скачать книгу бесплатно
Каждое утор и вечер постель собиралась и разбиралась, занимая в среднем около полторы минуты времени. Сокольский, у которого в крови была тягота к аналитике и статистике, подсчитал, что при его образе жизни, а этот образ жизни был окрашен разъездами, частыми пребываниями вне дома он тратил около десяти часов в год на сборку и разборку постели. Не мало. Зачем?
Слева от дивана-кровати почти вплотную стояла тумба, где хранились постельные принадлежности, забавно иерархически расформированные внутри. Тумбочка эта, к тому же служила хорошей платформой для полезных вещей. К слову, на ней стояла зеленого цвета советской эпохи настольная лампа, имевшая схожий с диваном оттенок, а впрочем, и все стулья, находившиеся в комнате. Дальше этой лампы стояли тарелки на подставках, изображающие флаги разных государств, привезенные Сокольским из разных стран.
Вокруг тарелочек были разложены ракушки и кораллы, поднятые со дна океанов и морей, и порой незаконно вывезенные из стран. Вечерами, Сокольский усаживался в левом углу дивана, и, вытянув ноги, включал с лампу для чтения, придающую страницам книг тёплый оттенок и особую магию букв. Открывая книгу, он начинал путешествие по линии сюжета и формировал образы персонажей в голове.
Вообще, вечерами в комнате горела одна лишь лампа. Яркий свет Сокольский не любил. Приглушенный свет, подчеркнутый легкой музыкой, доносящейся из динамиков музыкальной системы создавал атмосферу умиротворенности, настраивал на позитивное мышление.
Сейчас же этого позитива и след простыл. Всё унесла эта проклятая зубная боль. Даже яркий свет не прогнал её восвояси.
– В магазин что ли зайти? Тортик… – еле слышно сказал Сокольский, и удивился, когда боль на мгновение отступила.
Но это был мимолетный приступ такого удовольствия, что, когда возвратилась боль, Сокольский пожалел, что не имеет пульт для остановки времени под рукой. Потрепав себя по густым, темным, даже скорее чёрного цвета волосам он задумался о том, как ему одеться. Резко развернувшись посередине комнаты, он подошел к шкафу, мимолетом посмотрев на часы.
Открыв всю ту же дверцу шкафа, Сокольский вытащил оттуда недавно купленные синие джинсы. Белая футболка, которая подчеркивала жилистые плечи уже сидела на нём.
– …свитер? – с задумчивым видом всматривался юноша в полки шкафа, мысленно перебирая вариации одежды.
Вообще, он часто отпускал в пространство фразы и мысли, когда находился у себя дома, один. Ему всегда хотелось вести оживленный и насыщенный красочными изречениями диалог, но, к сожалению, поговорить ему было зачастую не с кем, в своей квартирке. Разве что только звонки и переписки с друзьями и сокурсниками по университету.
Но сейчас было поздновато для звонков, и оставалось лишь посылать интеллектом сигналы в космос. В последнее время его преследовали пока непонятные ощущения о приближении чего-то грандиозного, чего-то таинственного. Чего-то, что изменит его жизнь, кардинально. Раз и навсегда. И это ощущение нарастало странным образом весь предшествующий год. С мыслями о неизбежности похода в аптеку Сокольский снова глубоко вздохнул и потянул руку в полку.
Выудив бархатный свитер коричневого цвета, похожего на цвет его глаз, Сокольский натянул на себя еще одну раритетную вещь, уже из категории одежды.
Попутно соображая, что еще надо купить и сделать перед выходом, Сокольский медленно потянулся за шарфом. Навязав по-французски шарф, он оставил включенным компьютер, и было собрался идти в коридор, но остановившись на миг, решил все же его выключить, подумав при этом, – мало ли что…
Выключив компьютер и свет, окинув комнату взглядом, Сокольский взял сумку со стула и направился в коридор. Его часто спрашивали, зачем он постоянно таскает её, на что он отвечал интеллигентной улыбкой. Носил собой он обычно паспорт, большую тетрадь, для записей учебных и заметок. Всегда имелась пара ручек, карандаш, слегка притупленный временем, но не частым использованием в отличие от ручек, которые частенько сменялись. Во внешнем отделении лежал студенческий билет, там же находилась мелочь монетами, пару десяток бумажного образца и тряпочка для обуви, сложенная таким образом, чтобы не испачкать сумку. Всё в его жизни было интеллектуально взвешенно, просчитано и упорядоченно.
До этого вечера.
Италия, о. Сицилия около 20.32
Дом семьи Бино.
– Dio Mio[1 - Dio mio (по-итальянски) – Бог мой]! Дочь моя, я даже не знаю, что тебе конкретно посоветовать. Съезди в аптеку, купи обезболивающее, – с лёгким итальянским акцентом встревожено произнес довольно высокий и широкий в плечах мужчина в светлых джинсах и белой хлопковой рубахе с закатанными по локоть рукавами.
– Да пап, хорошо. Эта боль меня уже достала. Третий час мучаюсь, уснуть не могу. Проклятый зуб, чтоб его! – на другом конце провода отозвался мягкий, но слегка раздраженный голос, – не могу больше терпеть! Завтра обязательно к врачу поеду, пусть или выдернет его к чертям, или залечит. Хотя это вряд ли поможет ситуации, от него-то откололся приличный кусок.
– Как тебя угораздило, кроха моя… Мама тоже переживаем. Она, кстати, привет тебе передает. Будешь говорить? – ласково и отчетливо произнося каждое слово, говорил отец Кристины Бино.
– Да! Уже соскучилась за те пару недель, что вы торчите на этом бандитском острове, – с явной подколкой произнесла эту фразу взволнованная девушка, – когда в Москву?
– Скоро доча, обещаю. Как только уладим вопросы с недвижимостью, и ещё кое-что… – произнес её отец.
– Вечно ты папа в своем репертуаре, кое-что да кое-как, – с явным подтруниванием добавила дочь, – когда же ты оставишь свои скрытые штучки и будешь говорить открыто…
– Ну, ты же умная девочка, и понимаешь, что все телефоны прослушиваются, хотя то, что мы собираемся делать, носит абсолютно законный и честный характер. Просто это личное, и прочим ушам слышать это ни к чему, – медленно, словно читая книжку на ночь, произнес Массимо Бино.
– Знаю. Просто так хочется говорить открыто, без оглядки на конспирацию, – протараторила дочь Бино.
– Да, и мне. Но деньги любят тишину. Сходи в аптеку, только будь осторожна, возьми с собой сама знаешь что, и быстро домой, без приключений! – напутствовал отец Кристины, – мы приедем через недельку, а ты к тому времени надеюсь, успеешь залечить свой зуб. И да, не жуй больше гречку с камешками! – слегка усмехнувшись, заключил Массимо.
– Кто ж, мать, её знал, что так получиться. Я хорошо её перебрала перед, тем как сварить… – чуть со злобой отозвалась Кристи, подумав про то, что злиться только на себя.
– Верю, верю… – устало произнес Массимо, улыбнувшись добродушно, – всё, целую тебя родная моя, люблю, и помни, ты для нас с мамой единственный свет в этом Мире.
– И я обожаю тебя папка, люблю безмерно и целую. Чао! – в голосе Кристины послышались тёплые нотки любви.
Массимо повернулся, приложил ладонь к микрофону телефона и позвал свою жену, верную спутницу по жизни.
– Света! – чуть торопясь сказал Массимо, – иди, дочь хочет с тобой поговорить!
– Иду Макс, уже иду, где там моя прелесть… – нараспев произнесла мать Кристины.
На террасу большого дома вышла стройная женщина, приятной наружности, одетая в домашний халат кремового цвета, расписанного рисунком цветов. В её походке было что-то спортивное, и ещё бы, в прошлом мать Кристины уделяла довольно много времени спорту, занимаясь бегом, катаясь на лыжах и плавая. Впрочем, этим она занималась и по сей день, правда менее активно.
Светлана Александровна подошла к мужу, потянулась к нему на носочках и нежно поцеловала в губы. Массимо с наслаждением заглянул в бездонные карие глаза, и в миллиардный раз почувствовал, насколько сильно он любит свою жену.
– Держи милая, можешь не спешить, – с улыбкой произнес Массимо и передал жене мобильный телефон.
– Как скажешь дорогой, – с такой же влюбленной улыбкой ответила Светлана Бино.
Мать Кристины начала расспрашивать дочь о том, как она умудрилась повредить зуб поедая гречневую кашу. При этом она улыбалась, дивясь дочериной неурядице, но говоря четкие и серьезные фразы. Светлана научилась этому во времена советского детства – говорить серьезные вещи улыбаясь и наоборот. В ней присутствовала рассудительность дюжины людей и комичность сотни жителей туманного Альбиона.
Тем временем, Массимо стоял, обняв свою жену сзади, и наблюдал лучи уходящего солнца над водами Средиземного моря. Слегка изогнув шею, он поцеловал свою жену в макушку, при этом, глубоко вдохнув запах волос, которые, как и сейчас, с юных лет несли сладкий запах неведомых человечеству цветов.
Массимо был выше ростом на целую голову, и сейчас положил свой подбородок на макушку жене. Слегка прищурив глаза, он стал наблюдать прекрасные виды морских простор и оконечностей острова.
Большую часть сознательной жизни Массимо мечтал о таком вот виде, иметь убежище на побережье, семейный дом, купленный на законно заработанные средства. Они с женой долго шли к этой цели, вместе, однако, достигнув её некоторое время назад, решили на этом не останавливаться.
Вообще, Массимо Бино был наполовину итальянцем, а на другую половину русским. Жена обычно называла его Максом, как и привыкла с юных лет знакомства в университете. В деловых кругах он являл собой успешного архитектора и проектировщика, владельца собственной строительной компании, работающей на территории Европейского союза, пользуясь спросом у частных инвесторов. Имя же его звучало весьма оригинально, и придавало некий статус аристократичности. Вся его внешность говорила о безмерной силе воли и несгибаемости характера. Ростом он был чуть меньше двух метров, широкий в плечах, вечно загорелый, благодаря тому, что предки итальянцы жили на юге Италии. Погода, как известно в этих регионах всегда баловала теплом и солнцем.
Глаза отца семейства Бино имели темно-карий оттенок и никогда не изменялись в цвете от освещения или настроения, как это бывает у большинства людей. Лицо его излучало внутреннюю гармонию и внешнее ощущение успеха в жизни. Нос, глаза и губы были так идеально расположены по отношению друг к другу, что создавалось впечатление будто сам создатель при развитии плода в утробе матери начертил архитектуру будущего строения и выражение лица Массимо, а потом спокойно ушел заниматься своими обычными делами.
Взгляд его всегда был чуть с прищуром, изучающий, анализирующий, не упускающий ни капли лишней информации о состоянии пространства вокруг себя. От такого эффекта под глазами мирно покоились мимические морщинки. Ещё Массимо обладал и загадочной улыбкой, которой он часто любил награждать окружение. Хотя, как он сам говорил: «…я улыбаюсь, потому что я просто счастлив».
И право, он был действительно счастлив. У него было то, о чём мечтают, пожалуй, все в этой жизни: превосходная семья, которая состояла всего из трех человек, его самого, жены и любимой дочки. Больше родственников они не имели, даже дальних. Так сложилось и Массимо часто об этом жалел. Пожалуй, это было единственное, что его печалило в жизни. Он был единственным ребенком в семье, родители рано оставили этот Мир, не успев увидеть даже окончания его учёбы и Массимо временами печалился об этом, когда пускался мыслями в прошлое. О, как он хотел, чтобы его отец-итальянец нянчил свою внучку, его дочь Кристину, а мать Массимо, настоящая русская женщина помогала бы ему в этом, и Кристина бы познала, что такое любовь деда и бабушки. Но, увы.
Родители жены Светланы тоже быстро уши из жизни. Отец Светланы, Александр, был типичным русским военным и под заказ карьеры оказался болен раком легких, потому что с детства и на службе смолил как паровоз, никогда не сетовал на недомогания, наотрез отказывался от медицинских обследований и каких-либо таблеток. Вот так и умер, сам себе героем, абсолютно здоровым в мыслях и счастливым душой. Задолго до смерти он успел познакомиться с Массимо и проникся к нему уважением и доверием. А ещё больше был рад за то, что дочь его смогла найти свою путеводную звезду в будущей жизни исполненной в ярких красках. Массимо и Александр Иванович часто общались, и Массимо, как настоящий джентльмен первым попросил руки своей будущей жены у её отца, на что старый чекист в отставке улыбнулся, обнял будущего зятя, похлопал по плечу, и сказал одну единственную фразу: «добро пожаловать в семью!».
После чего их взаимное доверие и уважение возросло ещё больше.
Семья, какое сладкое слово, и как оно много значит в жизни людей, ведь самое первое познание окружающего Мира и воспитание будущего человека начинается с семьи. Массимо всегда было жаль тех, кто не имел этого маленького счастья, тех, кто не имеет семьи. И может быть поэтому, когда его дела стали идти успешно и бизнес развивался, шёл так сказать в гору, часть прибыли он отдавал в русские детские дома. При этом, не просто переводя деньги на расчётные счета, а самостоятельно навещая заведения и покупая необходимые вещи, оплачивая бригады строителей, которые приводили в сносный вид потрепанные временем и постсоветской депрессией нулевых годов и без того уставшие строения. Делал так он потому, что он знал, как расходуются деньги, пожертвованные детским домам, и как они расходятся по карманам гнилой паутины жадной либеральной бюрократии. При этом Массимо никогда не ругал вслух действующие власти стран, не отпускал в их сторону язвительные фразы по поводу их алчности и высокомерия. Он всегда говорил то, что по-другому мир людей не может жить, и власть имущие не могут быть честной и абсолютно порядочной прозрачной структурой, здоровым организмом. Всю жизнь власть элит будет развиваться по законам собственного мира, мира коррупции и взяточничества.
Что касается обездоленных детей, то Массимо никогда не стеснялся и не боялся смотреть в печальные юные глаза, просящие о любви, сострадании и семейном счастье. Посему Массимо был доволен в жизни очень малым, доволен тем, что у него была и есть семья.
Сейчас Массимо вдруг вспомнил свою покойную тещу. Мать Светланы, Антонина была, как говорили ранее «одна из заправских русских женщин, жен военных», которая вечно суетилась и бегала сломя голову, когда в доме собиралось много гостей-сослуживцев. Она была весела и рассудительна, вечно наставляла мужа на то, что он должен уделят побольше внимания своему здоровью, и вечно говорила: «…ох уж эти упрямые вояки». Внешность у нее была самая что ни на есть благородная, и поэтому её внутренний веселый и задорный образ, да и манеры поведения никак не вязались с аристократичными чертами лица. В этом была её изюминка, та самая, что в своё время привлекла Александра Ивановича и привязала его к будущей избраннице сердца. Они всегда ладили и никогда не учиняли семейных ссор, решая все вопросы полюбовно, находя оптимальный компромисс.
После свадьбы Массимо и Светланы, Александр Иванович под гнётом новоиспеченной ячейки общества поддался уговорам сходит на обследование, и к великому сожалению молодой семьи и горьким слезам жены Александра, был обнаружен обширный рак легких на поздней стадии, названа приблизительная продолжительность жизни.
Но даже и она оказалась намного короче.
После смерти своего мужа Антонина перебралась к Массимо и Светлане, но несмотря на их подбадривания и заботу быстро стала терять жизненные силы, ту самую энергию, которую давала ей любовь мужа. Вскоре искорка полностью иссякла, толи от постоянных переживаний или же просто из-за стремления встретить своего мужа вновь, где-то на небесах, за пределами нашего понимания. Их похоронили в одной могиле, под общим памятником, где не было фотографий, изображения крестов и прочего. Были лишь даты и одна единственная фраза «Счастливы вместе, везде, навсегда».
Тем временем Светлана беседовала с Кристиной, давала ей ценные наставления, – так, первым делом потеплее оденься, обязательно свитер и шарф, если ещё шею простудишь, то вообще беда, долго лечиться будешь, да и по здоровью удар нанесешь, – командным вещала Светлана, – и ещё, купи ваты и капли валерианы. Придешь домой, на ватку накапаешь несколько капель и положишь на зуб, чтоб нервы оголившиеся успокоить. Это старый проверенный способ, в былые время так спасались за отсутствием антибиотиков и быстрому доступу к врачам. Все поняла?
– Да мамуль. Ясно, как белый день! – с веселой ноткой в голосе произнесла Кристина, – сейчас чай допью и пойду в аптеку. И ещё, привезите пожалуйста бутылку Самбуки. Мне нужно в подарок, на день рождение.
– Тебе какую, простую или кофейную? – с живым интересом спросила мать.
– А если и ту, и другую? – протянула Кристина, – они же там дешевле стоят.
– Хорошо, хорошо. Привезу тебе твою гадкую самбуку, так она противно пахнет. Нам в детстве капли такие давали от болезни горла. Теперь же в алкоголь добавляют, – изложила небольшой курс лекций по медицине своей дочери и в конце добавила, – вообще, странный этот народ, итальянцы.
– Да, эт точно! Один папка чего стоит, – весело произнесла Кристина, – ладно мамка, мне действительно пора, да и разговариваем мы уже добрых полчаса. Вы разоритесь на связи со мной.
– Минуты твоего прекрасного любимого голосочка стоят много больше, – нежно произнесла мать Кристины, – сделай как я сказала, это верный способ избавится от боли, и… Ciao Bambini[2 - Пока детка (по-итальянски)].
– Взаимно! – ответила девушка и оторвав телефон от уха нажала кнопу сброса, посмотрев на количество минут разговора, добавила, – нет, больше чем полчаса. Целых сорок две минуты.
Российская Федерация, Москва.
31 марта, 01:15
Квартира Кристины Бино.
Положив мобильный телефон на стол, Кристина протянула руку чуть дальше и взяла большую прозрачную кружку коричневого оттенка. Изобразив на лице подобие улыбки, Кристина поднесла ко рту кружку с содержимым в ней сладким вкусным чаем, навивающим своим запахом аромат ромашки.
Кристина сделала большой глоток, закрыла глаза и медленно начала пускать в свой организм тепло, приятный аромат, и как она посчитала, положительную энергию приближающихся перемен в жизни.
Она не могла понять, откуда взялось это чувство, которое донимало её в последние месяцы. Ей казалось, что вот-вот настанут глобальные перемены в её жизни, что наконец-то придет тёплая весна и заявит о себе в полной мере. Солнце дарует людям тепло, можно будет скинуть с себя приличное количество зимней одежи, снять ботинки и надеть туфельки на среднем по высоте каблуке, сменить шерстяные свитера и кофточки на простое хлопковое платье.
Ещё она чувствовала, а может больше всего хотела найти для себя счастье, подобное тому которое она постоянно наблюдала у родителей.
Кристина, пожалуй, желала этого больше всего на свете, больше карьеры и успеха, больше чем любые финансовые достижения, дома, машины, дорогие платья и не менее дорогие к ним аксессуарами. Она искала настоящую, для себя, любовь.
– Всё же в аптеку… – проглотив остатки остывающего чая и открыв глаза Кристина уговаривала себя, – так неохота никуда выходить…
И право, на её месте мало кому бы захотелось уходить из столь уютной обстановки. У Кристины была шикарная просторная квартира, которую купили ей родители и дали возможность самостоятельно жить. Не то чтобы Кристина была не самостоятельна, просто она давно хотела жить отдельно от родителей, учиться самодостаточности, быть сама себе кухаркой и прачкой, а приходя домой, включать музыку в стиле релакс[3 - Релакс – стиль музыки.]просто растянутся на диване звёздочкой и наслаждаться тихими вечерами.
Что до её квартиры, то она была совсем новая. И года не было как её приобрели в собственность, сделав достойный ремонт. Кстати, в проектировке помещения и коммуникаций, и в последующем обустройстве Кристина принимала активное участие. Так как отец её владел проектным бюро и строительной компанией на территории Евросоюза, в Москве семья Бино занималась только проектированием загородных домов элитного класса. Клиентов было достаточно, а горизонт работы был описан на годы вперед.
Интерьер в квартире Кристины был, что ни наесть европейский, современный и очень гармоничный. Всё находилось там, где должно было быть, всё состояло из нужных для глаза равновесия форм, цветов и оттенков. Немногочисленные друзья, редко навещавшие девушку по выходным, каждый раз отпускали комплементы в сторону убранства её квартиры. Кристина относилась к похвале с уважением, но хладнокровно.
Поставив кружку на длинный дубовый стол, Кристина вышла из кухни, и обогнув угол стены направилась через холл в свою спальню. В квартире было три комнаты. Одна спальня, куда кроме Кристины и её родителей редко кто заходил по её же настоянию. Вторая комната была гостиным залом, а третья – комнатой для гостей.
Начав прокладывать свой путь из кухни по холлу, она повернула голову налево и заглянула в зал. В гостином зале располагался большой и длинный диван песочного цвета, на котором запросто могли свободно уместиться не менее шести человек. Напротив дивана, на белой стеклянной тумбе стоял не менее большой по размерам плазменный экран, диагональю свыше полутора метров. По бокам большого телевизора стояли внушительного размера колонки, ещё две колонки были расположены в противоположных углах комнаты. В общем, получалась хорошая стереосистема для просмотра фильмом и разного рода телепередач. Кристина редко смотрела телевизор, она считала это лишний тратой драгоценного времени.
Расстояние между экраном и диваном было оптимальным, и в это промежуток весьма удачно вписался низенький журнальный столик. Поверхность столика была сделана из двойного ударопрочого стекла, а между этими стеклами был насыпан белый песок с примесью ракушек и разных красивых янтарных и алых камушков. На журнальном столике мирно покоились три свечи-таблетки, пара книг на итальянском и испанском языке, тетрадь для записей. Довольно потёртая и чуть смятая, она указывала на то, что ей неоднократно пользуются.
По обеим сторонам дивана были расположены точно такого же стиля что и журнальный столик тумбы, служившие подставкой для настольных ламп. Лампы были привезены из Италии, и имели основание в форме восьмиугольника, который призмой поднимался к источнику свечения. Сверху его накрывал колокол из бежевой ткани с чуть видным краплением рисунка роз. По бокам корпуса шла роспись каких-то древних сцен ритуалов и событий. В середине комнаты на потолке висела большого диаметра люстра, того же формата что и настольные лампы. Всё имело пару, всё имело стиль.
Над диваном на стене весела картина в орехового цвета рамке. На картине был изображен фон средиземноморской природы, морские просторы, яхты, плавающие и ускользающие за горизонт, лазурный берег и заходящее за горизонт солнце. Одного взгляда на картину хватало на то, чтобы погрузиться в атмосферу тепла и блаженства, забыть о всех проблемах, хотя бы на миг.
Недалеко от тумбы с телевизором располагалась высокая стойка со сложенными различными дисками, которая была забита под завязку. Рядом стояла точно такая же, но пустая, видимо Кристина купила её недавно, чтобы аккуратно складывать туда фильмы и не разбрасывать коробки с дисками по квартире.
Проходя по холлу, чуть дальше напротив входа в гостиный зал, она окинула взглядом большой, около трех метров в длину и высоту от пола до потолка книжный шкаф. Он не был весь заставлен книгами, большая часть его пустовала. Покупая этот шкаф и соглашаясь с его размерами, Кристина задалась целью забить его без остатка книгами, которые она безусловно намеревалась прочесть сама, от начала до конца. Цель была серьезная, ведь по подсчетам ей бы пришлось прочесть свыше шестисот книг, чтобы заполнить свободное пространство на полках.
– Век живи, век учись, – постоянно говорила она себе при случае.
Рядом с книжным шкафом располагался торшер, всё из той же итальянской коллекции осветительных приборов.
Пройдя мимо, Кристина глубоко вздохнула, представив себе, как она вдыхает миллионы букв и фраз, мысленно перебирая их у себя в памяти. То, что она уже прочла, она знала хорошо. Она могла взять любую из прочитанных ею книг, а это составляло добрую сотню экземпляров, в среднем по четыреста страниц текста, и держа её в руках, смотря на обложку, вкратце пересказать смысл книги, основную сюжетную линию, возможно углубляясь в её изгибы, могла назвать основных героев, присутствующих там и порой даже описать их с дотошной точностью.
Выпустив воздух из легких, а вместе с ним и тупую ноющую боль зуба, она зашла в просторную спальню. Комната была оптимальной формы, площадью около двадцати квадратных метров, по пять с половиной метров на каждую стену. Обои на стенах были трехцветные: там присутствовал светло-молочный цвет, цвет шоколада и цвет песка в жаркой пустыне. Эти цвета были загнаны в бесчисленные миниатюрные рамки золотого цвета, и составляли некий бесконечный тетрадный лист, где смело можно было бы написать свою книгу. Пожалуй, и не одну. На стенах были расположены разные бронзовые тарелочки, с сюрреалистическими узорами.
Пол в спальне был выложен из паркетной доски, светло орехового цвета, впрочем, как и во всей квартире, исключая кухонную зону, ну и конечно же ванную комнату. В цвет паркета в комнате имелось небольшое количество мебели: угловой шкаф-купе, с дверцами служащими зеркалом, которое было постоянно начищено. Внутри этого внушительного шкафа хранились вещи хозяйки дома, которые привозились ей в подарок из Европы, или покупались ею же самой в разных уголках Мира. Там были вещи дорогие ей, не только по цене или дизайну, но как она говорила: «вещи для души».
Основная масса одежды находилась в холле, в не меньшем по размеру шкафе. По середине комнаты стояла круглая кровать, диаметром около двух с половиной метров, и была расположена со строгой выверкой относительно расстояния стен. Четко и строго посередине.
Над кроватью, точно таким же размером было расположено намертво закрепленное зеркало. Подружки Кристины часто подшучивали, что мол полезный эффект носит зеркало, ведь в него можно любоваться происходящим в постели действом, и картина увиденного может вызвать ещё более сильный эффект.
Кроме кровати и шкафа, в углу на небольшом прозрачном столике из тёмно-песочного цвета лежал ноутбук, подсоединенный к стереосистеме типа домашнего кинотеатра. Колонки же большого овального типа располагались по углам комнаты, а провода шли под плинтусом и выходили строго из того места, где стояли динамики. Создавалось впечатление что они вообще не имеют проводом и живут своей, отдельно самостоятельной жизнью. Кристина часто засыпала под музыку, которая зависела исключительно от настроения. В своё время, живя в детстве в Италии, она привыкла к тамошнему стилю музыки, к его особенностям, и привезла эту любовь в Россию, в Москву. Но были времена, когда она топтала ножкой под D’n’B[4 - Drum and Base – жанр электронной музыки.].
Она выросла разным человеком. И это ей помогло.
Квартирка Александра Сокольского.
1:15 ночи
Прихватив сумку со стула Сокольский вышел в коридор, подняв голову и прищурив глаза, в очередной раз попытавшись сим действием отогнать боль, наткнулся на свисающую нить паутинки по которой карабкался вверх собственно её создатель и полноправный владелец.
– Опять ты?! – с ироничной и слегка томной улыбкой произнёс Сокольский, – хорош уже, давай плети свои сети и не пугай.
– Василий, конечно же не ответит, он же паук! И кто тот человек, кто пытается говорить с пауком? Наверное, сумасшедший! – с такими мыслями юноша опустил свой взгляд ниже и уставился на счётчик электроэнергии, тут же выдавив из себя фразу, – так, завтра нужно это дело рассчитать. И оплатить!
Сокольский всегда старался оплачивать вовремя всякого рода счета за свет и телефон, жировки[5 - Жировка – расхожее выражение, означающее чек, бланк оплаты за какие-либо услуги.] на квартиру, но в последние месяца три у него это с трудом получалось. Просто он понял, что не имеет смысл стоят длинные очереди в тот день, когда стоит желаемая дата оплаты, и просрочив платеж на каких-то добрых два-три дня и подгадав нужное время он мигом влетал в банк, лицезрел там пустое окно и в течение нескольких минут оплачивал вынужденные поборы.
Отведя глаза от тихо наматывающего свои киловатты счётчика, паренёк вошел в кухню, размерами намного меньше, чем ванная комната в загородном доме его родителей. В очередной раз, пообещав себе заработать на просторную квартиру, он подошёл к небольшому складному столику, который обычно служил ему местом для поедания различных блюд в гордом одиночестве и взял в правую руку хрустальный графин. Юноше он показался на редкость тяжелым, хотя его литраж был рассчитан на каких-то полтора литра. На дне этого резного графина покоились серебреные монеты образца тысяча девятьсот двадцать пятого года. Так называемые Советские Рубли, полностью состоящие из чистейшего серебра девятьсот двадцать пятой пробы. Он полагал, что серебро очищает воду, придаёт ей необычный вкус и отдаёт свои элементы. Многие могли подумать, как так, пить воду, в которой лежать просто на просто деньги, грязные, запятнанные чужими пальцами и томной историй смутного российского времени, времени великих перемен и проблем, в которых так мучилась Россия, и весь её народ. Чепуха! Это всего-навсего метал, к тому же прошедший тщательную очистку разными средствами, сначала химическими, потом антисептическими. Всё было предусмотрено. Ещё между монет извивалась цепочка, тоже серебряная.
В общем, налив в самый обычный стакан этой серебряной воды Сокольский сделал средний глоток, попытавшись прополоскать больной зуб, в надежде что мол, полегчает. Не тут-то было! Вода оказалась холодной, и к уже имевшейся тупой боли, добавилась новая, которая раскаленной иглой прошила нервные нити, бегущие паутиной по левой стороне челюсти и плавно вплетающейся в мозг. И по всей этой сложной системе нервных окончаний прошла волна обжигающе леденящей боли. Момент, удар в голову битой и одна фраза, вылетевшая из глубины души, – бляха-муха!
Вдруг, где-то в глубинах сумки, оставленной висеть на ручке входной двери зазвонил телефон.
Юноша, кинув испепеляющий взор на графин, вышел из кухни в коридор, по пути споткнувшись о пакет с мусором, который должен был вынести завтра. В пакете ничего съестного не было, что могло бы за ночь превратиться в хорошую вонючку.
Наградив таким же суровым взглядом, как и графин, пакет, Сокольский дошёл до двери, расстегнул молнию, порылся в сумке, ища коммуникатор и прокручивая в голове быстрые ответы незнакомому пока ещё абоненту. Найдя его, он обрадовался номеру звонящего абонента.
– Нихао брат! – на том конце провода быстро и видимо с радостным смехом проговорил лучший друг Александра, Максим, – чем занят, не разбудил?
