скачать книгу бесплатно
Темные пятна сознания. Как остаться человеком
Жюль Монтегю
Научная сенсация
Невероятная книга о том, как можно потерять и найти себя снова. Кем мы становимся, когда наш мозг перестает функционировать как раньше? Меняется ли человек в результате таких нарушений и может ли расстройство сознания положительно отразиться на его работе? Все, что касается слабоумия, травм головного мозга, нарушений сна, комы и множественного расстройства личности, исследует ведущий невролог, журналист и доктор Жюль Монтегю. В книге подробно даются ответы на самые волнующие вопросы о том, что происходит у нас в голове во время различных процессов. Почему мы иногда забываем, зачем мы вошли в комнату? И что, если вместо того, чтобы терять воспоминания, мозг просто создает ложные?
Жюль Монтегю
Темные пятна сознания. Как остаться человеком
JULES MONTAGUE
LOST AND FOUND
Печатается с разрешения автора и литературных агентств Janklow & Nesbit (UK) LTD и Prava I Prevodi International Literary Agency.
Все права защищены.
Ни одна часть данного издания не может быть воспроизведена или использована в какой-либо форме, включая электронную, фотокопирование, магнитную запись или иные способы хранения и воспроизведения информации, без предварительного письменного разрешения правообладателя.
© 2018 by Julie Phukan
© ООО «Издательство АСТ», 2018
Доктор Жиль Монтегю – практикующий невролог, писатель, журналист и спикер на TEDxLondonSalon. Свою основную работу она совмещает с ежегодной лечебной практикой в Мозамбике и Индии. Ее статьи были представлены в The Guardian, The Independent, Granta, Lancet и на BBC.
Введение
Все началось с головной боли, правда, не очень сильной. Она проходила от парацетамола, но потом он перестал помогать. Очень скоро речь стала смазанной, а в глазах начало двоиться.
Много лет назад она водила нас с Анной домой после занятий теннисом и школьных дискотек, и вот теперь Анна спрашивает меня о стадиях развития опухолей мозга и интересуется, нет ли каких-нибудь экспериментальных метолов лечения.
Потом между нами состоялся разговор совсем иного рода.
«Мать, – рассказала мне Анна, – начала со слезами на глазах говорить всем членам семьи, как она их любит. Она признавалась в любви ежедневно, по много раз. Такого за ней никогда не водилось, она всегда была холодной, сдержанной и довольно отчужденной». Анна спрашивала, что бы это могло значить. Возможно ли, что на поверхность вышла истинная личность матери, и эти признания были искренними? Или это было просто следствие неоперабельной опухоли в лобных долях мозга – пустые признания в любви, бывшие лишь признаниями в болезни?
Я могла отвечать на вопросы о стадиях развития опухоли и об экспериментальных методах лечения. Но что я могла ответить на этот вопрос? Это было очень и очень нелегко.
В медицине существует давняя величественная традиция – клинические конференции. Молодой врач выходит на сцену перед большой аудиторией, состоящей из пожилых профессоров (в старомодных галстуках), консультантов, преподавателей и студентов. Молодой врач представляет историю болезни своего пациента, страдающего какой-нибудь редкой болезнью. После доклада в зал приводят или привозят в кресле больного, иногда с капельницами, электродами и кислородными катетерами. Больного публично опрашивают, осматривают, выстукивают, выслушивают, а затем отпускают.
Теперь на сцену вызывают другого молодого врача и начинают донимать вопросами: «Как вы будете обследовать и лечить этого больного?» Врач нервничает и отвечает не вполне уверенно. Именно здесь возникают и рушатся репутации. Потом инициатива переходит к профессорам, творящим суд и расправу.
В этом сократическом ритуале есть несомненная польза. Если вы столкнулись хотя бы раз в жизни с таким таинственным случаем, и выслушали вердикт дельфийского оракула, вы никогда в жизни не забудете этого больного. «А-а, я, знаете, уже это видел на одной клинической конференции».
Между тем, больные только выигрывают от этого ристалища врачебной проницательности и клинической опытности множества специалистов, многие из которых видели когда-то подобные случаи. Этот подход имеет большое значение, он лечит по-настоящему.
Клинические конференции, в той или иной форме, проводятся еженедельно почти во всех госпиталях и больницах мира: в туберкулезном госпитале в Гайане, где я бывала студенткой, в больших палатах мозамбикского госпиталя, где я преподавала каждое лето, и в госпитале зеленого Хэмпстеда в северном Лондоне, где я теперь работаю.
На клинических конференциях мы говорим о легочном фиброзе и сердечном выбросе, судорожных припадках и сыпях, лихорадках неясного генеза и аневризмах брюшной аорты, почечной недостаточности и токсической печени. Мы рассматриваем расширенные зрачки и прощупываем узловой зоб. Мы пальпируем увеличенные селезенки и опухшие лимфатические узлы. Мы перкутируем живот и вызываем сухожильные рефлексы.
За двадцать лет, что прошли с тех пор, как я поступила на медицинский факультет, я никогда не слышала на конференциях слов «личность» или «характер». Клинические конференции – апофеоз обучения клиническому мышлению, и это не место для философских рассуждений или глубоких эмоциональных переживаний. Диагностические ярлыки больше говорят о недугах больного, нежели о его личности. Мы говорим о кровопотере и дыхательной недостаточности, но не пытаемся оценить потерю личности или утрату самости.
Сделала ли опухоль мозга у матери Анны больную самой собой в большей или меньшей степени? Думаю, что ответа на этот вопрос мы бы не получили на клинической конференции.
Вместо конференций я вспомнила истории, которые я, будучи неврологом, выслушиваю каждый день. Ко мне приходят самые разные больные: машинисты метрополитена и учителя, адвокаты и таксисты, колдуньи белой магии со своими отварами и пророчествами, неугомонные преступники, прикованные наручниками к молчаливым надзирателям. Приходят женщины в бурках, мужчины в бубу и монахини в сутанах. Осматриваю я пожилых и старых женщин, описывающих свои болевые ощущения детским словом «бо-бо». Приходят ко мне на прием атеисты и религиозные фундаменталисты. Вижу я и недавно прибывших в нашу страну людей, которые показывают мне рубцы от перенесенных пыток.
Однако вне зависимости от особенностей одежды, этнической принадлежности, вероисповедания и увечий все они проявляют стремление рассказать свою историю. Они рассказывали истории о потере памяти или о слабости в конечностях. Рассказывали об удушье и лихорадке, боли и ознобе. За всеми этими симптомами были истории их супругов, которые либо беззаветно помогали, либо уходили, истории поддержки, которую предлагали или в которой отказывали. Это были истории о смерти – устрашающей или желанной.
Эти истории, в конечном счете, приводили меня к диагнозу, и, следовательно, к лечению.
Но в сути этих историй есть и глубинный пласт, они позволяют заглянуть в человека, понять, кем он стал. Это проявляется не только самим фактом развития опухоли мозга, деменции или помрачения сознания, но и украшательством истории, забывчивостью, странными сновидениями, сомнамбулизмом или приемом психотропных лекарств.
Эта книга посвящена необычным, исключительным больным, с которыми мне приходилось сталкиваться за время моей врачебной практики. Но это книга и обо всех нас, о непрерывности нашего опыта, и о том, какими мы становимся, когда эта непрерывность тем или иным способом нарушается.
Честно признаюсь, я ответила Анне без малейшего колебания. Я сказала ей, что в ее матери проснулась ее истинная сущность, ее любовь. О любви говорила она сама, а не рак. Я сказала, что изъявление любви было настоящим, что теперь она стала собой – возможно, впервые в жизни.
Но потом в мою душу закралось сомнение. Почему я так в этом уверена? Если бы, например, мать Анны стала более черствой, более враждебной, то сказала бы я, что это и есть ее истинная внутренняя сущность?
Может быть, я сказала бы, что изъявления любви были проявлением истинной сущности матери Анны, потому что она отчаянно хотела это услышать, а я отчаянно хотела в это верить.
Я до сих пор в это верю.
Часть I
Память
Детская память подвержена искажениям, автобиографическая – украшательству. Создаются ложные воспоминания, а истинные – стираются из памяти. Припоминания выбирают, фильтруют и делят на категории.
Лица забываются, и теряется воспоминание об отрезках жизни. Забывается готовое сорваться с языка слово, из памяти исчезает имя встреченного на улице человека. Мы теряем ключи от машины и не помним, куда дели мобильный телефон. Кстати, зачем я поднялась на второй этаж?
В воспоминании и забывании мы можем стать самими собой, а можем превратиться в чужих самим себе незнакомцев.
Здесь вы найдете рассказы о потерявших память бродягах, о сочиняющих небылицы невольных лжецах и патологических лгунах, прекрасно знающих о своем мошенничестве. Я поведаю о журналистах, искажающих истину, о политиках, делающих странные заявления, о свидетелях, вспоминающих то, чего никогда не видели.
Я расскажу о вас и о себе.
На этом пути наши самости будут открываться или разрушаться.
Но давайте начнем наше путешествие. В дорогу!
Глава 1
Выпадения
Вы стоите на кухне. Перед вами поваренная книга. На обложке женщина облизывает шоколадную ложку. Это вы оставили здесь книгу? Что происходит, как и зачем вы это сделали? Вот кулинарная игла. Серебряная игла с рукояткой, деревянный четырехугольник. Что это? Ах да, это разделочная доска. Так-так, значит, это – не игла, а нож. А это что – всякие часы на духовке, с цифрами и значками? Циферблаты, циферблаты. Какое время обозначают эти часы? Они включают холодильник. Внутри спрятан телефон. Это вы включили газ? Или это сделал кто-то еще? Кто-то проник на кухню и включил газ, когда вы рылись в холодильнике, и хотел вас убить, но вы вовремя обернулись.
По телевизору показывают Дэвида Аттенбро. Он несколько постарел, думаете вы. Вот еще какие-то животные. Это свиньи? Да, может быть. Нет, голос из телевизора говорит, что это носороги. Как они похожи на свиней, один в один. Такая же форма, такие же тени. Свет мигает.
Вы погружаетесь в воспоминания и застреваете в прошлом. Воспоминания захватывают, окутывают вас. Мятное мороженое с шоколадными шариками. День жаркий, мороженое тает, конус над стаканчиком оплывает, и вы то и дело облизываете пальцы. Вы с такой силой прижимаетесь лицом к забору, что нос проваливается в щель между досками. В небе видны жирафы с длинными шеями. Некому сказать: «Я тебе уже об этом говорил». Их не было, это все сказки и придуманные истории. Это ваши истории, и вы можете, по своему желанию, помнить их или забыть.
Имена. Сначала это соседка, живущая за углом. Вы видите ее каждую среду, когда она катит свою тележку в магазин. У соседки согбенная спина, серая кожа. Она кашляет, отхаркивает мокроту, на ногах у нее ортопедические туфли и эластичные чулки. Она говорит о бессоннице и эмфиземе. Иногда вы вдруг вспоминаете первую букву ее имени. Когда же вы слышите ее имя полностью, в вашей голове звенит звоночек припоминания. Это, безусловно, хороший знак.
Вскоре, однако, из вашей памяти улетучивается еще одно имя. Она говорит, что это был ваш лучший друг. Зеленая школьная форма, горелки Бунзена с оранжевыми газовыми трубками, деревянные столы с книгами. Периодическая таблица, на ней видны ртуть и цинк. Имя, однако, улетучилось. Очень скоро за ним последует и лицо. Оно станет незнакомым.
Проходит время. «Это ваша дочь», – настаивают люди. «Она не может быть моей дочерью», – думаете вы. «Это незнакомка. Я вижу ее впервые». «Это ваш сын, ваш брат, ваша сестра». Это изображения на заключенной в рамку фотографии. Жалкие лжецы. Они хотят отнять у вас деньги и вещи, надо немедленно их остановить.
На улице холодно. Буквы на свитере спереди. Джемпер. Куча вещей. Распродажа. Машина. Комната проветривается. Вьется сигарный дымок. «Пообещай, мне, Кэрол!» «Ваши пальцы как-то странно окрашены. Они красные? Синие?» Нос побелел. Снег. Лед. Мороженое. Зачем-то появляется полицейский. Бобби. Должно быть, это его имя – Бобби. Он держит одеяло. Едем домой, говорит он. У входной двери – незнакомцы. Бобби их знает. Они здороваются, пожимают друг другу руки, кивают головами. У его матери было то же самое, говорит Бобби. Что «то же самое»!?
Мозг отказывается служить
Что происходит, когда вы что-то забываете, когда теряете память, вещи и людей? Когда близкие люди теряют вас?
Человек состоит не из одной только памяти. У него есть чувства, воля, чувствительность, мораль… Все это здесь… Вы можете прикоснуться к нему, и увидите, как быстро все переменится.
Александр Лурия (1902–1977)
Однажды Патрик обнаружил сумочку своей жены в холодильнике. До этого они вдвоем перерыли весь дом в ее поисках, и вот сумочка нашлась в холодильнике. На второй полке, рядом со сливочным сыром.
По мере того, как болезнь Альцгеймера уродовала мозг Аниты, нарушались нервные связи, в мозге накапливались аномальные белки, и снижалась секреция нейромедиаторов. Анита то и дело обращалась к своему Патрику с одними и теми же вопросами. Она забывала слова, предложения теряли правильную структуру. Анита начала путать лица и имена.
Она говорила, что сначала замечала эти нарушения. Она заметила их первая, до того, как на них обратили внимание остальные члены семьи. Постепенно она стала терять вещи, пропускать поворот к дому с шоссе, и мучительно подбирать слова, которые приходили ей в голову только после того, как разговор уже был давно окончен.
Анита думала, что причиной была усталость. Она старела и быстро утомлялась. Эта мысль успокаивала, успокаивал ее и муж.
Но потом для успокоения оставалось все меньше и меньше возможностей. «Я же только что тебе об этом говорил!» – в отчаянии говорили ей родственники. «Нет, вы ничего мне не говорили», – огрызалась Анита. Обвинения и отпор, обвинения и отпор.
Прогулка к Лягушачьему Болоту. Они с Патриком совершали ее четыре раза в год. За три часа они огибали рыбацкую деревню Хаут в девяти милях к северо-востоку от Дублина. Дорога шла мимо дома, где прошло детство Йитса, мимо скал, взирающих на сапсанов, моёвок и гагарок, к старому, построенному в 1814 году, маяку Бейли, возвышающимся над Дублинским заливом. Потом они делали круг по берегу Лягушачьего Болота и возвращались домой вдоль трамвайной линии, заходя в гавань – поесть густой ухи в местном трактире, откуда в свете заходящего солнца были видны морские львы.
В тот день Патрик не смог пойти на прогулку, потому что накануне растянул лодыжку, и Анита пошла одна с группой любителей из Книжного клуба. Она нечаянно отстала от группы и на мгновение потеряла их из вида. Она вдруг оказалась на дороге совсем одна, внимательно разглядывая фиолетовые и зеленые указатели на деревянных столбах. Но почему-то они показывали каждый раз разные направления. Анита решила выбрать один путь, но он привел ее в тупик. Она стояла на раскисшей тропинке, слышала удаляющиеся голоса группы и впадала в панику. Она бросилась по другой тропинке и ошиблась, потом по другой, и снова ошиблась. Дрожавшую и плачущую ее обнаружил возвращавшийся из школы гольфа человек. Анита безуспешно пыталась набрать по сотовому телефону номер Патрика.
Теперь Анита сидит передо мной, в моем кабинете. Рядом сидит Патрик. Думаю, они уже все понимают. Анита выглядит совершенно растерянной и сбитой с толка.
Она одета изысканно и со вкусом. Видно, что она тщательно готовилась к этому визиту. Розовая сумочка в тон к розовым серьгам. В руках у Патрика записная книжка в черном кожаном переплете и перьевая ручка.
Анита хорошо помнит летние детские путешествия в Батлинский лагерь в Мозни: там она участвовала в соревнованиях на приз Принцессы Праздника. Там дети ели мороженое, жили в деревенских домах и искали зарытые сокровища. Анита хорошо помнила, как ругалась с братом из-за «Лего». Помнит она и замечания за разговоры в классе. «Я такая болтушка, такая болтушка!»
Но, если я спрашивала ее о том, что произошло сегодня утром или на прошлой неделе, то в кабинете повисало неловкое тягостное молчание.
«Яблоко», «стол», «пенни». Я трижды повторила для Аниты эти три слова, чтобы они отпечатались в ее мозгу. Через минуту я попросила ее повторить их, и она не смогла. Она помнила, какой на дворе месяц и год, но не могла назвать число или вспомнить день недели. Я попросила ее нарисовать часы, и она нарисовала все цифры на одной стороне циферблата. Врачей учат выявлять асимметрию, то есть несоблюдение строки при письме, отличия от нормального рисунка. Именно в этих мелочах кроется патология. Я попросила ее нарисовать куб. Линии, которые нарисовала Анита, беспорядочно перекрещивались, и рисунок ничем не напоминал правильную геометрическую фигуру.
Вначале болезнь Альцгеймера поражает височную долю, и это происходит задолго до того, как проявляются видимые симптомы. Атрофия гиппокампа (структуры, напоминающей по форме морского конька) и энторинальной коры начинается очень рано. Страдает эпизодическая память – способность путешествовать назад во времени, способность кодировать, хранить и воспроизводить личный опыт, личные конкретные переживания: как вы отмечали в прошлом году свой день рождения, что вы ели на завтрак сегодня утром, куда ездили в отпуск прошлым летом?[1 - Это переживание личного опыта зависит также от связей височной доли с лобной и с лимбической систе-мой; другие области мозга играют вспомогательную роль в работе памяти.]
Существуют и другие формы деменции, состояния, при котором поражаются когнитивные способности – такие, как способность к обучению, припоминанию, усвоению языка, социальных навыков и исполнительных функций. Однако болезнь Альцгеймера – это наиболее частая и распространенная причина деменции, и ранние проявления касаются как раз способности к припоминанию.
Болезненный процесс, между тем, прогрессирует, захватывая остальные участки височной доли и теменную долю, а далее распространяется на переднюю часть головного мозга. Больной постоянно повторяет одни и те же вопросы, не помнит, куда кладет вещи (при этом часто кладет их в самые неожиданные места), теряется в магазинах. Родственники начинают прятать ключи после того, как больной въехал в чужую машину на повороте. Речь становится неуверенной, больной испытывает трудности при назывании предметов: сначала это сковородка, потом холодильник, потому шариковая ручка. Больной начинает путать перчатки с носками, тигров принимает за кошек. Больной забывает «как» делаются разные вещи – как застегивается рубашка, как меняются телевизионные каналы с помощью пульта. По мере гибели нервных клеток передней части мозга больной теряет способность к планированию и не может одновременно делать две вещи, становится встревоженным и раздражительным, а иногда впадает в депрессию и начинает страдать манией преследования.
История Аниты весьма похожа на истории других пациентов с болезнью Альцгеймера, которой в мире ежегодно заболевают 47 миллионов человек – один каждые 3,3 секунды. Самым большим фактором риска болезни Альцгеймера является возраст, и первые симптомы, как правило, появляются после шестидесяти пяти лет, приблизительно в том же возрасте, в каком они появились у Аниты. Заболеваемость увеличивается вдвое каждые пять лет. Правда, в своей клинике я видел и более молодых больных. Заболеет человек болезнью Альцгеймера или нет, зависит, похоже, от множества генетических и экологических факторов, но неблагоприятная наследственность не есть гарантия развития заболевания.
Приблизительно в 25 процентах случаев болезнь носит явственно семейный характер. Возраст, ожирение, травмы головы и повышенное артериальное давление крови являются лишь факторами риска болезни Альцгеймера, но сами по себе они не являются ее причиной. К болезни Альцгеймера можно с полным правом отнести правило, касающееся и всех других болезней – обобщения здесь допустимы только в определенной мере. Результаты исследования памяти составляют вполне типичную картину, но путь развития болезни всегда индивидуален, как и в случае Аниты. Процесс забывания и припоминания знаком и типичен, но путь деменции Аниты окрашен и оформлен ее собственными воспоминаниями и ее сугубо личностными чертами.
«Я уже говорила вам об этом, доктор?» Да почти на каждый такой вопрос я могла ответить утвердительно! Она говорила мне о влюбленной парочке из Книжного клуба, о трактире морепродуктов и о сливочном мороженом. Да, я могла бы ответить, что все это я уже слышала. Думаю, то же самое она каждый день рассказывала Патрику. Но в ее историях была теплота, обрывки приятных воспоминаний и связь с прошлым.
«Это такая вещь, ну, вы знаете, такая вещь. Львы в воде, блестят. Чайки глубоко. Дети море». Местоимения пропущены, от синтаксиса не осталось и следов.
Но, несмотря на искажение речи, мышления, несмотря на изуродованное бытие, не осталось ли что-то от прежней Аниты в душе этой женщины? Не Аниту ли я вижу перед собой? В смысле «ту самую» Аниту?
Гора памяти
Память Аниты, как мне думается, – это ее истории, ее непрерывный связный рассказ, ее мысленная копия самой себя. Воспоминания о прежних чувственных переживаниях связывают нынешнюю Аниту с Анитой прежней; они сохраняют ее неизменную личность. И это тождество есть ядро ее личности – то стечение вещей, которое делает человека неповторимым и единственным.
На самом деле, я хочу понять здесь следующее: если мы теряем память, то теряем ли мы самих себя?
Давайте поставим мысленный эксперимент. Соберите все свои воспоминания в один большой картонный ящик – воспоминания о песочных замках и разбитых бокалах, о первой любви и об утраченной любви, о путешествиях и дорожных авариях, о закатах и бурях. Эмоции пропитывают каждое воспоминание – печаль по утраченной из-за беспечности дружбе, радость от возрожденных чувств. Наполнив ящик, встаньте у подножья горы. Пока вы это делаете, я становлюсь на вершину горы и начинаю освобождать мой мозг от всех воспоминаний, которые когда-либо там хранились.
Теперь пусть доброволец возьмет полный ящик (он окажется тяжелее, чем казалось на первый взгляд!) и поднимется с ним на вершину горы ко мне, где загрузит мой мозг вашими воспоминаниями.
Где теперь вы? Чьей сущностью вы теперь являетесь? Стоите ли вы у подножья горы, лишенные этих воспоминаний? Или на вершине, но в другой телесной оболочке?
Думаю, что многие интуитивно ответят, что мы пребываем там, где находится наша память – память о любви, утраченной и обретенной, о закатах и бурях, воспоминания о вещах, людях и временах – то есть обо всем, что делает нас такими, какие мы есть сейчас.
Вы теперь на вершине горы.[2 - Джон Локк, философ семнадцатого века, определенно считал именно так. В своем мысленном экспери-менте он пересадил душу принца и его сознание (под сознанием Локк имел в виду память) в тело сапожника. Одновременно душа сапожника переселилась в тело принца. Согласно Локку, личностью в теле сапожника стала личность принца. «В той мере, в какой это сознание (память) можно продлить назад к любому прошлому действию и прошлой мысли, простирается и личность этого человека. Ныне это – та же самость, что была тогда, и та же самость, что была прежде, размышляет о том, что было, о совершенных в прошлом действиях и поступках». Без памяти, утверждал Локк, нет человека, нет личности.]
Однако, когда я думаю, является ли Анита той же личностью, какой она была прежде, я подозреваю, что ответ кроется не только в памяти. Я не могу вспомнить все, что я делала, будучи шестилетним ребенком. Но никто не может, несмотря на это, утверждать, что я не тот же человек, что и та девочка. Я ее не помню, но из этого, тем не менее, не следует, что самость и тождество полностью утрачены. В нас есть что-то большее, нежели груда воспоминаний, независимо от того, насколько тяжела эта груда.
Последовательность самостей
Если вы пока еще не в Дублине, то я приглашаю вас в этот город. Предположим, вы решите прогуляться к Лягушачьему Болоту, потому что только что прочли о нем в какой-нибудь книге, где объединены сведения для туристов и философия. Вы понимаете, что для успеха экспедиции вам было бы неплохо обзавестись картой и спланировать маршрут. После этого вы садитесь в поезд, следующий в Хаут. У вас в голове уже сформированы все необходимые связи, от одного момента к следующему: намерения, цели и желания. Вы с утра очень хотели съездить на Лягушачье Болото, и эта идея до сих пор кажется вам удачной. Мы можем очертить ваш путь из Дублина в виде последовательности самостей, каждая из которых, оглядываясь, видит предыдущую, а, глядя вперед, – следующую, которая уже села в поезд. Каждый раз между самостями возникает волна связи, волна общности. Вы идете мимо Лягушачьего Болота, любуетесь Дублинским заливом, смотрите на сапсанов и моёвок, а потом заходите в паб в гавани. Отправившись домой, вы вспоминаете, как стояли на скалах и дышали морским воздухом в первой половине дня. Вы вечером сохраняете связь с собой, с вами, каким вы были на скалах днем; вы на скалах связаны с вами, каким вы были утром, когда планировали поездку. Возникает неразрывная связная цепь. Вы можете продолжить эту цепь дальше, соединив ею предыдущие дни, недели и так далее. Тождество личности погружено в связность.
Однако для того, чтобы поддерживать тождество в течение длительного времени, нам необходимо сделать еще один шаг – обеспечить непрерывность. В пабе вы вспоминаете свою прогулку вдоль Лягушачьего Болота, но, вероятно, не вспоминаете себя, четырехлетнего, строящего из песка замок. Вы в пабе не выказываете намерений или убеждений, которые владели вами на пляже. Но какое это имеет значение? До тех пор, пока через промежуточные связи, несущие воспоминания, намерения и убеждения, можно восстановить всю цепь, тождество личности существует. Первое звено в этой цепи, вероятно, не слишком сильно связано с последним (во всяком случае, на первый взгляд), но имеет место весьма значительное – перекрывание от стадии к стадии, и это перекрывание позволяет нам утверждать, что мы на протяжении жизни остаемся одними и теми же личностями.[3 - Быть одним и тем же человеком – в философском смысле – это категория, в большой степени, численная. Например, не может быть двух версий Аниты. При таком численном, количественном подходе, вообще не существует двух идентичных вещей. Роберт Гэлбрейт и Дж. Роулинг – это один и тот же человек, а не два похожих человека. В то же время, несмотря на то, что Ронни и Регги Крэй однояйцовые близнецы, они отнюдь не один и тот же человек. Дрейк поет Риганне: «Если бы у тебя была сестра-близнец, я все равно выбрал бы тебя». Риганна и ее воображаемая сестра похожи, но не являются одной и той же личностью.] Существуют устойчивые психологические черты, несмотря на то, что они могут ослабляться и усиливаться на протяжении жизни. Если ваша самость была общительна в подростковом возрасте, то надо думать, что теперь вы – душа общества на вечеринках. Если вы на прежней работе были добросовестны и пунктуальны, то, наверняка, вы и сейчас надежны и обязательны. Несмотря на то, что ваши клетки с тех пор успели несколько раз смениться, вы, тем не менее, остаетесь одним и тем же, самим собой.
Правда, отнюдь не все придерживаются такой точки зрения, и утверждают, что утрата таких связей при деменции полностью стирает прежнюю личность. Американский философ, специалист по биоэтике, а ныне заслуженный почетный профессор Гарварда Дэн Брок говорил:
«Я считаю, что страдающие тяжелой деменцией люди, несомненно, остающиеся при этом представителями рода человеческого, все же становятся по своим психологическим способностям ближе к животным, чем к здоровым взрослым людям. В некоторых отношениях больные с деменцией даже хуже животных, таких, как лошади или собаки, которые способны на интегральное целенаправленное поведение, которого мы не видим у лиц, пораженных тяжелым слабоумием. Деменция в тяжелых случаях уничтожает память, а, значит – уничтожает психологическую способность образовывать связи во времени, связи, обеспечивающие сохранение непрерывности тождества личности, и это говорит о том, что деменция с утратой памяти приводит к утрате личности».
Возможно, что в некоторых отношениях Анита действительно стала неузнаваемой, но большинство из нас, включая семью Аниты, решительно отвергнет аргументы Брока.
Мнение Барбары Пойнтон являет собой полную антитезу взглядам Брока. Даже связность и непрерывность сохраняются до последних дней. Муж Барбары, Малколм Пойнтон, был пианистом и преподавателем музыки в Триплоу, в деревне в Кембриджшире. В возрасте пятидесяти одного года Малколму был поставлен диагноз болезни Альцгеймера, и последние одиннадцать лет его жизни были запечатлены в великолепном документальном фильме режиссера Пола Уотсона «Малколм и Барбара: прощание с любовью».
В 2007 году Барбара написала о последних месяцах жизни мужа:
«Малколм окружен любовью. Мы стараемся общаться с ним на глубинном уровне – просто глядя ему в глаза, нашептывая в уши ласковые слова и нежно прикасаясь к нему. В такие моменты он источает детское доверие, в глазах появляется свет и ответная любовь – мы видим его истинную, глубинную самость, с которой он появился на свет, и куда нам было позволено заглянуть. Имеет ли значение, как это называть – духом, душой, внутренней самостью, сущностью, личностью – если мы это чувствовали и переживали?»
Возражение Декарту; изменить представление об утрате
По мере прогрессирования деменции Анита становилась все более рассеянной, более хрупкой, более уязвимой. Эти признаки усиливались с каждым следующим посещением. Широко раскрытые глаза, трясущиеся руки, шаркающая походка. Но внешне, физически, она сохраняла сходство с человеком, впервые переступившим порог моего кабинета три года назад. Она была узнаваема, несмотря на утрату психологической связности, о которой я упоминала выше, и несмотря на то, что коробка с памятью продолжала постепенно опустошаться.
Наша физическая форма, несмотря на постоянное обновление клеток, процессы старения или изменения сознания, остается достаточно устойчивой для того, чтобы мы оставались знакомыми самим себе и окружающим. Можно сказать, что вы – это прошлое или будущее существо, заключенное в ваше неизменное тело. При таком подходе Анита все еще Анита.
Однако я понимаю, что одной физической формы недостаточно для того, чтобы Анита оставалась прежней личностью по мере прогрессирования деменции. Анита – это нечто большее, нежели ее клетки и молекулы, ослабевшие ноги и обвисшие плечи. Она, кроме этого, еще – это и отношения с другими людьми, ее вовлеченность во взаимодействия, взгляд вовне. Такие философы, как Мартин Хайдеггер, полагали, что человеческие существа всегда вступают в отношения с другими людьми и взаимодействуют с объектами окружающего мира. При этом, имелось в виду экзистенциальное взаимодействие, а не топографическое или пространственное. Dasein, «бытие здесь» – так обозначил Хайдеггер сущность человека. Но, по мысли Хайдеггера, это был кивок в сторону экзистенции (существования), бытия в мире, и вовлеченность в него, в противоположность изоляции от него.
