоном ударившись о ступени, покатилась по земле.
Собака обнюхала кастрюлю и оскалилась, уставившись на меня. Я приросла к месту. Цепь тянулась из-за угла и свободно волочилась по земле – привязана ли она вообще? Я попятилась назад, но оступилась и чуть не упала, больно ударившись спиной о дверной косяк. Пес рванулся ко мне и, вскочив на ступени, зашелся лаем.
Я сжалась в комок, готовясь к худшему, но цепь вдруг натянулась, оттащив собаку назад: пес пятился, неуклюже переставляя лапы и царапая доски ступеней. Из-за угла, наматывая цепь на кулак, появился накачанный парень – Чан Мин. Его победоносное выражение лица не сулило ничего хорошего. Он пнул кастрюлю, преградившую ему дорогу, и она отскочила от крыльца, отлетев еще дальше.
Я сделала шаг вперед, рассчитывая, что он удержит собаку, пока я подниму кастрюлю, но вместо этого он ослабил хватку, и пес вновь рванулся ко мне, рыча и скалясь. Я отступила назад.
– Чан Мин, ты не мог бы придержать ее? Мне нужно поднять кастрюлю, – обратилась я к нему.
– Сонбэнним, – отозвался он.
– Что? – Я не сразу сообразила.
– Обращайся ко мне «сонбэнним»!
Вот идиотка. Старших в Корее называют «сонбэ» или – более вежливо – «сонбэнним». Я же обратилась к нему по имени, и, хотя говорила в подчеркнуто вежливом стиле, его, похоже, это не устроило.
Пес ощерился, обнажив мощные челюсти, и вновь натянул цепь до отказа, устремившись ко мне.
– Сонбэнним, – произнесла я, – пожалуйста, уберите собаку.
